внутренний слух
- Антоний, я слышу музыку!
- Ты мне уже говорила! - сказал я с досадой.
- Нет, это совсем не то… Раньше я ее читала… А теперь я ее слышу внутри себя. Как она звучит по настоящему… Словно оркестр играет.
- А может, ты слышишь что нибудь другое? - сдержанно спросил я.
- Нет, именно то, что переписываю. Словно у меня в голове маленький транзистор.
"Барьер" Павла Вежинова
Дней десять она жила как во сне. Возвращалась, как всегда, с работы прямо домой и тотчас же хватала первые попавшиеся под руку ноты. У меня была большая библиотека - все великие композиторы, которых я люблю и ценю. Она устраивалась поудобней на диване, на котором спала, поджав под себя ноги, и ее девичьи колени сияли над зеленым одеялом, как две маленькие вечерние луны. Лицо ее непрерывно менялось, точно она дирижировала тем произведением, которое читала по нотам. Наблюдать за ней было забавно, но я не смеялся, зная, насколько это серьезно. По ее лицу я мог безошибочно угадать, какую из частей концерта, какой пассаж она слышит. Для меня уже не было сомнения, что она слышит все, что читает по нотам. И так как я знал большинство этих произведений, а некоторыми когда то дирижировал, то я иногда следил за ней по часам. Нет, ошибки быть не могло, каждое произведение звучало ровно столько, сколько ему положено было звучать.
Я не сказал бы, что этот странный дар Доротеи меня как то особенно удивил или поразил - от нее можно было всего ожидать. Скорее, меня охватило какое то беспокойство. Я помнил предупреждение доктора Юруковой. Любое увлечение, любое перевозбуждение грозили поколебать ее душевное равновесие. Но не в этом было дело. Есть, очевидно, свойство, глубоко заложенное в человеческой природе. Подобно всякому нормальному человеку, я инстинктивно воспринимал как ненормальное все то, на что сам не был способен, или то, что другие делали не так, как я. Теперь я прекрасно понимаю: это свойство - лишь проявление невежественности и посредственности. Но что поделаешь, так уж устроен человек. Так устроена и курица, которая испуганно квохчет, с берега предостерегая высиженных ею желтых утят, уносимых счастливым течением реки.
И я не просто обеспокоился, а испугался. Я готов был вырвать у нее из рук эти проклятые ноты и швырнуть их в окно. Но все же я не делал этого - нельзя растоптать то, что выше тебя. Я или враждебно молчал, тайно терзаясь, или старался отвлечь ее разговорами на всякие другие темы, иногда довольно удачно. Но как только она оставалась одна - тут же снова утыкалась в ноты.
- Что тебе больше всего понравилось, - спросил я у нее однажды, - из того, с чем ты до сих пор познакомилась?
- «Лебединое озеро», - не задумываясь, ответила она.
Я не удивился, даже обрадовался. Это был хороший повод.
- Чудесно! - сказал я. - Хочешь, пойдем с тобой в театр? По моему, на этой неделе есть спектакль.
- Как спектакль?
- Очень просто, ведь «Лебединое озеро» - балет. Увидишь - поймешь.
- Хорошо, - согласилась она.
Но в ее голосе мне послышалась какая то неуверенность, даже сожаление. Я прекрасно понимал, что, в сущности, ее пугало. На это я и рассчитывал. Купил два дорогих билета в ложу и потащил ее на представление, предвкушая свою победу. Она облокотилась на барьер, не глядя в зал. По правде говоря, и в зале никому до нее не было дела. Она была очень взволнованна, я чувствовал, что она вся погружена в себя, словно старается что то припомнить.
- На, почитай программу! - сказал я.
- Потом, - отмахнулась она.
Пожалуй, она впервые отказалась выполнить мою просьбу - до сих пор она безропотно повиновалась мне. Когда прозвучали первые звуки, я заметил, как напряглось ее лицо, как вся она притихла и вжалась в кресло. Но постепенно лицо ее смягчилось, чуть заметная улыбка заиграла на нем. Мой эксперимент явно не удался. В антракте, ведя ее в буфет, я спросил с притворной небрежностью:
- Ну что, есть разница?
- Нет, - ответила она. - Почти никакой…
- А что лучше?
- Конечно, в театре. Но все таки это не одно и то же. То, что я одна слушаю, словно происходит во мне. Как будто я сама играю.
Помню, как в студенческие годы меня это поразило - слышать музыку, глядя на ноты.
А вчера Геннадий Рождественский сказал (сначала с экрана, а потом и на встрече), что всю музыку слышит внутренним слухом. Что работает над партитурой за столом - с карандашом в руках, а проигрывание музыки на фортепиано ему только мешает и сбивает с толку.
Его спросили, совпадало ли то, что он слышит, с тем, что играет оркестр под его руководством. Ответ - НИКОГДА. Единичный случай - совпадение на 95%. Оркестр - это живые люди, у каждого за день происходят какие-либо события, каждый варится в своем котле чувств, что не может не отразиться на работе.
4 мая Геннадию Николаевичу исполнилось 80 лет, и в библиотеке Эйзенштейна в честь его юбилея был показан документальный фильм режиссёра Бруно Монсенжона «Геннадий Рождественский: дирижёр или чародей?» (2003 г.).
У Рождественского отменное чувство юмора, А как он ловко отбривал некорректные вопросы!
