curruculum
in
m_sch
Тень По над Невой
Об одной цитате у Михаила Щербакова
У Михаила Щербакова есть стихотворение The Raven, тёмное по смыслу, но с очевидностью отсылающее к знаменитому «Ворону» Эдгара По, и с не менее заметной инверсией его сюжета. Эмоциональную атмосферу «Ворона» создает тема смерти и утраченной любви («смерть прекрасной женщины, вне всякого сомнения, является самым поэтическим предметом на свете», пишет По в «Философии творчества»), в то время как в The Raven Щербакова вероятной жертвой смерти, уходящим в небытие человеческим образом, выступает сам герой:
Смерч неблизкий, но скорый
Начинает круги.
Приготовься, пригнись -
Это больше не бред,
Это факт, и прискорбный.
Обещаю не быть,
Обещаю тебе…
Лирическая речь Щербакова не столько часто цитирует американского поэта, сколько постоянно помнит о нём. Возможно, полемическим выпадом в сторону Э. По можно считать концовку стихотворения «Красные ворота»:
Не буквально, так синтаксически превратив «никогда» в «нигде»,
Над кремнистым путем классически подпевает звезда звезде.
Я в торжественном их приветствии не нуждаюсь, но не горжусь:
Ничего, как-нибудь впоследствии я им тоже не пригожусь
- где, отчасти из-за спины Лермонтова, происходит адресация к тому же Nevermore как эмблеме или символу, скрывающей под собой определенное содержание, как аргумент в некоем споре о ценностях.
Цель этой заметки - высказать предположение о еще одной цитате из Эдгара По, но на этот раз не из «Ворона», а из прозаического текста. Речь идет о стихотворении «Петербург». Главные темы «Петербурга» - темы памяти и забвения, выстраиваются в стихотворении в форме географического маршрута. Герой идет по городу, и ритм его шагов (небравый марш) становится построением стихотворения, реальная траектория которого есть курсирование между забвением и воспоминанием, между настоящим и прошлым.
В городе, где задушен был император Павел,
даже вблизи от замка, где он задушен был,
есть монумент известный (скульптор его поставил).
Как он стоит, я помню. Чей монумент, забыл.
Мимо него налево, да через мост направо,
и по прямой на остров, - как его бишь? склероз, -
шел я на днях не быстро, маршировал не браво.
Вот, бормотал, поди ж ты! как меня черт занес.
Ах, решето - не память! Где же мои проценты?
Где золотые ночи в розах, серые дни во мхах?
Где граммофон стозвонный - чисто рояль концертный?
Диззи Гиллеспи, Френк Синатра... ах, эти ночи, ах!
Впрочем, когда-то ими я "без руки и слова"
сам пренебрег навеки, ради забыл чего:
то ли карманных денег, то ли всего святого,
то ли всего того, что... в общем, всего того.
Снова теперь в былые проблески и пустоты
двигался я с оглядкой. Но напевал меж тем:
где, северянка, где ты? как, меломанка, что ты?
бывшая мне когда-то уж и не помню кем.
А про себя подумал: помню-то я изрядно;
но, без нужды признав, что помню (и, не дай Бог, люблю),
я поступлю не браво; впрочем, не браво - ладно,
главное, что не ново. Потому и не поступлю.
Тот, за кого ты замуж вышла тогда в итоге,
кажется, был ефрейтор. Значит, теперь сержант.
Вот уж, небось, реформы в бедном твоем чертоге!
Влево пойдешь - гардина, вправо пойдешь - сервант.
Диззи, небось, Гиллеспи даже во сне не снится.
Дети, небось, по дому носятся как слоны.
То-то была бы скука - в это во все явиться:
здравствуйте, вот и я, мол. Только что, мол, с луны.
Впрочем, судите сами, может ли быть не скушен
кто-либо, то есть некто, моду взявший туда-сюда
шляться без ясной цели в городе, где задушен
был император Павел Первый, он же последний, да.
Будучи здесь проездом, я поступил не ново:
я сочинил сей опус и записал его.
Ради карманных денег, или всего святого,
ради всего того, что... словом, всего того.
