Вишневые мокасины
В соавторстве с ottikubo
Эту историю, я услышал от моложавой энергичной дамы в маленьком иерусалимском кафе, где мы с ней отдыхали после прогулки по Старому Городу, отхлебывая из больших кружек горячий кофе со сливками и заедая его свежими круассанами.
Все началось в Москве, в 1980 году - накануне олимпиады. Моя знакомая с ласковым именем Мила как раз окончила четвертый курс института иностранных языков и вместе с остальными выпускниками была мобилизована в помощь оргкомитету этого грандиозного мероприятия. Нужно отметить, что деньги на все это выделены были немеренные, так что официальные переводчики должны были получить красивую форму и, что еще важнее, отличные югославские мокасины. Увы, в тот день, на который была назначена раздача державных даров, Мила лежала с высокой температурой: грипп летом в Москве - дело необычное, но Мила умудрилась где-то его подхватить. Только через три дня, пошатываясь от слабости, добралась она до вожделенных складов. Конечно же, там почти ничего не осталось. Чуть не плачущей девушке после долгих поисков выдали брюки на размер больше требуемых, водолазку с пятнами неясного происхождения и блейзер, пошитый, наверное, для марсианки, поскольку ни для какой земной женщины быть подходящим он просто не мог. До обувного склада Мила добрела в тот момент, когда кладовщица его запирала, собираясь смотаться с работы на четверть часа раньше по своим неотложным надобностям. Еле умолив злобную бабу снова отпереть зарешеченную дверь, она получила запечатанную коробку с желанным 37 размером и немедленно была со склада выдворена.
С одеждой все как-то обошлось. Знакомые ребята с химического факультета выдали ложку волшебного порошка, и пятна с водолазки удалось вывести. У ближайшей подруги родная тетя работала портнихой в ателье, и за двадцать шесть рублей (половина месячной стипендии) блейзер был распорот и сшит заново. А брюки подогнал к прелестной Милиной фигурке ее тогдашний поклонник - мастер на все руки. А если примерок оказалось несколько больше, чем можно было ожидать, то никому от этого никакого вреда не приключилось и, даже, наоборот.
А вот с обувью случилось страшное. Когда Мила вернулась в общежитие и открыла коробку, то увидела в ней два новеньких отлично пошитых мокасина 37 размера, оба на правую ногу. Она немедленно бросилась туда, где получила туфли, но все было кончено: склады стояли запечатанные, безгласные и безлюдные. «Как бездушен этот мир»,- проронил бы здесь китайский рассказчик, если бы ему довелось рассказывать эту историю.
Всю олимпиаду Мила носилась по Москве в собственных дешевеньких и довольно потертых кедах
Прошел год. Мила окончила институт с отличием, что было приятно, но умудрилась испортить отношения с самым зловещим ведомством в стране, живо интересовавшимся хорошими и хорошенькими переводчицами. Это было из рук вон плохо. Никакой работы без прописки найти было невозможно. Отец болел, и помощь из дома иссякла. Поклонник остался где-то далеко в пределах Бульварного кольца, где Мила уже давно не бывала. Она снимала крошечную комнатенку в коммунальной квартире около конечной станции метро, но и за этот пустяк платить было нечем. Мила пообносилась и почти голодала. Возвращение из Москвы в пыльный и жаркий город отрочества становилось неизбежным, и при мысли об этом тоска поднималась откуда-то из глубин живота, сдавливая горло так, что и жить больше не хотелось.
Наступил, наконец, день, когда было принято окончательное решение. С утра Мила поехала на Центральный телеграф, чтобы позвонить домой и попросить маму прислать ей денег на дорогу. Но и этот план не удался. В течение нескольких часов она вновь и вновь заходила в кабинку междугородного телефона и крутила тугой диск с отверстиями над номерами. На том конце провода никто не отзывался. Наревевшись от скопления неудач и беспокойства о родителях, проголодавшись до боли под ложечкой, Мила поехала домой. Она вышла из поезда и направилась к эскалатору. Вестибюль в середине рабочего дня был почти пуст, так что Мила сразу же обратила внимание на странную фигуру, двигающуюся ей навстречу. Фигура приблизилась, и тут Мила осознала, что эта идущая на костылях девушка удивительно на нее похожа. Правда, в отличие от Милы, она была прекрасно одета и без левой ноги. По движениям складчатой юбки можно было понять, что нога отрезана много выше колена, где-то в середине бедра. А одета девушка была действительно очень хорошо: тёмно-вишнёвая блузка с широкими рукавами и высокими узкими манжетами, твидовая жилетка и уже упомянутая складчатая юбка из темной шотландки, но вот туфли… «Нет, почему туфли? Туфля». Туфля тоже была дорогой и совсем новой, но к одежде не подходила. «Вот сюда бы мои мокасины», - подумала Мила. Девушка, постукивая костылями, проходила мимо. Полуобернувшись, Мила придержала ее за рукав: «Хотите югославские мокасины в тон блузке? У вас ведь 37-й размер!»
