Вальс-бостон «Прощание с клубом»…
С 24.04.09., со дня организации нашего клуба прошло чуть более полугода, можно подводить итоги…
I
Простая мелодия прощального вальса…
Дамы приглашают кавалеров: «Пусть лучше в клубе будет три человека, но это будут бедлокурые бестии атлетического телосложения с беспощадностью во взоре, чем будет куча фриков, притянутых из других фрикоидных кружков.
И в моей шутке кстати лишь доля шутки.
Я за сворачиввание обеими руками.
Слава Якушеву!
Слава Тихонову!»
(Xredbydlox)
В итоге, за полгода прошли акции, задуманные исключительно товарищем Якушевым, другие инициативы поглотил неведомый песок равнодушия.
Слово инициативы порождает ассоциативный ряд, в котором всплывает понятие «инициаторы».
Инициаторы клуба, - десять блогеров.
На сегодняшний день, Арсений, один из «инициаторов», вдруг куда-то пропал, ушел в «ночь», не попрощавшись, как «левые коммунисты» на расстрельных процессах 30-х.
«Т.е. сворачиваемся?» - выдавил он тоскливо, - «сворачивать слава Богу нечего:)) Арсений, все будет хорошо, не переживай. Я серьезно»,- молвил в ответ Якушев-папа.
Остальную «инициативную» братию можно вычислить влегкую, если изобразить из себя аналитика Исаева, хотя половина из «инициаторов» и не отметилась в созданном ими клубе ни единым материальчиком, ни единым
комментарием, хотя свои странички за эти полгода они раскручивали на
всю мощь и во весь голос…
Профессионалы!?
Чего?
Своего Дела…
Может, были «инициаторы» и инициатор?..
Ладно, хватит о печальном, слава богу, Андрюшка получил синекуру с Якушевского плеча (чуть не оговорился: «барского»).
Хотя, для блогера Глеба Павловского это, может быть, и неким наказанием, или отработкой за предоставленную возможность профессионально заработать?
Что-то меня заклинивает на «профессионализме»…
«Профессиональный политик», - это звучит гордо!" (Горький или Якушев?.. Якушев или Горький?.. Якушев!.. «Леша, твое писание - это не политическая позиция, а истерика студентки нацболки. Я в своей жизни наслушался подобного предостаточно. У меня до сих пор болят уши от воплей украинских «леваков», не желавших единой антиющенковской коалиции. Спорить с истерикой бессмысленно. Скажу только, что если будет складываться коалиция против приватизации и неолиберального поворота, то левые обязаны в ней участвовать. Даже, если союзники по коалиции те еще держиморды (или просто реальные воры-бандиты, добавлю я. Но и реальная политика такая вещь, что влегкую меняет окрас реального бандита на реального политика из тех реальных соображений, что лучше на зоне участвовать в реальном распределении шконок, чем не участвовать, ни в чем!?). В противном случае нужно заниматься не политикой, а чем-нибудь другим».
Да,.. - Этого не пропьешь!
Товарищ Якушев, - наше Все, после "красного" президента, разумеется.
И чудится мне, или я так хочу, чтобы мне почудилось, когда прижмуриваю глаза, что в простенькую мелодию нашего прощального вальса проникает некая другая, властная тема, определяющая и обрамляющая этот прощальный мотив…
Тема Марксова Страшного Суда…
II
который он учинил над «бедлокурым» Вейтлингом 30 марта 1846 года на заседании Брюссельского коммунистического корреспондентского комитета.
Вейтлинг, за которым в Германии стояла довольно большая группа работников, был приглашен «чтобы определить , по возможности, общий образ действий между руководителями рабочего движения».