- Ты мне уже говорила! - сказал я с досадой.
- Нет, это совсем не то… Раньше я ее читала… А теперь я ее слышу внутри себя. Как она звучит по настоящему… Словно оркестр играет.
- А может, ты слышишь что нибудь другое? - сдержанно спросил я.
- Нет, именно то, что переписываю. Словно у меня в голове маленький транзистор.
"Барьер" Павла Вежинова
Дней десять она жила как во сне. Возвращалась, как всегда, с работы прямо домой и тотчас же хватала первые попавшиеся под руку ноты. У меня была большая библиотека - все великие композиторы, которых я люблю и ценю. Она устраивалась поудобней на диване, на котором спала, поджав под себя ноги, и ее девичьи колени сияли над зеленым одеялом, как две маленькие вечерние луны. Лицо ее непрерывно менялось, точно она дирижировала тем произведением, которое читала по нотам. Наблюдать за ней было забавно, но я не смеялся, зная, насколько это серьезно. По ее лицу я мог безошибочно угадать, какую из частей концерта, какой пассаж она слышит. Для меня уже не было сомнения, что она слышит все, что читает по нотам. И так как я знал большинство этих произведений, а некоторыми когда то дирижировал, то я иногда следил за ней по часам. Нет, ошибки быть не могло, каждое произведение звучало ровно столько, сколько ему положено было звучать.
Я не сказал бы, что этот странный дар Доротеи меня как то особенно удивил или поразил - от нее можно было всего ожидать. Скорее, меня охватило какое то беспокойство. Я помнил предупреждение доктора Юруковой. Любое увлечение, любое перевозбуждение грозили поколебать ее душевное равновесие. Но не в этом было дело. Есть, очевидно, свойство, глубоко заложенное в человеческой природе. Подобно всякому нормальному человеку, я инстинктивно воспринимал как ненормальное все то, на что сам не был способен, или то, что другие делали не так, как я. Теперь я прекрасно понимаю: это свойство - лишь проявление невежественности и посредственности. Но что поделаешь, так уж устроен человек. Так устроена и курица, которая испуганно квохчет, с берега предостерегая высиженных ею желтых утят, уносимых счастливым течением реки.
И я не просто обеспокоился, а испугался. Я готов был вырвать у нее из рук эти проклятые ноты и швырнуть их в окно. Но все же я не делал этого - нельзя растоптать то, что выше тебя. Я или враждебно молчал, тайно терзаясь, или старался отвлечь ее разговорами на всякие другие темы, иногда довольно удачно. Но как только она оставалась одна - тут же снова утыкалась в ноты.
- Что тебе больше всего понравилось, - спросил я у нее однажды, - из того, с чем ты до сих пор познакомилась?
- «Лебединое озеро», - не задумываясь, ответила она.
Я не удивился, даже обрадовался. Это был хороший повод.
- Чудесно! - сказал я. - Хочешь, пойдем с тобой в театр? По моему, на этой неделе есть спектакль.
- Как спектакль?
- Очень просто, ведь «Лебединое озеро» - балет. Увидишь - поймешь.
- Хорошо, - согласилась она.
Но в ее голосе мне послышалась какая то неуверенность, даже сожаление. Я прекрасно понимал, что, в сущности, ее пугало. На это я и рассчитывал. Купил два дорогих билета в ложу и потащил ее на представление, предвкушая свою победу. Она облокотилась на барьер, не глядя в зал. По правде говоря, и в зале никому до нее не было дела. Она была очень взволнованна, я чувствовал, что она вся погружена в себя, словно старается что то припомнить.
- На, почитай программу! - сказал я.
- Потом, - отмахнулась она.
Пожалуй, она впервые отказалась выполнить мою просьбу - до сих пор она безропотно повиновалась мне. Когда прозвучали первые звуки, я заметил, как напряглось ее лицо, как вся она притихла и вжалась в кресло. Но постепенно лицо ее смягчилось, чуть заметная улыбка заиграла на нем. Мой эксперимент явно не удался. В антракте, ведя ее в буфет, я спросил с притворной небрежностью:
- Ну что, есть разница?
- Нет, - ответила она. - Почти никакой…
- А что лучше?
- Конечно, в театре. Но все таки это не одно и то же. То, что я одна слушаю, словно происходит во мне. Как будто я сама играю.
Помню, как в студенческие годы меня это поразило - слышать музыку, глядя на ноты.
А вчера Геннадий Рождественский сказал (сначала с экрана, а потом и на встрече), что всю музыку слышит внутренним слухом. Что работает над партитурой за столом - с карандашом в руках, а проигрывание музыки на фортепиано ему только мешает и сбивает с толку.
Его спросили, совпадало ли то, что он слышит, с тем, что играет оркестр под его руководством. Ответ - НИКОГДА. Единичный случай - совпадение на 95%. Оркестр - это живые люди, у каждого за день происходят какие-либо события, каждый варится в своем котле чувств, что не может не отразиться на работе.
4 мая Геннадию Николаевичу исполнилось 80 лет, и в библиотеке Эйзенштейна в честь его юбилея был показан документальный фильм режиссёра Бруно Монсенжона «Геннадий Рождественский: дирижёр или чародей?» (2003 г.).
У Рождественского отменное чувство юмора, А как он ловко отбривал некорректные вопросы!