(no subject)
Узнала бывшего одноклассника не сразу. Прошло меньше десяти лет, но в школе мы носили форму, маскирующую социальные различия и вкусы. Да и распознать человека под несколькими слоями перемен непросто.
Помню, это был способный к точным наукам мальчик из многодетной семьи. Его отличали спокойствие и внешность юного кучерявого Есенина. Мягкими чертами он походил на скромную, замученную семейными сложностями мать.
Сейчас у стены вагона метро стоял молодой старик. Сильно и неравномерно потучневший. С отращенными пушистыми волосами и большой залысиной. Очень скромно и помято одетый. Хмурый взгляд его был устремлен в толстую книгу.
Судить о подобных изменениях недобро. Но быстрые объяснения этих перемен стали приходить ко мне в голову, пока мы ехали десять минут в одном с ним вагоне. Подумала сначала: в многодетной семье зачастую приходится тяжело, и хорошо одеть и обуть всех детей иногда не получается. Но погодите... такое объяснение можно было дать десять лет назад. Что за жалость к взрослому мужчине, которому как раз впору самому заводить семью? Может, сказалась та же жалость молодого человека к себе? Безрадостное детство и привычка винить других в своих бедах и неудачах привели к комплексам, исчезновению амбиций и желания чего-либо добиваться самостоятельно. Или, возможно, семья воспитала в нем иные ценности, которыми сложно проникнуться большинству. И вот он едет в свой любимый научно исследовательский институт, где работает на крохотную зарплату, думая лишь о будущем своего изобретения.
Как бы то ни было, для него окружающие люди столь же неприятно веселы и болезненно помешаны на удовольствиях и материальных благах, как странно неопрятен и хмур он для них. Вряд ли можно было рассчитывать на интересный разговор, но не поздороваться было бы невежливо.
На обращение и приветствие он поднял голову, посмотрел вопросительно, будто я заговорила на инопланетном языке. И ничего не ответил. Я же, совсем не удивившись, вышла из вагона.