(no subject)
Ниже - мой сокращенный перевод заметки Ренаты фон Майдель об одном мотиве в гумилевском стихотворении «Одиссей у Лаэрта». Некоторое время до публикации и оригинала, и перевода заметки еще есть, так что критика и дополнения приветствуются.
ТЕОФАНИЯ В ТИШИНЕ
В стихотворении Гумилева «Одиссей у Лаэрта» (1909) видят вольную вариацию на тему 24-й песни «Одиссеи». Некоторые исследователи находят также, что Одиссей уподоблен библейскому блудному сыну и/или Адаму, который возвращается в Эдем [1], но, поскольку самоочевидными эти параллели не назовешь, а аргументацией они не оснащены, разбирать их мы не станем. Более обоснованным представляется сопоставление гумилевских строк:
Я верю - боги в тишине,
А не в смятенье и не в буре
с лермонтовским «Парусом» [2], а именно с финалом:
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
Сходство этих мест и впрямь значительно - как на уровне словаря: синонимия (покой / тишина), совпадение корневое (мятежный / смятенье), совпадение полное (буря), так и на уровне риторики: у Лермонтова мятежное и буря противопоставлены покою, у Гумилева тишина - смятенью и буре. Однако источник у Гумилева другой - сюжет о явлении Бога пророку Илии (3 Цар. 19: 11-12; входит в чтение на день пророка Илии и на Преображение):
Таких промежуточных текстов несколько. Первый - «Искание Бога» Федора Глинки (1826):
И дух велик и крепок разоряя горы и сокрушая камение
в горе пред Господем, (но) не в дусе Господь; и по дусе трус,
и не в трусе Господь; и по трусе огнь, и не во огни Господь;
и по огни глас хлада тонка, и тамо Господь.
(Книга 3 Царств)
Я видел: смерклись небеса;
Земля дала глухие стоны;
Восстал дух бурь, сломил препоны,
Стопой, как жатву, смял леса;
И горы с мест, и гор обломки
Он, мощный, в дебрях разметал!
Воззвал я Бога гласом громким -
Но Бога в бурях не видал!
Я видел: ровные поля
То гнулись в долы, то холмились,
И волновалася земля,
И камни градом с гор катились,
И грозно небеса дымились...
И, трепетный, звал Бога я -
Но в бурных мятежах земных
Не зрел следов Его святых!
Свидетель новых я чудес:
От молний рдеет свод небес,
И пышут огненные токи,
И на лице полей широких
Все стало пылом, все огнем -
Но Бога я не видел в нем!
И вслед за бурей - тишина;
Душа предчувствием полна;
Как молодой зари мерцанье,
В дыму серебряном горит
Святое алое сиянье.
На тайный зов душа летит
И дышит жизнью неземною...
Все стало сладкой тишиною,
И я вдали, как в дивном сне,
Услышал Бога - в тишине!
С гумилевским текстом в стихотворении Глинки совпадают слова Бог, тишина и буря и слова, родственные смятенью, а именно смял, разметал и мятежи. Контаминация двустиший из последней строфы:
И вслед за бурей - тишина;
Душа предчувствием полна;
И я вдали, как в дивном сне,
Услышал Бога - в тишине!
вошла в Михельсоново собрание крылатых слов (издавалось под разными заглавиями с начала 1890-х) как пример к статье «Услышать Бога (иноск.) - признать присутствие Его».
Второй возможный текст-посредник - стихотворение Владимира Соловьева «В стране морозных вьюг, среди седых туманов...» (1882):
... Как древле вышний Бог избраннику еврею
Открыться обещал,
И Бога своего, молитвой пламенея,
Пророк в пустыне ждал.
Вот грохот под землей и гул прошел далёко,
И меркнет солнца свет,
И дрогнула земля, и страх объял пророка,
Но в страхе Бога нет.
И следом шумный вихрь и бурное дыханье,
И рокот в вышине,
И с ним великий огнь, как молнии сверканье, -
Но Бога нет в огне.
И смолкло всё, укрощено смятенье,
Пророк недаром ждал:
Вот веет тонкий хлад, и в тайном дуновенье
Он Бога угадал.
