я приходил в огонь и в ярость на приближающуюся старость
...И, наконец, об обстоятельствах смерти поэта, в которые не вносят ясности даже «финальные» воспоминания Бориса Викторова. Автор отмечает: «В своей записке, написанной перед этапированием, Введенский пишет, что их уводят [не увозят] из города. Где, когда их посадили в тюремный эшелон, неизвестно». В то же время Викторов не особо акцентирует внимание на том, что приводимые им документы из КГБ Татарстана, куда якобы был этапирован Введенский, полны неясностей - выполненных разным почерком записей, приписок и пробелов на месте, где указана станция, на которой был сдан «труп умершего от ескудативного плеврита» Александра Введенского (4). Также сомнительны сумбурные свидетельства очевидца, разысканного в Харькове 1960-х, который вначале видел, как больного поэта конвой выбросил из вагона (абсурд (5)), а после уже просто слышал, как говорили, что тот не доехал до места назначения. На самом деле правда о смерти Введенского может лежать гораздо ближе. Так, в воспоминаниях Бориса Викторова - наряду с иными документами по делу поэта-обэриута - приводится весьма важный фактографический текст: «Владимир Ефимович Свидзинский (1885-1941), украинский поэт, переводчик. Был арестован 27 сентября 1941 года (по статье 54, ч. II УК УССР) в один день (и по одной статье - И. Б.-Т.) с Введенским. <…> На обороте справки НКГБ СССР от 1 мая 1942 года сделана карандашная приписка от 4 мая 1942 года о том, что Свидзинский, следовавший из тюрьмы г. Харькова в тюрьму г. Иркутска, 18 октября 1941 года сгорел в с. Бутырки Уразовского района Курской области» (6). Это же подтверждает и «свидетельство» (7) писателя Юрия Смолича 1960-х годов. Итак, и Введенский, и Свидзинский якобы вывозились из Харькова, а позднее стало известно, что в их вагон попала «фашистская бомба». Не логичнее ли будет допустить, что оба они погибли одинаково страшной смертью, случившейся не в степях Казахстана и не в лесах Сибири, а неподалёку от Харькова? (8)
Благодаря тому, что гибель харьковского поэта Владимира Свидзинского была довольно тщательно расследована в начале 1990-х годов и местным «Мемориалом», и редакцией журнала «Український Засів», можно сделать предположение и по поводу обстоятельств смерти ленинградского поэта-обэриута: достоверно известно, что и Свидзинский, и Введенский были в одном этапе, и разбит он был на несколько колонн, выводимых из пересылочной харьковской тюрьмы, что на Холодной Горе. Как видим, никто никуда из Харькова не уезжал, и если одного поэта гнали в пешей колонне, то с чего бы другого заключённого из этого же этапа везли на поезде (причём «отправили» Введенского в сентябре, а «приехал» он в Казань аж в декабре)? Тем более что около тысячи несчастных, которых не успели оформить для тюремного этапирования, просто сожгли во внутренней тюрьме местного Управления НКВД на ул. Чернышевского, неподалёку от которого, кстати, жил Введенский. То есть и спешка, и перепуг имели место быть в этой истории - немцы внезапно прорвались к Харькову, и большевикам пришлось срочно бежать из города. Преданных советскому режиму писателей эвакуировали, а за теми литераторами, кто, подобно Свидзинскому и Введенскому, по мнению карательных органов, явно не желал покидать родные места, охотились специальные отряды НКВД.
Отчего же все эти совпадения не были замечены ранее? Неужели из-за экзотичности их источников? (Например, о многом из истории того времени автор этих строк услышал от своего репрессированного деда, а правду о Свидзинском рассказала автору уцелевшая в том пекле бабушка студенческого приятеля.) Или потому что местные патриоты во времена ранней «незалежности», когда вовсю заработал «Мемориал», были более озабочены судьбой Свидзинского (а не малоизвестного Введенского)? Сожжённого, напомню, конвоем вместе с остальными заключёнными в сарае (овине) у села Непокрытое. Один из уцелевших узников, пробравшись в Харьков, впоследствии сообщил редакции газеты «Нова Україна», издававшейся в 1941-43 гг., об этой трагедии, уточнив, что среди погибших находились поэты Свидзинский и Введенский (9). Заметим, что известие об этом прозвучало в 1941-м году, и после этого упомянутые сведения официально умалчивались ещё полвека («Нова Україна» находилась в спецхране), и лишь в начале 1990-х были вновь опубликованы в журнале «Український Засів».
