Ловитва
Родословная рифмы изложена в стихотворениях Пушкина «Рифма, звучная подруга...» (1828) и «Рифма» (1830): отцом в обоих назван Аполлон, а матерью в первом - Мнемозина, во втором - нимфа Эхо. В поисках источников этого сюжета было обнаружено «Происхождение рифм» (1819) А. Склабовского - переложение анонимного польского «Powstanie rymów», в котором отцом рифмы выступает Аполлон, а матерью - Каллиопа (Николаев С. И. Польская параллель к «Рифме» А. С. Пушкина // Рус. лит. 1995. № 3. С. 248-249). Все названные сочинения оксюморонны: древние греки обходились без рифмы. Оксюморонность обыграна в «Рифме» Пушкина: стилизованный под перевод с древнегреческого, текст не зарифмован, однако сюжет построен «на созвучии рифма-нимфа» (Ронен О. Каламбуры // Звезда. 2005. № 1. С. 229-230).
2
Вяземский откликнулся на стихотворение «Рифма, звонкая подруга...» размышлениями о своих отношениях с рифмой («соблазнительницей» и «подругой») - «Пора стихами заговеться...» (1867?). Пушкинская строфика - ААбВВб - здесь повторена, но начиная лишь с четвертой строфы; в первых же трех строфах начальные два стиха оставлены холостыми - для иллюстрации тезиса: «На старости, уже преклонной, / Смешно и даже беззаконно / С собой любовницу таскать».
3
В стихотворении Сологуба «Рифма» (1880):
Сладкозвучная богиня,
Рифма золотая,
Слух чарует, стих созвучьем
Звонким замыкая.
И капризна, и лукава,
Вечно убегает.
Гений сам порой не сразу
Резвую поймает.
Чтоб всегда иметь шалунью
Рифму под рукою,
Изучай прилежно слово
Трезвой головою.
Сам трудись ты, но на рифму
Не надень оковы:
Муза любит стих свободный,
И живой и новый.
зарифмованы только четные стихи - не потому ли, что стихотворцу предписывается и держать непоседу «под рукою», и предоставлять ей свободу? Тональность нормативной поэтики и представление о поиске рифмы как о ловле беглянки, по-видимому, восходят к Буало: «Quelque sujet qu'on traite, ou plaisant, ou sublime, / Que toujours le bon sens s'accorde avec la rime: / L'un l'autre vainement ils semblent se haïr; // La rime est une esclave, et ne doit qu'obéir: / Lorsqu'à la bien chercher d'abord on s'évertue, / L'esprit à la trouver aisément s'habitue; / Au joug de la raison sans peine elle fléchit, / Et, loin de la gêner, la sert et l'enrichit. / Mais lorsqu'on la néglige, elle devient rebelle, / Et pour la rattraper le sens court après elle» (Art poétique, сh. I, 27-36). Эпитет «сладкозвучная» и уподобление рифмы богине побуждают вспомнить «Рифму, звучную подругу...», а обращение «шалунья» - строчку «Прости же, милая шалунья» из упомянутого выше стихотворения Вяземского.
4
В том же поэтологическом контексте нужно рассматривать и «Эхо» (1905) Блока:
К зеленому лугу, взывая, внимая,
Иду по шуршащей листве.
И месяц холодный стоит, не сгорая,
Зеленым серпом в синеве.
Листва кружевная!
Осеннее злато!
Зову - и трикраты
Мне издали звонко
Ответствует нимфа, ответствует Эхо,
Как будто в поля золотого заката
Гонимая богом-ребенком
И полная смеха...
Вот, богом настигнута, падает Эхо,
И страстно круженье, и сладко паденье,
И смех ее в длинном
Звучит повторенье
Под небом невинным...
И страсти и смерти,
И смерти и страсти -
Венчальные ветви
Осенних убранств и запястий...
Там - в синем раздолье - мой голос пророчит
Возвратить, опрокинуть весь мир на меня!
Но, сверкнув на крыле пролетающей ночи,
Томной свирелью вечернего дня
Ускользнувшая нимфа хохочет.
