Остров Сахалин
Когда летишь на Сахалин, то сначала в самолете на экранчике, когда тебе показывают твой полет, мелькают цифры - до такого-то пункта 40 км, до такого-то 30… Потом постепенно расстояния увеличиваются, за Уралом счет переваливает за сотни километров, а в Сибири и вовсе налево полетишь - через 400 км то-то, а направо - через 500. А между? А между ничего. Долго на экране держался Нерюнгри: о его приближении сообщили километров за 500 и еще столько же он маячил после его пролета. А о чем еще сообщать, когда больше не о чем? Пустота.
На Сахалине привыкаешь к таким расстояниям. До райцентра Северо-Курильска тыща км. Ничего туда не летает, надо добираться через Петропавловск-Камчатский. Когда непогода, люди сидят в аэропорту по неделе, если поднимают бунт, их везут на кораблике. Долго ли? Да дня за три можно обернуться. Теперь представим, что мне нужно из райцентра добраться до областного за справочкой…
То и дело разговоры: в Японии с этим обстоит так-то… а вот когда мы были в Корее, то… А в Китае… Далеко ли до Китая? Да нет, пару часов лету. И до Кореи примерно столько. А до Японии вообще рукой подать. Можно сплавать на пароме. Можно на самолете долететь. Виза только нужна. В следующий раз, советуют, прилетайте с визой - и туда-сюда скатаете.
О японцах напоминают милые сердцу праворульки, которых тут почти весь автопарк. И камни, которые вдруг встречаются на сопках - а на тех камнях иероглифы. Чего там написано - неведомо. Японцы владели Южным Сахалином с 1905 по 1945 год. Они пришли сюда надолго, разбивали сады - и японские, и простые плодовые, прокладывали дороги - и авто, и железные, делали туннели, строили дома, разводили рыбу. Потом японцев разбили и выгнали. Домов тех не осталось - снесли потихоньку, сады одичали - и до сих пор встречаются среди сопок вдруг рощицы бывших когда-то культурными слив, рыбу повылавливали без возобновления (на 20 лет, однако, того лова хватило, японцы постарались). Железнодорожная сеть сократилась - японские туннели обветшали, а поддерживать не выходит, вот и забросили. Японские колеи шире наших - несколько лет назад их решили наконец поменять. Меняют.
Когда-то Чехов отметил интересную особенность местного быта - временность. В каждом доме ощущение, что человек здесь не навсегда. Он не прирастал к почве, не обзаводился обзаводом, потому что знал, что срок отбудет и остров покинет. Многие оставались на самом-то деле, потому что некуда было ехать - но на временности быта это не отражалось. Жить продолжали как если бы скоро будут переселяться.
Японцы же приехали сюда жить навсегда. И хоть житья их было 40 лет, но следы той основательности до сих пор есть и кое-что продолжает свою жизнь и службу.
На мой вопрос, что было бы, если бы вдруг не повернулась история так, мне твердо ответили - здесь сейчас был бы город-сад. На мой вопрос тем же людям, как они относятся здесь к территориальному спору по Курилам, мне твердо ответили: “Не мы завоевывали, не нам и отдавать”. Вот эти две твердые позиции, противоположные друг другу, но живущие в одном сознании, поразили меня своей определенностью и как-то вмиг вызвали уважение. В них нет ни дешевого патриотизма, не интеллигентской истерики. Есть мужественное принятие сложности и конфликтности жизни.
В здешних людях, живущих в на широте Сочи в местности, приравненной к Крайнему Северу, вообще заметна какая-то внешняя сдержанность и внутреннее спокойствие - при горячем, вулканическмо сердце. Они много видели и много в каких передрягах бывали. Сегодня мы ехали по лесной дороге на большом джипе, и в разгвазданных колеях джип заносило так, что он чуть не ложился на бок. Водитель ни разу не повел бровью, не прекращал с нами умного и веселого разговора, не вопил и не матерился, он знал, умел и был спокоен. Мы не упали, не застряли и доехали куда надо.
