В детстве я очень много врал.
Так было проще жить.
Вокруг врали все - учителя, родители, сверстники, и оставаться честным в таком окружении не было никакого резона.
Кроме того, этому способствовали семейные обстоятельства. Отец очень бурно переживал каждую мою тройку и даже четверку, а уж если узнавал о прогуле, это выливалось в настоящую драму с наказаниями и проклятиями, поэтому я старался лишний раз его не расстраивать, и создавал «реальность», которая его устраивала.
Иногда он ловил меня на лжи, и это был сущий кошмар, но такое случалось достаточно редко, и игра стоила свеч. Знаете - лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас.
Остальной мир не отставал и тоже «заставлял» меня изворачиваться, поэтому где-то к окончанию школы я стал мастером лжи.
Не моргнув глазом, я мог втереть кому угодно самую дикую и неправдоподобную историю и заставить поверить в любую чушь.
Вегетативная система была под моим полным контролем - когда я врал, мой пульс не учащался, веки не дергались, руки и голос не дрожали.
Секрет заключался в том, что какой-то частью сознания я и сам верил в собственную ложь.
Кроме того, у меня была отличная память, поэтому в моем вранье не было несоответствий, лакун и логических нестыковок. Даже наоборот, выдумки зачастую дополняли и подкрепляли друг друга, образуя железобетонную «правду».
Эту способность я никогда не использовал во вред другим или ради корысти - так, по мелочам. Изредка отмазывался от всякой ерунды типа физкультуры, а чаще просто фантазировал, домысливал правду, выставляя себя в хорошем свете. Ну и, разумеется, «успокаивал» родителей.
Была и проблема (поначалу казавшаяся не шибко серьезной) - я постепенно привыкал врать по поводу и без, и все чаще делал это даже там, где совсем не требовалось.
Хуже того - я привык врать самому себе, заворачивая любую неприятную для себя правду в красивую упаковку. Любые душевные травмы я «лечил» самообманом.
Чем старше я становился, тем больший размах приобретала проблема.
Однажды вранья накопилось столько, что мой мозг перестал справляться с нагрузкой. Мне приходилось постоянно держать в голове сотни мелочей, количество которых росло с каждым днем. Моя самооценка к тому времени полностью состояла из самообмана, и я подкреплял ее все новыми и новыми порциями лжи, в которую сам же и верил.
Моя «реальность» превратилась в неустойчивую скрипящую конструкцию, готовую обрушиться в любой момент.
И однажды это, разумеется, произошло.
Нет, меня не разоблачили, не поймали на вранье, не окунули мордой в собственное дерьмо - ничего такого.
Просто случилось так, что в один прекрасный день та часть моего ума, которая еще сохраняла остатки адекватности, смогла разглядеть другую - полностью состоявшую из склизких изворотливых гадов.
Разглядел я это - и ужаснулся.
И понял, какое я на самом деле лживое говно.
Это был страшный удар и по самолюбию, и по самомнению.
И без того нездоровая самооценка треснула, покосилась и рухнула.
В тот момент мне показалось, что я никогда не оправлюсь от потрясения, и что мне проще умереть, чем жить со всей горькой правдой о самом себе, накопившейся за долгие годы и в одночасье вылитой на голову.
К тому же склизкие гады, которых я разглядел внутри себя - никуда не девались. Они не исчезли, не разбежались, а наоборот, галдели на разные голоса, настаивая на том, что я должен немедленно отбросить возникшие сомнения в собственной тотальной правоте и безупречности.
Отбросить и жить, как жил.
Но увиденного было уже не развидеть.
Моя душа смердела, и в ней копошились чешуйчатые твари.
Закатив рукава, я принялся душить в себе этих лживых змей.
Спустя годы скажу, что тот страшный день, когда я все о себе понял, оказался одним из лучших в моей жизни.
С тех пор мне больше не приходится держать в голове сотни выдуманных мелочей. Стало не нужно бояться разоблачений, защищаться от сомнений и скармливать самомнению одну ложь за другой.
Страх, заложником которого, сам того не ведая, я был - развеялся.
Освободившись от него, я понял, что такое настоящая свобода.
Разумеется, я и сейчас не могу назвать себя абсолютно честным человеком - просто потому что это было бы неправдой.
И если совсем по чесноку, те змеи все еще живут со мной.
Они по-прежнему шипят и извиваются, но теперь сидят в закрытом террариуме, из которого я стараюсь их не выпускать.
Разве что по особенным случаям и с большой осторожностью.
Теперь я знаю, что дорога к счастью (а так же и к нирване и царствию божьему, и прочему-прочему), по крайней мере в моем случае, пролегает через чистую совесть.
И очень надеюсь, что мне удастся пройти по ней, не оставив грязных следов.