Леннонские горы
Так назвал Воробьевы (Ленинские) горы один из участников несанкционированного траурного митинга который состоялся в этот день сорок лет назад.
Из статьи в «Дилетанте» (и не только):
«8 декабря 1980 года в 22 часа 50 минут некий Марк Чепмен четырьмя выстрелами в упор смертельно ранил Джона Леннона. Это случилось на крыльце здания «Дакота» в Нью-Йорке, где экс-битл жил с женой и сыном. Через 25 минут после покушения Леннон скончался.
Советские поклонники музыки «Битлз» узнали о трагедии прежде всего из передач западных радиостанций.
Каждый из них остро переживал огромную личную утрату. В большинстве городов СССР те, кто любил «Битлз», скорбели по одиночке или тесными компаниями по домам. В Москве решили устроить массовое траурное мероприятие 21 декабря. Сейчас сложно выяснить, кто придумал эту акцию. Судя по всему, идея зародилась в среде московских хиппи, так как распространял информацию Александр Подберезский по прозвищу Сталкер - 21-летний хиппарь, известный своей активной гражданской позицией. Студент географического факультета МГУ Олег Румянцев, через 13 лет ставший одним из авторов Конституции Российской Федерации, по собственной инициативе занялся агитацией: «Гибель Леннона произвела на меня ошеломляющее впечатление. Когда я узнал, что в память Джона будет организована пацифистская демонстрация перед зданием МГУ на Ленинских горах, то написали об этом в стенгазете «Контекст». Она, правда, провисела минут двадцать: её снял со стены секретарь парткома. Пришлось передавать информацию от человека к человеку».
Рукописные и машинописные приглашения на митинг появились не только в университете. Лидер группы «Оптимальный вариант» Олег Чилап увидел одно из них в родном МВТУ имени Баумана: «ВУЗ у нас был очень серьезный, с допуском к секретным материалам. И вдруг в этом ВУЗе кто-то вывешивает написанные на тетрадном листке дацзыбао, что 21 декабря на Ленинских горах состоится траурный митинг. Когда я это прочитал, я стал оглядываться. Я понимал, что а) это долго не провисит, б) это может быть провокацией и с) если это не провокация, и если найдут того, кто это написал, то для него это добром не кончится».
"В институте, где раздевалка, есть доска объявлений: кто потерял перчатки, завтра соревнования по пинг-понгу и прочее… Там висело это объявление. Был уже вечер, я уже оделся выходить, вижу такое. Мне захотелось снять его, такое оно было хорошее. Я немножко поборолся внутри себя - пусть побольше народу узнает. Но уже был вечер, институт собирались закрывать. Я думал, что не поврежу свободе и памяти Леннона, снял аккуратно и спрятал".
Подобное объявление в субботу 20 декабря прочитали и студенты других ВУЗов: архитектурного, пединститута, МАИ. Студент МЭИСа Борис Антонов сфотографировал на память машинописный листок с постскриптумом от руки: «Боящихся репрессий просим не ездить!» Это предупреждение мало кого остановило: в 1980 году большинство и помыслить не могло, что массовая уличная акция может быть не согласована с властями. «Я, как и многие, подумала, что это запланированная официальная акция чуть ли ни государственного масштаба, - вспоминала Алёна Подберёзская. - Первая мысль у меня была: надо же, и у нас наверху люди что-то соображают…
Александр Иосифов, по прозвищу Саша-художник, решил подготовиться к мероприятию основательней: «Я учился тогда на вечернем отделении худграфа пединститута. У меня был написан маслом на оргалите портрет Джона Леннона размером 60×40. У моей жены на стене висел недоделанный американский флаг, на котором вместо звёздочек были прицеплены значки. Я их снял, и получились полосы и синий фон. Я подумал: «Это хорошо можно обыграть: страна, которая не уберегла Джона, осталась без звезд»».
