Вспомнилось..
Он писал за неё контрольные, покупал ей цветов дешёвых.
И бабульки у дома спорили: а надолго ли это шоу?
И считая копейки пенсии, перевязанные любовно,
точно знали: приедет к сессии, остановится у Петровны,
Будет есть помидоры сочные, бутербродики всухомятку.
И рубашки стирать настойчиво, и конспекты учить в тетрадке.
Будет думать о ней, неправильной, жизнь разлуками с нею мерить,
Научили б, мозѓи бы вправили. Так не слушает же. Не верит.
Ждёт у дома, когда смеркается, приглашает на карусели,
Эта пафосная красавица в нём смущенье и буйство селит.
Он краснеет, вздыхает, бесится, если, едкая, водит за нос.
Двести дней, семь протяжных месяцев он зовёт её выйти замуж.
Та ломается осторожненько, теребит ободок серёжки...
Своего-то зовёт «Серёженька», а его - иногда - Серёжка.
Этот город насквозь из нежности и из паники истеричной.
Он уже из последних держится. По инерции, по привычке...
И не дружба, и не привязанность.
Это просто культурный голод.
И она вся такая разная.
И вообще.. влюблена в другого.
И бабульки у дома спорили: а надолго ли это шоу?
И считая копейки пенсии, перевязанные любовно,
точно знали: приедет к сессии, остановится у Петровны,
Будет есть помидоры сочные, бутербродики всухомятку.
И рубашки стирать настойчиво, и конспекты учить в тетрадке.
Будет думать о ней, неправильной, жизнь разлуками с нею мерить,
Научили б, мозѓи бы вправили. Так не слушает же. Не верит.
Ждёт у дома, когда смеркается, приглашает на карусели,
Эта пафосная красавица в нём смущенье и буйство селит.
Он краснеет, вздыхает, бесится, если, едкая, водит за нос.
Двести дней, семь протяжных месяцев он зовёт её выйти замуж.
Та ломается осторожненько, теребит ободок серёжки...
Своего-то зовёт «Серёженька», а его - иногда - Серёжка.
Этот город насквозь из нежности и из паники истеричной.
Он уже из последних держится. По инерции, по привычке...
И не дружба, и не привязанность.
Это просто культурный голод.
И она вся такая разная.
И вообще.. влюблена в другого.