Чем отличается Россия?
Оригинал взят у ljwanderer в Чем отличается Россия?
Москва, 7 ноября 1925 года
Чем отличается Россия?
Анна Луиза Стронг, 1925 г
В России у меня был сыпной тиф. Из пяти месяцев четыре я провела в постели, еще месяц - я жила в грязном голодном городе , в умирающем мире.
И все же я любила эту страну, и когда в Англии я пошла на поправку, я решила вернуться.
Естественно мои друзья спрашивали, почему? Почему Вы любите Россию?
Мне было нелегко ответить.
Было ли это из-за красоты природы? Там, в России, есть большие горы и благородные леса, но пейзаж, который я знала, был бесплодной, изгибающейся равниной, с грязными и голодными деревнями.
Может быть, там было комфортно жить? За все те первые пять месяцев я ни разу не насладилась свежестью холодной воды, приходилось пить безвкусную кипяченую воду даже, когда болела. Я никогда не наслаждалась свежим молоком, только кипяченым или консервированным. В моих поездках по деревням, я спала на полу крестьянских домов; в течение моего краткого пребывания в Москве я сама носила воду для того, чтобы вымыть три лестничных пролета, которые вели в мою комнату.
На голоде. Раздача одежды.
Когда мне ночью нужно было отправить телеграммы из Министерства иностранных дел, мне пришлось взять карманный фонарик, чтобы не упасть в ямы, которые были на уличных тротуарах. После того, как мой фонарик вышел из строя, я ходила на ощупь, поскольку в России его купить уже было невозможно.
Может быть, я хотела вернуться из-за людей, с которыми я познакомилась?
В тот первый приезд я не была еще знакома с известными людьми. Я познакомилась с медсестрами и врачами, добровольными помощниками, работавшими на голоде, крестьянами, служащими, прислугой и незначительными чиновниками.
Что же было там такое, что породило желание вернуться?
Мои воспоминания тех первых дней в России отрывочны.
Солдат Красной армии, стоящий на платформе в Минске, босиком, держащий свою винтовку за веревку.
Когда мы проезжали мимо, польский чиновник в нашем поезде глумился над ним, но я вспомнила, что у нас в Америке был свой Valley Forge во время Освободительной войны.
Мальчик и девочка, которые вошли в наш поезд, комсомольцы, собиравшие пожертвования для голодающих.
У мальчишки не было головного убора и обуви; под его рубашкой и брюками из домотканого полотна не было нижнего белья. Все же он держался с достоинством, показывая предоставленные ему в городе документы. Он ничего не просил для себя, так как он получал пайку черного хлеба, ему не приходило в голову, что ему может быть еще что-то нужно. Он просил для тех, кто голодал.
Комсомольцы, Сергиевский Посад, 1920 е
Дуня, горничная в московской квартире квакеров, где я лежала больная. Она не была красива, ни лицом, ни фигурой; была приземистой, обносившейся, с испачканной обувью и спутанными волосами. Все же она приносила радость в мои монотонные дни, даже в том, как она приносила стакан воды, сквозило дружелюбие. Она была слишком простосердечна, чтобы хорошо разбираться в политике, но у себя на кухне она пела частушки о спекулянтах, и о том, как с ними борются Советы.
Был рабочий-чекист, которого я встретил на железной дороге, боровшийся с коррупционерами и контрреволюционерами. Все его пожитки помещались в заплечном мешке: ломоть хлеба, заварной чайник, а под ними- несколько носовых платков, пара носков и два вышитых вручную льняных полотенца, взятых когда-то давно из дома. Я восхитилась ими, и он настоял на том, чтобы я взяла себе одно из них. “Зачем мне два?” - сказал он.
Маленький еврей, которого я встретила в Самаре, в самом сердце голода, который поехал со мной как переводчик, чтобы организовать деревенские кухни. Он говорил по-английски с отвратительным акцентом и физически был очень yепривлекательным. Потом я узнала, что он был управляющим двух небольших фабрик, которые только что вновь открылись и производили двери и окна для восстановления Самары. Он был механиком; он так гордился двумя или тремя станками, которые он сумел запустить в стране, где даже не было обычных гвоздей.
Больше всего он гордился заработком своих рабочих, так как ему удалось уговорить правительство перейти на сдельную оплату труда. Они получали пятнадцать долларов в месяц с полным пансионом. Он сам, как менеджер, получал жилье и питание, без пятнадцати долларов, потому что он был коммунистом на коммунистической заработной плате, которая в то время составляла несколько центов в месяц. Его жена тоже работала, его дети питались в правительственном детском доме; но он был полон желания и энергии, он был счастлив тем, что участвовал в строительстве новой России.
Пуряев, председатель крестьянского комитета помощи голодающим в деревне Ново Семекино, еще один из тех, кого я помню. Жив ли он, или умер от голода? Худой, изможденный, с кругами под глазами от голода, он отказался от предложенного мною хлеба, пока не узнал, что у меня его было много; тогда он взял кусок и положил его в карман, чтобы разделить его дома со своей сестрой и ее детьми.
Были командиры Красной армии, которые учились в самом главном военном училище Москвы. Они делили свой паек так, чтобы каждые пять мужчин могли поддерживать одного голодающего ребенка Поволжья. Эти дети были все собраны в одном детском доме в Москве, и молодые офицеры, у которых самих ничего не было, кроме одежды и пайка, приходили в свободное время, чтобы играть с детьми.
Детский дом, Москва 1920-е
Я помню много ужасов, но и много примеров героизма.
Молодая крестьянская девочка восемнадцати лет, которые помогала мне в Самаре, работая медсестрой. Рожденная в немецкой колонии на Волге, она жила в Америке восемь лет и научилась говорить по-английски. Она была назначена мне в помощь, так как все остальные говорили по-русски. Где-то на юге она оставила голодающую семью, отца, который был квалифицированным плотником и фермером, мать, которая была аккуратной домохозяйкой, братьев и сестер, все они надеялись, что она найдет для них еду. Но она ничего не нашла; поезда были слишком переполнены, чтобы выехать из Самары; теперь же наступила зима, и у нее не было даже пальто. Она могла только ждать весны, ее семья тоже ждала весны, в двухстах милях на юге в умирающей деревне.
Однажды мы тоже ждали, это было в Москве, в квартире квакеров, ждали целую неделю поезда, на котором должен был приехать наш знакомый. Это был экспресс из Ташкента, который задержался на неделю из-за снежных бурь. И вот, однажды, в полночь, меня разбудили голоса, я поспешила в соседнюю комнату, чтобы узнать, что произошло.
За стеной из снега и льда они ждали, неспособные продвинуться ни вперед, ни назад, они не могли даже выйти из поезда. Посланный на помощь паровоз тоже застрял в сугробах. У них закончилась еда, и не было даже воды; не было и дров, чтобы натопить ее из снега. В течение ночи им пришлось откапывать паровоз, и двое мужчины умерли от истощения.
Потом появился сыпной тиф, и вагон был поставлен на карантин. Когда прибыли снегоочистители, их откопали солдаты из прибывшего железнодорожного состава. Когда они выехали из голодного района и стали подъезжать к дому, они начали петь, больные и здоровые, они топали по проходу туда и обратно, чтобы согреться. Они пели глупые частушки, народные и революционные песни. И так они приехали домой, с двумя мертвецами, двадцатью тифозниками в карантине, и остальными больными и здоровыми, которые что-то кричали и пели.
Вот это все и заставило меня вернуться в Россию, которую я сначала увидела в ее самые мрачные дни.
Героизм, жертвенность, товарищество и радость, сопровождавшая их.
Радость пионеров, которые, несмотря на трудности, радуются тому, что они создают что-то новое.
У меня тоже было это ощущение строительства чего-то нового, того, что прежде никогда не было в истории человечества.
Я хотела быть частью этого нового, хотела, по крайней мере, его понять.
Правда ли, что чувство товарищества и радость борьбы восполняют горести сражений?
