Человек, который приходит ночью
Сегодня я снова слышал его. Когда он появился, кажется, хлопнула кухонная дверь. Я слышал, как со спинки кресла спрыгнул кот. Стучали часы. Я лежал, отвернувшись к стене и вцепившись в одеяло, а он стоял около моей кровати и смотрел на меня, этот человек. Человек, который приходит ночью. Я слышал, как он дышит; слышал, как делает шаги своими ногами в тяжелых ботинках; слышал, как он что-то бубнит. Должно быть, он сумасшедший. Я никогда его не видел, потому что когда он черной тенью вырастал над моей кроватью, я старался заснуть. Он никогда не причинял мне вреда. Утром, когда звонил будильник, его уже не было. Он исчезал.
Он никогда не приходит днём. Днём я его не боюсь, появись он - и я бы дал ему отпор. Я, окруженный своей жизнью, находясь в самом пекле своего мира, создаваемого мной с таким трудом день за днем, год за годом - я непобедим. Днём мы все - непобедимы.
Платежка не сходилась. Я злился, проверял снова и снова. Кто-то что-то потерял, недовез, забыл. Недостача. Два мешка с бог знает чем, исчезли, бог знает куда. Были мешки - и нет. Я, лично, сам их в глаза не видел, мешки эти, но спросят-то с меня. Или, может, пересчитать, может, ошибка…
- Слышишь, что говорят? У Мишкиной сестры сын-то погиб.
- Как погиб? - я оторвался от цифр.
- Да так же, как все там. То ли под пулями, то ли от взрыва. Кто бы знал.
- М-м-м. Мишка-то как, родная сестра?
- Двоюродная.
- Ну, раз двоюродная…не будем о грустном, в общем. У меня тут недостача…
Мы хором вздохнули, я отвернулся. В моем мире не было войны. Нас сидело в этой конторе семнадцать человек, и в мире каждого из нас её не было. Только сын Мишкиной сестры там где-то сражался, в каком-то полку, да женщина в синей блузке с экрана каждый день говорила, что кто-то где-то умирал. Но это там, в той реальности, где, должно быть, живет женщина в синей блузке, где на экране бегут с автоматами люди, а среди них много сыновей Мишкиных сестер. Там. А у меня тут два мешка пропали.
По дороге домой я снова её увидел. Она стояла там, где и всегда, под жёлтым зонтом, в темно-коричневом плаще, с небольшой сумочкой в руках, из которой торчал уголок книги. Я смотрел на неё, пока ждал, когда сквозь дождь моргнет зеленый фонарь. Мне почему-то казалось, что на этом светофоре зеленый загорался быстрее, чем на других. Она стояла совсем недалеко, открой я окно и позови - она бы, скорее всего, услышала. Я помню, как впервые увидел её, она принесла моему коллеге документы. Пару раз встречал её в кафетерии, даже сидели как-то за одним столом с толпой каких-то людей. Чудной был обед, оказалось, она читает те же книги, что и я. И, самое главное, думает о них то же, что и я. Интересная была девушка, а я даже имени не знал. Да, впрочем, и зачем? Она совсем мне не нравилась, просто плащ у неё был интересный и зонт яркий. Она каждый день стояла на этой остановке, каждый день держала в руках этот зонтик. Каждый день зелёный глаз светофора загорался слишком быстро. Интересно, почему? Может, неисправен.
Вечером звонила мама. Приглашала зайти завтра в гости, сказала, пирог будет. Когда я от пирога-то отказывался? Напомнила, что на выходных выборы, велела непременно проголосовать, поддержать наше правительство. Как с матерью-то спорить, да и не переубедить её, пообещал. Они решили, что правительство честное, демократичное - значит честное и демократичное, что тут спорить. Я в это не верю, но каждый верит в то, во что ему угодно, пусть голосуют за кого хотят. Я туда не пойду, по мне так за кого ни голосуй - все одно. Налоги плачу, честным трудом зарабатываю, подъезд раз в три месяца мою - и хватит с меня. Главное, чтобы мама не узнала, а то не видать мне пирога.
