Премьеры песен с концерта в Гиперионе
Прошу указать на неизбежные огрехи при записи со слуха
и отсутствии врождённой грамотности.
Ещё я утром веки еле разнял...
Ещё я утром веки еле разнял,
уже звонок - лети, выручай.
У них премьера, им позарез
экспертный отклик - не подкачай,
достойно встреть новейшую драму
и чем положено увенчай.
Легко сказать, а мне-то в пятницу крюк
куда-то в пригород, в ковыли -
премьеру сдвинули вглубь и в глушь,
как в той же «Чайке», видите ли,
к живой земле, на дно котловины.
Поближе дна найти не могли.
Уж раз цейтнот, извольте, по проводам,
где недослышу - переспрошу.
Я всё же кадровый рецензент,
во всех анонсах так и пишу.
Диктуйте вкратце самую сущность,
авось оформлю и причешу.
Итак, зачин классический - крах семьи,
висит наследство на волоске.
В семье два сына - именно два,
не три, фиксируем на листке.
Считай, как в том же Ветхом Завете,
зато не как в Коньке-Горбунке.
Меньшой близнец безгрешен, чуть ли не свят,
его удел - принятие мук,
источник коих брат-антипод -
мастак интриги, чёрный паук.
Сплести конфликт - задача злодея,
святому, якобы, недосуг.
Отец у братьев несколько не в себе:
Ему мерещится, что он - мать,
а где обычная мать, о том
решаем голову не ломать.
Готовься к штурму кадровый зритель,
твоя задача - не понимать.
Ах да, ещё массовка в роли толпы,
её девиз - «быка за рога!»
Она рычит и, кроме зеркал,
везде умеет видеть врага,
но затихает вовремя, если
подкинуть ей кусок пирога.
Интрига вскачь, без пауз - подкуп, шантаж,
подлоги - чистый Декамерон.
Седьмой воде подавай куски,
а хищник хочет весь миллион.
Меньшой-то вряд ли претендовал бы,
но оклеветан и удалён.
Казнит паук троюродных, шанс растёт,
идёт за первым актом второй,
но тут массовка в роли молвы,
хотя за злыдня, в общем, горой,
спроста в районной хвастает прессе -
кто, дескать, в пьесе главный герой.
Само собой скандал - быка за рога,
сундук - на ключ, бумаги - на стол.
Отец, который, якобы, мать
лишает благ виновника зол,
а тот следит в замочную прорезь.
Он хлопнул дверью, но не ушёл.
Внезапно мать, она же отец,
во мраке ловит шёпот, как бы призыв,
и в нём, конечно, младшего сына
мёртвый голос вообразив,
она, босая, через болота
спешит на зов, но тут - перерыв.
Болота, к слову скажем, не примитив -
аппаратура на высоте,
любой пейзаж, а то и орнамент,
при потребности в красоте,
проектор лазерный, полихромный
лучами чертит на пустоте.
Весь третий акт, затем, безумная мать
бежит по кочкам и камышу.
Тут я спросил: «Что, так и писать?»,
- «Да, так и пиши», «Ну, так и пишу!»
Такую принял, стало быть, чашу,
Такую, значит, ношу ношу.
Спасибо, хоть в четвёртом апофеоз -
балет и цирк на фоне могил.
Злодей командует торжеством
в помин о тех, кого загубил.
По стилю, как бы, что ли, Дель Арте
По ритму - где-то даже Эсхил.
Убийца в бычьей маске, в рогатой каске
выступает с левой ноги.
Вокруг массовка хором и врозь,
рыча и плача, ест пироги.
Слышны тамтамы вместо салюта
и хвойный посвист в роли тайги.
Поёт тайга, что грех, быка за рога -
скотина может всех забодать,
но что в пиру не жалко и втрое съесть,
а после - пусть голодать,
и что, конечно, вольному - воля,
хотя, опять же, век не видать.
Финальный луч рисует синюю зыбь,
волну без берега, и ковчег.