Было ли это лишь братством мучеников? Или это было, действительно, что-то новое!
* * * * *
Когда я уже возвратилась летом 1922 года, это уже была возрождающаяся Россия, которая менялась у меня на глазах с каждой новой неделей. В тот голодный год, когда я приехала в Россию, я везла с собой еду и постельное белье, а в конце поездки должна была его дезинфицировать. Теперь же, на скором поезде, они отчаянно пытались обеспечить одеялами тех, у кого их не было, хотя чистых простыней все еще не хватало для всех. Я в своем купе получила одну простыню, она была выстирана, но не поглажена.
К разгару лета все корреспонденты ездили в командировки из Москвы. Отдел здравоохранения хорошо контролировал железные дороги. Были области, где нельзя было купить билет без прививки против холеры, но с каждой новой неделей эти области зачищались, и ограничения снимались. Вы могли доехать до Нижнего Новгорода , чтобы увидеть всемирно известную ярмарку в хорошем спальном вагоне или долететь самолетом. Мои русские друзья, а также - иностранцы, ездили в отпуск в Крым и на Кавказ. Была восстановлен Сибирский экспресс, в нем работал вагон-ресторан.
Делегация, предположительно на 2-й Всемирный конгресс Коминтерна возле передней части поезда ВЦИК
Советский Кавказ 1920
Осенью я совершила поездку к Северному Полярному Кругу, посещая шахты и лесопилки. Поезда на этом далеком севере шли медленно, были переполненными и грязными, но они ходили по определенному графику и прибывали вовремя.
На главной магистрали, от Петрограда до Москвы, лучшего обслуживания было не представить. За шесть недель я совершила 4 поездки, один раз в дипломатическом вагоне и три раза в обычных "мягких" спальных вагонах. В дипломатическом у меня было роскошное купе с отдельным туалетом, утром и вечером дружелюбный проводник подавал чай, он отказывался от чаевых, но принял предложенные ему в качестве подарка сигареты. Теперь уже даже в обычных вагонах выдавали чистые простыни и хорошие одеяла. В поезде, ходившем каждую ночь между двумя этими городами, было восемь или десять таких вагонов.
По всей Москве можно было наблюдать энтузиазм восстановления. Проходя по улицам, я была вынуждена все время отскакивать в сторону, чтобы обойти участки ремонта тротуара или не испачкаться в краске, которой ремонтировались здания. В те дни, когда я оставалась в гостиничном номере, мне приходилось работать под скрежет железа о камень во время ремонта в гостиничных коридорах.
Тем летом, с апреля по август, Москва восстановила 100,000 квадратных ярдов брусчатки и 10,000 квадратных ярдов тротуаров; она восстановила шесть сломанных мостов, и заключила контракты на ремонт еще сорока двух. Она удвоила число трамваев и удлинила их марщруты.
Они также разбили, - и это типично русская особенность, - 120,000 квадратных ярдов клумб на площадях и бульварах города. На этих бульварах и площадях играли дети, играющие, а поздними летними вечерами прогуливались молодые люди и девушки. На всех углах продавали цветы, сигареты и булочки.
Все радовались тому, что появилось больше еды. Неделя за неделей, в течение лета, уровень жизни улучшался.
В течение трех месяцев я жила в одной квартире с людьми, занимающими высокие посты в государственном Издательстве. В июне маленький подарок, состоящий из пачки белой муки и джема, приобретенный в американском продовольственном магазине на основании моего гражданства, был встречен возгласами восхищения и стал поводом для маленькой вечеринки. К августу мука и джем уже было дополнением к продовольственному обеспечению, за которым специально не хотелось даже ехать. В июне моя хозяйка и ее сестры одалживали мою старую одежду по разным поводам; мы почти боролись за то, кому сегодня надеть старомодный плащ. В августе они уже уезжали в отпуск в Берлин, и у них было больше одежды, чем я меня, так как после восьми скудных лет они пополнили свой изрядно изношенный гардероб.
В северных областях, у Северного Полярного Круга, где прохладное лето было постоянной причиной неурожаев, люди все же радовались возможности, наконец, хорошо поесть. Здесь заработала лесная промышленность, и правительство предоставило им продовольствие взамен будущих заготовок древесины, которую они заготовляли для иностранного рынка.
"Хорошо" означало, что наконец они могли себе позволить один раз в день, около пяти часов, сытный обед, а утром и поздно вечером они пили чай с хлебом. Так было по всей России.
Только следующей весной, когда я поехала на юг через Украину, я начала замечать, что люди едят яйца на завтрак.
"Но в прошлом году", радовалась одна англичанка, вышедшая замуж за чиновника и жившая на далеком севере, "в прошлом году нашей ежедневной пищей были кусок хлеба и одна селедка. Теперь же, я могу дать своему мужу действительно достойную пищу".
В прошлом году порция трех фунтов овса в неделю поддерживала силы рабочих в Карелии; но теперь они зарабатывали на шестнадцать фунтов муки ежедневно или им выдавали бекон, чай и одежду. Зимой же заработную плату выдавали деньгами. Это уже было правилом для Москвы в течение нескольких месяцев, Москва уж ебольше не была осажденной крепостью, которая делила между своими жителями остатки еды, это уже был город с торговыми отношениями и рынком. Заработная плата в виде денег медленно распространялась на отдаленные районы, где хлеб был все еще более ценным товаром, чем деньги.
Тем летом улучшения на отдельных фабриках происходили очень быстро. В июне я встретила рабочего, который ушел с завода по производству автомобилей, потому что его плохо кормили; а в августе я встретила других рабочих с того же завода, которые хорошо питались и уже тратили деньги на театр.
Я помню маленькую портниху, которая сшила для меня два пальто, шубу для зимы и летнее пальто из льняного полотна. Голодной зимой она взяла с меня чуть меньше четырех долларов. Ей так стремилась получить работу, что работала до трех часов утра, чтобы скорее закончить и получить плату за работу. Она отчаянно мечтала о большом количестве работы, и когда я сказал ей, что ей следует увеличить цену, она неправильно поняла мой русский язык и возразила, что не будет запрашивать больше. Она была на краю голода.
Когда я посетила ее четыре месяца спустя, это была уже другая женщина. Я попросила ее сшить легкое пальто, и она ответила бодро, что могла бы сделать это для меня за две недели и за десять долларов. Ее комната была полна заказов, и ее голос не дрогнул, называя цену. С возвращением мира у нее опять появилась работа и шанс обеспечить свою жизнь.
Улучшение условий жизни было столь очевидно, что на декабрьских выборах коммунистическая партия основывала свою предвыборную кампанию именно на этом факте. Коммунисты говорили о том, каковы были их планы, и как они были выполнены, а заканчивали такими словами: "Посмотрите на свою собственную зарплату и решите, стали ли вы жить лучше, чем в прошлом году"....
Коммунисты получили больший процент голосов, чем когда-либо. Первая сессия Московского Совета, который является городским и региональным правительством сразу показала, что выступающих против их программы нет, хотя таковые были в прошлом году.
Коммунистическая партия держалась уверенно во власти, чем когда-либо прежде, - но сколько осталось от их Коммунизма? Россия сделала большой шаг к капитализму.
Заработная плата стала выплачиваться деньгами вместо пайков, промышленность перешла на самоокупаемость, не обращаясь за дотациями в правительственные фонды, везде открылись магазины частной торговли, газеты полны рекламных объявлений, "спекулянты" появляются в театрах и кафе в соболях и бриллиантах, нувориши занимают несколько комнат, в то время как обычные люди ютятся в нищих кварталах.
Что осталось от уравниловки времен гражданской войны?
Была ли это просто мечта, коммунизм бедноты, потерпевший неудачу?
Старые революционеры возвратились, и были потрясены высокими ценам и разгулом спекуляции в Москве, они лишь вздыхали по утраченному революционному пылу и равному распределению продовольствия. "Ничего не осталось от коммунизма", кричали они.
