Жесть как она есть или Rudolf, wo bist du?!
На праздники у нас с
Юлией уже довольно давно было запланировано что-нибудь... эдакое. Чтоб не скучно. То есть вот чтоб совсем не. И мы, не особо долго думая, решили отправиться по любимым - сначала в Вену, потом в Будапешт. Помимо собственно встреч и прогулок мы умудрились - страшно сказать! - аж три раза завернуть в театр. В первый раз - из любопытства, в третий - потому что мне вожжа под мантию попала, а во второй... ну, просто потому что так вышло:) Вобщем,
День первый. "Рудольф", венская постановка.
Вместо эпиграфа.
- Хорошо-то как, Машенька!
- Я не Машенька.
- А все равно хорошо....
Хотя на самом деле - ничего хорошего. Как мне хотелось ошибиться в своих мрачных прогнозах насчет венской постановки "Рудольфа", кто бы знал! Ведь это был тот самый "one shining chance to be what I can and more" - возможность наконец-то выговориться, причем в том самом городе, где это никак не удавалось. Но, как говорится, увы и ах. В очередной раз.
Я не собираюсь сравнивать венгерскую и венскую постановки - это не просто два абсолютно разных спектакля, это два принципиально разных видения того, что должно происходить на сцене. Если в Синхазе представлен традиционный для этого театра реалистический подход к постановке, то в Вене, насколько я поняла, ставилась задача создать концептуальное шоу. Во всяком случае, минималистические и довольно оригинальные декорации свидетельствуют именно об этом. Другое дело, что для концептуального шоу одних декораций, ясное дело, недостаточно, нужна еще и концептуальная режиссура - со всеми прилагающимися. А вот с этим у венцев совершенно не задалось. В спектакле нет не то что концептуальной режиссуры, а просто режиссуры как таковой. Точнее, моментами она все-таки проявляется, возникают даже некоторые интересные решения, но когда их от силы три-четыре штуки на почти что трехчасовой спектакль - это все же как-то несерьезно. А так - ансамблевые номера довольно милы, но предсказуемы (впрочем, их осталось мало - они погибли вместе с Пфайффером, от которого в венской постановке решили отказаться, и, как я сейчас понимаю, слава Богу), сольные номера и дуэты - статичны и напичканы шаблонными жестами и отыгрышами. У меня вообще сложилось устойчивое впечатление, что полноценной работы над созданием образов с актерами не проводилось, они были предоставлены сами себе, и что придумали - то придумали, режиссерская команда согласно кивнула. В результате несколько потенциально очень мощных по энергетике номеров были убиты напрочь. Ей-Богу, меня просто скрутило, когда я увидела, что осталось от совершенно фантастического, любимейшего моего дуэта Ez most más (So viel mehr) - ребята, это же просто катастрофа, завал, я не знаю, как это еще назвать. Некоторые номера если и не убились полностью, то во многом потеряли свой смысл и от этого обесценились. Да, дорогие мои, это я о любимой многими программной вобщем-то арии Mut zur tat (An Ordinary Man). Одно дело, когда она следует за сценой дикого семейного скандала, заканчивающегося эпохальной стешкиной фразой насчет голубого прусского мундира - тут все стразу становится ясно: ни семейная, ни политическая жизнь не задались в принципе, причем настолько, что хоть волком вой. И совсем другое дело, когда та же самая ария идет после бурного выяснения отношений с любимым родителем на предмет письма Папе Римскому. Она автоматически привязывется к конкретной ситуации (не каждый же день Рудольф Папе письма писал), а конкретная ситуация - это не всего лишь фрагмент жизни, но никак не вся жизнь. Кстати говоря, вторая программная ария Рудольфа - Wie jeder andre Mann (The measure of a man) - вообще ушла в ноль. Совершенно ее не помню.
И еще объясните мне - какого черта было давать Тааффе петь эту пресловутую Die Strahlende zukunft, которая, по сути является урезанной лирической версией "Моста", еще одной программной- политически программной! - вещи Рудольфа? Крегер без лирики не бывает, что ли?.. Любое цитирование мелодии всегда должно иметь какой-то смысл, подтекст, а в данном случае оно фактически уровняло двух людей, являющихся, на минуточку, принципиальными антагонистами. Бред, да и только.