Вместо «сурового и озлобленного труженика, какового некоторые предполагали в нем встретить», перед собравшимися предстал «белокурый (так и подмывает вякнуть: белокурый бестия), красивый молодой человек, в сюртучке щеголеватого покроя, с бородкой, кокетливо подстриженной», который походил скорее на путешествующего комми (на типичного пидора, как безопеляционно определило бы большинство сегодняшнего левого движения и, может быть, и не ошиблось бы), который и отрекомендовался то, как «последний пидор», - с «оттенком изысканной учтивости».
«Высокий, прямой, по-английски важный и серьезный Энгельс открывал заседание речью.
Он говорил в ней о необходимости между людьми, посвятившими себя делу преобразования труда, объяснить взаимные свои воззрения и установить одну общую доктрину, которая могла бы служить знаменем для всех последователей, не имеющих времени или возможности заниматься теоретическими вопросами.
Энгельс еще не кончил речи, когда Маркс, подняв голову, обратился прямо к Вейтлингу с вопросом: "Скажите же нам, Вейтлинг, вы, которые так много наделали шума в Германии своими коммунистическими проповедями и привлекли к себе стольких работников, лишив их мест и куска хлеба, какими основаниями оправдываете вы свою революционную и социальную деятельность и на чем думаете утвердить ее в будущем?"
Я и сейчас ощущаю «самую форму резкого вопроса, потому что с него начались горячие прения в кружке, продолжавшиеся, впрочем, очень
недолго.
Вейтлинг, видимо, хотел удержать совещание на общих местах
либерального разглагольствования (ау!, Якушев-Шеин!?).
С каким-то серьезным, озабоченным выражением на лице он стал объяснять, что целью его было не созидать новые экономические теории, а принять те, которые всего способнее, как показал опыт во Франции, открыть рабочим глаза на ужас их положения, на все несправедливости, которые по отношению к ним сделались лозунгом правителей и обществ, научить их не верить уже никаким обещаниям со стороны последних и надеяться только на себя, устраиваясь в демократические и коммунистические общины.
Он говорил долго, но, к удивлению моему и в противоположность с речью Энгельса, сбивчиво, не совсем литературно, возвращаясь на свои слова,
часто поправляя их и с трудом приходя к выводам, которые у него или
запаздывали, или появлялись ранее положений.
Он имел теперь совсем других слушателей, чем те, которые обыкновенно окружали его станок (так и чешутся руки закавычить, - «станок!») или читали его газету и печатные памфлеты на современные экономические порядки, и утерял при этом свободу мысли и языка.
Вейтлинг, вероятно, говорил бы и еще долее, если бы Маркс с гневно стиснутыми бровями не прервал его и не начал своего возражения. Сущность саркастической его речи заключалась в том, что возбуждать население, не давая ему никаких твердых, продуманных оснований для деятельности, значило просто обманывать его.
Возбуждение фантастических надежд, о котором говорилось сейчас, замечал далее Маркс, ведет только к конечной гибели, а не к спасению страдающих.
Особенно в Германии обращаться к работнику без строго научной идеи и положительного учения равносильно с пустой и бесчестной игрой в проповедники, при которой, с одной стороны, полагается вдохновенный пророк, а с другой - допускаются только ослы, слушающие его, разинув рот...
"Вот, - прибавил он, вдруг указывая на меня резким жестом, - между нами есть один русский. В его стране, Вейтлинг, ваша роль могла бы быть у места: там действительно только и могут удачно составляться и работать союзы между нелепыми пророками и нелепыми последователями".
Да…
Вмешательство властной темы Маркса, темы безличной теории в противопоставлении личной харизмы вождя, определяющей и обрамляющей левое движение, как никогда актуально зазвучала в простеньком прощальном русском вальсе-бостоне нашего клуба, придавая ему подлинный симфонизм русского бардака, которым определялось и охарактеризовывалось любое сборище российских революционеров «более трех», которое и могло назваться только сборищем в самый момент своего конституирования.
Все эти группки, ведомые задроченными вождюками-лидерами, все эти течения, партии и прочее, и прочее существовали в первобытном бульоне протестной человеческой чувственности и были простейшими узелками Протеста, концентрирующими в себе, невыразимый в Своем узелковом Слове Протест.