Появились иностранные бизнесмены , чтобы провести переговоры относительно концессий. Они бодро провозгласили, что никакого коммунизма не осталось, кроме временного правительственного вмешательства во внешнюю торговлю.
Иностранные корреспонденты и занимающиеся распределением помощи согласились; Россия устала от коммунизма, сказали они; коммунизм потерпел неудачу; Россия сделала первый шаг к капитализму и максимально быстро приходит в "норму".
С этим согласны все стороны; в России нет никакого коммунизма.
Но коммунисты идут дальше. Они говорят, что в России не было никакого коммунизма. Они говорят, что дорога к нему далека, что они идут к нему шаг за шагом в течение десятилетий. Они говорят, что равное распределение и жертвы, которыми отмечены мрачные дни войны и голода, вовсе не были коммунизмом, а лишь необходимой военной тактикой осажденного города.
Они говорят, что только теперь, с наступлением мира и появлением возможности восстановления, они начинают строить коммунизм. Они строят согласно планам, широко обсуждаемым по всей России. Потребуются годы и десятилетия и даже поколения; но они, в течение всего этого времени, предполагают продержаться у власти, чтобы его построить.
Ни от какой другой правящей партии в мире невозможно ожидать сохранения власти больше чем на один или два срока. Но коммунисты России, при ежегодных выборах, ожидают осуществить намеченные планы в течение жизни поколений.
Будет много ошибок, взяточничества и неэффективности. Эти вещи известны; их присутствие не скрывают в России. Причина некоторых ошибок - отсталость России, старые привычки и лень при исполнении служебных обязанностей. Будут ошибки и в связи с огромным масштабом работы, за которую они взялись. Ведь то, что они строят, является чем-то совершенно новым в истории.
Вот так они заявляют. Когда иностранец проходит по улицам Москвы, или проезжает через Великие равнины России, он видит, сначала, слишком мало, чтобы поверить в эти заявления. Трудно заметить другие внешнее различия между Москвой и другими городами мира, кроме блестящих золотых куполов и изящных синих куполов , устремляющихся в небеса, которые свидетельствуют о том, что Европа осталась позади и надвигается Азия. В толпе на улицах больше лиц с азиатской внешностью, в одежде Кавказа и Туркестана. В ней - смуглые азиатские лица смешаны с русскими; там кривые улочки мостятся булыжником; там есть величие Красной площади и Кремля.
Во всем этом и есть Москва, как обычно, отличающаяся от Европы. Но есть и другие черты - на улицах полно магазинов, где много хлеба, хлопка, драгоценностей; рынки переполнены крестьянами, предлагающими свою продукцию; есть крупные банки, их посещают мужчины и женщины, чтобы обналичить чеки и получить деньги. Если Вы читаете газеты, Вы , возможно, слышали о махинациях Сахарного треста. Вы совершенно уверены, что Ваш отель - тоже замешан в спекуляциях; Вы в этом уверены, сравнивая цену, которая взимается и плохие условия проживания.
Государственные тресты, частные торговцы, крестьяне, - все делают деньги. Это особенно заметно иностранцу; его жизнь проходит в узком пространстве между кафе, отелями и бизнесом. Он видит в основном два класса людей: государственных чиновников-бюрократов и частных предпринимателей, которые охотятся за особыми привилегиями, концессиями и делают деньги законными и незаконными способами. Он наслышен о взяточничестве, и иногда сам с этим сталкивается. Так он делает вывод о том, что Россия все еще является отсталой, ленивой полувосточной страной, готовой для коррупции.
Да, это все-Россия . Но поскольку Вы продолжаете жить в России, вы начинаете сталкиваться с рабочими, студентами, управляющими промышленностью, Вы замечаете и другие вещи, не настолько очевидные, но очень важные.
Я ехала из Москвы в Петроград. Я выглянула из окна вагона на путях увидела поезд с недавно покрашенными яркими вагонами в оливково-зеленом цвете. На вагонах, помимо обычного номера, был нанесен рисунок и лозунг в честь Первого мая.
Эти вагоны были произведены рабочими, в сверхурочное время, они работали по воскресеньям, вечерами и в праздники. Они были сделаны в качестве подарка для российских Железных дорог. Они были подарены правительству к Первомаю.
Есть ли какая-либо другая страна в мире, где могло произойти подобное? Поскольку я хожу по улицам Москвы, я иногда вижу трамваи, великолепно раскрашенные, на которых тоже много лозунгов. "Красный октябрь" так назвали один из вагонов; "Ленин" - название другого. Это - тоже безвозмездные подарки трамвайных рабочих Москве.
А вот еще необычный случай . Группа ткачей из текстильной фабрики внезапно обратилась к Троцкому, командующему вооруженными силами. Они дарят ему знамя. Они говорят ему:
"Нашему дорогому товарищу Троцкому: Вы с Вашим штыком охраняете достижения революции, в то время как мы нашими станками плетем яркую паутину социализма"....
Затем они вручают ему расчетную книжку с замечанием: "Рабочие этой фабрики зачислили Вас, товарищ Троцкий, в штат красных ткачей ".
Троцкий обнимает и целует делегатов. После этого он становится Почетным Красным Ткачем; его работу поочередно выполняют довольными добровольцы, а конверт с его заработной платой передается детскому дому, над которым шефствует фабрика.
Нет ничего нового в том, что граждане чевствуют популярного военачальника. Но то, что они считают честью сделать его "Ткачом", вот это - что-то новое.
То, что они обещают соткать паутину социализма, означает, что они считают, что они делают что-то более важное, помимо обычного производства товаров из хлопка. Что-то, о чем другие рабочие, в другом месте мира, не думают.
Другой пример. Самая большая газета в Москве проводит конкурс, проходящий в течение многих недель, чтобы определить, кто является лучшим управляющим в промышленности в России. Представьте на мгновение подобное в Нью-Йорке, и Вы увидите, насколько выглядит странно. Газетный конкурс, который должен определить является ли Рокфеллер, Гэри (Gary ) или какой-нибудь мелкий руководитель предприятия в Пенсильвании лучшим директором. Рабочие, находящиеся под руководством этого директора, пишут в редакцию письма. Другие рабочие отвечают и обсуждают все факты, говорящие об эффективности их начальника.
В результате отбирают двенадцать финалистов, а в их честь в Москве дается банкет. Правительство награждает их Орденом Трудового Красного Знамени за их вклад в строительство коммунизма. Письма рабочих также выявляют самых плохих управленцев, после проведения расследования их увольняют.
Это - что-то новое в истории промышленности; поражают и одинаковые критерии, которые используют рабочие в оценке их директоров.
"Наша фабрика была загружена лишь частично", пишет один рабочий. "Однажды она остановилось на одиннадцать месяцев; после этого ее производство составляло лишь половину довоенного. Тогда приехал товарищ Архангельский."
Рабочие говорят про него: 'Он несется быстрее ветра, сметая дезорганизацию. Обычными словами он вызвал наш энтузиазм и объединил нас. Он навел порядок. Он быстро довел производство до 120 процентов от довоенного уровня"
"Товарищ Архангельский не жалеет своих физических и умственных сил ради фабричных рабочих. В течение десяти месяцев мы наблюдаем, что каждый день наша жизнь становится лучше. Он отремонтировал жилье и спальни рабочих. Он отремонтировал баню. Он отремонтировал и покрасил крыши фабрики и рабочего общежития. Он улучшил кооперативную скотоводческую ферму. Он организовал курсы обучения для фабричной молодежи и сам читал лекции по техническим вопросам".
Вот другой победитель, управляющий шахты в Донецке. Его рабочие пишут:
"Он получил шахты в плохом состоянии, обреченные на разрушение. Он провел электричество на четыре мили через мерзлоту и с помощью него осуществил механизацию; он заменил лошадей электрической железной дорогой. Благодаря ему мы предотвратили разрушение шахты и даже увеличили производство, и таким образом были запущены газовые и коксовые печи и химические заводы"....
