отрывок
- Я сказал тебе, что заразился через шприц, Ал. Я соврал тебе. Я тебе много чего
наврал.
- Ты это о чём, Дэви?
- Послушай, что я тебе расскажу, Ал. Я заразился от девушки, с которой
встречался. Она не знала, что у неё ВИЧ. Она заразилась от одного говнюка, с
которым познакомилась в баре. Она была немного пьяная и немного наивная, эта
девчонка. Понимаешь? Этот козёл сказал ей, что у него дома осталось немного
шмали. И она пошла с этим козлом. К нему домой. Ублюдок изнасиловал её. Ты не
знаешь, что он с ней сделал, Ал?
- Дэви... что ты...
- Тогда я тебе расскажу, сука. Он пригрозил ей ножом. Связал её. Выебал её в
пизду, выебал её в жопу и заставил её отсосать у себя. Девочка была запугана.
Унижена. Ну что, припоминаешь, сука?
- Я не... я не знаю, о чём ты, Дэви...
- Не-на-до-ля-ля! Ты помнишь Донну. Помнишь "Южный бар".
- Я был бухой... - вспомни, что ты говорил...
- Я врал. Это была выдумка. У меня никогда бы не встал, если б я знал, что в
моей сперме есть это дерьмо. Я бы не стал выставлять себя на помешище.
- А малой Гогси... помнишь?
- Заткни свой грязный рот. Малой Гогси просто воспользовался удобным предлогом.
А ты сидел себе там, словно это было рождественское представление, - проскрипел
я, видя, как капли моей слюны растворялись в тонком слое пота, покрывавшем его
сморщенное лицо. Я взял себя в руки и продолжил:
- Для девицы настали тяжёлые времена. Но у неё была огромная сила воли. Другую
бы женщину это сломило, но Донна постаралась обо всём забыть. Зачем портить себе
жизнь из-за какого-то брызжущего спермой козла? Легче сказать, чем сделать, но
она это сделала. Тогда она ещё не знала о том, что этот подонок был
ВИЧ-инфицированным. Потом она познакомилась с другим парнем. Они переспали. Она
ему нравилась, но он знал, что у неё проблемы с мужчинами и сексом. Оно и не
мудрено, правда? - Мне хотелось задушить ту порочную силу, которая всю жизнь
исходила из тела этой мрази. "Только не сейчас, - сказал я самому себе. - Только
не сейчас, дурик". Я тяжело вздохнул и продолжил свой рассказ, заново переживая
весь его ужас:
- Они с этим справились, эта девица и другой парень. Какое-то время всё у них
было классно. Но потом она узнала, что тот блядский насильник был заражён ВИЧем.
Потом она узнала, что она тоже заражена. Но подлинным ударом для этого человека
- настоящего, высоконравственного человека, явилось то, что её новый парень тоже
был заражён. И всё это из-за тебя, чёртов насильник. Этим новым парнем был я. Я.
Круглый идиот, который сидит перед тобой, - я показал на себя.
- Дэви... извини, браток... - что я могу сказать? Ты был хорошим другом... это
всё болезнь... страшная ёбаная болезнь, Дэви. Она губит безвинных, Дэви... губит
безвинных.
- Ты опоздал. У тебя был шанс. Как у малого Гогси.
Он рассмеялся мне в лицо. Глухой, хриплый хохот.
- И что же ты... что же ты собираешься сделать?.. Убить меня? Тогда вперёд...
сделай мне одолжение... мне на это насрать, - Иссохшая смертельная маска словно
бы оживилась, наполнившись непривычной, мерзкой энергией. Это был не человек.
Очевидно, мне было удобнее так думать и легче было сделать то, что я должен был
сделать, но даже теперь, при холодном свете дня, я всё равно в это верю. Пора
было открыть карты. Я спокойно вытащил из бокового кармана фотографии.
- Не столько собираюсь, сколько уже сделал, - сказал я с улыбкой, упиваясь
выражением смятения и страха, проступившим на его лице.
- Что это... что ты имеешь в виду? - Я ликовал. По его телу пробежала волна
испуга, его череп затрясся, а разум охватили жесточайшие страхи. Он в ужасе
смотрел на фотографии, не в силах разобрать, что на них изображено, и страстно
желая узнать, какие жуткие тайны они в себе хранят.
- Представь себе самую худшую вещь, которую я мог бы сделать, для того чтобы
тебя достать, Ал. Затем умножь её на тысячу... и всё равно это будет лишь жалким
подобием, - я мрачно покачал головой.
Я показал ему фотографию, запечатлевшую меня и Фрэнсис. Мы уверенно позировали
перед камерой, простодушно демонстрируя самонадеянность влюблённых, у которых
всё только началось.
- Блядство, - пролопотал он, трогательно пытаясь поднять своё высохшее тело в
кровати. Я толкнул его кулаком в грудь и без труда уложил обратно. Я совершил
это бесподобное движение медленно, упиваясь своей силой и его беспомощностью.