(4)
А. К. «В марте 1995 года КГБ Татарстана выдал мне ряд материалов личного дела (№ 1733) заключённого Введенского, среди них акт о смерти. Акт написан от руки, слова “плеврит ексудативный” вписаны почерком, отличным от остального текста. Теперь стало возможным окончательно установить фактическую дату смерти - 19 декабря 1941 года, а не 20 декабря, как это числится во всех официальных документах. После сокращённого слова “станция”: “Ст. <……………….>” - незаполненное место - пробел. В предложении “Труп умершего сдан на станции <……………….> для погребения” - незаполненное место - пробел. На обложке личного дела заключённого стоит прямоугольный штамп: “Казанская спец. психиатрич. больница МВД Тат. АССР”. Там же косая чернильная надпись: “Умер 20/XII-41 г. в этапе”. В самом низу обложки сделана грубая надпись, возможно, поздняя, возможно, фломастером: “16078”» (с. 519). В рецензируемой книге эти документы даны текстом, не будет лишним привести факсимиле (см. на следующих страницах). Какие могут быть соображения и контраргументы? По поводу разных почерков и приписок: фраза «плеврит ексудативный», очевидно, вписана уже казанским врачом (на взгляд, его подпись в «Акте» и почерк, которым вписана эта фраза, совпадают), в то время как весь документ составлен ещё в пути и, вероятно, начальником конвоя, который, понятно, не медик и причину смерти диагностировать не сумел. Насчёт пропусков: форма такого документа, как «Акт смерти заключённого в пути», вероятно, предусматривала пункт «труп умершего сдан на станции для погребения» (ясно, что условий для хранения в вагон-заке никаких), но так как труп был довезён до Казани (конечного пункта следования заключённого), то эта графа осталась незаполненной: либо до Казани не было уже остановок, либо на станциях, где останавливались, не было морга, чтобы сдать туда труп.
(5)
«Просто так» из вагона конвой никогда никого не выбрасывал: даже «остановка в пути» для расстрела без суда и следствия подкреплялась постфактумным документом, поскольку в случае с «политическими» всё это было «подотчётным делом».
(6)
А. К. А дальше в книге следует фраза: «Несмотря на арест в один и тот же день и обвинение по одной и той же статье, по каким-то причинам этапированы Введенский и Свидзинский были в разное время, различными способами, в разные места. Погибли каждый по-своему» (с. 451). Что ещё может свидетельствовать в пользу данного вывода? Введенского содержали во внутренней тюрьме НКВД - на Совнаркомовской, 5; Свидзинского - в тюрьме № 1, на Холодной Горе (Полтавский Шлях, 99); у них были разные следователи, разные дела. В деле Введенского - множество протоколов допроса и показаний свидетелей, в деле Свидзинского - только один документ. Говорит это о разном подходе (отношении?) НКВД к Введенскому и Свидзинскому? Вполне вероятно.