Это печальное стихотворение об искренней любви, на разные лады повторяющее мотивы памяти и находящее решение поставленного вопроса в прустовском духе, хотя и не без оттенка пародии, вдобавок, оснащено неожиданным подтекстом, «вторым ярусом», или, скорее, подпольем, дающим еще один дополнительный ракурс, взгляд на происходящее.
Повторяются две фразы - одна из них в расположении золотого сечения текста (между первой третью и половиной стихотворения, в конце 4-й строфы), другая в самом конце. Вплетенные в контекст, данные вразбивку, а не в форме целого, они образуют цитату, в котором "эхом" отзывается пространство другого, чужого текста - пространство подземелья, винного погреба одного из самых знаменитых рассказов Эдгара По.
«Бочонок амонтильядо» - известный рассказ об отложенной мести, где расправу смакуют так же, как наслаждаются словом или вином. Главный герой рассказа, Монтрезор, решает отомстить за давнее унижение своему обидчику итальянцу Фортунато, и планирует сделать это во время карнавала, разгар празднества, где изначально царствует демоническое. Монтрезор встречает любителя тонких вин, одетого в костюм арлекина, и заманивает к себе, тонко играя на его самолюбии. В подземелье, где Фортунато кашляет от холода, Монтрезор угощает его медоком, предлагая согреться, и демонстрирует постоянную готовность отказаться от своего замысла. Действие подвигается вперед постоянными остановками.
- Селитра! - сказал я. - Посмотрите, ее становится все больше. Она, как мох, свисает со сводов. Мы сейчас находимся под самым руслом реки. Вода просачивается сверху и каплет на эти мертвые кости. Лучше уйдем, пока не поздно. Ваш кашель...
- Кашель - это вздор, - сказал он и т.д.
Фортунато начинает расспрашивать о гербе Монтрезоров, на что его проводник отвечает, что Монтрезоры старинный и плодовитый род, на гербе которого изображена человеческая ступня на лазоревом фоне, попирающая змею, которая жалит её в пятку, и девиз Nemo me impune lacessit! [Никто не оскорбит меня безнаказанно! (Лат.)]. Фортунато не верит, что Монтрезор принадлежит к братству вольных каменщиков, в ответ последний показывает ему ритуальный знак - лопатку для кладки стен. Наконец, приблизившись к нише, где якобы находится бочонок вина, хозяин пропускает гостя вперед и приковывает наручниками к стене. Фортунато не понимает, что происходит, и осознает опасность лишь тогда, когда Монтрезор начинает закладывать стену камнями. Перед тем, как будет заделан последний камень, Фортунато подает голос:
- Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Отличная шутка, честное слово, превосходная шутка! Как мы посмеемся над ней, когда вернемся в палаццо, - хи-хи-хи! - за бокалом вина - хи-хи-хи!
- Амонтильядо! - сказал я.
- Хи-хи-хи! Хи-хи-хи! Да, да, амонтильядо. Но не кажется ли вам, что уже очень поздно? Нас, наверное, давно ждут в палаццо... и синьора Фортунато и гости?.. Пойдемте.
- Да, - сказал я. - Пойдемте.
- Ради всего святого, Монтрезор!
- Да, - сказал я. - Ради всего святого.
Но я напрасно ждал ответа на эти слова. Я потерял терпение.
Я громко позвал:
- Фортунато!
Молчание. Я позвал снова.
- Фортунато!
По-прежнему молчание. Я просунул факел в не заделанное еще отверстие и бросил его в тайник. В ответ донесся только звон бубенчиков. Сердце у меня упало: конечно, только сырость подземелья вызвала это болезненное чувство. Я поспешил закончить свою работу. Я вдвинул последний камень на место, я заделал его (и т.д.)