- А почем? - спросила девушка,
- Пятьдесят за пару - пролепетала Мила. - Подождите меня пять минут, я сейчас принесу...
Пять не пять, но через пятнадцать минут Мила стояла перед мраморной скамьей, на которой ожидала незнакомка, и открывала коробку с мокасинами.
А, так тут две правые? - удивилась покупательница. Беру! Для меня это две пары. И она вручила Миле прекрасную новенькую сторублевую бумажку. Мила вышла в сквер перед станцией и рухнула на пустую садовую скамейку, испугав своим странным поведением благоухающего бомжа, только начавшего принимать солнечную ванну на соседней скамейке.
«Небеса глухи к нашим чувствам, но все поступки вносятся в книгу жизни», - заметил бы здесь китаец.
У нее было сто рублей! Можно было купить булочек и яблок. И котлет в полуфабрикатах. Заплатить за комнату и жить еще пару месяцев. Прошло довольно времени, прежде чем она пришла в себя, заметила напротив тележку с мороженным, взяла фруктовое за одиннадцать копеек и, впитывая с восторгом розовую сладость, поняла, что настоящая жизнь впереди!
Через неделю Миле позвонил московский родственник - двоюродный брат отца. После дежурных фраз о делах и здоровье дядя сказал, что говорил о Миле с одним исключительно серьезным человеком, и тот согласился принять ее в своем учреждении на предмет предварительной беседы в виду имеющейся у этого серьезного человека вакансии. Два дня спустя Мила подошла к ограде сада, в глубине которого скрывался небольшой особняк. Пропуск для нее уже был выписан. В конце двухчасовой беседы, которая велась вперемешку по-русски и по-английски с неожиданными вкраплениями французских поговорок, Миле было сказано просто и ясно, что она подходит, но, если у нее самой или в семье есть что-то сомнительное, лучше об этом рассказать немедленно. Мила замешкалась, а потом решилась и рассказала о нескольких неприятных разговорах с куратором ее курса от Той Самой Организации и о своем отказе сотрудничать. Об этом было предложено не беспокоиться, а с понедельника к восьми тридцати выйти на работу. Так Мила начала работать в одной совершенно закрытой организации, в окружении необыкновенно интересных людей. А еще через два-три дня мама фототелеграммой сообщила ей, что страшные подозрения относительно отцовских недомоганий не подтвердились, так что теперь отцу надо съездить в Ессентуки, и все будет в порядке. Более того, недели через три, после того как Мила позвонила нескольким своим подругам и рассказала, где она начала работать, (у ее Конторы было и вполне открытое название), ее пригласили на вечеринку. Там же оказался и прежний Милин поклонник. С тех пор, как они расстались, вечера не проходило без воспоминаний о прибаутках и ласках мастера на все руки, но сейчас Мила взглянула на него со стороны и увидела, что он неинтересен, а, пожалуй, и жалок по сравнению с теми, с кем она общалась на работе каждый день.
В общем, жизнь наладилась. Вскоре Мила сняла комнату получше, а через 5 лет построила кооперативную квартиру неподалеку от той же станции метро. Ту одноногую девушку она никогда больше не встречала.
Мы допили кофе. Уходить из прохлады не хотелось, и я заказал еще по рюмке Irish Cream. Просмаковав первый глоток, Мила сказала в каком-то несвойственном ей, просительном тоне. «Ты ведь не будешь надо мной смеяться, правда? Знаешь, я думаю, мы с ней два варианта одной жизни. Из двух параллельных миров. На той станции метро эти миры случайно пересеклись. Нас притянуло друг к другу. Две правые мокасины, приносящие несчастья, как-то нечаянно попали ко мне из несостоявшейся ужасной другой моей судьбы». Нет, конечно, я не стал смеяться над Милой, но и от обсуждения связей между параллельными мирами уклонился.
«Совершеномудрые следуют своей судьбе и ничего не боятся», - наверное, промолвил бы здесь китайский повествователь.