От зыби пахнет нашатырём,
свезённым загодя из аптек.
Паяцы пятятся за кулисы,
мерцанье меркнет, падает снег.
Отбой. Бросаю трубку, кофе остыл,
табачный уголь в гуще гашу.
Теперь, пока не выйду на связь -
меня не тронь, а то укушу.
Отнёс я ношу, выцедил чашу,
Увидел дно, лежу - не дышу.
Прощай пальба в субботу в тире «Боярд» -
не применю оружье, пока
новейшей драме не разъясню,
что не весьма она глубока,
но станет глубже, если не завтра,
то послезавтра наверняка.
Цитату знал со школьных лет…
Цитату знал со школьных лет:
«Ты сер, а я, приятель, сед»
Глубин не видел в изреченье
и только постарев извлёк значенье.
Доселе верил я непрочно,
что не всякий брату брат,
что никаких среда и почва
нам гарантий не сулят.
Что где мозги у одного,
там у другого кепка.
И много я ещё чего
теперь усвоил крепко.
Готов покаяться, но надо ли?
Виноват, мол, недопонимал,
что с четырёх подняться на две -
это целый церемониал.
Что никуда СССР
не делся, будь спокоен,
и что приятель сер,
поскольку так устроен.
Что если вылез он во власть,
уже не в силах он не красть.
Но в том, что я и он едины,
никто не убедит мои седины.
Иссяк во мне иносказатель,
без кавычек режу в лоб.
Уж там приятель - не приятель,
а в анкетах - не поклёп.
И год, и город, и квартал -
всё сходится, досадно.
Как будто сам я подверстал,
нарочно, чтоб наглядно.
Мол, кабы кто-то не из местных,
неизвестных правил и манер,
а тут земляк - тебе ровесник,
одноклассник, тоже пионер.
Но шли за парту и в отряд
не по своей мы воле,
и я не виноват,
что с ним учился в школе.
А он и в школе был непрост -
давал помалу деньги в рост.
Кто недовыплатит проценты,
тех можно вербовать потом в агенты.
Агенты тоже вид отдельный -
ненормирован их быт.
Заряд им надобен идейный
для сплошных незримых битв.
Тем паче дёшево братва
наймётся к лиходею,
коль скоро он из воровства
соорудит идею.
А, скажем, я и мне подобный
хоть и ценим градус боевой,
но мы сверх нормы не способны
там, где нормы нет как таковой.
Нам против копоти в дыму
и в поле против рати
идеи ни к чему,
а норма очень кстати.
Коль есть она, то нечем крыть -
в огонь и воду, так и быть.
А без неё в огонь и воду
природа не велит - люблю природу.
Мелькает сверстник на экранах,
с ним подпевка с трёх сторон.
Подумать могут в честных странах,
что и все мы тут, как он.
Что лишь тому, как делать вред
моё училось детство,
и главный был у нас предмет -
основы людоедства.
Меж тем ни с боку, ни с подкладки
я не с ним, не рядом и не тут.
Не те поступки, врозь повадки,
а покупки прямо вопиют.
Вчера, устав глядеть в экран,
купил я книжку Брема,
прочёл про обезьян,
и прояснилась тема.
А он, в расчёте на респект,
купил Кутузовский проспект.
Кто не почувствует респекта,
тех можно выселять потом с проспекта.
А вам, красавица, давно я,
уж не помню, в чей режим,
предрёк согласие со мною,
раз уж мы принадлежим
К похожим почвам, да, увы,
зато не к разным видам.
Чуть что, не выдадите вы,
и я, чуть что, не выдам.
Вы отмахнулись: «Несерьёзно».
И напрасно - я ведь не шутил,
что с вами нам держаться розно,
право слово, я бы запретил.
Мы хлеб и хлопоты делить
сумели бы успешно,
и даже может быть,
что до поры безгрешно.
А если в некий час и год,
помимо хлеба и хлопот,
разделим мы ещё и ложе,
то вот моя рука и сердце тоже.