Устал я сегодня. Хотел коробку разобрать, с бабочками и жуками засушенными, на булавках. Ещё пакетик с камешками. На антресолях недавно нашел, завалялась с тех времен, когда я на даче по три часа с сачком по лесу бродил, да ещё по три часа затем изучал все, что поймаю. Разберу потом, приведу в порядок, на видное место устрою. Пусть хоть на стене висит моя мечта о карьере гениального биолога.
Завтра поздно приду, друзья в бар звали. Я, видно, старею, не хочется мне в бар, да и видеть их не хочется. Хорошие люди, но много они уж говорят о себе. Жены, дети, работы, машины, да бог знает что ещё, и все их слушай. А как у меня колесо-то ночью за городом спустило, да без запаски, так до утра и просидел, пока автобусы ходить не начали.
Впрочем, что я жалуюсь, у многих и этого-то нет. Интересная это мысль, действующая как опиум, я знаю. Но опиум есть опиум.
Так проходят мои дни, дни в мире, простроенном мной, так же, как строит свой мир каждый. И я люблю его, все это - мне по душе. Все мое и ничего лишнего.
Кроме него. Ночь поглощала все вокруг, темнота заползала с улицы в мой дом, в мою постель, в мой мозг. И в дни, когда я не слишком устал, когда я долго ворочался и не мог уснуть, он приходил. Как он попадал сюда? Я своими руками запирал дверь, закрывал и даже завешивал окна. Где тот ход, что приводит его сюда? Что ещё мне нужно закрыть?
Я слышал, как он подходил к моей постели и вакуум сжимался в моей голове, кровь начинала пульсировать в висках, от ужаса закладывало уши и я почти не мог слышать, что он бубнил. Я всегда лежал спиной к нему, я знал, что он уйдет. Он стоял надо мной черной тенью, огромной черной тенью, которая заслоняла от меня лунный свет, проникала сквозь стены отгораживающие меня от мира, через любые стены. Он смотрел на меня, я знаю. Он все время впивался своими глазищами в мой затылок, садился в кресло в другом углу комнаты, отдергивал штору и смотрел на темное небо. И он все бубнил, бубнил, хотел ли он, чтобы я его слышал? Это был такой беспорядочный монолог, я не хотел, не хотел этого слышать, я хотел, чтобы он убрался. Он приходит в особенно черные ночи, безлунные и беззвездные, наступающие после безрадостных дней. Впрочем, все ночи после безрадостных дней самые черные. Он приходит, когда внутри меня ночи больше, чем снаружи. Я слышу его дыханье над своим ухом, он наклоняется надо мной и шепчет, шепчет. И я стараюсь спать, сон единственный способ ничего не слышать и ничего не знать. Спать, заткнув уши и закрыв глаза.
Так проходили мои ночи. Много моих ночей, где бы они ни были, и с кем бы я их не проводил, он приходил. Из ночей складывались месяцы и годы, которые я проживал. Днём в моем мире я правил - менял работы, квартиры, города, людей, котов, принципы. Я делал правильные и неправильные вещи. Так проходит человеческая жизнь. Я, как и все, совершал так много ошибок и их последствия мучили меня. О, если бы я всегда знал правду. Если бы я знал, как мне следует поступать. Но никто не знает, как поступать, верно? Никто и никогда этого не знает.
Я чувствовал, что он здесь. Он пришел снова и ходил вдоль моей кровати, сквозь монотонный шёпот я слышал, как ступают его ноги в неизменно тяжелых ботинках. Он не сводил с меня взгляда, я знал это, прижимаясь лбом к холодной стене. Это сводило меня с ума, каждый раз это снова и снова сводило меня с ума. И вдруг он замолчал. Он по-прежнему был здесь, но, клянусь, впервые за столько лет этот хриплый шёпот оборвался. На меня обрушилась тишина таких размеров, что в ней утонул бы весь земной шар. Пожирающая, как червь, мозг тишина. Я лежал посреди этой тишины так долго, что стена нагрелась от моего лба, я дышал отрывисто и с опаской, не оборачиваясь, боясь даже шевельнуться.
- Почему ты замолчал? - спросил я. Да, да, я спросил Его. Как я пересилил свой страх? Никак. Просто эта тишина напугала меня больше.
- Потому что говорить больше незачем.