21 декабря Саша-художник пришёл на Ленинские горы одним из первых. Повесил флаг на гранитный парапет смотровой площадки, сверху прижал его своей сумкой. Установил рядом портрет, перед ним на пластилин прикрепил желтую свечку, зажег её. Народ стал собираться. Кто-то принёс и положил на снег кассетный магнитофон «Электроника», на котором играли песни «Битлз». Будущему гитаристу группы «Оптимальный вариант» Сергею Андрейцеву удалось попасть в ближайший к импровизированному алтарю круг собравшихся. «Обычно я всегда опаздываю, но тут я пришел чуть раньше. Сначала было человек 20, а потом оказалось, что народу гораздо больше. Я впервые в своей жизни увидел такое количество длинноволосых. Люди, стоявшие близко к портрету со свечкой, начали говорить в микрофончик, подключенный к магнитофону. Я тоже сказал несколько слов о том, каким Джон был замечательным музыкантом».
Одним из первых выступил студент журфака МГУ Андрей Марчик. Его однокурсник Василий Голованов запомнил эту речь примерно так: «Друзья, мы собрались здесь, чтобы почтить память нашего кумира, выдающегося певца…» Парень из Прибалтики рассказал собравшимся, что у них такие митинги уже проводились, что народ там готов в случае чего даже милиции дать отпор.
Борис Антонов, забравшись на плечи друга Шуры, фотографировал митинг на свой «Зенит», с которым никогда не расставался.
На сайте Beatles.ru (где же еще?) Антонов в свое время опубликовал воспоминания о том дне вместе с объяснительной запиской:
"21 декабря в 11.30 я пришёл на Ленинские горы, где уже собралась большая толпа. Некоторые из присутствующих говорили скорбные речи о Джоне Ленноне, другие - гневные в адрес убийцы. Третьи слушали песни Леннона, кто-то пел…
Человек двести-триста стояли толпой у известного каждому москвичу гранитного барьера. Человек тридцать стояли прямо на барьере и внимательно смотрели в середину толпы. Двое из них держали большой плакат "Светлая память Джону Леннону!" ... У худого, в очках парня, явно студента, на груди плакат "IMAGINE" с четверостишьем. У многих были самодельные значки и просто приколотые фотографии Леннона. Невдалеке от основной массы народа стоял милиционер и терпеливо наблюдал за происходящим.
Один парень держал магнитофон, служивший усилителем. Другой парень, взял микрофон, снял шапку и очень взволнованно, срывающимся голосом произнёс речь, полную скорби и отчаяния. Он говорил о Ленноне как о выдающемся музыканте, борце за социальную справедливость, за права негров, за мир. Закончил он словами: "С Ленноном - навсегда!"
Митингующие энергично аплодировали, микрофон переходил из рук в руки. И снова слышались волнующие, полные печали и скорби слова в адрес Джона, и гневные, полные презрения и ненависти в адрес вероломного убийцы - Марка Чэпмена.
Временами кто-то затягивал ленноновские песни. Все, кто знал слова, пели, не очень стройно, но честно и с отдачей, совершенно не чувствуя стеснения перед незнакомыми людьми. Снова по рукам пошёл микрофон, снова говорились недлинные, но волнующие и трогательные речи. Все они заканчивались лозунгами: "Леннон не умер!", "Навсегда с Ленноном!", "Позор убийце!" и другими…
Один парень крикнул: "Дайте миру шанс!" - и вверх взлетели руки с двумя раздвинутыми пальцами".».
В толпе, выросшей до пятисот человек, были не только битломаны. Среди скорбящих шныряли несколько западных корреспондентов с солидными фотокамерами, отвлекавших поклонников Джона своими вопросами. Намётанный глаз мог заметить и несколько молодых людей со специфически внимательными лицами, старавшихся не выделяться из общей массы. Тем не менее, Сергей Андрейцев их заметил: «Было очень много КГБшников и я их сразу вычислил, потому что они вели себя совсем по-другому».
