«Главный порок нашего образования - это попытка создать стандарты». Окончание.
Есть ли на Западе тенденция к упрощению образовательного процесса, например, преподаватели читают лекции при помощи презентаций, видеоигр, современных гаджетов и так далее? Как с этим обстоят дела в российских вузах?
Во многих странах (например, в Германии, и у нас тоже хотели) идут реформы грамматики. Обратите внимание, каков основной принцип этих реформ: они не заставляют человека знать грамматику, а упрощают грамматику до потребностей человека. То есть, если мы знаем, что кто-то что-то не осваивает, давайте это упростим! Давайте сделаем так, чтобы ребенку вообще не нужна была грамматика, пусть пишет как хочет. Ну, давайте сделаем, это возможно, но только мы должны понимать последствия. Что касается современных технологий в образовании, здесь у меня двоякая позиция.
Я большой поклонник современных технологий и считаю, что в образовании их можно и нужно использовать. При этом всегда были и будут протестующие. Так было еще со времен начала книгопечатания: студенты протестовали в Средние века, когда преподаватели перестали диктовать лекции и стали отсылать их к книгам. Другой вопрос, как мы используем современные технологии. Возьмем, к примеру, презентации, которые сейчас стали использовать на лекциях. Как правило, презентация на лекции - это перенесение текста и картинки на экран. Например, цитата из Аристотеля, рядом изображение Аристотеля и годы его жизни. Это уже хорошо, потому что человек видит и запоминает даты. Сейчас есть такая проблема, что студент трудно запоминает и соотносит даты, и поэтому картинки, безусловно, полезны. Но при этом мы должны понимать, что если мы критикуем наших студентов за то, что они не могут слушать лекции, то не должны строить весь процесс обучения на картинках и презентациях. С другой стороны, ребята рождаются в информационном мире, с детства привыкают к информационным технологиям, и это надо использовать. Здесь надо выработать среднюю линию. Думаю, сегодня возможности компьютера используются процентов на десять, поэтому перспективы здесь есть. Однако часто современный компьютер используется в образовании как молоток. Сейчас все увлеклись дистанционными курсами, лекциями по интернету. Но что такое лекции по интернету? Они могут быть интересными, я тоже иногда их слушаю. Но на самом деле это «говорящая голова». Что лучше: слушать профессора по интернету или в аудитории? Наверное, для студента все-таки лучше в аудитории, это более комфортно. Поэтому, если уже мы запускаем технологию лекций по интернету, то они должны быть продвинутыми. Голова преподавателя должна находиться где-то сбоку, а на экране должно происходит основное действие. Это одна сторона. Вторая сторона. Конечно, современные технологии позволяют, например, создать учебник по истории на базе игрового движка. Представьте, вы изучаете историю философии, определяете свой уровень (начальный, продолжающий, продвинутый) и переходите из Античности в Средневековье, из Средневековья в Новое время. Сдаете какие-то тесты (в игре это допустимо), они могут быть менее сложными, более сложными. К этому, конечно, нельзя свести все образование, но как вспомогательное средство это может быть весьма полезным. Это дорогая технология, но она может многое дать в некоторых дисциплинах, например, в истории, философии, культурологии. Задача преподавателя - научить так пользоваться компьютером, чтобы освобождалось время. А сегодня студенты фотографируют слайды, которые показывает профессор. У них такое впечатление, что если сфотографируешь, то значит уже знаешь. Но это иллюзия, ведь главное не в этом. Во время лекции студент должен схватить главное - не надо все переписывать стенографически, фотографировать, записывать на диктофон, ведь с этим потом придется еще много работать. Нужно сразу обрабатывать поступающую информацию и запоминать основные идеи. Я уже не говорю о том, что многие потом попросту не смотрят то, что сфотографировали. Декан географического факультета рассказывал, что когда он во время своих лекций показывает различные географические карты, то создается ощущение, что он стоит на подиуме - так мелькают вспышки фотоаппаратов. Многие слабые вузы переходят на систему ридеров - а это вообще страшно. Для студента подбираются фрагменты текста, этакий цитатник Мао. Это большая проблема. Когда учились мы, то настраивались читать монографии. Не надо бояться множества книг. Много книг - это значит, что ты должен достаточно быстро их просмотреть и выбрать одну или две подходящих. Иногда, конечно, студент думает, что раз ему дали список литературы из 15 книг, то он должен все 15 прочитать. Это неправильно. Надо уметь читать, особенно в философии, филологии, в гуманитарных дисциплинах, где нужно уметь осваивать огромное количество литературы. Это важный вопрос, и этому действительно надо учить.