Он говорил так же тихо и непонятно, как и всегда, но, оказывается, я мог разобрать. Это было сложно, но я мог.
- Продолжай то, что ты делал всегда.
И он продолжил. Он стоял надо мной как обычно и бубнил, и я начал слышать и понимать. Я знаю, о чем он говорит! Он говорит о женщине с желтым зонтом. О, как давно это было! Его бормотание описывало чувство, которое я знал, о котором я догадывался и которое я не выпустил. Оно давно сгинуло, как и какая-то-где-то-там-не-здесь война. Он говорит о войне. Об этой войне и об этой женщине, и о многих других женщинах и войнах. О многом другом. Обо всем, в чем я когда-то не признался ни себе, ни другим и что не захотел заметить, что не попытался изменить, хотя должен был. Обо всем, что осталось за бортом моего мира. Почему оно там осталось? Он говорит о людях, которых я любил. И о людях, которые любили меня. О тех, кого я обидел и тех, кого незаслуженно простил. О честности, о том, когда я лгал, а когда позволял другим лгать себе, или не себе. Он говорит об ответственности. Знает о решениях, которые мне приходилось принять. Он знает, чего я боялся, принимая их. Мои мечты и желания. Страхи. Он знает все. Любую мысль и любой поступок. Он помнит все вздохи, ему известно каждое чувство. И он знает о правде. О любой правде, этот человек знает ответы на все вопросы, которые когда-либо меня терзали. Он говорит о том, что важно, а что нет. Ему известна истина. Та, которая спустя много лет становилась известна мне, та, о которой говорят: «о, если бы я тогда только знал об этом». Он знал её всегда, с самого начала. Он всегда знал, как правильно поступить, кого я на самом деле любил, чего хотел и какими убеждениями владел, кто являлся мне настоящим другом. И он, этот человек, всю мою жизнь приходил ко мне. Убей я свой страх раньше, и какую бы жизнь я мог прожить! Почему я не слушал его?
Я сбросил одеяло, обернулся и увидел лицо. Странное это было лицо, выступавшее из ночной тьмы. И, конечно, оно было хорошо мне знакомо. Ведь нам должно быть знакомо свое лицо. Я смотрел словно в зеркало, но странное это было зеркало - я видел не того я, что стоял сейчас здесь, а того я, который прожил мою жизнь день за днем. Это был и мальчик, и юноша, и мужчина. Это был такой разный я, и тот, что подрался в десятом классе, в тот самый день, с разбитой губой, и тот, что первый раз лег в постель с девушкой, которая была второй любовью всей его жизни, и тот, что забил в стену гвоздь и повесил на него коллекцию бабочек. Это был я в каждый момент моей жизни, это был целиком Я. И в то же время, это был незнакомый я. Тот, что стал биологом. Тот, что лег в постель с первой любовью всей своей жизни, тот, что ушёл в тот день от драки. Это был тот, кто принимал другие решения. Тот, кто пустил в свой мир то, что не пустил я. Тот, кто принял правильное решение там, где я ошибся, и ошибся там, где я оказался прав. Он не был один, их было великое множество. Это было бесконечное Я.
Я долго молча смотрел на Него. И Он смотрел на меня. Он ни за что меня не осуждал и ни в чем не поддерживал.
- Ну конечно, глубоко, глубже самого понимания мы всегда знаем истину. Ту истину, которая верна в мире, построенном нами, которая является истиной только для нас. Ну, конечно… - неразборчиво бормотал я. Я был ошеломлен и растерян. Как я не знал этого раньше?! Как я мог не обернуться и не взглянуть на этого человека, который приходил только ночью? Почему я боялся его?
Затем пришел восторг. Я вдруг осознал, что получил в свое распоряжение. Ведь это - ответы на все вопросы, это - абсолютное знание всего, что когда-либо может возникнуть в моей беспокойной голове. Это - выход из любой ситуации и вход в неё. Истина с плохой дикцией. Истина всегда неразборчива, неудивительно, что он не приходил днем - днем я слишком оглушен, слишком занят созданием своего мира, чтобы вслушиваться. Но теперь! Теперь-то я знаю. Стоит лишь разобрать его невнятные слова, стоит лишь поверить ему, и я смогу все. Смогу не гадать, что правильно, а выбирать это.
