Монолог безумного творца
"Ночные бдения" Бонавентуры (по одной версии, это псевдоним Ф.В. Шеллинга).
Девятое бдение
Монолог безумного творца
«У меня в руке диковинная вещица, и пока я секунда за секундой - они там называют секунды столетиями - рассматриваю её в увеличительное стекло, сумятица на шарике усугубляется, и я не знаю, смеяться мне над этим или гневаться, - если то и другое вообще мне приличествует. Пылинка в солнечном луче, копошащаяся там, величает себя человеком; сотворив её, я ради курьёза сказал, что она хороша весьма, - сознаюсь, опрометчиво сказано, но что поделаешь, я был в хорошем настроении, а всякая новинка радует здесь наверху, в этой длинной вечности, где времяпрепровождение немыслимо».
«Кое-какими моими творениями я, правда, и теперь доволен; меня забавляет пёстрый мир цветов, и дети, которые среди них играют, и летучие цветы - бабочки, и насекомые, покинувшие в легкомысленной юности своих матерей и возвращающиеся пить материнское молоко, дремать и умирать на материнской груди*. Но та мельчайшая пылинка, наделённая мною дыханием жизни и названная человеком, вновь и вновь досаждает мне своей божественной искоркой, которую придал я ей сгоряча, так что она свихнулась. Мне следовало сразу представить себе, что такая малость божественного не принесёт ей ничего, кроме вреда, ибо жалкая тварь не будет более знать, куда податься, и чаяние Бога, ей присущее, лишь заставит её запутываться всё безнадежнее, без всякой возможности найти когда-нибудь верный путь. В секунду, названную золотым веком, она вырезала фигурки, милые на вид, строила домики, развалинами которых любовалась в другую секунду, усматривая в них жилище богов. Потом она боготворила солнце, светильник, зажжённый мною для неё и относящийся к моей настольной лампе, как искорка к пламени. Наконец - и это было наихудшее, - пылинка возомнила божеством самоё себя и нагромоздила целые системы самолюбования. К чёрту! Лучше бы я не вырезывал эту куклу! Что мне теперь с ней делать? Пусть она, приплясывая, вытворяет свои штуки здесь, наверху, в вечности? Это не удаётся мне самому, а если она уже там внизу скучает более чем чрезмерно и в кратчайшую секунду своего существования зачастую напрасно старается скоротать время, как же будет она скучать здесь, в моей вечности, которая ужасает порою меня самого! Совсем уничтожить её тоже было бы жалко, ибо сей прах подчас в таком упоении грезит о бессмертии, полагая, что сами эти грёзы подтверждают её бессмертие. Как же мне поступить? Поистине мой рассудок сдаёт. Допустим, я предоставляю этой твари умирать и снова умирать, всякий раз вытравляя искорку самосознания, чтобы этому существу воскресать и колобродить вновь и вновь? В конце концов, это мне тоже наскучит, ибо не может не утомить фарс, повторяющийся без конца. Лучше всего мне повременить с решением в ожидании более разумной мысли, пока не заблагорассудится мне назначить дату Страшного суда».
Творец мира, говоривший с детским мячиком в руке, начал играть им и после паузы продолжал:
«Теперь физиков удивляют переменчивые температуры, и, исходя из этого явления, пытаются строить новые системы. Да, подобными колебаниями могут обусловливаться землетрясения и другие феномены, для теологов открыто широкое пол деятельности. О, пылинка в солнечном луче наделена поразительным разумом; и в произвол и в путаницу она вносит нечто систематическое; она даже восхваляет и славит своего творца, находя в изумлении, что творец по смышлёности не уступает ей самой. Затем она мечется как угорелая, и муравьиный народ устраивает грандиозное сборище, как будто и впрямь что-то обсуждается. Если я приложу мою слуховую трубку, то действительно кое-что услышу; с амвонов и с кафедр жужжат нешуточные речи о мудром устройстве в природе, в то время когда я играю в мяч и дюжина-другая стран и городов гибнет, а некоторые муравьи бывают раздавлены, потому что иначе они слишком размножились бы с тех пор, как изобретена прививка от оспы. О, в последнюю секунду они так поумнели, что стоит мне чихнуть здесь наверху, это явление подвергается серьёзному исследованию. К чёрту! Не досадно ли быть богом, когда тебя разбирает по косточкам подобный народец! Впору сокрушить весь этот шар!»
__________________________________________________________________________
* Один естествоиспытатель выдвинул гипотезу, согласно которой первые насекомые были всего лишь тычинками растений, отделившимися случайно.