Есть ли какая-либо другая земля в мире, где так поэтично говорят о горной промышленности?
Уханов, управляющий по производству динамо машин в Москве, был другим победителем. Его рабочие написали:
"Когда товарищ Уханов говорит о чем-нибудь, рабочие знают, что это произойдет. Он создает атмосферу не рабского труда, а критического, делового отношения к коллективной ответственности. Когда началась новая экономическая политика, он сказал: 'Ни один паук не войдет в Симоновку'. Он организовал вместе с нами кооперативное кафе и столовую и пекарню и бакалею. Ни один из этих частных спекулянтов не смог к нам пробраться".
Рабочие, которые пишут таким образом о своих начальниках, это -тоже что-то новое.
И тот факт, что они вообще пишут - это тоже необычно; критерии, которые они применяют - это тоже новинка.
Все это говорит о сотрудничестве директора и рабочих для достижения общей цели, которая не связана напрямую с заработной платы или временем работы, что было всегда причиной конфликта в отраслях промышленности за пределами России.
Какова цель, за которую они борются вместе? Это ясно из комментариев.
Восстановление промышленности; увеличение производства; порядок и организация и эффективность; и основанные на этом лучшая жизнь и образование для рабочих. И еще что-то бОльшее. Вытеснение частного предпринимательства, через кооперативные бакалеи, пекарни, чайные.
Рабочие и их руководители явно объединяются в группы, чтобы построить государственную промышленность и кооперацию и конкурировать с частным предпринимательством. Они пытаются сделать это при помощи своей работы.
Это - та же самая вещь, которую имели в виду ткачи, когда они обещали соткать яркую паутину социализма.
Кто был плохим руководителем?
Один из них был менеджером железнодорожной сортировочной станции.
Его рабочие написали: "В течение десяти месяцев его управления был перерасход 2,500 тонн топлива, количество работоспособных локомотивов уменьшились на двадцать пять процентов.; несчастные случаи увеличились втрое. Рабочие начали бояться его, поговаривая: 'Профсоюз кажется неспособен защитить нас от этого человека'.... Ничего не было им сделано, чтобы увеличить производство; ничто не было восстановлено. Он уделил свое внимание пожеланиям специалистов; предлагал отобрать помещения детского дома и яслей, чтобы увеличить размер их частных квартир.... Он не интересовался образованием. В течение двух с половиной лет он не сделал ничего, чтобы улучшить жизнь рабочих".
Это - тестирование, которое осуждает или одобряет человека в России. Это - нормальные тесты строящегося Нового мира; для остальной же части мира, они кажутся совершенно безумными.
Где еще, если не в России, самая большая ежедневная газета в стране могла отдавать свои колонки в течение многих месяцев, для бурных обсуждений на просторах в тысячи миль, в городах, на шахтах и фабриках, не сенсационных преступлений, а людей, о которых говорят: "Они приносят порядок в хаос. Они улучшают жизнь рабочих. Они способны организовать своих товарищей для завоевания мира".
Неделя за неделей Вы общаетесь с простыми людьми России, и Вы находите другие отличия жизни.
Рабочие шахт и фабрик критикуют не только начальников, но и способы управления промышленностью и ее взаимоотношения с правительством. Поскольку Вы ходите на их собрания, Вы обнаруживаете, что они понимают, что способны все изменить , и что им это интересно.
Люди, которые сидят в правительстве, приезжают на еженедельные встречи на фабрики, которые их выдвигали ( выборы в России происходят от рабочих групп,а не по округами), и отчитываются о проделанной работе. В любое время года их можно отозвать, если их действия не нравятся. На их место избирается новый человек. Это - один из способов держать курс правительства в соответствии с рабочими требованиями.
Я видела и крестьян, тысячи из них приезжали в Москву, чтобы посетить большую Сельскохозяйственную Выставку. Они приезжали бесплатно по железной дороге и на муниципальном транспорте; их размещали и кормили бесплатно в кооперативных зданиях городских рабочих. Они шли в Дом Крестьян и находили там читальные залы, бани, а отдел сельскохозяйственной информации и юридической помощи соединял их с правительством. Это тоже - явление, неизвестное за пределами России.
Каждая городская фабрика и ведомство берет шефство над какой-нибудь деревней, посылая туда лекторов и учителей, книги и информацию. Одна моя знакомая группы студентов взяла шефство над одним маленьким городом, и летом они поехали туда, чтобы жить и преподавать в деревнях, находящихся в его окрестностях, чтобы делиться с крестьянами полученными знаниями.
Студенты России - это отдельная тема для разговора. Университеты наполнены молодыми людьми и женщинами, не теми, кто может себе позволить отдохнуть, поступив в колледж, но теми, кто отобран союзами и ведомствами как особенно способные и нуждающиеся в специальных знаниях. Они прибывают для обучения рабочим профессиям и возвращаются, чтобы использовать в полной мере полученные знания.
Летом студенты уезжают бесплатно на каникулы, которые они проводят на благо страны. Они посещают угольные шахты, а шахтеры в это время едут в Москву, чтобы поселиться там, откуда уехали студенты. Студенты делают обследование деревень и сопровождают поезда с крестьянами на Выставку. Они едут в гости в небольшие республики в самом сердце Азии. Небольшие республики дают им лошадей и еду, и они за это составляют для них первые карты и описания, первые описания этих еще неизведанных районов.
Все эти вещи вначале представляются сначала разрозненными эпизодами. Но через некоторое время Вы видите, что они являются частями единого целого, начинающей медленно зарождаться большой организованной Жизни. Эта жизнь не имеет никакого отношения к спекулянтам; она презирает их жизненные стандарты. Она воспитывает новое поколение, презирающее такие вещи.
Однажды я разговаривала с обеспеченной женщиной на летнем курорте под Москвой, представительница нуворишей, усыпанная драгоценностями, к концу разговора, была просто в отчаянии. Она проклинала правительство, которое обложило ее высокими налогами. Закончила она со слезами в голосе:
"Самое плохое это то, что наши дети нас покидают. Моя дочь присоединилась к коммунистам. Потребовались три года, чтобы она это сделала. Для нее это было очень трудно, поскольку она была дочерью буржуа, и они сомневались относительно ее искренности. Но она придерживалась их взглядов и вступила в партию, теперь она не будет больше жить с нами. Ей не нравятся как мы живем".
В России большой беспорядок. Обычное отсутствие жизненного комфорта, прогнившая неэффективная система отопления зимой, бюрократизация, разного рода непродуманности. Есть много вещей, которые шокируют, - спекулянты, игорные дома, контрабанда спиртного.Любая из этих подгнивших вещей, которая есть здесь, существует и в другой части мира.
Но это - единственное место в мире, где я получаю чувство надежды и плана на будущее. С сотнями тысяч людей, живущих ради этого плана и умирающих за него, голодающих для него, тратящих себя впустую на неэффективной работе, и наконец,вносящих хоть немного порядка в состояние хаоса - все это - ради него.
После всего этого Америка кажется веселой и несущественной, а. Европа - безумным кошмаром,вынести который невозможно.
То, что происходит теперь в России, намного более значительно, чем то, что произошло под именем Революции в те беспокойные дни, когда Россия была землей всего хорошего или всего плохого, согласно Вашей точке зрения. В России, когда они говорят о Революции, они не имеют в виду один великий и ужасный переворот; то был просто "Октябрьским переворотом", взятием власти. Теперь же, пользуясь властью, в течение десятилетий они создают Новый мир.
В истории было много революций, в каждом было свое трагическое достоинство, жестокость, допущенная властью. Но никогда в них не было огромной организации, контролирующей экономические, а также политические ресурсы страны, которая бы через прозу повседневной жизни неуклонно планировала будущее, через пространство и время, учась на ошибках, изменяя методы, но не цели, управляя прессой и образованием, законом и промышленностью, как инструментами для достижения цели....
Это - Коллективное Сознание в действии, еще сырое, полуорганизованное и неэффективное, такое в Истории впервые.