Я прожил так долго и только сейчас позволил себе обрести такое сокровище. Меня переполняло странное чувство. Будто океан знания разлился внутри. Ликование, восторг, торжество над всем, что может беспокоить человека. И мне жаль только об одном. Мне жаль, что теперь я так стар и мне уже пришло время умирать.
Он никогда не приходит днём. Днём я его не боюсь, появись он - и я бы дал ему отпор. Я, окруженный своей жизнью, находясь в самом пекле своего мира, создаваемого мной с таким трудом день за днем, год за годом - я непобедим. Днём мы все - непобедимы.
Платежка не сходилась. Я злился, проверял снова и снова. Кто-то что-то потерял, недовез, забыл. Недостача. Два мешка с бог знает чем, исчезли, бог знает куда. Были мешки - и нет. Я, лично, сам их в глаза не видел, мешки эти, но спросят-то с меня. Или, может, пересчитать, может, ошибка…
- Слышишь, что говорят? У Мишкиной сестры сын-то погиб.
- Как погиб? - я оторвался от цифр.
- Да так же, как все там. То ли под пулями, то ли от взрыва. Кто бы знал.
- М-м-м. Мишка-то как, родная сестра?
- Двоюродная.
- Ну, раз двоюродная…не будем о грустном, в общем. У меня тут недостача…
Мы хором вздохнули, я отвернулся. В моем мире не было войны. Нас сидело в этой конторе семнадцать человек, и в мире каждого из нас её не было. Только сын Мишкиной сестры там где-то сражался, в каком-то полку, да женщина в синей блузке с экрана каждый день говорила, что кто-то где-то умирал. Но это там, в той реальности, где, должно быть, живет женщина в синей блузке, где на экране бегут с автоматами люди, а среди них много сыновей Мишкиных сестер. Там. А у меня тут два мешка пропали.
По дороге домой я снова её увидел. Она стояла там, где и всегда, под жёлтым зонтом, в темно-коричневом плаще, с небольшой сумочкой в руках, из которой торчал уголок книги. Я смотрел на неё, пока ждал, когда сквозь дождь моргнет зеленый фонарь. Мне почему-то казалось, что на этом светофоре зеленый загорался быстрее, чем на других. Она стояла совсем недалеко, открой я окно и позови - она бы, скорее всего, услышала. Я помню, как впервые увидел её, она принесла моему коллеге документы. Пару раз встречал её в кафетерии, даже сидели как-то за одним столом с толпой каких-то людей. Чудной был обед, оказалось, она читает те же книги, что и я. И, самое главное, думает о них то же, что и я. Интересная была девушка, а я даже имени не знал. Да, впрочем, и зачем? Она совсем мне не нравилась, просто плащ у неё был интересный и зонт яркий. Она каждый день стояла на этой остановке, каждый день держала в руках этот зонтик. Каждый день зелёный глаз светофора загорался слишком быстро. Интересно, почему? Может, неисправен.
Вечером звонила мама. Приглашала зайти завтра в гости, сказала, пирог будет. Когда я от пирога-то отказывался? Напомнила, что на выходных выборы, велела непременно проголосовать, поддержать наше правительство. Как с матерью-то спорить, да и не переубедить её, пообещал. Они решили, что правительство честное, демократичное - значит честное и демократичное, что тут спорить. Я в это не верю, но каждый верит в то, во что ему угодно, пусть голосуют за кого хотят. Я туда не пойду, по мне так за кого ни голосуй - все одно. Налоги плачу, честным трудом зарабатываю, подъезд раз в три месяца мою - и хватит с меня. Главное, чтобы мама не узнала, а то не видать мне пирога.
Устал я сегодня. Хотел коробку разобрать, с бабочками и жуками засушенными, на булавках. Ещё пакетик с камешками. На антресолях недавно нашел, завалялась с тех времен, когда я на даче по три часа с сачком по лесу бродил, да ещё по три часа затем изучал все, что поймаю. Разберу потом, приведу в порядок, на видное место устрою. Пусть хоть на стене висит моя мечта о карьере гениального биолога.