Из забавных постановочных промахов мне запомнилось как минимум очень странное поведение товарища Андраши во время пожара в редакции Винер Тагблатт. Представляете себе картину - кругом пожар, по редакции со взмыленной задницей носится Сепш (почему-то в чистейшем отглаженном костюме), и посреди всего этого космического безобразия верхом на стуле восседает Андраши, меланхолично глядя на истерические потуги друга по подполью спасти ну вот хоть что-нибудь. Или еще одна замечательная "находка" - второй акт мюзикла начинается без предупреждения. То есть занавес резко срывается вверх, раздается удар, аккорд, и сразу же - без какого-либо вступления - начинается куплет песни Тааффе. При этом Его Высочество с ошалевшим видом сидит на кровати, а Тааффе вытанцовывает вокруг нее а-ля дер Тод на лизаветиной свадьбе. И никаких тебе объяснений. Извините, но первая возникающая при этом ассоциация - что по ночам г-н премьер подрабатывает исполнением приватных танцев. Мысль о том, что это все-таки кошмарный сон Рудольфа приходит значительно позже, правда, по идее, зрителя тут же должно накрыть второй серией непоняток - в постели его высочества обнаруживается тщательно замаскированная Машка, и, насколько я предполагаю, это у них первая ночь. Хорошо, стало быть, они ее провели, ага. Наверняка между делом о политике беседовали, а то с чего же такие-то злые глюки к Рудольфу пришли? Кстати, если уж речь зашла о первой ночи - ответьте мне, пожалуйста, знатоки моды конца 19 века, это вообще как называется - заниматься любовью в затянутом по всем правилам корсете? А потом в нем же заваливаться спать?.. Эх, вот предложить бы госпоже Лауре Хопкинс, художнице по костюмам повторить этот Машкин подвиг - наверняка костюмы бы резко получшели.
Помимо ахтунга с режиссурой в венской версии "Рудольфа" случился еще и ахтунг с сюжетом. Его переиначили, причем переиначили совершенно бездарно. Ладно, я еще могу допустить, что статьи в "Винер Тагблатт" были подписаны именем Юлиуса Феликса, хотя на самом деле статьи Рудольфа перед тем, как попасть в редакцию, переписывались рукой Сепша - какой тут, нафиг, Юлиус Феликс? Но то, что Мария Вечера запоем читала "Винер Тагблатт" - вот в это я, простите, не верю. То есть, верю, что она читала статьи о себе, любимой, но уж никак не политические памфлеты. Ну, не была она революционеркой, и широтой политических взглядов не обладала, хоть ты тресни. А в мюзикле из нее сделали прямо-таки пламенного борца за права и свободы. Того и гляди - схватит флаг и рванет на баррикаду. Вобщем, идеальная спутница жизни для Рудольфа - и умница, и красавица, и все его взгляды понимает-разделяет, и его самого поддерживает, и пинки ему под хвост раздает при необходимости, и загнуть в бараний рог может хоть кронпринцессу, хоть всемогущего премьера империи - вобщем, не Мэри Вечера, а... поняли, да? Мэри Сью. В натуре. Все аплодируют.
Кроме всего прочего, все эти политические заморочки напрочь убили романтическую линию истории. Любовь подменилась общностью политических интересов, Мэри Вечера, в реальности по уши втрескавшаяся в безумно обаятельного и красивого парня, вдруг превратилась в верную соратницу Рудольфа по политической борьбе, любящую не столько человека, сколько его идеи и устремления. На этом фоне совместные походы на каток и прочая романтическая мишура выглядели откровенно притянутыми за уши.
Впрочем и политическая линия получилась на редкость кривой. По версии венских постановщиков, Рудольф со товарищи (в число которых каким-то загадочным образом вошел - та-дам! - принц Эдвард) оказывается, собирались всего-то навсего организовать новый политический альянс без участия Пруссии. Страшный заговор, нечего сказать. Тут и не то, что трибунал, тут вообще - двадцать лет расстрела через повешение можно огрести... И самое забавное - когда папаше донесли-таки о коварных планах сына, он потребовал-то всего - явиться в Прусское консульство в том самом несчастном голубом мундире. Вобщем, унизительно, конечно, но чтобы из-за этого стреляться? Вы меня извините.
