***
Недели за две до того, как началось То, Что Нельзя Называть, я хотела написать текст. Я вижу весну. Я вижу её в тенях деревьев, лежащих на грязном снегу, высвеченном солнцем, в тенях на брандмауэрах, в солнце, пронизывающем насквозь мою комнату. Отражения голубого в лужах и ветви деревьев. Воздух и свет. Я слышу весну. Я слышу её в капели водосточных труб - вода звучит, звенит по жести, кто ж знал, что так может быть. Я слышу музыку. Я вижу свет, которого становится все больше и больше. А потом мы гуляли с Соней, и в миллиметре за моей спиной обрушился с крыши со свистом ком снега, сосулька, кто знает, что ещё. Я пожала плечами - инда побредем ещё.
А потом началось то, что началось. И я все думала - и не думала, а мама вдруг мне напомнила о читанном в глубокой юности "Леопарде с вершины Килиманджаро". Как жили бы люди, знай они точно дату собственной смерти? Я помню, когда я читала эту книгу, меня мучил вопрос, а что бы делала я. Что делают люди, зная дату апокалипсиса? Что делают люди, зная, что летящая - что там было? комета? скоро разрушит Землю?
Теперь у меня есть ответ.
Ничего.
Я продолжаю делать то же, что делала раньше. Я работаю свою работу - читаю лекции, выступаю на конференции, говорю о критическом мышлении, синтаксисе и текстах в интернете, я фотографирую Иммануила, деревья, тени и старые листья на снегу, надеюсь, что скоро начну фотографировать новые, я думаю о том, какой натюрморт сделать, и, возможно, даже вложить в него глубокий смысл, символику и немного магии, я гуляю с наследственной собакой Соней и вспоминаю отца, который цитировал Сирио Фореля: "Что мы говорим смерти, девочка? - Не сегодня".
Не сегодня.
Собака Соня смотрит на меня умоляюще. Хочет сухарик.
Иммануил дрыхнет под креслом.
В раковине гора немытой посуды.
Не сегодня.