и отсутствии врождённой грамотности.
Ещё я утром веки еле разнял...
Ещё я утром веки еле разнял,
уже звонок - лети, выручай.
У них премьера, им позарез
экспертный отклик - не подкачай,
достойно встреть новейшую драму
и чем положено увенчай.
Легко сказать, а мне-то в пятницу крюк
куда-то в пригород, в ковыли -
премьеру сдвинули вглубь и в глушь,
как в той же «Чайке», видите ли,
к живой земле, на дно котловины.
Поближе дна найти не могли.
Уж раз цейтнот, извольте, по проводам,
где недослышу - переспрошу.
Я всё же кадровый рецензент,
во всех анонсах так и пишу.
Диктуйте вкратце самую сущность,
авось оформлю и причешу.
Итак, зачин классический - крах семьи,
висит наследство на волоске.
В семье два сына - именно два,
не три, фиксируем на листке.
Считай, как в том же Ветхом Завете,
зато не как в Коньке-Горбунке.
Меньшой близнец безгрешен, чуть ли не свят,
его удел - принятие мук,
источник коих брат-антипод -
мастак интриги, чёрный паук.
Сплести конфликт - задача злодея,
святому, якобы, недосуг.
Отец у братьев несколько не в себе:
Ему мерещится, что он - мать,
а где обычная мать, о том
решаем голову не ломать.
Готовься к штурму кадровый зритель,
твоя задача - не понимать.
Ах да, ещё массовка в роли толпы,
её девиз - «быка за рога!»
Она рычит и, кроме зеркал,
везде умеет видеть врага,
но затихает вовремя, если
подкинуть ей кусок пирога.
Интрига вскачь, без пауз - подкуп, шантаж,
подлоги - чистый Декамерон.
Седьмой воде подавай куски,
а хищник хочет весь миллион.
Меньшой-то вряд ли претендовал бы,
но оклеветан и удалён.
Казнит паук троюродных, шанс растёт,
идёт за первым актом второй,
но тут массовка в роли молвы,
хотя за злыдня, в общем, горой,
спроста в районной хвастает прессе -
кто, дескать, в пьесе главный герой.
Само собой скандал - быка за рога,
сундук - на ключ, бумаги - на стол.
Отец, который, якобы, мать
лишает благ виновника зол,
а тот следит в замочную прорезь.
Он хлопнул дверью, но не ушёл.
Внезапно мать, она же отец,
во мраке ловит шёпот, как бы призыв,
и в нём, конечно, младшего сына
мёртвый голос вообразив,
она, босая, через болота
спешит на зов, но тут - перерыв.
Болота, к слову скажем, не примитив -
аппаратура на высоте,
любой пейзаж, а то и орнамент,
при потребности в красоте,
проектор лазерный, полихромный
лучами чертит на пустоте.
Весь третий акт, затем, безумная мать
бежит по кочкам и камышу.
Тут я спросил: «Что, так и писать?»,
- «Да, так и пиши», «Ну, так и пишу!»
Такую принял, стало быть, чашу,
Такую, значит, ношу ношу.
Спасибо, хоть в четвёртом апофеоз -
балет и цирк на фоне могил.
Злодей командует торжеством
в помин о тех, кого загубил.
По стилю, как бы, что ли, Дель Арте
По ритму - где-то даже Эсхил.
Убийца в бычьей маске, в рогатой каске
выступает с левой ноги.
Вокруг массовка хором и врозь,
рыча и плача, ест пироги.
Слышны тамтамы вместо салюта
и хвойный посвист в роли тайги.
Поёт тайга, что грех, быка за рога -
скотина может всех забодать,
но что в пиру не жалко и втрое съесть,
а после - пусть голодать,
и что, конечно, вольному - воля,
хотя, опять же, век не видать.
Финальный луч рисует синюю зыбь,
волну без берега, и ковчег.