Завтра поздно приду, друзья в бар звали. Я, видно, старею, не хочется мне в бар, да и видеть их не хочется. Хорошие люди, но много они уж говорят о себе. Жены, дети, работы, машины, да бог знает что ещё, и все их слушай. А как у меня колесо-то ночью за городом спустило, да без запаски, так до утра и просидел, пока автобусы ходить не начали.
Впрочем, что я жалуюсь, у многих и этого-то нет. Интересная это мысль, действующая как опиум, я знаю. Но опиум есть опиум.
Так проходят мои дни, дни в мире, простроенном мной, так же, как строит свой мир каждый. И я люблю его, все это - мне по душе. Все мое и ничего лишнего.
Кроме него. Ночь поглощала все вокруг, темнота заползала с улицы в мой дом, в мою постель, в мой мозг. И в дни, когда я не слишком устал, когда я долго ворочался и не мог уснуть, он приходил. Как он попадал сюда? Я своими руками запирал дверь, закрывал и даже завешивал окна. Где тот ход, что приводит его сюда? Что ещё мне нужно закрыть?
Я слышал, как он подходил к моей постели и вакуум сжимался в моей голове, кровь начинала пульсировать в висках, от ужаса закладывало уши и я почти не мог слышать, что он бубнил. Я всегда лежал спиной к нему, я знал, что он уйдет. Он стоял надо мной черной тенью, огромной черной тенью, которая заслоняла от меня лунный свет, проникала сквозь стены отгораживающие меня от мира, через любые стены. Он смотрел на меня, я знаю. Он все время впивался своими глазищами в мой затылок, садился в кресло в другом углу комнаты, отдергивал штору и смотрел на темное небо. И он все бубнил, бубнил, хотел ли он, чтобы я его слышал? Это был такой беспорядочный монолог, я не хотел, не хотел этого слышать, я хотел, чтобы он убрался. Он приходит в особенно черные ночи, безлунные и беззвездные, наступающие после безрадостных дней. Впрочем, все ночи после безрадостных дней самые черные. Он приходит, когда внутри меня ночи больше, чем снаружи. Я слышу его дыханье над своим ухом, он наклоняется надо мной и шепчет, шепчет. И я стараюсь спать, сон единственный способ ничего не слышать и ничего не знать. Спать, заткнув уши и закрыв глаза.
Так проходили мои ночи. Много моих ночей, где бы они ни были, и с кем бы я их не проводил, он приходил. Из ночей складывались месяцы и годы, которые я проживал. Днём в моем мире я правил - менял работы, квартиры, города, людей, котов, принципы. Я делал правильные и неправильные вещи. Так проходит человеческая жизнь. Я, как и все, совершал так много ошибок и их последствия мучили меня. О, если бы я всегда знал правду. Если бы я знал, как мне следует поступать. Но никто не знает, как поступать, верно? Никто и никогда этого не знает.
Я чувствовал, что он здесь. Он пришел снова и ходил вдоль моей кровати, сквозь монотонный шёпот я слышал, как ступают его ноги в неизменно тяжелых ботинках. Он не сводил с меня взгляда, я знал это, прижимаясь лбом к холодной стене. Это сводило меня с ума, каждый раз это снова и снова сводило меня с ума. И вдруг он замолчал. Он по-прежнему был здесь, но, клянусь, впервые за столько лет этот хриплый шёпот оборвался. На меня обрушилась тишина таких размеров, что в ней утонул бы весь земной шар. Пожирающая, как червь, мозг тишина. Я лежал посреди этой тишины так долго, что стена нагрелась от моего лба, я дышал отрывисто и с опаской, не оборачиваясь, боясь даже шевельнуться.
- Почему ты замолчал? - спросил я. Да, да, я спросил Его. Как я пересилил свой страх? Никак. Просто эта тишина напугала меня больше.
- Потому что говорить больше незачем.
Он говорил так же тихо и непонятно, как и всегда, но, оказывается, я мог разобрать. Это было сложно, но я мог.
- Продолжай то, что ты делал всегда.