О какой погоне идет речь? Во второй строфе изображено преследование Эхо Эротом, но античная мифология этого сюжета не знает. К тому же третья строфа заставляет вспомнить о преследовании Дафны Аполлоном («ветви ... запястий»), а четвертая - о преследовании Сиринги Паном («свирелью»). По-видимому, перед нами собирательный сюжет в духе «Метаморфоз», разыгранный в среднерусских декорациях («осеннее злато»).
В стихотворении отразились мотивы пушкинского «Эха» (поэт «внемлет», откликается - и не получает отзыва) и особенно «Рифмы» (Эхо в качестве центрального образа, вольное обращение с античной мифологией). Слово «рифма» у Блока отсутствует, однако рифма как таковая привлекает к себе внимание - и тем, что возникает непредсказуемо (вместе с чередованием строк разной длины это позволяет имитировать моторику погони и борьбы), и тем, что рифмующиеся слова обнаруживают тенденцию объединяться по трое (таковы пять из одиннадцати групп рифм) - об этом, надо полагать, и идет речь в строках: «Зову - и трикраты / Мне издали звонко / Ответствует нимфа» и «И смех ее в длинном / Звучит повторенье». Не означает ли сказанное, что перед нами стихотворение о поиске рифмы, т. е. не «о любви», а «о поэте и поэзии»? Или о том и о другом?
Словосочетание «зеленый луг» представляет собою намек, обращенный автором к его тогдашним единомышленникам - Андрею Белому и Сергею Соловьеву: строки стихотворения Брюсова «Орфей и Эвридика» (1904):
Вспомни, вспомни луг зеленый,
Радость песен, радость пляск!
входили в их общий цитатный фонд и ассоциировались у них с искусством Айседоры Дункан: ее программа включала в себя, в частности, выступление под музыку из «Орфея» Глюка и миниатюру о преследовании нимфы Паном.
Стихотворение Брюсова построено как перекличка Орфея и Эвридики - ведущего и ведомой («Ты - ведешь, мне - быть покорной, / Я должна идти, должна...»); обернувшись, Орфей теряет Эвридику. Герой блоковского «Эха» перекликается с нимфой и внимает звукам погони (заставляющим его ревновать и обернуться?). Таким образом, финал - «Ускользнувшая нимфа хохочет» - позволяет включить «Эхо» в число произведений Блока о потере невесты - Орфеем («Ты, Орфей, потерял невесту, / Кто шепнул тебе: „Обернись“?»), Гамлетом, Пьеро и Петрухой.
За участие в обсуждении и ценные советы автор признателен коллегам ddaschkaka_ovadbesruss_dilettante
2
Вяземский откликнулся на стихотворение «Рифма, звонкая подруга...» размышлениями о своих отношениях с рифмой («соблазнительницей» и «подругой») - «Пора стихами заговеться...» (1867?). Пушкинская строфика - ААбВВб - здесь повторена, но начиная лишь с четвертой строфы; в первых же трех строфах начальные два стиха оставлены холостыми - для иллюстрации тезиса: «На старости, уже преклонной, / Смешно и даже беззаконно / С собой любовницу таскать».
3
В стихотворении Сологуба «Рифма» (1880):
Сладкозвучная богиня,
Рифма золотая,
Слух чарует, стих созвучьем
Звонким замыкая.
И капризна, и лукава,
Вечно убегает.
Гений сам порой не сразу
Резвую поймает.
Чтоб всегда иметь шалунью
Рифму под рукою,
Изучай прилежно слово
Трезвой головою.
Сам трудись ты, но на рифму
Не надень оковы:
Муза любит стих свободный,
И живой и новый.
зарифмованы только четные стихи - не потому ли, что стихотворцу предписывается и держать непоседу «под рукою», и предоставлять ей свободу? Тональность нормативной поэтики и представление о поиске рифмы как о ловле беглянки, по-видимому, восходят к Буало: «Quelque sujet qu'on traite, ou plaisant, ou sublime, / Que toujours le bon sens s'accorde avec la rime: / L'un l'autre vainement ils semblent se haïr; // La rime est une esclave, et ne doit qu'obéir: / Lorsqu'à la bien chercher d'abord on s'évertue, / L'esprit à la trouver aisément s'habitue; / Au joug de la raison sans peine elle fléchit, / Et, loin de la gêner, la sert et l'enrichit. / Mais lorsqu'on la néglige, elle devient rebelle, / Et pour la rattraper le sens court après elle» (Art poétique, сh. I, 27-36). Эпитет «сладкозвучная» и уподобление рифмы богине побуждают вспомнить «Рифму, звучную подругу...», а обращение «шалунья» - строчку «Прости же, милая шалунья» из упомянутого выше стихотворения Вяземского.