Сейчас молодые люди редко ходят в библиотеку, предпочитая познавать мир, в основном, через экран своего смартфона и социальные сети…
Да, это так. Любопытно, что недавно в Германии в конкурсе модных слов молодежного жаргона победило слово, которое переводится на русский язык, как «поколение с опущенной головой» (поскольку все постоянно смотрят в гаджеты). Опять же, это не совсем их вина. В этом смысле интересен платоновский миф о пещере. В диалоге «Государство» Платон создал образ пещеры, в которой живут люди. Они не могут выбраться наружу, и поэтому судят о мире за пределами пещеры только посредством наблюдения за отражениями теней. А ведь «люди с опущенной головой» находятся в таком же нереальном мире, потому что то, что мы узнаем через наши гаджеты, через социальные сети - это тоже своего рода конструкция. Медийная конструкция, которая может не иметь никакого отношения к реальным событиям. То есть, пещера Платона вдруг реализовалась в совершенно новой форме, основанной на высоких технологиях. Это очень интересно.
Если говорить об отечественных традициях высшего образования, то какие из них остаются ценными и значимыми в современных условиях?
В нашем образовании была важная традиция, которая давала нам преимущество в 60-е годы и немного позже. Эта традиция была основана на фундаментальной науке. Фундаментальная наука была краеугольным камнем университетского образования, особенно для естественнонаучных дисциплин. Если сравнивать социальные статусы, я думаю, что аспирант 60-х годов, по сути, - это сегодняшний доцент. В 60-е годы американцы или европейцы приезжали в Москву на математический или физический конгресс и делали доклад на русском языке, поскольку он был рабочим языком, и это отражало признание самого качества нашей фундаментальной науки. В нашей традиции была выработана очень четкая и эффективная схема. Если научный руководитель на Западе, тьютор (это не обязательно преподаватель, это человек, каким-то образом организующий студентов) курирует 120-150 человек, то у научного руководителя в советские времена (да и сейчас пока) могло быть десять-пятнадцать студентов, не больше. То есть, осуществлялось практически индивидуальное образование. И мы сейчас пытаемся это сохранить. Во многих вузах уже разрушаются кафедры, факультеты. На наши заседания кафедры (а я возглавляю кафедру онтологии и теории познания) мы всегда приглашаем студентов, а аспиранты просто обязаны быть, мы считаем их частью кафедры. Но так далеко не везде. Эта вовлеченность как раз и была предпосылкой создания научной школы, потому что фундаментальное образование невозможно без постоянного погружения в дисциплину, в которой вы работаете. Эти школы были, когда профессора приходили в университет, проводили какие-то вечера, математики или физики читали свои стихи. Человек был настолько погружен в науку, что над этим даже смеялись; она заполняла все его пространство, и, конечно, это давало возможность величайших открытий. Кстати, в связи с этим всегда говорят о рейтингах и проводят сравнение не в нашу пользу. А вы проведите рейтинг по тем людям, которые уехали в другие страны и занимают там высокие места. Я думаю, мы там будем лидерами. А ведь это тоже признание. Раньше в Германии были квоты: давалось до 30 тысяч мест на переезд из России наших программистов. А сейчас они даже квоту сняли, туда переезжает неограниченное число людей, они получают вид на жительство, достаточно быстро - гражданство. Какой еще критерий нужен? В этой проблеме оттока, с одной стороны, нет ничего страшного; наука в данном случае интернациональна. Например, в Китае не боятся, когда люди уезжают, лишь бы ты работал на Китай, на свою культуру. Но у нас отток за рубеж приобрел массовый характер. Только в последнее время государство, по крайней мере, в нашем университете, стало оказывать серьезную поддержку в закупке оборудования. Ведь часто уезжают даже не из финансовых соображений, а из-за того, что не могут реализовать себя как ученые, поскольку нет соответствующей лаборатории. И действительно, долгий период, особенно после перестройки, когда ученые вынуждены были работать дворниками, так и было. Но сейчас ситуация лучше, по крайней мере, в ведущих университетах. Уже к нам едут западные ученые, которые на наших суперкомпьютерах, на нашем оборудовании пытаются делать фундаментальные открытия. У гуманитариев ситуация, конечно, сложнее, так как в данном случае язык является важным компонентом, от которого мы не можем отказаться в пользу другого, а критерии эффективности, которые нам навязываются Министерством образования, фактически нас к этому подталкивают. Изучая историю различных наук, мы видим, что, например, в начале XX века была сильнейшая Московская школа философии права, Петербургская школа философии права, были блестящие филологические школы. Сейчас преобладает ориентация на индивидуализм в исследовательской работе?