С начала митинга уже прошло более часа. На небе сгустились тучи, пошёл дождь со снегом, люди начали расходиться. Тогда Андрей Марчик предложил всем построиться в колонну и организованно пройти до станции метро «Университет». Не дожидаясь построения, один из внимательных молодых людей начал громко предлагать всем собравшимся обменяться телефонами, чтобы потом организовать сбор средств на постройку памятника Джону Леннону прямо здесь, на Ленинских горах. Первым откликнулся Олег Чилап: «Наш «Оптимальный вариант» к тому времени был уже действующей группой, но ни одной копейки из гонораров за концерты в школах и студенческих общежитиях мы не тратили - копили эти несметные богатства на аппаратуру. Когда я услышал про памятник, то, как абсолютный Буратино и стопроцентный идиот, закричал: «У нас группа, мы все свои деньги пожертвуем на этот памятник!» Этот перец записал моё имя и телефон». Другие ребята, познакомившиеся в этот день, тоже обменивались телефонами, но более осмотрительно. Одни записывали их на клочках бумаги, а самые продуманные - внутри спичечных коробков, чтобы при обыске не нашли. Новые знакомые договаривались встретиться здесь же через год, в полдень второго воскресенья декабря 1981 года.
Не успела колонна построиться, как раздались усиленные мегафонами призывы «в связи с проведением других мероприятий немедленно освободить площадь». К смотровой площадке подрулили несколько «воронков» и милицейских автобусов.
Началась облава. Одним из первых задержали Сашу-художника: «Два человека в штатском взяли меня под локти и предложили пройти. Я отказался, и тогда они просто приподняли меня и понесли на весу и запихнули в воронок». Затем повязали Андрея Марчика. «Его подхватили под белые руки и головой вперед закинули в милицейскую машину, - вспоминает Василий Голованов. - Мы с Егором закричали: «В чем дело?» Тогда схватили Егора - он был хипповского вида, а брали в первую очередь длинноволосых. Меня не взяли, возможно, из-за короткой стрижки и серого дурацкого пальто, чем-то напоминавшего милицейскую шинель. Потом стали еще кого-то подхватывать, набили полный автобус, а остальных стали оттеснять к университету».
Кто-то из битломанов начал кричать о свободе слова и собраний, гарантированной Конституцией. Полковник, командовавший милиционерами, указал на самых шумных: «Этих берите, а остальные сами разбегутся». Люди начали сопротивляться. Олегу Румянцеву удалось отбиться, применив свои навыки мастера спорта по фехтованию. Другие ребята сцепились локтями, загораживая немногочисленных девушек. На парнях висли сразу по несколько ментов и оперотрядников, по одному вырывали из толпы, запихивали в автобус. Доставалось и девушкам, которых, не стесняясь, волокли по снегу. «Я увидела, что ребят начинают бить, что девочек хватают за волосы и кидают в автобусы, что заломили руки 17-летней девочке, которая была только-только после операции», - вспоминала Алёна Подберёзская. «Зрелище, когда девушку хватают за волосы и кидают в воронок, отложилось у меня надолго», - подтверждает Сергей Андрейцев. Борис Антонов обратил внимание на оперотрядников: «Они давали друг другу советы - куда надавить, что заломить, куда стукнуть… Видно было, что им нравится их дело, на лицах азарт. С виду простые парни, в простой одежде, с не очень аккуратными удлинёнными волосами».
Вот еще фрагмент из воспоминаний Антонова, записанных вскоре после тех событий:
"Милиция и, по слухам, члены оперотряда МГУ стали выдёргивать самых шумных и уводить к автобусу. Подбежала заплаканная девушка и сказала: "Их всех забрали!" Люди не верили своим глазам. Опыта таких ситуаций ни у кого не было. Один парень попросил майора объяснить происходящее, сославшись на некоторые права и свободы из конституции. Майор снова отговорился, что, мол, "всё нормально, расходитесь". Толпа закипела. Послышались смелые реплики в адрес милиции и особенно в адрес тех в штатском, кто совсем недавно стоял рядом, пел, изображая потрясённых поклонников, а теперь "провожает" активистов к автобусу. Уже взят парень с магнитофоном, парень с плакатом "IMAGINE", многие другие...