По ходу разговоров с двумя учительницами в этом же джипе на этих же колеях мы то и дело слышали: “Когда мы ходили в “Современник” на “Три сестры”… А помнишь, это было, когда я на Нон-фикшн ездила… В Мелихово мы были несколько раз… Я тогда добралась-таки до Марафона “Первого сентября” в Москве… Последний раз в Питере… А что, вы еще не читали номинантов на “Большую книгу”?”
Вспоминаешь в такие моменты о километраже, с которого начался мой рассказ, и потихоньку начинаешь отъезжать крышей.
И в твоем нутре тоже начинают - совсем на сахалинский манер - рождаться две противоположные идеи. Идея первая. Эти учительницы живут тут, на острове, где у них по сто пятьдесят часов нагрузки без малейшей возможности пропустить урок (мы уедем, а им за все дни нашего семинара придется отрабатывать, чтоб пройти программу; все пропущенные уроки “доставят” - это одно из частотных педагогических словечек тут - седьмыми, восьмыми, девятыми, в выходные дни) и куда-то вырваться. Не вырваться и потому, что билет туда-обратно 30-40 тыщ. В Америку из Москвы - гораздо дешевле. Они тут - привязаны. Но идея вторая: эти учительницы знают Москву не хуже меня, а Питер - так и лучше. Они в курсе театральных и книжных новинок и стараются не пропускать событий. Они ездят сами и возят детей. Они живут совсем не на острове. Они совсем не привязаны. Они свободны.
Как уживается мысль, что японцы облагородили бы тут всё , с мыслью, что не надо им тут быть? Как можно быть привязанным и свободным? Островным и материковым - нет, даже не так: островным - и живущим вне категорий любой отграниченности и ограниченности?
Чем больше я тут, тем больше перестаю понимать происходящее. А когда сегодня я увидел красные кусты выше колена, которые оказались… черникой, и на них - в конце сентября! - висели ягоды, я понял, что трогаюсь мозгами.
И я совсем не уверен, что вы мне поверите, если я скажу, что тут ловят красную рыбу, потом ее сваливают в большие чаны, где она тухнет, и потом этой рыбой… удобряют огороды. Фосфору в ней завались, и овощи растут хорошо.
На Сахалине привыкаешь к таким расстояниям. До райцентра Северо-Курильска тыща км. Ничего туда не летает, надо добираться через Петропавловск-Камчатский. Когда непогода, люди сидят в аэропорту по неделе, если поднимают бунт, их везут на кораблике. Долго ли? Да дня за три можно обернуться. Теперь представим, что мне нужно из райцентра добраться до областного за справочкой…
То и дело разговоры: в Японии с этим обстоит так-то… а вот когда мы были в Корее, то… А в Китае… Далеко ли до Китая? Да нет, пару часов лету. И до Кореи примерно столько. А до Японии вообще рукой подать. Можно сплавать на пароме. Можно на самолете долететь. Виза только нужна. В следующий раз, советуют, прилетайте с визой - и туда-сюда скатаете.
О японцах напоминают милые сердцу праворульки, которых тут почти весь автопарк. И камни, которые вдруг встречаются на сопках - а на тех камнях иероглифы. Чего там написано - неведомо. Японцы владели Южным Сахалином с 1905 по 1945 год. Они пришли сюда надолго, разбивали сады - и японские, и простые плодовые, прокладывали дороги - и авто, и железные, делали туннели, строили дома, разводили рыбу. Потом японцев разбили и выгнали. Домов тех не осталось - снесли потихоньку, сады одичали - и до сих пор встречаются среди сопок вдруг рощицы бывших когда-то культурными слив, рыбу повылавливали без возобновления (на 20 лет, однако, того лова хватило, японцы постарались). Железнодорожная сеть сократилась - японские туннели обветшали, а поддерживать не выходит, вот и забросили. Японские колеи шире наших - несколько лет назад их решили наконец поменять. Меняют.