Узелками экзистенциональности, пространство которых очерчивалось харизмой очередного лидера-вождюка, порождаемой его психической акцентуацией шизика, регулярно отъезжающего на свою личную встречу-контакт со Словом- Богом, параноика, генерирующего сверхценные Слово-Идеи или эпилептоида, то подавленного беспричинной упертостью Молчания, то захваченного эмоцией деятельного Слова-Взрыва.
(«С болью и ненавистью вспоминаю этот день. Мне тогда было 18 лет. Я принимал непосредственное участие в этих событиях. Дрался на улицах с
мусорами, когда многотысячная толпа прорывала оцепление Белого Дома.
Захватывали грузовики войск МВД и на них приехали к Останкино, куда
гнида Руцкой направил безоружных людей во главе с дебилом
Макашовым".)
Траектория движения подобных узелков заканчивается в своем начале, поскольку сущность их Слова находится в состоянии перманентного кризиса (Слово объясняет то, что уже случилось, - «11 тезис Маркса о Фейербахе»), не вырываясь из своей порождающей реальности Слова-Вождюка, не отрываясь в иллюзорный самопорождающий мираж безличной Теории, постоянно нагоняемой Реальностью и производящей еще больше Теории, - формирующей симбиоз Теории и Реальности, высвечивающий, в конечном счете, спекулятивную реальность экзистенциального безумия, разрешающуюся в масштабном кризисе Слова и Дела...и т.д. и т.п. …
…
…
III
Но я сам оказался бы в когорте бедлокудрых дрочил, если бы не умерил симфонизм «своих» воспоминаний полнотой его очевидности.
«В цивилизованной земле, как Германия, продолжал развивать свою мысль Маркс, люди без положительной доктрины ничего не могут сделать, да и
ничего не сделали до сих пор, кроме шума, вредных вспышек и гибели
самого дела, за которое принялись…
Краска выступила на бледных щеках Вейтлинга, и он обрел живую, свободную речь.
Дрожащим от волнения голосом, стал он доказывать, что человек, собравший сотни людей во имя идеи справедливости, солидарности и братской друг другу помощи под одно знамя, не может назваться совсем пустым и праздным человеком, что он, Вейтлинг, утешается от сегодняшних нападков воспоминанием о тех сотнях писем и заявлений благодарности, которые получил со всех сторон своего отечества, и что, может быть, скромная подготовительная его работа важнее для общего дела, чем критика и кабинетные анализы доктрин вдали от страдающего света и бедствий народа.
При последних словах взбешенный окончательно Маркс ударил кулаком по столу так сильно, что зазвенела и зашаталась лампа на столе, и вскочил с места, приговаривая: "Никогда еще невежество никому не помогло!"
Мы последовали его примеру и тоже вышли из-за стола.
Заседание кончилось, и, покуда Маркс ходил взад и вперед в необычайном гневном раздражении по комнате, я наскоро распрощался с ним и с его собеседниками и ушел домой, пораженный всем мною виденным и слышанным».
Простая мелодия вальса-бостона стучала в моей башке рефреном одного такта:
"То, что приемлемо для немца, - смертельно для русского.
То, что для русского «хорошо», - смерть для немца…"
Вот она, - Реальность, как былинный камень с надписью… Направо пойдешь, - Александра Морозова, уже невоспринимаемого своими седеющими детьми (что может быть горше для кантианского «Прометея» слова?), найдешь!?
Налево пойдешь, - чем хуже или лучше Дмитрий Якушев Игоря Пономарева (ну, или того же Олега Шеина?), - депутата «Справедливой России»!?
Прямо пойдешь…
Надпись затерта «до дыры (чорной!?)».