Анна Луиза Стронг. 1925 г
Москва, 7 ноября 1925 года
Чем отличается Россия?
Анна Луиза Стронг, 1925 г
В России у меня был сыпной тиф. Из пяти месяцев четыре я провела в постели, еще месяц - я жила в грязном голодном городе , в умирающем мире.
И все же я любила эту страну, и когда в Англии я пошла на поправку, я решила вернуться.
Естественно мои друзья спрашивали, почему? Почему Вы любите Россию?
Мне было нелегко ответить.
Было ли это из-за красоты природы? Там, в России, есть большие горы и благородные леса, но пейзаж, который я знала, был бесплодной, изгибающейся равниной, с грязными и голодными деревнями.
Может быть, там было комфортно жить? За все те первые пять месяцев я ни разу не насладилась свежестью холодной воды, приходилось пить безвкусную кипяченую воду даже, когда болела. Я никогда не наслаждалась свежим молоком, только кипяченым или консервированным. В моих поездках по деревням, я спала на полу крестьянских домов; в течение моего краткого пребывания в Москве я сама носила воду для того, чтобы вымыть три лестничных пролета, которые вели в мою комнату.
На голоде. Раздача одежды.
Когда мне ночью нужно было отправить телеграммы из Министерства иностранных дел, мне пришлось взять карманный фонарик, чтобы не упасть в ямы, которые были на уличных тротуарах. После того, как мой фонарик вышел из строя, я ходила на ощупь, поскольку в России его купить уже было невозможно.
Может быть, я хотела вернуться из-за людей, с которыми я познакомилась?
В тот первый приезд я не была еще знакома с известными людьми. Я познакомилась с медсестрами и врачами, добровольными помощниками, работавшими на голоде, крестьянами, служащими, прислугой и незначительными чиновниками.
Что же было там такое, что породило желание вернуться?
Мои воспоминания тех первых дней в России отрывочны.
Солдат Красной армии, стоящий на платформе в Минске, босиком, держащий свою винтовку за веревку.
Когда мы проезжали мимо, польский чиновник в нашем поезде глумился над ним, но я вспомнила, что у нас в Америке был свой Valley Forge во время Освободительной войны.
Мальчик и девочка, которые вошли в наш поезд, комсомольцы, собиравшие пожертвования для голодающих.
У мальчишки не было головного убора и обуви; под его рубашкой и брюками из домотканого полотна не было нижнего белья. Все же он держался с достоинством, показывая предоставленные ему в городе документы. Он ничего не просил для себя, так как он получал пайку черного хлеба, ему не приходило в голову, что ему может быть еще что-то нужно. Он просил для тех, кто голодал.
Комсомольцы, Сергиевский Посад, 1920 е
Дуня, горничная в московской квартире квакеров, где я лежала больная. Она не была красива, ни лицом, ни фигурой; была приземистой, обносившейся, с испачканной обувью и спутанными волосами. Все же она приносила радость в мои монотонные дни, даже в том, как она приносила стакан воды, сквозило дружелюбие. Она была слишком простосердечна, чтобы хорошо разбираться в политике, но у себя на кухне она пела частушки о спекулянтах, и о том, как с ними борются Советы.
Был рабочий-чекист, которого я встретил на железной дороге, боровшийся с коррупционерами и контрреволюционерами. Все его пожитки помещались в заплечном мешке: ломоть хлеба, заварной чайник, а под ними- несколько носовых платков, пара носков и два вышитых вручную льняных полотенца, взятых когда-то давно из дома. Я восхитилась ими, и он настоял на том, чтобы я взяла себе одно из них. “Зачем мне два?” - сказал он.
Маленький еврей, которого я встретила в Самаре, в самом сердце голода, который поехал со мной как переводчик, чтобы организовать деревенские кухни. Он говорил по-английски с отвратительным акцентом и физически был очень yепривлекательным. Потом я узнала, что он был управляющим двух небольших фабрик, которые только что вновь открылись и производили двери и окна для восстановления Самары. Он был механиком; он так гордился двумя или тремя станками, которые он сумел запустить в стране, где даже не было обычных гвоздей.
Больше всего он гордился заработком своих рабочих, так как ему удалось уговорить правительство перейти на сдельную оплату труда. Они получали пятнадцать долларов в месяц с полным пансионом. Он сам, как менеджер, получал жилье и питание, без пятнадцати долларов, потому что он был коммунистом на коммунистической заработной плате, которая в то время составляла несколько центов в месяц. Его жена тоже работала, его дети питались в правительственном детском доме; но он был полон желания и энергии, он был счастлив тем, что участвовал в строительстве новой России.
Пуряев, председатель крестьянского комитета помощи голодающим в деревне Ново Семекино, еще один из тех, кого я помню. Жив ли он, или умер от голода? Худой, изможденный, с кругами под глазами от голода, он отказался от предложенного мною хлеба, пока не узнал, что у меня его было много; тогда он взял кусок и положил его в карман, чтобы разделить его дома со своей сестрой и ее детьми.
Были командиры Красной армии, которые учились в самом главном военном училище Москвы. Они делили свой паек так, чтобы каждые пять мужчин могли поддерживать одного голодающего ребенка Поволжья. Эти дети были все собраны в одном детском доме в Москве, и молодые офицеры, у которых самих ничего не было, кроме одежды и пайка, приходили в свободное время, чтобы играть с детьми.
Детский дом, Москва 1920-е
Я помню много ужасов, но и много примеров героизма.
Молодая крестьянская девочка восемнадцати лет, которые помогала мне в Самаре, работая медсестрой. Рожденная в немецкой колонии на Волге, она жила в Америке восемь лет и научилась говорить по-английски. Она была назначена мне в помощь, так как все остальные говорили по-русски. Где-то на юге она оставила голодающую семью, отца, который был квалифицированным плотником и фермером, мать, которая была аккуратной домохозяйкой, братьев и сестер, все они надеялись, что она найдет для них еду. Но она ничего не нашла; поезда были слишком переполнены, чтобы выехать из Самары; теперь же наступила зима, и у нее не было даже пальто. Она могла только ждать весны, ее семья тоже ждала весны, в двухстах милях на юге в умирающей деревне.
Однажды мы тоже ждали, это было в Москве, в квартире квакеров, ждали целую неделю поезда, на котором должен был приехать наш знакомый. Это был экспресс из Ташкента, который задержался на неделю из-за снежных бурь. И вот, однажды, в полночь, меня разбудили голоса, я поспешила в соседнюю комнату, чтобы узнать, что произошло.
За стеной из снега и льда они ждали, неспособные продвинуться ни вперед, ни назад, они не могли даже выйти из поезда. Посланный на помощь паровоз тоже застрял в сугробах. У них закончилась еда, и не было даже воды; не было и дров, чтобы натопить ее из снега. В течение ночи им пришлось откапывать паровоз, и двое мужчины умерли от истощения.
Потом появился сыпной тиф, и вагон был поставлен на карантин. Когда прибыли снегоочистители, их откопали солдаты из прибывшего железнодорожного состава. Когда они выехали из голодного района и стали подъезжать к дому, они начали петь, больные и здоровые, они топали по проходу туда и обратно, чтобы согреться. Они пели глупые частушки, народные и революционные песни. И так они приехали домой, с двумя мертвецами, двадцатью тифозниками в карантине, и остальными больными и здоровыми, которые что-то кричали и пели.
Вот это все и заставило меня вернуться в Россию, которую я сначала увидела в ее самые мрачные дни.
Героизм, жертвенность, товарищество и радость, сопровождавшая их.
Радость пионеров, которые, несмотря на трудности, радуются тому, что они создают что-то новое.
У меня тоже было это ощущение строительства чего-то нового, того, что прежде никогда не было в истории человечества.
Я хотела быть частью этого нового, хотела, по крайней мере, его понять.
Правда ли, что чувство товарищества и радость борьбы восполняют горести сражений?
Было ли это лишь братством мучеников? Или это было, действительно, что-то новое!
