Выбирай и рабствуй
Политические воззрения россиян однозначно понять трудно: не секрет, что данные опросов фиксируют и тоску по «сильной руке», и, казалось бы, прямо противоположные заявления о демократических симпатиях. Однако некоторые исследователи все же пытаются найти в них некую логику.
Сочетание в российской политической модели малосочетаемых, казалось бы, элементов, не позволяющих однозначно отнести ее ни к авторитарным, ни к демократическим, давно не дает покоя исследователям (см. материал «Голосуя за гибрид» во «Власти» №34 от 31 августа 2009 года) - по крайней мере, так было до событий 24 сентября этого года. Но бог с ним, с режимом - нет однозначности и в настроениях россиян. Скучали бы все единообразно по Сталину, и вопросов бы не было - но нет: одновременно с ностальгией по советскому прошлому до 75% граждан заявляют, что Россия должна быть «демократической страной». Традиционно исследователи или пытаются отмахнуться то от одной, то от другой части уравнения (по принципу «стакан наполовину полон или наполовину пуст»), или, что особенно характерно для российских авторов, опускают руки и пишут о политической шизофрении россиян или о «постсоветском человеке» как особом, не подвластном логике создании.
Снять это противоречие и найти систему в высказываниях россиян пытается политолог Генри Хейл из Университета имени Джорджа Вашингтона на основании данных опросов, много лет проводившихся им с коллегами в России по итогам федеральных выборов. По мнению профессора, противоречие разрешается просто: достаточно обратиться к концепции «делегативной демократии», сформулированной еще в 1990-х годах аргентинским политологом Гильермо О’Доннеллом применительно к Латинской Америке. Согласно наблюдениям О’Доннелла, в странах этого региона избиратели обычно хотели видеть во главе государства сильного президента. Такой президент должен был решать стоящие перед страной серьезнейшие проблемы - и получал моральное право действовать фактически по своему усмотрению, не слишком оглядываясь на закон. Парламент, политические партии и другие институты демократического общества при этом рассматривались скорее как потенциальные помехи, мешающие президенту спасать страну.
Вместе с тем в схеме О’Доннелла граждане все же исходили из необходимости соблюдения лидером их конституционных прав и особенно их права избирать такого президента, а также из его личной персональной ответственности за возможные неудачи, включая возможность смены лидера через очередные выборы. Соответственно, не особенно настаивая на соблюдении других конституционных принципов, граждане все же исходили из того, что выборы будут проводить регулярно, в установленный срок и с соблюдением установленных ограничений на продолжительность пребывания в должности. Отсюда и «делегативная демократия» - выборность власти ценится и признается, но в перерывах между выборами лидеру делегируется фактически неограниченная власть, а сами граждане отказываются от текущего влияния на политику через парламент, партии и другие демократические институты.
Результаты проводимых в России опросов вписываются именно в эту схему, полагает Хейл. Россияне одновременно и хотят «сильного лидера» (55% полностью согласны с этим тезисом, еще 34% - частично), и поголовно настаивают на своем праве избирать его (96%). Лишь 22% считают, что «демократия» и «сильное государство» несовместимы, и что выбор надо делать в пользу «сильного государства». При этом собственно демократические институты для россиян не так важны. Для начала, каждый четвертый россиянин вообще не смог объяснить, что такое демократия. Когда же определение все же давалось, оно часто не совпадало со стандартным «западным» пониманием этого термина. Для 18% опрошенных демократия представляла собой некое сочетание материального благосостояния, рыночной экономики, порядка, суверенитета, равенства и других элементов, не имеющих отношения к устройству политической системы. Лишь меньше половины россиян дали близкое к стандартному определение демократии, включающее такие элементы, как права и свободы, выборы, политическая конкуренция. При этом собственно выборы и политическая конкуренция были названы центральными элементами демократии лишь в 5% ответов - остальные упирали на права и свободы, необходимость «честной политики» и т. д.
Вопрос в том, что следует из этих политологических построений. Определенный терапевтический эффект очевиден: конечно же, приятно узнать, что мы не шизофреники, а просто так своеобразно мыслим. Мораль Хейла, впрочем, состоит в том, что «делегативная демократия» - это не так уж плохо: она открывает возможности для движения к демократии настоящей, что и произошло в большинстве анализировавшихся О’Доннеллом латиноамериканских стран. Нетрудно заметить, что аналогичной точки зрения придерживается и существующий в России режим: гражданам не стоит волноваться и расстраиваться, мы поступательно движемся к настоящей демократии. Однако, даже если признать, что «делегативные демократии» Латинской Америки отчасти эволюционировали в настоящие, из приводимых Хейлом данных никак не следует, что тем же путем движется и Россия.