Этот текст открывает все прижизненные издания соловьевских «Стихотворений». Предпоследняя строка известна и в других редакциях: в первопубликации (1882) - «И в тихом трепете и в кротком дуновенье», в первом издании «Стихотворений» (1891) - «И в тихом веянье и в кротком дуновенье». Во втором издании (1895) автор снабдил эту строку примечанием: «„Дух хлада тонка“ - выражение славянской Библии», в третьем (1900) - заменил «дух» на «глас» [3]. К тому же сюжету Соловьев отсылает в предисловии 1884 г. к «Национальному вопросу в России»: оно завершается словами «не в буре и пламени Бог, а в веянии духа тонка» [4]. Колебания в выборе слов, возможно, вызваны тем, что Соловьева не устраивал ни церковнославянский, ни синодальный перевод понятия דממה, богатого толкованиями.
С гумилевским текстом в стихотворении Соловьева совпадают слова Бог, бурное, смятенье, в ранних редакциях также тихое, а в цитате из предисловия - Бог и буря.
Следующий возможный текст-посредник - стихотворение Мережковского «Тишина» (1892):
... Ибо лазурь
Вечно - безмолвная,
Недостижимая,
Так же, как истина, полная,
Выше всех бурь.
Бог - не в словах, не в молитвах,
Не в смертоносном огне,
Не в разрушенье и битвах,
Бог - в тишине. ...
Слова «Бог не в бурях, а в тишине» звучат в романе Мережковского «Смерть богов. Юлиан Отступник» (1895) [5], а в романе «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» (1900) цитируется синодальный перевод сюжета о богоявлении и главный герой противопоставляется своему сопернику как тишина буре:
Можно допустить, что ни стихотворение Глинки в целом, ни цитата из него, ставшая крылатым словом, никогда не попадались Гумилеву на глаза. Но вряд ли ему были неизвестны цитированные сочинения Соловьева и Мережковского [6].
Почему библеизм в «Одиссее у Лаэрта» остался и остается незамеченным комментаторами? Вероятно, потому что Бог заменен на богов и тут же упомянуты хариты, Паллада, Зевс и Эреб - имена, нелегкая задача объяснить которые поглощает все внимание исследователей.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] См.: Зорина Т. С. Поэт Николай Гумилев - читатель Гомера // Николай Гумилев: Электрон. собр. соч.: http://www.gumilev.ru/about/31; Чевтаев А. А. Триптих Н. Гумилева «Возвращение Одиссея»: Эпический герой в лирическом нарративе // Вестн. Удмурт. ун-та. Сер. История и филология. 2009. Вып. 3. С. 81.
[2] См.: Дякина А. А. Духовное наследие М. Ю. Лермонтова и поэзия Серебряного века: Монография. М., 2001. С. 205.
[3] Влиянием Соловьева, вероятно, объясняется пристрастие младосимволистов к этому библеизму; см., напр.: «И к призраку подъемлю трижды длани, / И, трижды, он, / Как тонкий хлад, бежит моих желаний» (Вяч. Иванов, «Время», 1902); «Через все это простая жизнь примиряется с желанной жизнью как будто в каком-то „голосе тонкого холода“» (Блок, письмо к жене от 17.12.1902; связь со стихотворением Соловьева отмечена В. Н. Орловым в: Лит. наследство. М., 1978. Т. 89. С. 85); «Мы помним женственный лик этого Утешителя в страшном видении пророка Илии и на раскольничьих иконах. Это - „глас хлада тонка“, женственно-нежный образ Духа Святого ...» (Блок, рецензия на «Религию будущего» Минского, 1905; связь со стихотворением Соловьева отмечена Д. М. Магомедовой в: Блок А. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. М., 2003. Т. 7. С. 395); «И к вздрагиваньям медленного хлада / Усталую ты душу приучи» (Блок, «Всё на земле умрет - и мать, и младость...», 1909); «... музыкальный ритм - „глас хлада тонка“ - сгустил облака поэтических мифов ...» (Белый, «Будущее искусство», 1910); «И там, не только в синодальной церкви, бога уже нет. - „Глас хлада тонка“» (Блок, дневниковая запись от 19.03.1912; связь со стихотворением Соловьева отмечена В. Н. Орловым в: Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т., М.; Л., 1963. Т. 7. С. 484); «Рисует гармонию сферы нам Гете <…> Гармония эта есть „глас хлада тонка“» (Белый, «Вячеслав Иванов», 1916).