* * * * *
Когда я уже возвратилась летом 1922 года, это уже была возрождающаяся Россия, которая менялась у меня на глазах с каждой новой неделей. В тот голодный год, когда я приехала в Россию, я везла с собой еду и постельное белье, а в конце поездки должна была его дезинфицировать. Теперь же, на скором поезде, они отчаянно пытались обеспечить одеялами тех, у кого их не было, хотя чистых простыней все еще не хватало для всех. Я в своем купе получила одну простыню, она была выстирана, но не поглажена.
К разгару лета все корреспонденты ездили в командировки из Москвы. Отдел здравоохранения хорошо контролировал железные дороги. Были области, где нельзя было купить билет без прививки против холеры, но с каждой новой неделей эти области зачищались, и ограничения снимались. Вы могли доехать до Нижнего Новгорода , чтобы увидеть всемирно известную ярмарку в хорошем спальном вагоне или долететь самолетом. Мои русские друзья, а также - иностранцы, ездили в отпуск в Крым и на Кавказ. Была восстановлен Сибирский экспресс, в нем работал вагон-ресторан.
Делегация, предположительно на 2-й Всемирный конгресс Коминтерна возле передней части поезда ВЦИК
Советский Кавказ 1920
Осенью я совершила поездку к Северному Полярному Кругу, посещая шахты и лесопилки. Поезда на этом далеком севере шли медленно, были переполненными и грязными, но они ходили по определенному графику и прибывали вовремя.
На главной магистрали, от Петрограда до Москвы, лучшего обслуживания было не представить. За шесть недель я совершила 4 поездки, один раз в дипломатическом вагоне и три раза в обычных "мягких" спальных вагонах. В дипломатическом у меня было роскошное купе с отдельным туалетом, утром и вечером дружелюбный проводник подавал чай, он отказывался от чаевых, но принял предложенные ему в качестве подарка сигареты. Теперь уже даже в обычных вагонах выдавали чистые простыни и хорошие одеяла. В поезде, ходившем каждую ночь между двумя этими городами, было восемь или десять таких вагонов.
По всей Москве можно было наблюдать энтузиазм восстановления. Проходя по улицам, я была вынуждена все время отскакивать в сторону, чтобы обойти участки ремонта тротуара или не испачкаться в краске, которой ремонтировались здания. В те дни, когда я оставалась в гостиничном номере, мне приходилось работать под скрежет железа о камень во время ремонта в гостиничных коридорах.
Тем летом, с апреля по август, Москва восстановила 100,000 квадратных ярдов брусчатки и 10,000 квадратных ярдов тротуаров; она восстановила шесть сломанных мостов, и заключила контракты на ремонт еще сорока двух. Она удвоила число трамваев и удлинила их марщруты.
Они также разбили, - и это типично русская особенность, - 120,000 квадратных ярдов клумб на площадях и бульварах города. На этих бульварах и площадях играли дети, играющие, а поздними летними вечерами прогуливались молодые люди и девушки. На всех углах продавали цветы, сигареты и булочки.
Все радовались тому, что появилось больше еды. Неделя за неделей, в течение лета, уровень жизни улучшался.
В течение трех месяцев я жила в одной квартире с людьми, занимающими высокие посты в государственном Издательстве. В июне маленький подарок, состоящий из пачки белой муки и джема, приобретенный в американском продовольственном магазине на основании моего гражданства, был встречен возгласами восхищения и стал поводом для маленькой вечеринки. К августу мука и джем уже было дополнением к продовольственному обеспечению, за которым специально не хотелось даже ехать. В июне моя хозяйка и ее сестры одалживали мою старую одежду по разным поводам; мы почти боролись за то, кому сегодня надеть старомодный плащ. В августе они уже уезжали в отпуск в Берлин, и у них было больше одежды, чем я меня, так как после восьми скудных лет они пополнили свой изрядно изношенный гардероб.
В северных областях, у Северного Полярного Круга, где прохладное лето было постоянной причиной неурожаев, люди все же радовались возможности, наконец, хорошо поесть. Здесь заработала лесная промышленность, и правительство предоставило им продовольствие взамен будущих заготовок древесины, которую они заготовляли для иностранного рынка.
"Хорошо" означало, что наконец они могли себе позволить один раз в день, около пяти часов, сытный обед, а утром и поздно вечером они пили чай с хлебом. Так было по всей России.
Только следующей весной, когда я поехала на юг через Украину, я начала замечать, что люди едят яйца на завтрак.
"Но в прошлом году", радовалась одна англичанка, вышедшая замуж за чиновника и жившая на далеком севере, "в прошлом году нашей ежедневной пищей были кусок хлеба и одна селедка. Теперь же, я могу дать своему мужу действительно достойную пищу".
В прошлом году порция трех фунтов овса в неделю поддерживала силы рабочих в Карелии; но теперь они зарабатывали на шестнадцать фунтов муки ежедневно или им выдавали бекон, чай и одежду. Зимой же заработную плату выдавали деньгами. Это уже было правилом для Москвы в течение нескольких месяцев, Москва уж ебольше не была осажденной крепостью, которая делила между своими жителями остатки еды, это уже был город с торговыми отношениями и рынком. Заработная плата в виде денег медленно распространялась на отдаленные районы, где хлеб был все еще более ценным товаром, чем деньги.
Тем летом улучшения на отдельных фабриках происходили очень быстро. В июне я встретила рабочего, который ушел с завода по производству автомобилей, потому что его плохо кормили; а в августе я встретила других рабочих с того же завода, которые хорошо питались и уже тратили деньги на театр.
Я помню маленькую портниху, которая сшила для меня два пальто, шубу для зимы и летнее пальто из льняного полотна. Голодной зимой она взяла с меня чуть меньше четырех долларов. Ей так стремилась получить работу, что работала до трех часов утра, чтобы скорее закончить и получить плату за работу. Она отчаянно мечтала о большом количестве работы, и когда я сказал ей, что ей следует увеличить цену, она неправильно поняла мой русский язык и возразила, что не будет запрашивать больше. Она была на краю голода.
Когда я посетила ее четыре месяца спустя, это была уже другая женщина. Я попросила ее сшить легкое пальто, и она ответила бодро, что могла бы сделать это для меня за две недели и за десять долларов. Ее комната была полна заказов, и ее голос не дрогнул, называя цену. С возвращением мира у нее опять появилась работа и шанс обеспечить свою жизнь.
Улучшение условий жизни было столь очевидно, что на декабрьских выборах коммунистическая партия основывала свою предвыборную кампанию именно на этом факте. Коммунисты говорили о том, каковы были их планы, и как они были выполнены, а заканчивали такими словами: "Посмотрите на свою собственную зарплату и решите, стали ли вы жить лучше, чем в прошлом году"....
Коммунисты получили больший процент голосов, чем когда-либо. Первая сессия Московского Совета, который является городским и региональным правительством сразу показала, что выступающих против их программы нет, хотя таковые были в прошлом году.
Коммунистическая партия держалась уверенно во власти, чем когда-либо прежде, - но сколько осталось от их Коммунизма? Россия сделала большой шаг к капитализму.
Заработная плата стала выплачиваться деньгами вместо пайков, промышленность перешла на самоокупаемость, не обращаясь за дотациями в правительственные фонды, везде открылись магазины частной торговли, газеты полны рекламных объявлений, "спекулянты" появляются в театрах и кафе в соболях и бриллиантах, нувориши занимают несколько комнат, в то время как обычные люди ютятся в нищих кварталах.
Что осталось от уравниловки времен гражданской войны?
Была ли это просто мечта, коммунизм бедноты, потерпевший неудачу?
Старые революционеры возвратились, и были потрясены высокими ценам и разгулом спекуляции в Москве, они лишь вздыхали по утраченному революционному пылу и равному распределению продовольствия. "Ничего не осталось от коммунизма", кричали они.