А нам глупым и суетным страшно…
Эту историю, я услышал от моложавой энергичной дамы в маленьком иерусалимском кафе, где мы с ней отдыхали после прогулки по Старому Городу, отхлебывая из больших кружек горячий кофе со сливками и заедая его свежими круассанами.
Все началось в Москве, в 1980 году - накануне олимпиады. Моя знакомая с ласковым именем Мила как раз окончила четвертый курс института иностранных языков и вместе с остальными выпускниками была мобилизована в помощь оргкомитету этого грандиозного мероприятия. Нужно отметить, что деньги на все это выделены были немеренные, так что официальные переводчики должны были получить красивую форму и, что еще важнее, отличные югославские мокасины. Увы, в тот день, на который была назначена раздача державных даров, Мила лежала с высокой температурой: грипп летом в Москве - дело необычное, но Мила умудрилась где-то его подхватить. Только через три дня, пошатываясь от слабости, добралась она до вожделенных складов. Конечно же, там почти ничего не осталось. Чуть не плачущей девушке после долгих поисков выдали брюки на размер больше требуемых, водолазку с пятнами неясного происхождения и блейзер, пошитый, наверное, для марсианки, поскольку ни для какой земной женщины быть подходящим он просто не мог. До обувного склада Мила добрела в тот момент, когда кладовщица его запирала, собираясь смотаться с работы на четверть часа раньше по своим неотложным надобностям. Еле умолив злобную бабу снова отпереть зарешеченную дверь, она получила запечатанную коробку с желанным 37 размером и немедленно была со склада выдворена.
С одеждой все как-то обошлось. Знакомые ребята с химического факультета выдали ложку волшебного порошка, и пятна с водолазки удалось вывести. У ближайшей подруги родная тетя работала портнихой в ателье, и за двадцать шесть рублей (половина месячной стипендии) блейзер был распорот и сшит заново. А брюки подогнал к прелестной Милиной фигурке ее тогдашний поклонник - мастер на все руки. А если примерок оказалось несколько больше, чем можно было ожидать, то никому от этого никакого вреда не приключилось и, даже, наоборот.
А вот с обувью случилось страшное. Когда Мила вернулась в общежитие и открыла коробку, то увидела в ней два новеньких отлично пошитых мокасина 37 размера, оба на правую ногу. Она немедленно бросилась туда, где получила туфли, но все было кончено: склады стояли запечатанные, безгласные и безлюдные. «Как бездушен этот мир»,- проронил бы здесь китайский рассказчик, если бы ему довелось рассказывать эту историю.
Всю олимпиаду Мила носилась по Москве в собственных дешевеньких и довольно потертых кедах
Прошел год. Мила окончила институт с отличием, что было приятно, но умудрилась испортить отношения с самым зловещим ведомством в стране, живо интересовавшимся хорошими и хорошенькими переводчицами. Это было из рук вон плохо. Никакой работы без прописки найти было невозможно. Отец болел, и помощь из дома иссякла. Поклонник остался где-то далеко в пределах Бульварного кольца, где Мила уже давно не бывала. Она снимала крошечную комнатенку в коммунальной квартире около конечной станции метро, но и за этот пустяк платить было нечем. Мила пообносилась и почти голодала. Возвращение из Москвы в пыльный и жаркий город отрочества становилось неизбежным, и при мысли об этом тоска поднималась откуда-то из глубин живота, сдавливая горло так, что и жить больше не хотелось.
Наступил, наконец, день, когда было принято окончательное решение. С утра Мила поехала на Центральный телеграф, чтобы позвонить домой и попросить маму прислать ей денег на дорогу. Но и этот план не удался. В течение нескольких часов она вновь и вновь заходила в кабинку междугородного телефона и крутила тугой диск с отверстиями над номерами. На том конце провода никто не отзывался. Наревевшись от скопления неудач и беспокойства о родителях, проголодавшись до боли под ложечкой, Мила поехала домой. Она вышла из поезда и направилась к эскалатору. Вестибюль в середине рабочего дня был почти пуст, так что Мила сразу же обратила внимание на странную фигуру, двигающуюся ей навстречу. Фигура приблизилась, и тут Мила осознала, что эта идущая на костылях девушка удивительно на нее похожа. Правда, в отличие от Милы, она была прекрасно одета и без левой ноги. По движениям складчатой юбки можно было понять, что нога отрезана много выше колена, где-то в середине бедра. А одета девушка была действительно очень хорошо: тёмно-вишнёвая блузка с широкими рукавами и высокими узкими манжетами, твидовая жилетка и уже упомянутая складчатая юбка из темной шотландки, но вот туфли… «Нет, почему туфли? Туфля». Туфля тоже была дорогой и совсем новой, но к одежде не подходила. «Вот сюда бы мои мокасины», - подумала Мила. Девушка, постукивая костылями, проходила мимо. Полуобернувшись, Мила придержала ее за рукав: «Хотите югославские мокасины в тон блузке? У вас ведь 37-й размер!»