IV
Предлагаю, дополнить список «смотрителей-модератов» Клуба Князевым…
Произвести Перекличку реальных участников Клуба …
Выработать Программу-минимум нашего реального движения вперед…
I
Простая мелодия прощального вальса…
Дамы приглашают кавалеров: «Пусть лучше в клубе будет три человека, но это будут бедлокурые бестии атлетического телосложения с беспощадностью во взоре, чем будет куча фриков, притянутых из других фрикоидных кружков.
И в моей шутке кстати лишь доля шутки.
Я за сворачиввание обеими руками.
Слава Якушеву!
Слава Тихонову!»
(Xredbydlox)
В итоге, за полгода прошли акции, задуманные исключительно товарищем Якушевым, другие инициативы поглотил неведомый песок равнодушия.
Слово инициативы порождает ассоциативный ряд, в котором всплывает понятие «инициаторы».
Инициаторы клуба, - десять блогеров.
На сегодняшний день, Арсений, один из «инициаторов», вдруг куда-то пропал, ушел в «ночь», не попрощавшись, как «левые коммунисты» на расстрельных процессах 30-х.
«Т.е. сворачиваемся?» - выдавил он тоскливо, - «сворачивать слава Богу нечего:)) Арсений, все будет хорошо, не переживай. Я серьезно»,- молвил в ответ Якушев-папа.
Остальную «инициативную» братию можно вычислить влегкую, если изобразить из себя аналитика Исаева, хотя половина из «инициаторов» и не отметилась в созданном ими клубе ни единым материальчиком, ни единым
комментарием, хотя свои странички за эти полгода они раскручивали на
всю мощь и во весь голос…
Профессионалы!?
Чего?
Своего Дела…
Может, были «инициаторы» и инициатор?..
Ладно, хватит о печальном, слава богу, Андрюшка получил синекуру с Якушевского плеча (чуть не оговорился: «барского»).
Хотя, для блогера Глеба Павловского это, может быть, и неким наказанием, или отработкой за предоставленную возможность профессионально заработать?
Что-то меня заклинивает на «профессионализме»…
«Профессиональный политик», - это звучит гордо!" (Горький или Якушев?.. Якушев или Горький?.. Якушев!.. «Леша, твое писание - это не политическая позиция, а истерика студентки нацболки. Я в своей жизни наслушался подобного предостаточно. У меня до сих пор болят уши от воплей украинских «леваков», не желавших единой антиющенковской коалиции. Спорить с истерикой бессмысленно. Скажу только, что если будет складываться коалиция против приватизации и неолиберального поворота, то левые обязаны в ней участвовать. Даже, если союзники по коалиции те еще держиморды (или просто реальные воры-бандиты, добавлю я. Но и реальная политика такая вещь, что влегкую меняет окрас реального бандита на реального политика из тех реальных соображений, что лучше на зоне участвовать в реальном распределении шконок, чем не участвовать, ни в чем!?). В противном случае нужно заниматься не политикой, а чем-нибудь другим».
Да,.. - Этого не пропьешь!
Товарищ Якушев, - наше Все, после "красного" президента, разумеется.
И чудится мне, или я так хочу, чтобы мне почудилось, когда прижмуриваю глаза, что в простенькую мелодию нашего прощального вальса проникает некая другая, властная тема, определяющая и обрамляющая этот прощальный мотив…
Тема Марксова Страшного Суда…
II
который он учинил над «бедлокурым» Вейтлингом 30 марта 1846 года на заседании Брюссельского коммунистического корреспондентского комитета.
Вейтлинг, за которым в Германии стояла довольно большая группа работников, был приглашен «чтобы определить , по возможности, общий образ действий между руководителями рабочего движения».
Вместо «сурового и озлобленного труженика, какового некоторые предполагали в нем встретить», перед собравшимися предстал «белокурый (так и подмывает вякнуть: белокурый бестия), красивый молодой человек, в сюртучке щеголеватого покроя, с бородкой, кокетливо подстриженной», который походил скорее на путешествующего комми (на типичного пидора, как безопеляционно определило бы большинство сегодняшнего левого движения и, может быть, и не ошиблось бы), который и отрекомендовался то, как «последний пидор», - с «оттенком изысканной учтивости».