Девятое бдение
Монолог безумного творца
«У меня в руке диковинная вещица, и пока я секунда за секундой - они там называют секунды столетиями - рассматриваю её в увеличительное стекло, сумятица на шарике усугубляется, и я не знаю, смеяться мне над этим или гневаться, - если то и другое вообще мне приличествует. Пылинка в солнечном луче, копошащаяся там, величает себя человеком; сотворив её, я ради курьёза сказал, что она хороша весьма, - сознаюсь, опрометчиво сказано, но что поделаешь, я был в хорошем настроении, а всякая новинка радует здесь наверху, в этой длинной вечности, где времяпрепровождение немыслимо».
«Кое-какими моими творениями я, правда, и теперь доволен; меня забавляет пёстрый мир цветов, и дети, которые среди них играют, и летучие цветы - бабочки, и насекомые, покинувшие в легкомысленной юности своих матерей и возвращающиеся пить материнское молоко, дремать и умирать на материнской груди*. Но та мельчайшая пылинка, наделённая мною дыханием жизни и названная человеком, вновь и вновь досаждает мне своей божественной искоркой, которую придал я ей сгоряча, так что она свихнулась. Мне следовало сразу представить себе, что такая малость божественного не принесёт ей ничего, кроме вреда, ибо жалкая тварь не будет более знать, куда податься, и чаяние Бога, ей присущее, лишь заставит её запутываться всё безнадежнее, без всякой возможности найти когда-нибудь верный путь. В секунду, названную золотым веком, она вырезала фигурки, милые на вид, строила домики, развалинами которых любовалась в другую секунду, усматривая в них жилище богов. Потом она боготворила солнце, светильник, зажжённый мною для неё и относящийся к моей настольной лампе, как искорка к пламени. Наконец - и это было наихудшее, - пылинка возомнила божеством самоё себя и нагромоздила целые системы самолюбования. К чёрту! Лучше бы я не вырезывал эту куклу! Что мне теперь с ней делать? Пусть она, приплясывая, вытворяет свои штуки здесь, наверху, в вечности? Это не удаётся мне самому, а если она уже там внизу скучает более чем чрезмерно и в кратчайшую секунду своего существования зачастую напрасно старается скоротать время, как же будет она скучать здесь, в моей вечности, которая ужасает порою меня самого! Совсем уничтожить её тоже было бы жалко, ибо сей прах подчас в таком упоении грезит о бессмертии, полагая, что сами эти грёзы подтверждают её бессмертие. Как же мне поступить? Поистине мой рассудок сдаёт. Допустим, я предоставляю этой твари умирать и снова умирать, всякий раз вытравляя искорку самосознания, чтобы этому существу воскресать и колобродить вновь и вновь? В конце концов, это мне тоже наскучит, ибо не может не утомить фарс, повторяющийся без конца. Лучше всего мне повременить с решением в ожидании более разумной мысли, пока не заблагорассудится мне назначить дату Страшного суда».
Творец мира, говоривший с детским мячиком в руке, начал играть им и после паузы продолжал:
«Теперь физиков удивляют переменчивые температуры, и, исходя из этого явления, пытаются строить новые системы. Да, подобными колебаниями могут обусловливаться землетрясения и другие феномены, для теологов открыто широкое пол деятельности. О, пылинка в солнечном луче наделена поразительным разумом; и в произвол и в путаницу она вносит нечто систематическое; она даже восхваляет и славит своего творца, находя в изумлении, что творец по смышлёности не уступает ей самой. Затем она мечется как угорелая, и муравьиный народ устраивает грандиозное сборище, как будто и впрямь что-то обсуждается. Если я приложу мою слуховую трубку, то действительно кое-что услышу; с амвонов и с кафедр жужжат нешуточные речи о мудром устройстве в природе, в то время когда я играю в мяч и дюжина-другая стран и городов гибнет, а некоторые муравьи бывают раздавлены, потому что иначе они слишком размножились бы с тех пор, как изобретена прививка от оспы. О, в последнюю секунду они так поумнели, что стоит мне чихнуть здесь наверху, это явление подвергается серьёзному исследованию. К чёрту! Не досадно ли быть богом, когда тебя разбирает по косточкам подобный народец! Впору сокрушить весь этот шар!»
__________________________________________________________________________
* Один естествоиспытатель выдвинул гипотезу, согласно которой первые насекомые были всего лишь тычинками растений, отделившимися случайно.