4
В том же поэтологическом контексте нужно рассматривать и «Эхо» (1905) Блока:
К зеленому лугу, взывая, внимая,
Иду по шуршащей листве.
И месяц холодный стоит, не сгорая,
Зеленым серпом в синеве.
Листва кружевная!
Осеннее злато!
Зову - и трикраты
Мне издали звонко
Ответствует нимфа, ответствует Эхо,
Как будто в поля золотого заката
Гонимая богом-ребенком
И полная смеха...
Вот, богом настигнута, падает Эхо,
И страстно круженье, и сладко паденье,
И смех ее в длинном
Звучит повторенье
Под небом невинным...
И страсти и смерти,
И смерти и страсти -
Венчальные ветви
Осенних убранств и запястий...
Там - в синем раздолье - мой голос пророчит
Возвратить, опрокинуть весь мир на меня!
Но, сверкнув на крыле пролетающей ночи,
Томной свирелью вечернего дня
Ускользнувшая нимфа хохочет.
О какой погоне идет речь? Во второй строфе изображено преследование Эхо Эротом, но античная мифология этого сюжета не знает. К тому же третья строфа заставляет вспомнить о преследовании Дафны Аполлоном («ветви ... запястий»), а четвертая - о преследовании Сиринги Паном («свирелью»). По-видимому, перед нами собирательный сюжет в духе «Метаморфоз», разыгранный в среднерусских декорациях («осеннее злато»).
В стихотворении отразились мотивы пушкинского «Эха» (поэт «внемлет», откликается - и не получает отзыва) и особенно «Рифмы» (Эхо в качестве центрального образа, вольное обращение с античной мифологией). Слово «рифма» у Блока отсутствует, однако рифма как таковая привлекает к себе внимание - и тем, что возникает непредсказуемо (вместе с чередованием строк разной длины это позволяет имитировать моторику погони и борьбы), и тем, что рифмующиеся слова обнаруживают тенденцию объединяться по трое (таковы пять из одиннадцати групп рифм) - об этом, надо полагать, и идет речь в строках: «Зову - и трикраты / Мне издали звонко / Ответствует нимфа» и «И смех ее в длинном / Звучит повторенье». Не означает ли сказанное, что перед нами стихотворение о поиске рифмы, т. е. не «о любви», а «о поэте и поэзии»? Или о том и о другом?
Словосочетание «зеленый луг» представляет собою намек, обращенный автором к его тогдашним единомышленникам - Андрею Белому и Сергею Соловьеву: строки стихотворения Брюсова «Орфей и Эвридика» (1904):
Вспомни, вспомни луг зеленый,
Радость песен, радость пляск!
входили в их общий цитатный фонд и ассоциировались у них с искусством Айседоры Дункан: ее программа включала в себя, в частности, выступление под музыку из «Орфея» Глюка и миниатюру о преследовании нимфы Паном.
Стихотворение Брюсова построено как перекличка Орфея и Эвридики - ведущего и ведомой («Ты - ведешь, мне - быть покорной, / Я должна идти, должна...»); обернувшись, Орфей теряет Эвридику. Герой блоковского «Эха» перекликается с нимфой и внимает звукам погони (заставляющим его ревновать и обернуться?). Таким образом, финал - «Ускользнувшая нимфа хохочет» - позволяет включить «Эхо» в число произведений Блока о потере невесты - Орфеем («Ты, Орфей, потерял невесту, / Кто шепнул тебе: „Обернись“?»), Гамлетом, Пьеро и Петрухой.
За участие в обсуждении и ценные советы автор признателен коллегам ddaschkaka_ovadbesruss_dilettante