[ еженедельник «Коммерсантъ», №41 (945), 17.10.2011 ]
Сочетание в российской политической модели малосочетаемых, казалось бы, элементов, не позволяющих однозначно отнести ее ни к авторитарным, ни к демократическим, давно не дает покоя исследователям (см. материал «Голосуя за гибрид» во «Власти» №34 от 31 августа 2009 года) - по крайней мере, так было до событий 24 сентября этого года. Но бог с ним, с режимом - нет однозначности и в настроениях россиян. Скучали бы все единообразно по Сталину, и вопросов бы не было - но нет: одновременно с ностальгией по советскому прошлому до 75% граждан заявляют, что Россия должна быть «демократической страной». Традиционно исследователи или пытаются отмахнуться то от одной, то от другой части уравнения (по принципу «стакан наполовину полон или наполовину пуст»), или, что особенно характерно для российских авторов, опускают руки и пишут о политической шизофрении россиян или о «постсоветском человеке» как особом, не подвластном логике создании.
Снять это противоречие и найти систему в высказываниях россиян пытается политолог Генри Хейл из Университета имени Джорджа Вашингтона на основании данных опросов, много лет проводившихся им с коллегами в России по итогам федеральных выборов. По мнению профессора, противоречие разрешается просто: достаточно обратиться к концепции «делегативной демократии», сформулированной еще в 1990-х годах аргентинским политологом Гильермо О’Доннеллом применительно к Латинской Америке. Согласно наблюдениям О’Доннелла, в странах этого региона избиратели обычно хотели видеть во главе государства сильного президента. Такой президент должен был решать стоящие перед страной серьезнейшие проблемы - и получал моральное право действовать фактически по своему усмотрению, не слишком оглядываясь на закон. Парламент, политические партии и другие институты демократического общества при этом рассматривались скорее как потенциальные помехи, мешающие президенту спасать страну.
Вместе с тем в схеме О’Доннелла граждане все же исходили из необходимости соблюдения лидером их конституционных прав и особенно их права избирать такого президента, а также из его личной персональной ответственности за возможные неудачи, включая возможность смены лидера через очередные выборы. Соответственно, не особенно настаивая на соблюдении других конституционных принципов, граждане все же исходили из того, что выборы будут проводить регулярно, в установленный срок и с соблюдением установленных ограничений на продолжительность пребывания в должности. Отсюда и «делегативная демократия» - выборность власти ценится и признается, но в перерывах между выборами лидеру делегируется фактически неограниченная власть, а сами граждане отказываются от текущего влияния на политику через парламент, партии и другие демократические институты.
Результаты проводимых в России опросов вписываются именно в эту схему, полагает Хейл. Россияне одновременно и хотят «сильного лидера» (55% полностью согласны с этим тезисом, еще 34% - частично), и поголовно настаивают на своем праве избирать его (96%). Лишь 22% считают, что «демократия» и «сильное государство» несовместимы, и что выбор надо делать в пользу «сильного государства». При этом собственно демократические институты для россиян не так важны. Для начала, каждый четвертый россиянин вообще не смог объяснить, что такое демократия. Когда же определение все же давалось, оно часто не совпадало со стандартным «западным» пониманием этого термина. Для 18% опрошенных демократия представляла собой некое сочетание материального благосостояния, рыночной экономики, порядка, суверенитета, равенства и других элементов, не имеющих отношения к устройству политической системы. Лишь меньше половины россиян дали близкое к стандартному определение демократии, включающее такие элементы, как права и свободы, выборы, политическая конкуренция. При этом собственно выборы и политическая конкуренция были названы центральными элементами демократии лишь в 5% ответов - остальные упирали на права и свободы, необходимость «честной политики» и т. д.
Вопрос в том, что следует из этих политологических построений. Определенный терапевтический эффект очевиден: конечно же, приятно узнать, что мы не шизофреники, а просто так своеобразно мыслим. Мораль Хейла, впрочем, состоит в том, что «делегативная демократия» - это не так уж плохо: она открывает возможности для движения к демократии настоящей, что и произошло в большинстве анализировавшихся О’Доннеллом латиноамериканских стран. Нетрудно заметить, что аналогичной точки зрения придерживается и существующий в России режим: гражданам не стоит волноваться и расстраиваться, мы поступательно движемся к настоящей демократии. Однако, даже если признать, что «делегативные демократии» Латинской Америки отчасти эволюционировали в настоящие, из приводимых Хейлом данных никак не следует, что тем же путем движется и Россия.
[ еженедельник «Коммерсантъ», №41 (945), 17.10.2011 ]