[4] Связь со стихотворением «В стране морозных вьюг...» отмечена Н. В. Котрелевым в: Соловьев В. Стихотворения. Эстетика. Лит. критика. М., 1990. С. 498; Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 675.
[5] Связь со стихотворением «Тишина» отмечена К. А. Кумпан в: Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 62, 859.
[6] О популярности этого сюжета у русских модернистов свидетельствует также цитирование его героиней пьесы Блока: «В Писании сказано: пророк увидал Господа не в огне и не в буре, но в гласе хлада тонка» («Песня Судьбы», 1909) и отсылка к нему в стихотворении Брюсова: «Как пророк, я в грозе, я в огне / Бога ждал, - он предстал в тишине» («Не как молния, смерти стрела...»,1914). Приведем также несколько примеров использования в поэзии начала 20 в. мотива богоявления в тишине, но без противопоставления последней катаклизмам: «Так страшно слышать в тишине / Шаги неведомого бога» (Гумилев, «Воспоминанье», 1909); «Такая тишина была, / Что в ней был слышен голос Бога» (Бунин, «Как дым пожара, туча шла...», 1912); «В тишине голубой и глубокой / С дивной ратью своей многокрылой / Бог идет сквозь ночные леса» (Блок, «Тишина в лесу», 1912).
ТЕОФАНИЯ В ТИШИНЕ
В стихотворении Гумилева «Одиссей у Лаэрта» (1909) видят вольную вариацию на тему 24-й песни «Одиссеи». Некоторые исследователи находят также, что Одиссей уподоблен библейскому блудному сыну и/или Адаму, который возвращается в Эдем [1], но, поскольку самоочевидными эти параллели не назовешь, а аргументацией они не оснащены, разбирать их мы не станем. Более обоснованным представляется сопоставление гумилевских строк:
Я верю - боги в тишине,
А не в смятенье и не в буре
с лермонтовским «Парусом» [2], а именно с финалом:
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
Сходство этих мест и впрямь значительно - как на уровне словаря: синонимия (покой / тишина), совпадение корневое (мятежный / смятенье), совпадение полное (буря), так и на уровне риторики: у Лермонтова мятежное и буря противопоставлены покою, у Гумилева тишина - смятенью и буре. Однако источник у Гумилева другой - сюжет о явлении Бога пророку Илии (3 Цар. 19: 11-12; входит в чтение на день пророка Илии и на Преображение):
- ... и се, мимо пойдет Господь, и дух велик и крепок разоряя горы и сокрушая камение в горе пред Господем, (но) не в дусе Господь; и по дусе трус, и не в трусе Господь; и по трусе огнь, и не во огни Господь; и по огни глас хлада тонка, и тамо Господь.
- ... и вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, [и там Господь].
Таких промежуточных текстов несколько. Первый - «Искание Бога» Федора Глинки (1826):
И дух велик и крепок разоряя горы и сокрушая камение
в горе пред Господем, (но) не в дусе Господь; и по дусе трус,
и не в трусе Господь; и по трусе огнь, и не во огни Господь;
и по огни глас хлада тонка, и тамо Господь.
(Книга 3 Царств)
Я видел: смерклись небеса;
Земля дала глухие стоны;
Восстал дух бурь, сломил препоны,
Стопой, как жатву, смял леса;
И горы с мест, и гор обломки
Он, мощный, в дебрях разметал!
Воззвал я Бога гласом громким -
Но Бога в бурях не видал!
Я видел: ровные поля
То гнулись в долы, то холмились,
И волновалася земля,
И камни градом с гор катились,
И грозно небеса дымились...
И, трепетный, звал Бога я -
Но в бурных мятежах земных
Не зрел следов Его святых!
Свидетель новых я чудес:
От молний рдеет свод небес,
И пышут огненные токи,
И на лице полей широких
Все стало пылом, все огнем -
Но Бога я не видел в нем!