«Высокий, прямой, по-английски важный и серьезный Энгельс открывал заседание речью.
Он говорил в ней о необходимости между людьми, посвятившими себя делу преобразования труда, объяснить взаимные свои воззрения и установить одну общую доктрину, которая могла бы служить знаменем для всех последователей, не имеющих времени или возможности заниматься теоретическими вопросами.
Энгельс еще не кончил речи, когда Маркс, подняв голову, обратился прямо к Вейтлингу с вопросом: "Скажите же нам, Вейтлинг, вы, которые так много наделали шума в Германии своими коммунистическими проповедями и привлекли к себе стольких работников, лишив их мест и куска хлеба, какими основаниями оправдываете вы свою революционную и социальную деятельность и на чем думаете утвердить ее в будущем?"
Я и сейчас ощущаю «самую форму резкого вопроса, потому что с него начались горячие прения в кружке, продолжавшиеся, впрочем, очень
недолго.
Вейтлинг, видимо, хотел удержать совещание на общих местах
либерального разглагольствования (ау!, Якушев-Шеин!?).
С каким-то серьезным, озабоченным выражением на лице он стал объяснять, что целью его было не созидать новые экономические теории, а принять те, которые всего способнее, как показал опыт во Франции, открыть рабочим глаза на ужас их положения, на все несправедливости, которые по отношению к ним сделались лозунгом правителей и обществ, научить их не верить уже никаким обещаниям со стороны последних и надеяться только на себя, устраиваясь в демократические и коммунистические общины.
Он говорил долго, но, к удивлению моему и в противоположность с речью Энгельса, сбивчиво, не совсем литературно, возвращаясь на свои слова,
часто поправляя их и с трудом приходя к выводам, которые у него или
запаздывали, или появлялись ранее положений.
Он имел теперь совсем других слушателей, чем те, которые обыкновенно окружали его станок (так и чешутся руки закавычить, - «станок!») или читали его газету и печатные памфлеты на современные экономические порядки, и утерял при этом свободу мысли и языка.
Вейтлинг, вероятно, говорил бы и еще долее, если бы Маркс с гневно стиснутыми бровями не прервал его и не начал своего возражения. Сущность саркастической его речи заключалась в том, что возбуждать население, не давая ему никаких твердых, продуманных оснований для деятельности, значило просто обманывать его.
Возбуждение фантастических надежд, о котором говорилось сейчас, замечал далее Маркс, ведет только к конечной гибели, а не к спасению страдающих.
Особенно в Германии обращаться к работнику без строго научной идеи и положительного учения равносильно с пустой и бесчестной игрой в проповедники, при которой, с одной стороны, полагается вдохновенный пророк, а с другой - допускаются только ослы, слушающие его, разинув рот...
"Вот, - прибавил он, вдруг указывая на меня резким жестом, - между нами есть один русский. В его стране, Вейтлинг, ваша роль могла бы быть у места: там действительно только и могут удачно составляться и работать союзы между нелепыми пророками и нелепыми последователями".
Да…
Вмешательство властной темы Маркса, темы безличной теории в противопоставлении личной харизмы вождя, определяющей и обрамляющей левое движение, как никогда актуально зазвучала в простеньком прощальном русском вальсе-бостоне нашего клуба, придавая ему подлинный симфонизм русского бардака, которым определялось и охарактеризовывалось любое сборище российских революционеров «более трех», которое и могло назваться только сборищем в самый момент своего конституирования.
Все эти группки, ведомые задроченными вождюками-лидерами, все эти течения, партии и прочее, и прочее существовали в первобытном бульоне протестной человеческой чувственности и были простейшими узелками Протеста, концентрирующими в себе, невыразимый в Своем узелковом Слове Протест.
