Господи, дай же ты каждому…
Она вошла в мой кабинет тихо и мирно, пр направлению от главного, жалуясь на цокот копыт в ухе.
Ничего не предвещало беды, пока мы не начали обследование сосудов. Мазнув гелем по левой половине шеи я, по-видимому, каким-то образом нажала на даме кнопку «Вкл», потому что та, резко вдохнув, внезапно запела: «Ах, Арлекино, Арлекино, нужно быть смешным для всех, Арлекино, Арлекино, есть одна награда - смех!».
Я, немного оторопев и испытывая вполне объяснимую тахикардию, поскорей попросила даму сделать глубокий вдох и не дышать, чтоб обманом прекратить эти песнопения, но дама снова сделала вдох всей тонкой грудью и заголосила:
- Ахахахахахахахаха! Ляляляляляляляля!
- Погодите! Вы мне мешаете! Не надо петь, просто дышите!
- Я не могу не петь, дорогуша! Я знаю весь репертуар Пугачевой! В те времена жила красавица одна, у стен дворца она пасла гусей… но для Луи была милее всех она… Я вот в следующий раз к вам в рыжем парике приду!
Я осторожно уточнила:
- А Вы собираетесь прийти еще раз… зачем?
- Привези, привези-и-и мне коралловые бусы, мне коралловые бусы из-за моря привези! Да просто так приду, и фото принесу, и вы увидите, какой я могу быть!
Я включила звуковое сопровождение исследования и из динамиков понесся звук пульсации сосудов.
Дама примолкла. Но как только я нажала паузу, она тут же спросила:
- Ну-с. Как я вам?
Со вздохом я ответила:
- Звезда. Вы - звезда. Несомненно.
- Две звезды! Две светлых повести! В своей любви, как в невесомости! Два голоса! Среди молчания!
Я вклинилась:
- Прошу Вас! Немного тишины, я должна кое-что измерить!
Дама обиженно засопела. Но даже сопение у нее выходило каким-то… до-мажорным и мне мерещилось в нём: «Я храпела словно бык, как не баба, а мужик. Но ты уши затыкал, мал-помалу привыкал…».
Молчание длилось недолго.
Дама решила напомнить о себе, теперь тихонечко, глубоким грудным голосом:
- Любовь, похожая на сон, счастливым сделала мой дом, но вопреки законам сна-аааа, пускай не кончится она…
И вдруг ее порвало:
- Любовь! Похожая (тут ее голос сказанул на октаву вверх) на соооон!!!
Если б не сидела, я б упала на колени:
- Пожалуйста! Немного потише! Тут же люди, коридор полон пациентов! Давайте их уважать!
А-ля Пугачева возмутилась:
- В смысле?!! Пускай привыкают к прекрасному! Кстати! У вас есть ручка? У меня всегда просят автограф, я всегда даю! Кто я такая, чтобы противиться славе?
Я поняла, что исследование надо заканчивать.
Но еще оставалась другая, лучшая сторона необследованной шеи.
И тут какой-то дурной, больной на голову шайтан толкнул меня задать даме вопрос. Наверное, я просто хотела отвлечь ее от Пугачевой.
- А Вы только Аллу Борисовну исполняете?
- Конечно, нет! Эдита Пьеха! Пап-пап, папа-рапа пап пап! Папа-рапа пап пап! Ой! А Майя Кристалинская! Вот это? Знаете это? - Дама приставила ко лбу два пальца, имитируя рожки, и продолжила. - Вернись, лесной олень, по моему хотенью, Умчи меня, олень, в свою страну оленью…!
- Аааааа! - закричала я. - Остановите Землю, я сойду!
На самом деле я не закричала, а тихонько запела:
- Пока земля еще вертится,
Пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому
Чего у него нет…
И тут дама замолчала. Навсегда. Ну, почти навсегда: до конца обследования она не проронила ни слова. Я, не веря в безоблачное небо и смолкнувшие крики птиц, завершила обследование. В полной тишине я смогла даже напечатать ответ, и лишь в конце, отдавая распечатку в руки даме, услышала фразу, в которой была вся скорбь, весь надрыв татарского народа:
- Эх вы! У меня из-за Вас даже цокот в ухе пропал! Вы, оказывается, Окуджаву знаете! И голос у вас недурственный! А смотрели-то как! Слушали с таким восторгом, как будто сейчас музыкального Оскара мне вручите!