- А почем? - спросила девушка,
- Пятьдесят за пару - пролепетала Мила. - Подождите меня пять минут, я сейчас принесу...
Пять не пять, но через пятнадцать минут Мила стояла перед мраморной скамьей, на которой ожидала незнакомка, и открывала коробку с мокасинами.
А, так тут две правые? - удивилась покупательница. Беру! Для меня это две пары. И она вручила Миле прекрасную новенькую сторублевую бумажку. Мила вышла в сквер перед станцией и рухнула на пустую садовую скамейку, испугав своим странным поведением благоухающего бомжа, только начавшего принимать солнечную ванну на соседней скамейке.
«Небеса глухи к нашим чувствам, но все поступки вносятся в книгу жизни», - заметил бы здесь китаец.
У нее было сто рублей! Можно было купить булочек и яблок. И котлет в полуфабрикатах. Заплатить за комнату и жить еще пару месяцев. Прошло довольно времени, прежде чем она пришла в себя, заметила напротив тележку с мороженным, взяла фруктовое за одиннадцать копеек и, впитывая с восторгом розовую сладость, поняла, что настоящая жизнь впереди!
Через неделю Миле позвонил московский родственник - двоюродный брат отца. После дежурных фраз о делах и здоровье дядя сказал, что говорил о Миле с одним исключительно серьезным человеком, и тот согласился принять ее в своем учреждении на предмет предварительной беседы в виду имеющейся у этого серьезного человека вакансии. Два дня спустя Мила подошла к ограде сада, в глубине которого скрывался небольшой особняк. Пропуск для нее уже был выписан. В конце двухчасовой беседы, которая велась вперемешку по-русски и по-английски с неожиданными вкраплениями французских поговорок, Миле было сказано просто и ясно, что она подходит, но, если у нее самой или в семье есть что-то сомнительное, лучше об этом рассказать немедленно. Мила замешкалась, а потом решилась и рассказала о нескольких неприятных разговорах с куратором ее курса от Той Самой Организации и о своем отказе сотрудничать. Об этом было предложено не беспокоиться, а с понедельника к восьми тридцати выйти на работу. Так Мила начала работать в одной совершенно закрытой организации, в окружении необыкновенно интересных людей. А еще через два-три дня мама фототелеграммой сообщила ей, что страшные подозрения относительно отцовских недомоганий не подтвердились, так что теперь отцу надо съездить в Ессентуки, и все будет в порядке. Более того, недели через три, после того как Мила позвонила нескольким своим подругам и рассказала, где она начала работать, (у ее Конторы было и вполне открытое название), ее пригласили на вечеринку. Там же оказался и прежний Милин поклонник. С тех пор, как они расстались, вечера не проходило без воспоминаний о прибаутках и ласках мастера на все руки, но сейчас Мила взглянула на него со стороны и увидела, что он неинтересен, а, пожалуй, и жалок по сравнению с теми, с кем она общалась на работе каждый день.
В общем, жизнь наладилась. Вскоре Мила сняла комнату получше, а через 5 лет построила кооперативную квартиру неподалеку от той же станции метро. Ту одноногую девушку она никогда больше не встречала.
Мы допили кофе. Уходить из прохлады не хотелось, и я заказал еще по рюмке Irish Cream. Просмаковав первый глоток, Мила сказала в каком-то несвойственном ей, просительном тоне. «Ты ведь не будешь надо мной смеяться, правда? Знаешь, я думаю, мы с ней два варианта одной жизни. Из двух параллельных миров. На той станции метро эти миры случайно пересеклись. Нас притянуло друг к другу. Две правые мокасины, приносящие несчастья, как-то нечаянно попали ко мне из несостоявшейся ужасной другой моей судьбы». Нет, конечно, я не стал смеяться над Милой, но и от обсуждения связей между параллельными мирами уклонился.
«Совершеномудрые следуют своей судьбе и ничего не боятся», - наверное, промолвил бы здесь китайский повествователь.
А нам глупым и суетным страшно…