Узелками экзистенциональности, пространство которых очерчивалось харизмой очередного лидера-вождюка, порождаемой его психической акцентуацией шизика, регулярно отъезжающего на свою личную встречу-контакт со Словом- Богом, параноика, генерирующего сверхценные Слово-Идеи или эпилептоида, то подавленного беспричинной упертостью Молчания, то захваченного эмоцией деятельного Слова-Взрыва.
(«С болью и ненавистью вспоминаю этот день. Мне тогда было 18 лет. Я принимал непосредственное участие в этих событиях. Дрался на улицах с
мусорами, когда многотысячная толпа прорывала оцепление Белого Дома.
Захватывали грузовики войск МВД и на них приехали к Останкино, куда
гнида Руцкой направил безоружных людей во главе с дебилом
Макашовым".)
Траектория движения подобных узелков заканчивается в своем начале, поскольку сущность их Слова находится в состоянии перманентного кризиса (Слово объясняет то, что уже случилось, - «11 тезис Маркса о Фейербахе»), не вырываясь из своей порождающей реальности Слова-Вождюка, не отрываясь в иллюзорный самопорождающий мираж безличной Теории, постоянно нагоняемой Реальностью и производящей еще больше Теории, - формирующей симбиоз Теории и Реальности, высвечивающий, в конечном счете, спекулятивную реальность экзистенциального безумия, разрешающуюся в масштабном кризисе Слова и Дела...и т.д. и т.п. …
…
…
III
Но я сам оказался бы в когорте бедлокудрых дрочил, если бы не умерил симфонизм «своих» воспоминаний полнотой его очевидности.
«В цивилизованной земле, как Германия, продолжал развивать свою мысль Маркс, люди без положительной доктрины ничего не могут сделать, да и
ничего не сделали до сих пор, кроме шума, вредных вспышек и гибели
самого дела, за которое принялись…
Краска выступила на бледных щеках Вейтлинга, и он обрел живую, свободную речь.
Дрожащим от волнения голосом, стал он доказывать, что человек, собравший сотни людей во имя идеи справедливости, солидарности и братской друг другу помощи под одно знамя, не может назваться совсем пустым и праздным человеком, что он, Вейтлинг, утешается от сегодняшних нападков воспоминанием о тех сотнях писем и заявлений благодарности, которые получил со всех сторон своего отечества, и что, может быть, скромная подготовительная его работа важнее для общего дела, чем критика и кабинетные анализы доктрин вдали от страдающего света и бедствий народа.
При последних словах взбешенный окончательно Маркс ударил кулаком по столу так сильно, что зазвенела и зашаталась лампа на столе, и вскочил с места, приговаривая: "Никогда еще невежество никому не помогло!"
Мы последовали его примеру и тоже вышли из-за стола.
Заседание кончилось, и, покуда Маркс ходил взад и вперед в необычайном гневном раздражении по комнате, я наскоро распрощался с ним и с его собеседниками и ушел домой, пораженный всем мною виденным и слышанным».
Простая мелодия вальса-бостона стучала в моей башке рефреном одного такта:
"То, что приемлемо для немца, - смертельно для русского.
То, что для русского «хорошо», - смерть для немца…"
Вот она, - Реальность, как былинный камень с надписью… Направо пойдешь, - Александра Морозова, уже невоспринимаемого своими седеющими детьми (что может быть горше для кантианского «Прометея» слова?), найдешь!?
Налево пойдешь, - чем хуже или лучше Дмитрий Якушев Игоря Пономарева (ну, или того же Олега Шеина?), - депутата «Справедливой России»!?
Прямо пойдешь…
Надпись затерта «до дыры (чорной!?)».
IV
Предлагаю, дополнить список «смотрителей-модератов» Клуба Князевым…
Произвести Перекличку реальных участников Клуба …
Выработать Программу-минимум нашего реального движения вперед…