Появились иностранные бизнесмены , чтобы провести переговоры относительно концессий. Они бодро провозгласили, что никакого коммунизма не осталось, кроме временного правительственного вмешательства во внешнюю торговлю.
Иностранные корреспонденты и занимающиеся распределением помощи согласились; Россия устала от коммунизма, сказали они; коммунизм потерпел неудачу; Россия сделала первый шаг к капитализму и максимально быстро приходит в "норму".
С этим согласны все стороны; в России нет никакого коммунизма.
Но коммунисты идут дальше. Они говорят, что в России не было никакого коммунизма. Они говорят, что дорога к нему далека, что они идут к нему шаг за шагом в течение десятилетий. Они говорят, что равное распределение и жертвы, которыми отмечены мрачные дни войны и голода, вовсе не были коммунизмом, а лишь необходимой военной тактикой осажденного города.
Они говорят, что только теперь, с наступлением мира и появлением возможности восстановления, они начинают строить коммунизм. Они строят согласно планам, широко обсуждаемым по всей России. Потребуются годы и десятилетия и даже поколения; но они, в течение всего этого времени, предполагают продержаться у власти, чтобы его построить.
Ни от какой другой правящей партии в мире невозможно ожидать сохранения власти больше чем на один или два срока. Но коммунисты России, при ежегодных выборах, ожидают осуществить намеченные планы в течение жизни поколений.
Будет много ошибок, взяточничества и неэффективности. Эти вещи известны; их присутствие не скрывают в России. Причина некоторых ошибок - отсталость России, старые привычки и лень при исполнении служебных обязанностей. Будут ошибки и в связи с огромным масштабом работы, за которую они взялись. Ведь то, что они строят, является чем-то совершенно новым в истории.
Вот так они заявляют. Когда иностранец проходит по улицам Москвы, или проезжает через Великие равнины России, он видит, сначала, слишком мало, чтобы поверить в эти заявления. Трудно заметить другие внешнее различия между Москвой и другими городами мира, кроме блестящих золотых куполов и изящных синих куполов , устремляющихся в небеса, которые свидетельствуют о том, что Европа осталась позади и надвигается Азия. В толпе на улицах больше лиц с азиатской внешностью, в одежде Кавказа и Туркестана. В ней - смуглые азиатские лица смешаны с русскими; там кривые улочки мостятся булыжником; там есть величие Красной площади и Кремля.
Во всем этом и есть Москва, как обычно, отличающаяся от Европы. Но есть и другие черты - на улицах полно магазинов, где много хлеба, хлопка, драгоценностей; рынки переполнены крестьянами, предлагающими свою продукцию; есть крупные банки, их посещают мужчины и женщины, чтобы обналичить чеки и получить деньги. Если Вы читаете газеты, Вы , возможно, слышали о махинациях Сахарного треста. Вы совершенно уверены, что Ваш отель - тоже замешан в спекуляциях; Вы в этом уверены, сравнивая цену, которая взимается и плохие условия проживания.
Государственные тресты, частные торговцы, крестьяне, - все делают деньги. Это особенно заметно иностранцу; его жизнь проходит в узком пространстве между кафе, отелями и бизнесом. Он видит в основном два класса людей: государственных чиновников-бюрократов и частных предпринимателей, которые охотятся за особыми привилегиями, концессиями и делают деньги законными и незаконными способами. Он наслышен о взяточничестве, и иногда сам с этим сталкивается. Так он делает вывод о том, что Россия все еще является отсталой, ленивой полувосточной страной, готовой для коррупции.
Да, это все-Россия . Но поскольку Вы продолжаете жить в России, вы начинаете сталкиваться с рабочими, студентами, управляющими промышленностью, Вы замечаете и другие вещи, не настолько очевидные, но очень важные.
Я ехала из Москвы в Петроград. Я выглянула из окна вагона на путях увидела поезд с недавно покрашенными яркими вагонами в оливково-зеленом цвете. На вагонах, помимо обычного номера, был нанесен рисунок и лозунг в честь Первого мая.
Эти вагоны были произведены рабочими, в сверхурочное время, они работали по воскресеньям, вечерами и в праздники. Они были сделаны в качестве подарка для российских Железных дорог. Они были подарены правительству к Первомаю.
Есть ли какая-либо другая страна в мире, где могло произойти подобное? Поскольку я хожу по улицам Москвы, я иногда вижу трамваи, великолепно раскрашенные, на которых тоже много лозунгов. "Красный октябрь" так назвали один из вагонов; "Ленин" - название другого. Это - тоже безвозмездные подарки трамвайных рабочих Москве.
А вот еще необычный случай . Группа ткачей из текстильной фабрики внезапно обратилась к Троцкому, командующему вооруженными силами. Они дарят ему знамя. Они говорят ему:
"Нашему дорогому товарищу Троцкому: Вы с Вашим штыком охраняете достижения революции, в то время как мы нашими станками плетем яркую паутину социализма"....
Затем они вручают ему расчетную книжку с замечанием: "Рабочие этой фабрики зачислили Вас, товарищ Троцкий, в штат красных ткачей ".
Троцкий обнимает и целует делегатов. После этого он становится Почетным Красным Ткачем; его работу поочередно выполняют довольными добровольцы, а конверт с его заработной платой передается детскому дому, над которым шефствует фабрика.
Нет ничего нового в том, что граждане чевствуют популярного военачальника. Но то, что они считают честью сделать его "Ткачом", вот это - что-то новое.
То, что они обещают соткать паутину социализма, означает, что они считают, что они делают что-то более важное, помимо обычного производства товаров из хлопка. Что-то, о чем другие рабочие, в другом месте мира, не думают.
Другой пример. Самая большая газета в Москве проводит конкурс, проходящий в течение многих недель, чтобы определить, кто является лучшим управляющим в промышленности в России. Представьте на мгновение подобное в Нью-Йорке, и Вы увидите, насколько выглядит странно. Газетный конкурс, который должен определить является ли Рокфеллер, Гэри (Gary ) или какой-нибудь мелкий руководитель предприятия в Пенсильвании лучшим директором. Рабочие, находящиеся под руководством этого директора, пишут в редакцию письма. Другие рабочие отвечают и обсуждают все факты, говорящие об эффективности их начальника.
В результате отбирают двенадцать финалистов, а в их честь в Москве дается банкет. Правительство награждает их Орденом Трудового Красного Знамени за их вклад в строительство коммунизма. Письма рабочих также выявляют самых плохих управленцев, после проведения расследования их увольняют.
Это - что-то новое в истории промышленности; поражают и одинаковые критерии, которые используют рабочие в оценке их директоров.
"Наша фабрика была загружена лишь частично", пишет один рабочий. "Однажды она остановилось на одиннадцать месяцев; после этого ее производство составляло лишь половину довоенного. Тогда приехал товарищ Архангельский."
Рабочие говорят про него: 'Он несется быстрее ветра, сметая дезорганизацию. Обычными словами он вызвал наш энтузиазм и объединил нас. Он навел порядок. Он быстро довел производство до 120 процентов от довоенного уровня"
"Товарищ Архангельский не жалеет своих физических и умственных сил ради фабричных рабочих. В течение десяти месяцев мы наблюдаем, что каждый день наша жизнь становится лучше. Он отремонтировал жилье и спальни рабочих. Он отремонтировал баню. Он отремонтировал и покрасил крыши фабрики и рабочего общежития. Он улучшил кооперативную скотоводческую ферму. Он организовал курсы обучения для фабричной молодежи и сам читал лекции по техническим вопросам".
Вот другой победитель, управляющий шахты в Донецке. Его рабочие пишут:
"Он получил шахты в плохом состоянии, обреченные на разрушение. Он провел электричество на четыре мили через мерзлоту и с помощью него осуществил механизацию; он заменил лошадей электрической железной дорогой. Благодаря ему мы предотвратили разрушение шахты и даже увеличили производство, и таким образом были запущены газовые и коксовые печи и химические заводы"....
Есть ли какая-либо другая земля в мире, где так поэтично говорят о горной промышленности?