Вы затронули очень важную тему. Я опять сошлюсь на нашего ректора. Виктор Антонович когда-то сказал золотые слова: если бы в советское время были жесткие стандарты по математике, то никогда бы не появились такие математические школы, как ленинградская и московская. Я считаю, что огромный порок нашего образования - это нескончаемое создание стандартов. Причем как эти стандарты создаются? Министерство обычно ссылается на то, что вузы сами их и создают. Да, это так, мы действительно их создаем, но по лекалам, спускаемым из министерства. Я считаю, что в вопросе создания учебных планов тоже должна быть дифференциация. В таких вузах, как МГУ, СПбГУ, МФТИ главный приоритет должен быть отдан Ученому совету вуза или даже факультета. Пусть Ученый совет философского, математического, филологического факультетов определяет, что должен знать студент, который оканчивает этот факультет. Сейчас все гораздо жестче, выбора почти нет. А вот в слабых вузах стандарты должны быть. Создание единого для всех стандарта часто приводит к тому, что доминируют чиновники, которые вводят различные дисциплины непонятно на каких основаниях. Например, ввели курс «Современные проблемы естественных наук», который должен читаться на всех гуманитарных факультетах. Идея была красивая, но возник парадокс: дело в том, что сами учёные не любят читать курс по истории науки. Это периферийная часть, потому что наука развивается векторным образом, и последние по времени открытия включают в себя все предыдущие, в отличие от гуманитарных дисциплин. История здесь менее важна, чем, например, в философии. В результате нас, философов, приглашают читать эти дисциплины на естественных факультетах, потому что нужен более общий взгляд. Ясно, что уровень профессионализма здесь очень разный. Я думаю, что такого вида дисциплины надо либо продумывать и создавать некоторую структуру, которая эти дисциплины обеспечивает, либо это будет во многом профанация. Вторая проблема - иностранный язык. Вы никогда не задумывались, почему в гуманитарных западных вузах в учебных планах нет иностранного языка? Потому что язык дает школа, а вуз пролонгирует. А у нас на иностранный язык в вузе тратится очень много времени, и понятно почему: в советский период, когда люди приходили из школ и не знали языка, вуз выполнял функцию достраивания знаний, которые не дали в школе. В результате иностранный язык в вузе сегодня, если он обязательный, рассчитан на троечников. И тот, кто его знает, в лучшем случае, не забывает, а тот, кто не знает, не изучит. А иностранный язык - это частное дело человека; базовые знания языка он должен получить в школе, а в вузе он может, например, пройти курс по проблемам конкретного языка. Например, если он занимается американской философией, то он должен знать пролонгированный английский. Если философией Гегеля - пролонгированный немецкий.
Образование традиционно подразумевает не простое накопление знаний, но и элемент воспитания. Занимается ли сейчас высшая школа формированием общей культуры студента, целостного мировоззрения, нравственных ориентиров?