Многочисленные комментаторы По так и не пришли к единому мнению по поводу того, в чем заключается вина несчастного Фортунато перед главным героем рассказа Монтрезором. Впрочем, «Бочонок амонтильядо» - одно из немногих рассказов, где поведение героя объясняется боле или менее рациональными мотивами, отмщением, злодеяниями, направленными непосредственно против него; обычно жестокость у По беспричинна, это месть миру как таковому, за которой мы следим не без сочувствия, ибо мир безжалостен ко всем. Может быть, главный смысл расправы в рассказе Э. По заключается в её ритме; ведь портрет Фортунато, овеянный парами алкоголя, тоже предстает как ритмическое содержание воплощенной мании - вкус к вину, тонкостей которого он не может различить, аналогичен ритуальности мести, к которой подталкивают истлевшие кости в подземелье Монтрезоров. Правда, есть одно кардинальное различие: Монтрезор проживает свою месть так, как Фортунато никогда бы не смог смаковать предлагаемый якобы ему напиток.
- Поглядите, какая белая паутина покрывает стены этого подземелья. Как она сверкает!
Он повернулся и обратил ко мне тусклый взор, затуманенный слезой опьянения.
- Селитра? - спросил он после молчания.
- Селитра, - подтвердил я. - Давно ли у вас этот кашель?
- Кха, кха, кха! Кха, кха, кха! Кха, кха, кха!
Рассуждая о том, как сделан "Ворон", говоря о выборе места действия, о поиске персонажей, воплощающих сюжет стихотворения, По говорил, что естественней всего представить себе столкновение человека и ворона на лоне природы, в лесу, однако "замкнутость пространства абсолютно необходима для эффекта изолированного эпизода; это все равно что рама для картины". Концовка "Ворона" знаменательна: тень птицы перечеркивает комнату, не позволяя герою выйти из нее (что было бы более трудным предприятием в лесу - для того и необходимо замкнутое пространство). Пространство стихотворения Щербакова "Петербург", наоборот, разомкнуто - это территория города, который есть также и литературный призрак. Но, как выясняется, есть и изолированная территория - и это, собственно, текст, куда, как в ироничной зубастой цитате признается нам автор, замуровано... нечто - то ли представление об идеальной литературе, то ли об идеальной любви. То ли особенно невыносимая часть собственного страдающего "я" . Ведь призраков, как нам известно еще со времен "Одиссеи", принято оживлять только кровью.
У Михаила Щербакова есть стихотворение The Raven, тёмное по смыслу, но с очевидностью отсылающее к знаменитому «Ворону» Эдгара По, и с не менее заметной инверсией его сюжета. Эмоциональную атмосферу «Ворона» создает тема смерти и утраченной любви («смерть прекрасной женщины, вне всякого сомнения, является самым поэтическим предметом на свете», пишет По в «Философии творчества»), в то время как в The Raven Щербакова вероятной жертвой смерти, уходящим в небытие человеческим образом, выступает сам герой:
Смерч неблизкий, но скорый
Начинает круги.
Приготовься, пригнись -
Это больше не бред,
Это факт, и прискорбный.
Обещаю не быть,
Обещаю тебе…
Лирическая речь Щербакова не столько часто цитирует американского поэта, сколько постоянно помнит о нём. Возможно, полемическим выпадом в сторону Э. По можно считать концовку стихотворения «Красные ворота»:
Не буквально, так синтаксически превратив «никогда» в «нигде»,
Над кремнистым путем классически подпевает звезда звезде.
Я в торжественном их приветствии не нуждаюсь, но не горжусь:
Ничего, как-нибудь впоследствии я им тоже не пригожусь
- где, отчасти из-за спины Лермонтова, происходит адресация к тому же Nevermore как эмблеме или символу, скрывающей под собой определенное содержание, как аргумент в некоем споре о ценностях.
Цель этой заметки - высказать предположение о еще одной цитате из Эдгара По, но на этот раз не из «Ворона», а из прозаического текста. Речь идет о стихотворении «Петербург». Главные темы «Петербурга» - темы памяти и забвения, выстраиваются в стихотворении в форме географического маршрута. Герой идет по городу, и ритм его шагов (небравый марш) становится построением стихотворения, реальная траектория которого есть курсирование между забвением и воспоминанием, между настоящим и прошлым.
В городе, где задушен был император Павел,
даже вблизи от замка, где он задушен был,
есть монумент известный (скульптор его поставил).