И он продолжил. Он стоял надо мной как обычно и бубнил, и я начал слышать и понимать. Я знаю, о чем он говорит! Он говорит о женщине с желтым зонтом. О, как давно это было! Его бормотание описывало чувство, которое я знал, о котором я догадывался и которое я не выпустил. Оно давно сгинуло, как и какая-то-где-то-там-не-здесь война. Он говорит о войне. Об этой войне и об этой женщине, и о многих других женщинах и войнах. О многом другом. Обо всем, в чем я когда-то не признался ни себе, ни другим и что не захотел заметить, что не попытался изменить, хотя должен был. Обо всем, что осталось за бортом моего мира. Почему оно там осталось? Он говорит о людях, которых я любил. И о людях, которые любили меня. О тех, кого я обидел и тех, кого незаслуженно простил. О честности, о том, когда я лгал, а когда позволял другим лгать себе, или не себе. Он говорит об ответственности. Знает о решениях, которые мне приходилось принять. Он знает, чего я боялся, принимая их. Мои мечты и желания. Страхи. Он знает все. Любую мысль и любой поступок. Он помнит все вздохи, ему известно каждое чувство. И он знает о правде. О любой правде, этот человек знает ответы на все вопросы, которые когда-либо меня терзали. Он говорит о том, что важно, а что нет. Ему известна истина. Та, которая спустя много лет становилась известна мне, та, о которой говорят: «о, если бы я тогда только знал об этом». Он знал её всегда, с самого начала. Он всегда знал, как правильно поступить, кого я на самом деле любил, чего хотел и какими убеждениями владел, кто являлся мне настоящим другом. И он, этот человек, всю мою жизнь приходил ко мне. Убей я свой страх раньше, и какую бы жизнь я мог прожить! Почему я не слушал его?
Я сбросил одеяло, обернулся и увидел лицо. Странное это было лицо, выступавшее из ночной тьмы. И, конечно, оно было хорошо мне знакомо. Ведь нам должно быть знакомо свое лицо. Я смотрел словно в зеркало, но странное это было зеркало - я видел не того я, что стоял сейчас здесь, а того я, который прожил мою жизнь день за днем. Это был и мальчик, и юноша, и мужчина. Это был такой разный я, и тот, что подрался в десятом классе, в тот самый день, с разбитой губой, и тот, что первый раз лег в постель с девушкой, которая была второй любовью всей его жизни, и тот, что забил в стену гвоздь и повесил на него коллекцию бабочек. Это был я в каждый момент моей жизни, это был целиком Я. И в то же время, это был незнакомый я. Тот, что стал биологом. Тот, что лег в постель с первой любовью всей своей жизни, тот, что ушёл в тот день от драки. Это был тот, кто принимал другие решения. Тот, кто пустил в свой мир то, что не пустил я. Тот, кто принял правильное решение там, где я ошибся, и ошибся там, где я оказался прав. Он не был один, их было великое множество. Это было бесконечное Я.
Я долго молча смотрел на Него. И Он смотрел на меня. Он ни за что меня не осуждал и ни в чем не поддерживал.
- Ну конечно, глубоко, глубже самого понимания мы всегда знаем истину. Ту истину, которая верна в мире, построенном нами, которая является истиной только для нас. Ну, конечно… - неразборчиво бормотал я. Я был ошеломлен и растерян. Как я не знал этого раньше?! Как я мог не обернуться и не взглянуть на этого человека, который приходил только ночью? Почему я боялся его?
Затем пришел восторг. Я вдруг осознал, что получил в свое распоряжение. Ведь это - ответы на все вопросы, это - абсолютное знание всего, что когда-либо может возникнуть в моей беспокойной голове. Это - выход из любой ситуации и вход в неё. Истина с плохой дикцией. Истина всегда неразборчива, неудивительно, что он не приходил днем - днем я слишком оглушен, слишком занят созданием своего мира, чтобы вслушиваться. Но теперь! Теперь-то я знаю. Стоит лишь разобрать его невнятные слова, стоит лишь поверить ему, и я смогу все. Смогу не гадать, что правильно, а выбирать это.
Я прожил так долго и только сейчас позволил себе обрести такое сокровище. Меня переполняло странное чувство. Будто океан знания разлился внутри. Ликование, восторг, торжество над всем, что может беспокоить человека. И мне жаль только об одном. Мне жаль, что теперь я так стар и мне уже пришло время умирать.