Уханов, управляющий по производству динамо машин в Москве, был другим победителем. Его рабочие написали:
"Когда товарищ Уханов говорит о чем-нибудь, рабочие знают, что это произойдет. Он создает атмосферу не рабского труда, а критического, делового отношения к коллективной ответственности. Когда началась новая экономическая политика, он сказал: 'Ни один паук не войдет в Симоновку'. Он организовал вместе с нами кооперативное кафе и столовую и пекарню и бакалею. Ни один из этих частных спекулянтов не смог к нам пробраться".
Рабочие, которые пишут таким образом о своих начальниках, это -тоже что-то новое.
И тот факт, что они вообще пишут - это тоже необычно; критерии, которые они применяют - это тоже новинка.
Все это говорит о сотрудничестве директора и рабочих для достижения общей цели, которая не связана напрямую с заработной платы или временем работы, что было всегда причиной конфликта в отраслях промышленности за пределами России.
Какова цель, за которую они борются вместе? Это ясно из комментариев.
Восстановление промышленности; увеличение производства; порядок и организация и эффективность; и основанные на этом лучшая жизнь и образование для рабочих. И еще что-то бОльшее. Вытеснение частного предпринимательства, через кооперативные бакалеи, пекарни, чайные.
Рабочие и их руководители явно объединяются в группы, чтобы построить государственную промышленность и кооперацию и конкурировать с частным предпринимательством. Они пытаются сделать это при помощи своей работы.
Это - та же самая вещь, которую имели в виду ткачи, когда они обещали соткать яркую паутину социализма.
Кто был плохим руководителем?
Один из них был менеджером железнодорожной сортировочной станции.
Его рабочие написали: "В течение десяти месяцев его управления был перерасход 2,500 тонн топлива, количество работоспособных локомотивов уменьшились на двадцать пять процентов.; несчастные случаи увеличились втрое. Рабочие начали бояться его, поговаривая: 'Профсоюз кажется неспособен защитить нас от этого человека'.... Ничего не было им сделано, чтобы увеличить производство; ничто не было восстановлено. Он уделил свое внимание пожеланиям специалистов; предлагал отобрать помещения детского дома и яслей, чтобы увеличить размер их частных квартир.... Он не интересовался образованием. В течение двух с половиной лет он не сделал ничего, чтобы улучшить жизнь рабочих".
Это - тестирование, которое осуждает или одобряет человека в России. Это - нормальные тесты строящегося Нового мира; для остальной же части мира, они кажутся совершенно безумными.
Где еще, если не в России, самая большая ежедневная газета в стране могла отдавать свои колонки в течение многих месяцев, для бурных обсуждений на просторах в тысячи миль, в городах, на шахтах и фабриках, не сенсационных преступлений, а людей, о которых говорят: "Они приносят порядок в хаос. Они улучшают жизнь рабочих. Они способны организовать своих товарищей для завоевания мира".
Неделя за неделей Вы общаетесь с простыми людьми России, и Вы находите другие отличия жизни.
Рабочие шахт и фабрик критикуют не только начальников, но и способы управления промышленностью и ее взаимоотношения с правительством. Поскольку Вы ходите на их собрания, Вы обнаруживаете, что они понимают, что способны все изменить , и что им это интересно.
Люди, которые сидят в правительстве, приезжают на еженедельные встречи на фабрики, которые их выдвигали ( выборы в России происходят от рабочих групп,а не по округами), и отчитываются о проделанной работе. В любое время года их можно отозвать, если их действия не нравятся. На их место избирается новый человек. Это - один из способов держать курс правительства в соответствии с рабочими требованиями.
Я видела и крестьян, тысячи из них приезжали в Москву, чтобы посетить большую Сельскохозяйственную Выставку. Они приезжали бесплатно по железной дороге и на муниципальном транспорте; их размещали и кормили бесплатно в кооперативных зданиях городских рабочих. Они шли в Дом Крестьян и находили там читальные залы, бани, а отдел сельскохозяйственной информации и юридической помощи соединял их с правительством. Это тоже - явление, неизвестное за пределами России.
Каждая городская фабрика и ведомство берет шефство над какой-нибудь деревней, посылая туда лекторов и учителей, книги и информацию. Одна моя знакомая группы студентов взяла шефство над одним маленьким городом, и летом они поехали туда, чтобы жить и преподавать в деревнях, находящихся в его окрестностях, чтобы делиться с крестьянами полученными знаниями.
Студенты России - это отдельная тема для разговора. Университеты наполнены молодыми людьми и женщинами, не теми, кто может себе позволить отдохнуть, поступив в колледж, но теми, кто отобран союзами и ведомствами как особенно способные и нуждающиеся в специальных знаниях. Они прибывают для обучения рабочим профессиям и возвращаются, чтобы использовать в полной мере полученные знания.
Летом студенты уезжают бесплатно на каникулы, которые они проводят на благо страны. Они посещают угольные шахты, а шахтеры в это время едут в Москву, чтобы поселиться там, откуда уехали студенты. Студенты делают обследование деревень и сопровождают поезда с крестьянами на Выставку. Они едут в гости в небольшие республики в самом сердце Азии. Небольшие республики дают им лошадей и еду, и они за это составляют для них первые карты и описания, первые описания этих еще неизведанных районов.
Все эти вещи вначале представляются сначала разрозненными эпизодами. Но через некоторое время Вы видите, что они являются частями единого целого, начинающей медленно зарождаться большой организованной Жизни. Эта жизнь не имеет никакого отношения к спекулянтам; она презирает их жизненные стандарты. Она воспитывает новое поколение, презирающее такие вещи.
Однажды я разговаривала с обеспеченной женщиной на летнем курорте под Москвой, представительница нуворишей, усыпанная драгоценностями, к концу разговора, была просто в отчаянии. Она проклинала правительство, которое обложило ее высокими налогами. Закончила она со слезами в голосе:
"Самое плохое это то, что наши дети нас покидают. Моя дочь присоединилась к коммунистам. Потребовались три года, чтобы она это сделала. Для нее это было очень трудно, поскольку она была дочерью буржуа, и они сомневались относительно ее искренности. Но она придерживалась их взглядов и вступила в партию, теперь она не будет больше жить с нами. Ей не нравятся как мы живем".
В России большой беспорядок. Обычное отсутствие жизненного комфорта, прогнившая неэффективная система отопления зимой, бюрократизация, разного рода непродуманности. Есть много вещей, которые шокируют, - спекулянты, игорные дома, контрабанда спиртного.Любая из этих подгнивших вещей, которая есть здесь, существует и в другой части мира.
Но это - единственное место в мире, где я получаю чувство надежды и плана на будущее. С сотнями тысяч людей, живущих ради этого плана и умирающих за него, голодающих для него, тратящих себя впустую на неэффективной работе, и наконец,вносящих хоть немного порядка в состояние хаоса - все это - ради него.
После всего этого Америка кажется веселой и несущественной, а. Европа - безумным кошмаром,вынести который невозможно.
То, что происходит теперь в России, намного более значительно, чем то, что произошло под именем Революции в те беспокойные дни, когда Россия была землей всего хорошего или всего плохого, согласно Вашей точке зрения. В России, когда они говорят о Революции, они не имеют в виду один великий и ужасный переворот; то был просто "Октябрьским переворотом", взятием власти. Теперь же, пользуясь властью, в течение десятилетий они создают Новый мир.
В истории было много революций, в каждом было свое трагическое достоинство, жестокость, допущенная властью. Но никогда в них не было огромной организации, контролирующей экономические, а также политические ресурсы страны, которая бы через прозу повседневной жизни неуклонно планировала будущее, через пространство и время, учась на ошибках, изменяя методы, но не цели, управляя прессой и образованием, законом и промышленностью, как инструментами для достижения цели....
Это - Коллективное Сознание в действии, еще сырое, полуорганизованное и неэффективное, такое в Истории впервые.
Анна Луиза Стронг. 1925 г