Как он стоит, я помню. Чей монумент, забыл.
Мимо него налево, да через мост направо,
и по прямой на остров, - как его бишь? склероз, -
шел я на днях не быстро, маршировал не браво.
Вот, бормотал, поди ж ты! как меня черт занес.
Ах, решето - не память! Где же мои проценты?
Где золотые ночи в розах, серые дни во мхах?
Где граммофон стозвонный - чисто рояль концертный?
Диззи Гиллеспи, Френк Синатра... ах, эти ночи, ах!
Впрочем, когда-то ими я "без руки и слова"
сам пренебрег навеки, ради забыл чего:
то ли карманных денег, то ли всего святого,
то ли всего того, что... в общем, всего того.
Снова теперь в былые проблески и пустоты
двигался я с оглядкой. Но напевал меж тем:
где, северянка, где ты? как, меломанка, что ты?
бывшая мне когда-то уж и не помню кем.
А про себя подумал: помню-то я изрядно;
но, без нужды признав, что помню (и, не дай Бог, люблю),
я поступлю не браво; впрочем, не браво - ладно,
главное, что не ново. Потому и не поступлю.
Тот, за кого ты замуж вышла тогда в итоге,
кажется, был ефрейтор. Значит, теперь сержант.
Вот уж, небось, реформы в бедном твоем чертоге!
Влево пойдешь - гардина, вправо пойдешь - сервант.
Диззи, небось, Гиллеспи даже во сне не снится.
Дети, небось, по дому носятся как слоны.
То-то была бы скука - в это во все явиться:
здравствуйте, вот и я, мол. Только что, мол, с луны.
Впрочем, судите сами, может ли быть не скушен
кто-либо, то есть некто, моду взявший туда-сюда
шляться без ясной цели в городе, где задушен
был император Павел Первый, он же последний, да.
Будучи здесь проездом, я поступил не ново:
я сочинил сей опус и записал его.
Ради карманных денег, или всего святого,
ради всего того, что... словом, всего того.
Это печальное стихотворение об искренней любви, на разные лады повторяющее мотивы памяти и находящее решение поставленного вопроса в прустовском духе, хотя и не без оттенка пародии, вдобавок, оснащено неожиданным подтекстом, «вторым ярусом», или, скорее, подпольем, дающим еще один дополнительный ракурс, взгляд на происходящее.
Повторяются две фразы - одна из них в расположении золотого сечения текста (между первой третью и половиной стихотворения, в конце 4-й строфы), другая в самом конце. Вплетенные в контекст, данные вразбивку, а не в форме целого, они образуют цитату, в котором "эхом" отзывается пространство другого, чужого текста - пространство подземелья, винного погреба одного из самых знаменитых рассказов Эдгара По.
«Бочонок амонтильядо» - известный рассказ об отложенной мести, где расправу смакуют так же, как наслаждаются словом или вином. Главный герой рассказа, Монтрезор, решает отомстить за давнее унижение своему обидчику итальянцу Фортунато, и планирует сделать это во время карнавала, разгар празднества, где изначально царствует демоническое. Монтрезор встречает любителя тонких вин, одетого в костюм арлекина, и заманивает к себе, тонко играя на его самолюбии. В подземелье, где Фортунато кашляет от холода, Монтрезор угощает его медоком, предлагая согреться, и демонстрирует постоянную готовность отказаться от своего замысла. Действие подвигается вперед постоянными остановками.
- Селитра! - сказал я. - Посмотрите, ее становится все больше. Она, как мох, свисает со сводов. Мы сейчас находимся под самым руслом реки. Вода просачивается сверху и каплет на эти мертвые кости. Лучше уйдем, пока не поздно. Ваш кашель...
- Кашель - это вздор, - сказал он и т.д.