Народ кричал, свистел, отчаянно сопротивлялся. Трое тащили парня, которого не хотела оставлять девушка. Её грубо оттолкнули, она что-то ответила. Теперь и её совсем не по-джентльменски затолкали в автобус.
Толпа снова стала выстраиваться в колонну. Стоявшие в шеренгах, крепко взявшись за руки, выходили за пределы милицейского кордона. Когда проходили мимо автобуса с задержанными, я закричал: "Ребята, мы с вами!" Закричали ещё многие. И снова толпа, снова выдёргивают самых активных, но теперь, спасая его, на нём повисают десять человек. Всё равно берут. Вот двое в штатском вцепились в парня, который цитировал конституцию. Я не сдержался, бросился к нему и с диким криком: "Не отдадим!" схватил его за руку. Сразу же кто-то схватил и меня. Я зашипел: "Убери руки!" и стал отбиваться, обзывая его Пиночетом, шестёркой, гориллой. Вот уже вцепились в другую руку. Я отбивался ногами, изрыгая проклятья. Интересно, что совсем не было страха, наоборот, рассвирепев и выпучив глаза, уже не думая об освобождении, я просто пытался подольше сопротивляться. Что было, конечно, бессмысленно. Мой большой тулуп придавал мне объём и массу, и мне относительно легко удавалось сбивать моих конвоиров с прямого пути на извилистые дуги и развороты назад от автобуса. Но подбежали ещё двое и стало труднее. Я продолжал брыкаться. Они давали друг другу советы - куда надавить, что заломить, куда стукнуть. И пинками затолкали-таки меня в автобус. Как-то такая сложилась ситуация, что нас много, их вроде мало - доколе. Мы чувствовали какую-то правоту за собой. Мы знали, что мы чисты, невинны и дело правильное. Конечно, если бы у нас обнаружили какие-то лозунги стремные, наверное, по-другому себя вели. Какой-то излом, тем более накапливалось, одного взяли, другого, этого стукнули. Хотя они не свирепствовали абсолютно. Тем более это были в основном студенты, оперотряд МГУ, стукачи, команда такая была, чтобы порядок наводить, если что".
Утрамбованные в автобусы битломаны пели «Back in USSR», «Don't let me down», «Revolution». Сопровождавшие задержанных милиционеры требовали заткнуться, называли пленников «зажравшимися интеллигентишками» и жалели, что не успели навалять им на смотровой.
На заднем плане - автобус с задержанными на митинге.
Сначала задержанных битломанов свозили в шестое отделение, находившееся в подвале главного здания МГУ, но скоро там не осталось места. Тогда автобусы двинулись в соседние участки, например, в отделение № 60 в районе метро Кропоткинская. Алёна Подберёзская, входя в участок, услышала, как «менты на всю катушку слушали передачу «Музыкальный глобус» о Джоне Ленноне. Тут мы просто расхохотались». Песни Джона в эфире радиостанции «Юность» подбодрили и ребят в других отделениях. Они подпевали, кое-где даже устроили танцы.
Саше Иосифову было не до песен. Он прятал под курткой свой американский флаг без звёзд и боялся, как бы такая улика не дала повод к обвинению в антисоветчине. Позже по Москве ходили слухи, что флаг спрятала под юбкой хиппарка по прозвищу Йока и засунула его за унитаз в общей уборной. Действительность была не столь эротичной. «Меня поместили в камеру, где уже сидели ребята, - вспоминает Иосифов. - Флаг мы запихнули в какую-то вентиляционную отдушину, а портрет Джона у меня конфисковали. Спросили: «Чем докажешь, что это ты писал?» Пришлось на следующий день вернуться в отделение с женой, которая подтвердила, что это моя работа. Портрет мне вернули».