Здесь два момента. Первый момент: во время перестройки мы, конечно, очень легко отказались от того, что вуз в нашей стране (и это еще одна традиция нашего образования) многие годы занимался воспитательной работой. Посчитали, что это идеология, которую мы навязываем, а идеология сейчас даже в Конституции не упоминается, поэтому заниматься ей нельзя. Мы от этой воспитательной функции отказались, но в то же время если мой студент что-то сделает на улице, даже не в университете, меня как декана начнут третировать. Хотя какую я несу ответственность, если с вуза сняты воспитательные функции? Для Европы традиционно другое: если человек сошел со ступеньки университета, он подчиняется общим законам, как и преподаватель. Никто ни за кого не отвечает. У нас традиционно это часть российской культуры, и вуз действительно нес некоторые элементы ответственности за то, как человек воспитан, как он себя ведет. Конечно, были перегибы, когда это могло использоваться идеологически и даже политически, но все-таки эта воспитательная функция была. Безусловно, это должно реализовываться, прежде всего, через знания. Вы никогда не будете для студента авторитетом в других духовных областях, если вы неграмотный преподаватель. Такое бывает, и студенты это очень ясно понимают. А вот если вы сильный ученый и грамотный преподаватель, то и в области, скажем, мировоззренческих вопросов они вас будут слушать. А поскольку вы имеете дело с молодыми людьми, то вы не должны им ничего навязывать, вы должны с ним беседовать. Но для этого нужно время. А нынешние критерии эффективности образования, которые нам навязывает Министерство образования, вообще не учитывают преподавательской деятельности. Они нам говорят: у преподавателя, научного сотрудника должно быть столько-то публикаций. А кто посчитает беседы со студентами? Это вообще никак не фиксируется. Недавно был свидетелем, как одна из моих коллег беседовала с аспирантом из-за рубежа о его диссертации. Они говорили четыре часа! Кто это учтет? На аспиранта в нормативах выделяется 12 часов за весь семестр или даже меньше. Бывают блестящие преподаватели, которые много готовятся к лекциям и семинарам, но пишут не очень много научных статей, а бывают крупнейшие учёные, но они не очень хорошо читают лекции. Так давайте проведем дифференциацию, и пусть тот, у кого лучше получается преподавать - преподает, а у кого лучше получаются статьи - публикуется. И тогда ваш вопрос, с которого мы начали, приобретает совершенно другое значение. Если у преподавателя будет время на то, чтобы беседовать со студентами, конечно, он систему своих знаний преломит сквозь призму воспитания. Другое дело, что есть оборотная сторона: преподаватель не вправе навязывать. У студента всегда должен быть выбор, и, условно говоря, преподаватель с православным мировоззрением не должен критиковать студента за то, что он иудей. Такое тоже, к сожалению, бывает, так же, как и в области политики. Я могу читать лекции, связанные с политикой, но я не обязан навязывать идеалы, скажем, демократии или тоталитаризма. Пусть студент выбирает сам.
В зарубежных вузах бывают случаи, когда профессора увольняют из-за его взглядов, которые он открыто выражает на своих лекциях. Есть ли такая практика в российских вузах?
Был период, когда и увольняли. В советские времена был осужден и уволен из университета Александр Сергеевич Панарин, потом он вернулся. Это немного другое, тогда был другой политический строй. Вообще говоря, если человек читает лекции о каких-то политических воззрениях, и это имеет отношение к знаниям, никаких претензий к нему быть не может. Но здесь есть один важный принцип, который сформулировал Макс Вебер: «В аудитории не должно быть политики». То есть, если я исследую политику, я ее исследую как ученый. Если я хочу пойти на митинг, то за пределами университета мне никто не запрещает это делать. А в аудитории политики быть не должно. Но в то же время мы можем показывать студентам, какие могут быть оценки. Например, я читал лекцию о демократии и говорил, что демократию нельзя абсолютизировать, это непростой феномен, потому что истина не имеет отношения к числу ее поддерживающих. Гитлера, например, избрали абсолютно демократично, Сократа осудили абсолютно демократично. Применительно к сегодняшней Европе можно говорить о тоталитарной демократии. Есть целые исследования, например, Антонио Негри, которые говорят о том, что мы на пороге создания глобальной империи, в которой внешне все будет очень демократично, но при этом манипуляция настолько высока, что это будет гораздо тоталитарнее самого жесткого тоталитаризма. И мы сейчас наблюдаем, когда в обществах, традиционно считающих себя демократическими, внешне вроде бы демократия, но доминирует одно мнение, не допускаются другие точки зрения. То же самое я могу говорить о тоталитарных системах, а вот дальше уже студент сам сравнивает аргументы. Понятно, что преподаватель, если он не очень хороший специалист, может в такой ситуации манипулировать, но, вообще говоря, аудитория - это не место для навязывания политических, религиозных и других взглядов. Кстати, наш факультет в этом плане очень трудный. Например, у меня в кабинете стоит икона «Прибавление ума», которую мне подарил еще Патриарх Алексий. Мы часто приглашаем православных людей на факультет. И как только это происходит, факультет начинают упрекать в клерикализации, в том, что он «продался» религии. Как только мы начинаем что-то критиковать, например, мы долго были в оппозиции по поводу введения теологии в вузе, нас начинают критиковать, что мы атеисты. Наши коллеги подарили мне Коран, я с ним сфотографировался, фото появилось в интернете - и вызвало бурю. И когда у меня был последний юбилей, православные коллеги мне подарили огромную Библию, с дружеским намеком: «Чтобы вы, Владимир Васильевич, не только с Кораном снимались». Вообще философский факультет, когда он устраивает власть, всячески поддерживают, а когда не устраивает, могут и закрыть на сто лет - в истории факультета такие периоды были. Философия - это свободное мышление, а свобода - это вещь непростая. Вы можете быть абсолютно несвободным человеком в самом демократическом режиме, и можете быть свободным в самом тоталитарном. Этого многие не понимают и думают, что внешнее оформление, демократичное или недемократичное, реализует внутреннюю свободу. Все не так просто, часто все бывает прямо наоборот. Известный психолог Виктор Франкл, который прошел через концлагерь, показывал, что даже в концлагере, этом сгустке тоталитарной системы, человек мог оставаться свободным; это же совершенно потрясающе. Поэтому здесь все непросто.