Когда-то Чехов отметил интересную особенность местного быта - временность. В каждом доме ощущение, что человек здесь не навсегда. Он не прирастал к почве, не обзаводился обзаводом, потому что знал, что срок отбудет и остров покинет. Многие оставались на самом-то деле, потому что некуда было ехать - но на временности быта это не отражалось. Жить продолжали как если бы скоро будут переселяться.
Японцы же приехали сюда жить навсегда. И хоть житья их было 40 лет, но следы той основательности до сих пор есть и кое-что продолжает свою жизнь и службу.
На мой вопрос, что было бы, если бы вдруг не повернулась история так, мне твердо ответили - здесь сейчас был бы город-сад. На мой вопрос тем же людям, как они относятся здесь к территориальному спору по Курилам, мне твердо ответили: “Не мы завоевывали, не нам и отдавать”. Вот эти две твердые позиции, противоположные друг другу, но живущие в одном сознании, поразили меня своей определенностью и как-то вмиг вызвали уважение. В них нет ни дешевого патриотизма, не интеллигентской истерики. Есть мужественное принятие сложности и конфликтности жизни.
В здешних людях, живущих в на широте Сочи в местности, приравненной к Крайнему Северу, вообще заметна какая-то внешняя сдержанность и внутреннее спокойствие - при горячем, вулканическмо сердце. Они много видели и много в каких передрягах бывали. Сегодня мы ехали по лесной дороге на большом джипе, и в разгвазданных колеях джип заносило так, что он чуть не ложился на бок. Водитель ни разу не повел бровью, не прекращал с нами умного и веселого разговора, не вопил и не матерился, он знал, умел и был спокоен. Мы не упали, не застряли и доехали куда надо.
По ходу разговоров с двумя учительницами в этом же джипе на этих же колеях мы то и дело слышали: “Когда мы ходили в “Современник” на “Три сестры”… А помнишь, это было, когда я на Нон-фикшн ездила… В Мелихово мы были несколько раз… Я тогда добралась-таки до Марафона “Первого сентября” в Москве… Последний раз в Питере… А что, вы еще не читали номинантов на “Большую книгу”?”
Вспоминаешь в такие моменты о километраже, с которого начался мой рассказ, и потихоньку начинаешь отъезжать крышей.
И в твоем нутре тоже начинают - совсем на сахалинский манер - рождаться две противоположные идеи. Идея первая. Эти учительницы живут тут, на острове, где у них по сто пятьдесят часов нагрузки без малейшей возможности пропустить урок (мы уедем, а им за все дни нашего семинара придется отрабатывать, чтоб пройти программу; все пропущенные уроки “доставят” - это одно из частотных педагогических словечек тут - седьмыми, восьмыми, девятыми, в выходные дни) и куда-то вырваться. Не вырваться и потому, что билет туда-обратно 30-40 тыщ. В Америку из Москвы - гораздо дешевле. Они тут - привязаны. Но идея вторая: эти учительницы знают Москву не хуже меня, а Питер - так и лучше. Они в курсе театральных и книжных новинок и стараются не пропускать событий. Они ездят сами и возят детей. Они живут совсем не на острове. Они совсем не привязаны. Они свободны.
Как уживается мысль, что японцы облагородили бы тут всё , с мыслью, что не надо им тут быть? Как можно быть привязанным и свободным? Островным и материковым - нет, даже не так: островным - и живущим вне категорий любой отграниченности и ограниченности?
Чем больше я тут, тем больше перестаю понимать происходящее. А когда сегодня я увидел красные кусты выше колена, которые оказались… черникой, и на них - в конце сентября! - висели ягоды, я понял, что трогаюсь мозгами.
И я совсем не уверен, что вы мне поверите, если я скажу, что тут ловят красную рыбу, потом ее сваливают в большие чаны, где она тухнет, и потом этой рыбой… удобряют огороды. Фосфору в ней завались, и овощи растут хорошо.