Студент журфака Иван Лилеев переживал, что его друзей задержали, а он остался на свободе, и решил сам сдаться. Пришел в шестое отделение и спросил у дежурного, где тут ребята с митинга. «А вон там, в кабинете за углом». Открыв указанную дверь, Ваня увидел тех самых парней с внимательными взглядами, гонявших чаи после трудов праведных. Поняв, что дежурный перепутал его с оперотрядовцем, Лилеев ойкнул и аккуратно закрыл дверь. Ретироваться ему не удалось. Одним задержанным в отделении стало больше, и Лилееву пришлось писать объяснительную вместе с товарищами.
21 декабря на Ленинских горах милиция задержала более сотни человек. Всем им объявили, что виновны они в нарушении правил дорожного движения: в незаконном выходе на проезжую часть. Большинство продержали в милиции около трёх часов, заставляя писать объяснительные. Об их содержании битломаны договорились ещё в автобусах: они просто все гуляли по Ленинским горам, а к толпе присоединились, потому что услышали музыку в исполнении любимого певца Джона Леннона, о смерти которого неделю назад писали все газеты. Последние битломаны покинули милицию около восьми часов вечера.
К этому времени об их приключениях уже рассказывали западные радиостанции. «Когда мы поняли, что дело пахнет керосином, решил оттушеваться со смотровой площадки, - рассказывает Олег Чилап. - Убежав от мужика в штатском, мы купили портвейна, за какими-то гаражами его выпили, покурили и молча разошлись. Я пришел домой часов в пять, включил «Голос Америки» и услышал, что в Москве на Ленинских горах милиция разогнала мирную демонстрацию памяти Джона Леннона».
На следующий день об этом событии рассказала английская газета «Daily Telegraph»: «Русские фанаты Джона Леннона собрались вчера на Ленинских горах над Москвой и провели минуту молчания в его память… Более дюжины человек произнесли импровизированные речи, добрым словом поминая Леннона и проклиная его убийцу Марка Чэпмена. Один юноша сравнил Леннона с русским поэтом Пушкиным, которого убили на дуэли… Полиция не вмешивалась более часа, но затем потребовала от демонстрантов разойтись. Кто-то из молодых людей пытался протестовать. Позже свидетели заявляли, что кого-то заталкивали в полицейские фургоны».
В понедельник 22 декабря Аллу Бурдину, заведовавшую кафедрой в МВТУ, вызвали в спецотдел Бауманки. Солидный человек в штатском объявил, что её сын участвовал в антисоветской демонстрации. Алла Ивановна, успевшая накануне вечером переговорить с Олегом, возмутилась: «Вы что, у меня такой искренне-порывистый сын. Он не может участвовать ни в чем плохом. Джон Леннон - это же борец за мир, мечтавший об обществе без богатых, автор прогрессивных песен «Дайте миру шанс», «Власть народу» и многих других!» Суровый собеседник изумился: «Вы в своем уме?! Вы - член партии, завкафедрой, профессор, а несете антисоветчину!» Алла Ивановна продолжала настаивать, что на Ленинских горах просто собралась молодежь, которая любила погибшего прогрессивного музыканта и ничего антисоветского у них и в мыслях не было. Особисту не удалось сбить её с этой позиции. На том и расстались.
«Меня таскали на какие-то комсомольские собрания, но, слава богу, я отделался лёгким выговором, и из института меня не выгнали, - вспоминает Олег Чилап. - Думаю, если бы мама там не работала, могли бы и турнуть. Кто-то из ребят из нашего института, бывших на митинге, пострадал серьезнее. Ходили разговоры, что их выгнали не сразу, а завалили на экзаменах во время ближайшей сессии».
Побывавшие в милиции студенты журфака, считавшегося идеологическим факультетом, готовились к серьёзному разбирательству. Через несколько дней состоялось собрание всех пяти курсов, на котором песочили трёх залетевших студентов. На журфак пришёл человек из КГБ, который сидел на задней парте и внимательно слушал, делая пометки в блокноте. Сперва выступил декан Ясен Засурский. Он сказал, что некоторые студенты вместо подготовки к сессии шляются, где попало, и даже разговаривают с западными корреспондентами (Андрею Марчику успел задать несколько вопросов журналист «Daily Telegraph»).