Фортунато начинает расспрашивать о гербе Монтрезоров, на что его проводник отвечает, что Монтрезоры старинный и плодовитый род, на гербе которого изображена человеческая ступня на лазоревом фоне, попирающая змею, которая жалит её в пятку, и девиз Nemo me impune lacessit! [Никто не оскорбит меня безнаказанно! (Лат.)]. Фортунато не верит, что Монтрезор принадлежит к братству вольных каменщиков, в ответ последний показывает ему ритуальный знак - лопатку для кладки стен. Наконец, приблизившись к нише, где якобы находится бочонок вина, хозяин пропускает гостя вперед и приковывает наручниками к стене. Фортунато не понимает, что происходит, и осознает опасность лишь тогда, когда Монтрезор начинает закладывать стену камнями. Перед тем, как будет заделан последний камень, Фортунато подает голос:
- Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Отличная шутка, честное слово, превосходная шутка! Как мы посмеемся над ней, когда вернемся в палаццо, - хи-хи-хи! - за бокалом вина - хи-хи-хи!
- Амонтильядо! - сказал я.
- Хи-хи-хи! Хи-хи-хи! Да, да, амонтильядо. Но не кажется ли вам, что уже очень поздно? Нас, наверное, давно ждут в палаццо... и синьора Фортунато и гости?.. Пойдемте.
- Да, - сказал я. - Пойдемте.
- Ради всего святого, Монтрезор!
- Да, - сказал я. - Ради всего святого.
Но я напрасно ждал ответа на эти слова. Я потерял терпение.
Я громко позвал:
- Фортунато!
Молчание. Я позвал снова.
- Фортунато!
По-прежнему молчание. Я просунул факел в не заделанное еще отверстие и бросил его в тайник. В ответ донесся только звон бубенчиков. Сердце у меня упало: конечно, только сырость подземелья вызвала это болезненное чувство. Я поспешил закончить свою работу. Я вдвинул последний камень на место, я заделал его (и т.д.)
Многочисленные комментаторы По так и не пришли к единому мнению по поводу того, в чем заключается вина несчастного Фортунато перед главным героем рассказа Монтрезором. Впрочем, «Бочонок амонтильядо» - одно из немногих рассказов, где поведение героя объясняется боле или менее рациональными мотивами, отмщением, злодеяниями, направленными непосредственно против него; обычно жестокость у По беспричинна, это месть миру как таковому, за которой мы следим не без сочувствия, ибо мир безжалостен ко всем. Может быть, главный смысл расправы в рассказе Э. По заключается в её ритме; ведь портрет Фортунато, овеянный парами алкоголя, тоже предстает как ритмическое содержание воплощенной мании - вкус к вину, тонкостей которого он не может различить, аналогичен ритуальности мести, к которой подталкивают истлевшие кости в подземелье Монтрезоров. Правда, есть одно кардинальное различие: Монтрезор проживает свою месть так, как Фортунато никогда бы не смог смаковать предлагаемый якобы ему напиток.
- Поглядите, какая белая паутина покрывает стены этого подземелья. Как она сверкает!
Он повернулся и обратил ко мне тусклый взор, затуманенный слезой опьянения.
- Селитра? - спросил он после молчания.
- Селитра, - подтвердил я. - Давно ли у вас этот кашель?
- Кха, кха, кха! Кха, кха, кха! Кха, кха, кха!
Рассуждая о том, как сделан "Ворон", говоря о выборе места действия, о поиске персонажей, воплощающих сюжет стихотворения, По говорил, что естественней всего представить себе столкновение человека и ворона на лоне природы, в лесу, однако "замкнутость пространства абсолютно необходима для эффекта изолированного эпизода; это все равно что рама для картины". Концовка "Ворона" знаменательна: тень птицы перечеркивает комнату, не позволяя герою выйти из нее (что было бы более трудным предприятием в лесу - для того и необходимо замкнутое пространство). Пространство стихотворения Щербакова "Петербург", наоборот, разомкнуто - это территория города, который есть также и литературный призрак. Но, как выясняется, есть и изолированная территория - и это, собственно, текст, куда, как в ироничной зубастой цитате признается нам автор, замуровано... нечто - то ли представление об идеальной литературе, то ли об идеальной любви. То ли особенно невыносимая часть собственного страдающего "я" . Ведь призраков, как нам известно еще со времен "Одиссеи", принято оживлять только кровью.