От зыби пахнет нашатырём,
свезённым загодя из аптек.
Паяцы пятятся за кулисы,
мерцанье меркнет, падает снег.
Отбой. Бросаю трубку, кофе остыл,
табачный уголь в гуще гашу.
Теперь, пока не выйду на связь -
меня не тронь, а то укушу.
Отнёс я ношу, выцедил чашу,
Увидел дно, лежу - не дышу.
Прощай пальба в субботу в тире «Боярд» -
не применю оружье, пока
новейшей драме не разъясню,
что не весьма она глубока,
но станет глубже, если не завтра,
то послезавтра наверняка.
Цитату знал со школьных лет…
Цитату знал со школьных лет:
«Ты сер, а я, приятель, сед»
Глубин не видел в изреченье
и только постарев извлёк значенье.
Доселе верил я непрочно,
что не всякий брату брат,
что никаких среда и почва
нам гарантий не сулят.
Что где мозги у одного,
там у другого кепка.
И много я ещё чего
теперь усвоил крепко.
Готов покаяться, но надо ли?
Виноват, мол, недопонимал,
что с четырёх подняться на две -
это целый церемониал.
Что никуда СССР
не делся, будь спокоен,
и что приятель сер,
поскольку так устроен.
Что если вылез он во власть,
уже не в силах он не красть.
Но в том, что я и он едины,
никто не убедит мои седины.
Иссяк во мне иносказатель,
без кавычек режу в лоб.
Уж там приятель - не приятель,
а в анкетах - не поклёп.
И год, и город, и квартал -
всё сходится, досадно.
Как будто сам я подверстал,
нарочно, чтоб наглядно.
Мол, кабы кто-то не из местных,
неизвестных правил и манер,
а тут земляк - тебе ровесник,
одноклассник, тоже пионер.
Но шли за парту и в отряд
не по своей мы воле,
и я не виноват,
что с ним учился в школе.
А он и в школе был непрост -
давал помалу деньги в рост.
Кто недовыплатит проценты,
тех можно вербовать потом в агенты.
Агенты тоже вид отдельный -
ненормирован их быт.
Заряд им надобен идейный
для сплошных незримых битв.
Тем паче дёшево братва
наймётся к лиходею,
коль скоро он из воровства
соорудит идею.
А, скажем, я и мне подобный
хоть и ценим градус боевой,
но мы сверх нормы не способны
там, где нормы нет как таковой.
Нам против копоти в дыму
и в поле против рати
идеи ни к чему,
а норма очень кстати.
Коль есть она, то нечем крыть -
в огонь и воду, так и быть.
А без неё в огонь и воду
природа не велит - люблю природу.
Мелькает сверстник на экранах,
с ним подпевка с трёх сторон.
Подумать могут в честных странах,
что и все мы тут, как он.
Что лишь тому, как делать вред
моё училось детство,
и главный был у нас предмет -
основы людоедства.
Меж тем ни с боку, ни с подкладки
я не с ним, не рядом и не тут.
Не те поступки, врозь повадки,
а покупки прямо вопиют.
Вчера, устав глядеть в экран,
купил я книжку Брема,
прочёл про обезьян,
и прояснилась тема.
А он, в расчёте на респект,
купил Кутузовский проспект.
Кто не почувствует респекта,
тех можно выселять потом с проспекта.
А вам, красавица, давно я,
уж не помню, в чей режим,
предрёк согласие со мною,
раз уж мы принадлежим
К похожим почвам, да, увы,
зато не к разным видам.
Чуть что, не выдадите вы,
и я, чуть что, не выдам.
Вы отмахнулись: «Несерьёзно».
И напрасно - я ведь не шутил,
что с вами нам держаться розно,
право слово, я бы запретил.
Мы хлеб и хлопоты делить
сумели бы успешно,
и даже может быть,
что до поры безгрешно.
А если в некий час и год,
помимо хлеба и хлопот,
разделим мы ещё и ложе,
то вот моя рука и сердце тоже.