Толкнули речи пара штатных комсомольских активистов, требовавших исключить отщепенцев из рядов ВЛКСМ и выгнать их из университета как недостойных высокого звания советского журналиста. Собрание молчало. Вновь взял слово декан. Он сказал что-то, вроде и осуждавшее троих «обвиняемых», но в то же время успокаивающе-примирительное. «Ясен Николаевич Засурский всегда отличался аккуратностью по отношению к своим студентам, и вообще, он очень хороший человек», - говорит Василий Голованов. - Он явно не хотел устраивать из этого собрания судилище и сделал всё, чтобы оно окончилось ничем». В результате студенты облегченно проголосовали за вынесение проштрафившейся троице общественного порицания. Андрей Марчик даже сохранил пост комсорга своей группы. Его лишь не пустили на стажировку за границу, о чём он мечтал. А декан позже подтрунивал над залётчиками: «Эх вы, даже от милиции убежать не могли».
Органы старательно искали организаторов митинга. Сличив сорванные объявления с хранившимися в КГБ образцами шрифтов всех пишущих машинок, вычислили, где были напечатаны некоторые приглашения на митинг. По словам Сергея Андрейцева, чекисты докопались до одного из его знакомых: «Он использовал пишущую машинку на работе у своей мамы. Его несколько раз в милицию таскали, и у матери его неприятности были». Про более суровые репрессии против участников и организаторов акции на Ленинских горах сведений нет.
С разгоном митинга на смотровой площадке его история не закончилась. 13 декабря 1981-го, как и год назад, на натоптанное место на Ленинских горах пришло немало людей. Борис Антонов вновь хотел заснять мероприятие: «Меня повязали еще на подходе. Остановили бойцы оперотряда МГУ, идейные такие ребята. Они сразу без вопросов догадались, куда может идти в этот день молодой человек с фотоаппаратом. Отвели в отделение милиции в подвале МГУ. Там я провёл меньше получаса. Потом меня отпустили, но того, что происходило на смотровой площадке, я так и не увидел».
Примерно тоже самое случилось с компанией десятиклассников во главе с Робертом Ленцем, будущим солистом группы «Браво»: «Мы совершенно не знали, что было на Ленинских горах год назад, и услышали о предстоящей встрече памяти Леннона от знакомых. Нас погрузили в милицейский автобус прямо от эскалатора. Работали профессионалы и вычислили нас с друзьями на «раз», хотя мы, кажется, ничем особенным от других людей не отличались. Ну, может быть значки какие-то на одежде были. За компанию с нами прихватили совершенно посторонних прохожих. Милиционеры вели себя вежливо, гораздо корректнее, чем сейчас. Руки за спину никому не заламывали. Автобус отвез нас в шестое отделение милиции в подвале МГУ. Я провел три часа среди народа, сидевшего вдоль стен на всем, на чем можно сидеть, и познакомился там с человеком, ставшим на долгие годы моим другом. Всех по одному вызвали в кабинет для выяснения личности, и потом отпускали домой».
Олегу Чилапу опять удалось не попасться: «Я был уже стреляный воробей и решил сперва посмотреть на то, что будет, издалека. Таких, как я, оказалось много, мы слонялись поблизости. Быстро стало понятно, что внимательных людей в серых пальто на смотровой площадке больше, чем волосатых фанатов Джона Леннона».
Второй митинг памяти Леннона так и не состоялся, но некоторые оргвыводы всё-таки последовали. Через несколько дней в школу к Роберту Ленцу пришли два человека в штатском. «Нас вызвали к директору, где уже сидели завуч и два комитетчика, один молчаливый, другой разговорчивый. Мы не скрывали, что ехали на митинг памяти Леннона, так как ничего плохого в этом не видели. А визитеры представляли всё в предосудительном свете и устроили нам разнос. После их ухода нам ещё досталось. Мы получили по шапке за то, что привлекли к школе ненужное внимание. Но это уже было по-домашнему».»