Что Вы считаете главным условием сохранения тех конструктивных традиций нашего отечественного высшего образования - в противовес навязыванию единых стандартов или некритичному заимствованию извне?
Я думаю, главное условие - и государство сегодня это осознает - необходимость дифференциации вузов. Есть ведущие вузы, их должно быть достаточно мало. Что касается кадров, здесь большая проблема. У нас нет возрастного ограничения, не отрегулирован механизм ухода на пенсию. Это мешает нормальной ротации в вузе. Конечно, это не значит, что мы должны талантливых людей увольнять по возрасту - у нас должны быть другие формы сотрудничества; например, человек может уйти, а мы с ним можем заключить контракт. Но при этом необходим приток молодых людей. А для того чтобы эти молодые люди шли в вузы, должны быть стимулы, как финансовые, так и другие. Попробуйте сейчас взять в вуз талантливого молодого человека с периферии! Зарплата невысокая, жить ему негде, а стоимость квартиры такова, что вуз не сможет ее купить. Именно эти проблемы надо решать. Уже понятно, что если мы быстро их не решим, то тот колоссальный опыт наших талантливейших ученых, которые уже в возрасте, просто не будет передан. Уже сейчас есть разрыв поколений: сегодня лекции студентам иногда читают люди, которые годятся им даже не в дедушки, а в прадедушки. Мы приближаемся в образовании к кадровому коллапсу, когда основной преподавательский коллектив состоит из людей, которым за 60 лет. Это колоссальная проблема, и государство должно ее решать. Еще одна проблема - обучение в аспирантуре. Сейчас, ссылаясь на общемировую практику, ситуацию довели до абсурда: с прошлого года аспирантура стала просто образовательным уровнем. То есть, защита диссертации там вообще даже не предусматривается, человек просто учится. Это тоже формальное заимствование американской системы, извращённой нами же до предела. Пока такое будет происходить, оптимизма мало.
То есть необходимы совместные усилия государства и общества?
Конечно, должна быть схема. Надо понимать, что фундаментальная наука и образование не могут работать по принципу «утром деньги, вечером стулья». У нас сейчас предлагают, чтобы государство выделяло деньги ученым, а они пусть делают научные открытия. Но перевод науки на грантовую систему очень опасен, потому что все, что произойдет - люди просто научатся писать заявки на грант и получать деньги. Логика должна быть другая, в фундаментальной науке, прежде всего. Государство должно на постоянной основе субсидировать науку, выбирая и идя на риск. А гранты должны быть дополнительным стимулирующим механизмом, чтобы ученый мог купить себе какие-то дополнительные приборы, оборудовать лабораторию, повысить зарплату. Вот тогда это даст результат. А сейчас наука переводится на грантовую систему. Но что такое грант? Зачастую в гранте выигрывает не сама идея, не само научное содержание, а умение написать эту заявку. А это - имитация науки. Беседовала Анастасия Храмутичева
Источник: http://thezis.ru/glavnyiy-porok-nashego-obrazovaniya-eto-popyitka-sozdat-standartyi.html Thezis.ru Гуманитарные дискуссии