И вслед за бурей - тишина;
Душа предчувствием полна;
Как молодой зари мерцанье,
В дыму серебряном горит
Святое алое сиянье.
На тайный зов душа летит
И дышит жизнью неземною...
Все стало сладкой тишиною,
И я вдали, как в дивном сне,
Услышал Бога - в тишине!
С гумилевским текстом в стихотворении Глинки совпадают слова Бог, тишина и буря и слова, родственные смятенью, а именно смял, разметал и мятежи. Контаминация двустиший из последней строфы:
И вслед за бурей - тишина;
Душа предчувствием полна;
И я вдали, как в дивном сне,
Услышал Бога - в тишине!
вошла в Михельсоново собрание крылатых слов (издавалось под разными заглавиями с начала 1890-х) как пример к статье «Услышать Бога (иноск.) - признать присутствие Его».
Второй возможный текст-посредник - стихотворение Владимира Соловьева «В стране морозных вьюг, среди седых туманов...» (1882):
... Как древле вышний Бог избраннику еврею
Открыться обещал,
И Бога своего, молитвой пламенея,
Пророк в пустыне ждал.
Вот грохот под землей и гул прошел далёко,
И меркнет солнца свет,
И дрогнула земля, и страх объял пророка,
Но в страхе Бога нет.
И следом шумный вихрь и бурное дыханье,
И рокот в вышине,
И с ним великий огнь, как молнии сверканье, -
Но Бога нет в огне.
И смолкло всё, укрощено смятенье,
Пророк недаром ждал:
Вот веет тонкий хлад, и в тайном дуновенье
Он Бога угадал.
Этот текст открывает все прижизненные издания соловьевских «Стихотворений». Предпоследняя строка известна и в других редакциях: в первопубликации (1882) - «И в тихом трепете и в кротком дуновенье», в первом издании «Стихотворений» (1891) - «И в тихом веянье и в кротком дуновенье». Во втором издании (1895) автор снабдил эту строку примечанием: «„Дух хлада тонка“ - выражение славянской Библии», в третьем (1900) - заменил «дух» на «глас» [3]. К тому же сюжету Соловьев отсылает в предисловии 1884 г. к «Национальному вопросу в России»: оно завершается словами «не в буре и пламени Бог, а в веянии духа тонка» [4]. Колебания в выборе слов, возможно, вызваны тем, что Соловьева не устраивал ни церковнославянский, ни синодальный перевод понятия דממה, богатого толкованиями.
С гумилевским текстом в стихотворении Соловьева совпадают слова Бог, бурное, смятенье, в ранних редакциях также тихое, а в цитате из предисловия - Бог и буря.
Следующий возможный текст-посредник - стихотворение Мережковского «Тишина» (1892):
... Ибо лазурь
Вечно - безмолвная,
Недостижимая,
Так же, как истина, полная,
Выше всех бурь.
Бог - не в словах, не в молитвах,
Не в смертоносном огне,
Не в разрушенье и битвах,
Бог - в тишине. ...
Слова «Бог не в бурях, а в тишине» звучат в романе Мережковского «Смерть богов. Юлиан Отступник» (1895) [5], а в романе «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» (1900) цитируется синодальный перевод сюжета о богоявлении и главный герой противопоставляется своему сопернику как тишина буре:
- - Мессере, - молвила она [мона Лиза], - помните то место в Священном Писании, где Бог говорит Илии пророку, бежавшему от нечестивого царя Ахава в пустыню, на гору Сорив: «выйди и стань на горе пред лицом Господним. И вот Господь пройдет, и большой, и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы - пред Господом; но не в ветре Господь. После ветра - землетрясение; но не в землетрясении Господь; после землетрясения - огонь; но не в огне Господь. После огня - веяние тихого ветра, - и там Господь». Может быть, мессер Буонарроти силен, как ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом. Но нет у него тишины, в которой Господь. И он это знает и ненавидит вас за то, что вы сильнее его - как тишина сильнее бури.
- Я знаю, что Микеланджело сильнее Рафаэля, но вспомните, мессере, слово Священного Писания: Бог не в бурях, а в тишине.