(7)
В книге своих мемуаров «Розповіді про неспокій немає кінця» Ю. Смолич писал: «Про гибель Свидзинского тогда же, в первые месяцы войны, в лихую годину оккупации Украины, украинские националисты, желая выслужиться перед гитлеровцам, и с их милостивого согласия поливая грязью всё советское, пустили глупый, провокационный слух о том, что Свидзинского “сожгли большевики”. Якобы он был арестован, заперт в каком-то сарае, что ли, и этот сарай подожгли. Всё было ложью с самого начала: Свидзинский арестован не был». Стоит отметить, что, издав свои мемуары в 1972 году, Смолич не мог не знать о реабилитации Свидзинского «за отсутствием состава преступления», случившейся в 1964 году. Что же касается «свидетельства» Смолича о том, что «Свидзинский арестован не был», то в реабилитационной справке чётко значилось: «Свидзинский Владимир Ефимович, 1885 г. р., уроженец с. Маяново Винницкой области, украинец, писатель, БЫЛ АРЕСТОВАН 27.09.1941 г. ПО ОБВИНЕНИЮ В АНТИСОВЕТСКОЙ АГИТАЦИИ» (выделено мной - И. Б.-Т.). И далее предлагалась версия гибели поэта, которой на долгие десятилетия суждено было стать официальной: «В связи с обстановкой военного времени эвакуирован вглубь страны. Погиб при пожаре 13.10.1941 г. в с. Бутырки Курской области». О том, что Свидзинский был не «эвакуирован», а «этапирован», и не «вглубь страны», а не далее Харьковской области, на территории которой и был сожжён конвоем, см. далее.
(8)
Так, прямых подтверждений захоронения тела Александра Введенского, по сути, не существует. Исследовав книгу захоронения погибших по Казани, руководитель программы «Поисково-информационный Центр Республики Татарстан» М. В. Черепанов отмечает, что из числа умерших за декабрь, январь и февраль 1941-42 гг. из психбольницы (куда якобы было доставлено тело Введенского) 14 февраля 1942 г. было захоронено 78 пациентов, из которых все перечислены пофамильно, за исключением одного «неизвестного». М. В. Черепанов лишь предполагает, что это был Введенский.
(9)
Как стало известно позднее, некоторые узники из сгоревшего сарая остались живы. «Прибыли в село Непокрытое и увидели там страшную картину: сгоревший огромный коровник и горы изувеченных огнём трупов, которые догорали. Крестьяне рассказывали, что коровник подожгли с четырёх сторон, он был закрыт, и никому не дали выйти, а тех, кому удавалось выбраться, пристреливали. Начали растягивать крюками трупы, чтобы закопать. Были ещё живые, страшно обгоревшие. Конвоиры пытались добить прикладами, но люди не давали, женщины кричали: “Живой, живой! Оставьте!” Перенесли в пустующую хату. Смотреть было страшно - на всём теле сплошные волдыри, страдали ужасно, оставили с ними солдата, меня и ещё одну женщину. Медикаментов не было, лечить нечем. Пробыли мы так дней пять. После прибыл ещё этап (тоже интеллигенция). Немцы наступали, и нас повели дальше. Обгорелых бросили, крестьянки разобрали их по соседних жилищах. Наверное, все поумирали. Зачем спалили людей? Чтобы избавиться, чтоб меньше было тащить, кормить», - сообщила «Мемориалу» в 1990-х гг. очевидица трагедии под Харьковом. Таким образом, по мнению автора этих строк, и Свидзинского, и Введенского стоит считать не «погибшими», а «пропавшими без вести» - ведь истории известны факты исчезновения украинского писателя Клима Полищука (сбежавшего в 1930-х гг. из-под стражи в Соловках), а также сына писателя Гната Хоткевича Богдана (вернувшегося с советской каторги в 1950-х гг. и сгинувшего после этого без вести). «После того как в начале войны мне достался архив Даниила Хармса, я в течение почти пятнадцати лет не читал его записных книжек и не разбирал папок с дневниковыми записями, письмами и другими личными бумагами, надеясь, что он (как и другие, ушедшие не по своей воле) вернётся», - писал Яков Друскин (Друскин Я. С. Чинари // Введенский А. Всё. - С. 356). По следам подобных случаев в 1990-х гг. в литературе стала популярна тема «альтернативной истории» - в романе «Оправдание» Д. Быкова репрессированный Осип Мандельштам возвращается из ГУЛАГа, украинского поэта-футуриста Михайля Семенко не расстреливают (как в действительности) в романе «Мальва Ланда» Ю. Винничука. Наконец, упомянутый здесь поэт Владимир Свидзинский чудом спасается из подожжённого конвоем сарая и продолжает инкогнито жить уже в наше время в романе «Свiдок» В. Жуковой.
http://magazines.russ.ru/sp/2011/13/bo24.html
(77 лет со дня гибели)