Теперь немного об основных персонажах и персоналиях. Смешно сказать, но в мюзикле про Рудольфа самого Рудольфа по сути не было. Был Дрю Сэрич, симпатичный и обаятельный парень, хороший актер, а вот с персонажем - не сложилось. Характер, сыгранный Сэричем, лично мне показался скорее отталкивающим; в нем не было теплоты и обаяния Рудольфа, о которых столько говорилось его современниками. Зато сарказм и далеко не добрая ирония шли у него возможно не очень ярко выраженным, но постоянным фоном. Но это даже не самое плохое, значительно хуже то, что больше мне о нем сказать нечего. По большом счету персонаж Сэрича был безлик. Я так и не поняла - что он любит? К чему стремится? Он слаб или силен? Он решителен или беспомощен?.. Ни одного ответа.
С Мэри Вечерой все оказалось еще хуже. Я не знаю, куда пропало очарование Лизы Энтони, которое буквально било через край на пресс-конференции, не могу сказать, чья это вина - режиссера, гримера или обоих сразу. Но в предложенном образе продвинутой, политически подкованной девицы, способной и Тааффе на скаку остановить, и в бордель в исподнем войти, не осталось ничего привлекательного. Наоборот - к концу спектакля она стала вызывать страшное раздражение своей напористостью. Все же молодая девушка в романтической истории должна оставаться прежде всего молодой девушкой, а не превращаться в феминистическое пугало.
С Мари Лариш все сложилось ровно так, как я и ожидала. Да, к Карин Филипчич при всем желании не придирешься - она действительно замечательна, и, на самом деле, Бог с ним, с возрастом, Бог с ней, с комплекцией. Пусть Лариш будет уютной толстушкой сорока лет от роду. Но вот зачем делать из нее заботливую любящую тетушку, у которой всегда наготове горячие пирожки?.. Кстати, насчет тетушки - это не образное выржание, точнее, не только образное. Она действительно каким-то хитрым образом стала теткой Мэри. Ни фига себе ириска, как говорит в таких случаях
Тимошина.
А вот Стефания мне, как ни странно, понравилась... Во-первых, внешне. Вицке ван Тонгерен в этой роли действительно выглядит чудо, как правильно. И характер персонажа соблюден более точно. Все же в Будапеште Стешка была слишком стерва, более того - слишком умная и расчетливая стерва. Отрицательный персонаж без каких-то там дополнительных оттенков. В Вене она превратилась в ту, кем, по сути и являлась - жертву обстоятельств и очень несчастную женщину. Правда, опять же - без дополнительных оттенков. То есть получилось, что она такая исключительно белая и пушистая, а все ее, понимаешь, только и делают, что обижают. Видимо, очень уж не хотелось венцам портить отношения с ныне здравствующими представителями бельгийской королевской фамилии. Просто очень.
Справедливости ради нужно сказать, что Вицке ван Тонгерен нравилась мне ровно до того момента, пока не случилась ее ария. Потому что снова мои худшие опасения подтвердились. Да, это ее исполнение уже не было таким страшным трэшем, как на превью, и, отсюда можно следать вывод, что она все же избавится от манеры антимузыкально орать, рычать и истерить. Только вот песню это не спасет, и, как ни парадоксально это прозвучит, визгливой истерики в ней меньше не станет. Просто потому что эта вещь рассчитана на совсем другой голос - грудной, металлический, по-хорошему белтовый. Этого в природе ван Тонгерен просто нет. То, что есть у нее, и то, что было исключительно хорошо для роли Ихь - здесь даст обратный эффект.Уже дало. Привет постановщикам.
На этом фоне Уве Крегер выглядел вполне адекватно, если не сказать - съедобно. Не особо таращился, не шибко натужно пел. Не сыграл ничего, ну, так это, по моему глубокому убеждению, вина не его, а режиссера, поскольку Крегер - далеко не плохой актер, он может создавать разноплановые образы. Здесь же он не сделал ничего - просто использовал набор характерных для себя штампов, наработанных, судя по всему, еще в "Элизабет". На выходе получился все тот же дер Тод, только с несколько других обстоятельствах. Что же касается его страстных объятий с глобусом - это, я так понимаю, станет притчей во языцех. Оно того стоит.
Про остальных мне говорить не хочется. Не впечатлило, да и просто - хватит портить себе настроение, вспоминая эту горе-постановку. Вообще говоря, можно было бы не растекаться мыслью по древу, а описать ее всего лишь одним емким словом. Но у меня, типа, хорошие манеры. Остается лишь надеяться, что все и так все поняли.