Можно допустить, что ни стихотворение Глинки в целом, ни цитата из него, ставшая крылатым словом, никогда не попадались Гумилеву на глаза. Но вряд ли ему были неизвестны цитированные сочинения Соловьева и Мережковского [6].
Почему библеизм в «Одиссее у Лаэрта» остался и остается незамеченным комментаторами? Вероятно, потому что Бог заменен на богов и тут же упомянуты хариты, Паллада, Зевс и Эреб - имена, нелегкая задача объяснить которые поглощает все внимание исследователей.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] См.: Зорина Т. С. Поэт Николай Гумилев - читатель Гомера // Николай Гумилев: Электрон. собр. соч.: http://www.gumilev.ru/about/31; Чевтаев А. А. Триптих Н. Гумилева «Возвращение Одиссея»: Эпический герой в лирическом нарративе // Вестн. Удмурт. ун-та. Сер. История и филология. 2009. Вып. 3. С. 81.
[2] См.: Дякина А. А. Духовное наследие М. Ю. Лермонтова и поэзия Серебряного века: Монография. М., 2001. С. 205.
[3] Влиянием Соловьева, вероятно, объясняется пристрастие младосимволистов к этому библеизму; см., напр.: «И к призраку подъемлю трижды длани, / И, трижды, он, / Как тонкий хлад, бежит моих желаний» (Вяч. Иванов, «Время», 1902); «Через все это простая жизнь примиряется с желанной жизнью как будто в каком-то „голосе тонкого холода“» (Блок, письмо к жене от 17.12.1902; связь со стихотворением Соловьева отмечена В. Н. Орловым в: Лит. наследство. М., 1978. Т. 89. С. 85); «Мы помним женственный лик этого Утешителя в страшном видении пророка Илии и на раскольничьих иконах. Это - „глас хлада тонка“, женственно-нежный образ Духа Святого ...» (Блок, рецензия на «Религию будущего» Минского, 1905; связь со стихотворением Соловьева отмечена Д. М. Магомедовой в: Блок А. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. М., 2003. Т. 7. С. 395); «И к вздрагиваньям медленного хлада / Усталую ты душу приучи» (Блок, «Всё на земле умрет - и мать, и младость...», 1909); «... музыкальный ритм - „глас хлада тонка“ - сгустил облака поэтических мифов ...» (Белый, «Будущее искусство», 1910); «И там, не только в синодальной церкви, бога уже нет. - „Глас хлада тонка“» (Блок, дневниковая запись от 19.03.1912; связь со стихотворением Соловьева отмечена В. Н. Орловым в: Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т., М.; Л., 1963. Т. 7. С. 484); «Рисует гармонию сферы нам Гете <…> Гармония эта есть „глас хлада тонка“» (Белый, «Вячеслав Иванов», 1916).
[4] Связь со стихотворением «В стране морозных вьюг...» отмечена Н. В. Котрелевым в: Соловьев В. Стихотворения. Эстетика. Лит. критика. М., 1990. С. 498; Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 675.
[5] Связь со стихотворением «Тишина» отмечена К. А. Кумпан в: Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 62, 859.
[6] О популярности этого сюжета у русских модернистов свидетельствует также цитирование его героиней пьесы Блока: «В Писании сказано: пророк увидал Господа не в огне и не в буре, но в гласе хлада тонка» («Песня Судьбы», 1909) и отсылка к нему в стихотворении Брюсова: «Как пророк, я в грозе, я в огне / Бога ждал, - он предстал в тишине» («Не как молния, смерти стрела...»,1914). Приведем также несколько примеров использования в поэзии начала 20 в. мотива богоявления в тишине, но без противопоставления последней катаклизмам: «Так страшно слышать в тишине / Шаги неведомого бога» (Гумилев, «Воспоминанье», 1909); «Такая тишина была, / Что в ней был слышен голос Бога» (Бунин, «Как дым пожара, туча шла...», 1912); «В тишине голубой и глубокой / С дивной ратью своей многокрылой / Бог идет сквозь ночные леса» (Блок, «Тишина в лесу», 1912).