И дама гордо удалилась, вскинув голову и театрально вскинув руку:
- Дай счастья мне! Дай счастья мне,
Той женщине, которая пайооооооот!…
Ничего не предвещало беды, пока мы не начали обследование сосудов. Мазнув гелем по левой половине шеи я, по-видимому, каким-то образом нажала на даме кнопку «Вкл», потому что та, резко вдохнув, внезапно запела: «Ах, Арлекино, Арлекино, нужно быть смешным для всех, Арлекино, Арлекино, есть одна награда - смех!».
Я, немного оторопев и испытывая вполне объяснимую тахикардию, поскорей попросила даму сделать глубокий вдох и не дышать, чтоб обманом прекратить эти песнопения, но дама снова сделала вдох всей тонкой грудью и заголосила:
- Ахахахахахахахаха! Ляляляляляляляля!
- Погодите! Вы мне мешаете! Не надо петь, просто дышите!
- Я не могу не петь, дорогуша! Я знаю весь репертуар Пугачевой! В те времена жила красавица одна, у стен дворца она пасла гусей… но для Луи была милее всех она… Я вот в следующий раз к вам в рыжем парике приду!
Я осторожно уточнила:
- А Вы собираетесь прийти еще раз… зачем?
- Привези, привези-и-и мне коралловые бусы, мне коралловые бусы из-за моря привези! Да просто так приду, и фото принесу, и вы увидите, какой я могу быть!
Я включила звуковое сопровождение исследования и из динамиков понесся звук пульсации сосудов.
Дама примолкла. Но как только я нажала паузу, она тут же спросила:
- Ну-с. Как я вам?
Со вздохом я ответила:
- Звезда. Вы - звезда. Несомненно.
- Две звезды! Две светлых повести! В своей любви, как в невесомости! Два голоса! Среди молчания!
Я вклинилась:
- Прошу Вас! Немного тишины, я должна кое-что измерить!
Дама обиженно засопела. Но даже сопение у нее выходило каким-то… до-мажорным и мне мерещилось в нём: «Я храпела словно бык, как не баба, а мужик. Но ты уши затыкал, мал-помалу привыкал…».
Молчание длилось недолго.
Дама решила напомнить о себе, теперь тихонечко, глубоким грудным голосом:
- Любовь, похожая на сон, счастливым сделала мой дом, но вопреки законам сна-аааа, пускай не кончится она…
И вдруг ее порвало:
- Любовь! Похожая (тут ее голос сказанул на октаву вверх) на соооон!!!
Если б не сидела, я б упала на колени:
- Пожалуйста! Немного потише! Тут же люди, коридор полон пациентов! Давайте их уважать!
А-ля Пугачева возмутилась:
- В смысле?!! Пускай привыкают к прекрасному! Кстати! У вас есть ручка? У меня всегда просят автограф, я всегда даю! Кто я такая, чтобы противиться славе?
Я поняла, что исследование надо заканчивать.
Но еще оставалась другая, лучшая сторона необследованной шеи.
И тут какой-то дурной, больной на голову шайтан толкнул меня задать даме вопрос. Наверное, я просто хотела отвлечь ее от Пугачевой.
- А Вы только Аллу Борисовну исполняете?
- Конечно, нет! Эдита Пьеха! Пап-пап, папа-рапа пап пап! Папа-рапа пап пап! Ой! А Майя Кристалинская! Вот это? Знаете это? - Дама приставила ко лбу два пальца, имитируя рожки, и продолжила. - Вернись, лесной олень, по моему хотенью, Умчи меня, олень, в свою страну оленью…!
- Аааааа! - закричала я. - Остановите Землю, я сойду!
На самом деле я не закричала, а тихонько запела:
- Пока земля еще вертится,
Пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому
Чего у него нет…
И тут дама замолчала. Навсегда. Ну, почти навсегда: до конца обследования она не проронила ни слова. Я, не веря в безоблачное небо и смолкнувшие крики птиц, завершила обследование. В полной тишине я смогла даже напечатать ответ, и лишь в конце, отдавая распечатку в руки даме, услышала фразу, в которой была вся скорбь, весь надрыв татарского народа:
- Эх вы! У меня из-за Вас даже цокот в ухе пропал! Вы, оказывается, Окуджаву знаете! И голос у вас недурственный! А смотрели-то как! Слушали с таким восторгом, как будто сейчас музыкального Оскара мне вручите!
И дама гордо удалилась, вскинув голову и театрально вскинув руку:
- Дай счастья мне! Дай счастья мне,
Той женщине, которая пайооооооот!…