- Расслабься, Ал. Успокойся ты. Попустись. Не волнуйся. Помни о том, что
говорили врачи и медсёстры. Тебе нужно отдыхать, - я отшвырнул первый снимок и
показал ему следующий. - Это Кэвин снимал. Недурно для маленького пацанёнка,
правда? О вот и сам малец. - На следующей фотографии Кэвин, одетый в костюм
шотландского футболиста, сидел у меня на плечах.
- Что ты сделал, сука... - Это был не голос, а какой-то шум. Казалось, будто он
исходил не изо рта, а из какой-то неопределённой части его умирающего тела. Меня
потрясла его замогильность, но я старался говорить беззаботным тоном:
- Собственно, вот что, - я вытащил третье фото. На нём Кэвин был привязан к
кухонному стулу. Его голова тяжело свесилась набок, а глаза были закрыты. Если
бы Вентерс присмотрелся повнимательнее, то заметил бы, что веки и губы его сына
были синюшного оттенка, а лицо - почти такой же белизны, как у клоуна. Но я
убеждён, что Вентерс заметил только тёмные пятна на его голове, груди и коленях
и кровь, сочившуюся из них и покрывавшую всё его тело, так что поначалу даже
трудно было понять, что мальчик голый.
Кровь была повсюду. На линолеуме под стулом Кэвина виднелась тёмная лужа. Тонкие
струйки забрызгали кухонный пол. Набор рабочих инструментов, включая
электродрель "Бош" и шлифовальный станок "Блэк-энд-Деккер", вдобавок к различным
заострённым ножам и отвёрткам, был разложен у ног выпрямленного тела.
- Нет... нет... Кэвин... ради бога, нет... он ничего не сделал... никакого
вреда... нет... - стонал он. Отвратительный, ноющий звук, безнадёжный и
нечеловеческий. Я грубо схватил его за тонкие волосы и оторвал его голову от
подушки. С извращённым наслаждением я заметил, что его костлявый череп как бы
опустился на дно его обвисшей кожи. Я ткнул снимок ему в лицо:
- Я подумал, что юный Кэв должен стать таким же, как папа. Поэтому, когда мне
надоело трахать твою бывшую подружку, я решил кинуть малышу Кэву одну палочку
через его... э... "чёрный" ход. Я подумал, если у папули ВИЧ, то у его отродья
он тоже должен быть.
- Кэвин... Кэвин... - простонал он.
- К сожалению, его жопка оказалась слишком узкой для меня, и мне пришлось слегка
её расширить с помощью строительной дрели. Увы, я немного увлёкся и начал
сверлить дырки по всему телу. Это сразу напомнило мне тебя, Ал. Мне бы очень
хотелось сказать, что всё прошло безболезненно, но я не стану лгать. По крайней
мере, всё относительно быстро закончилось. Во всяком случае, быстрее, чем
подыхать в кровати. Он умер через двадцать минут. Двадцать вопящих, жалобных
минут. Бедняжка Кэв. Как ты сказал, Ал, эта болезнь губит безвинных.
По его щекам катились слёзы. Он без конца твердил "нет" сквозь глухие,
сдавленные рыдания. Его голова дёргалась у меня в руках. Опасаясь, как бы в
палату не вошла сестра, я вынул из-под него одну из подушек.
- Последнее слово малыша Кэвина было: "папа". Это было последнее слово твоего
ребёнка, Ал. "Извини, приятель. Папа далеко", - вот, что я ему ответил. "Папа
далеко", - я посмотрел ему прямо в глаза - сплошные зрачки, чёрная пустота
страха и полного поражения.
Я опустил его голову вниз и накрыл её сверху подушкой, чтобы заглушить мерзкие
стоны. Я крепко надавил на неё и прижал к ней голову: тяжело дыша, я напевал
старенькую песенку "Бони Эм", переиначивая слова: "Папа, папа Класс, папа, папа
Класс... какой ты пидорас, пока, папа Класс..."
Я весело пел, пока ослабевший Вентерс не перестал сопротивляться.
Прижимая подушку к его лицу, я вытащил из его шкафчика номер "Пентхауса".
Ублюдок был настолько слаб, что не мог бы даже перевернуть страницу, не то что
подрочить. Но его гомофобия была настолько сильна, что он, вероятно, держал этот
журнал на видном месте, для того чтобы внушить окружающим нелепое представление
о своей сексуальности. Даже сгнивая заживо, он прежде всего заботился о том,
чтобы никто не подумал, будто он "голубой". Я положил журнал на подушку и
неторопливо пролистал его, а потом потрогал пульс Вентерса. Глухо. Чувак
отбросил копыта. Но что гораздо важнее - он умер в ужасных душевных муках.
Убрав подушку с трупа, я приподнял его мерзкую хлипкую голову, а потом выпустил
её из рук. Я рассматривал её несколько минут. Глаза были открыты, рот тоже. Вид
дурацкий - мрачная карикатура на человека. Наверно, все трупы такие. Но
заметьте, Вентерс был таким всегда.
Моё жгучее презрение вскоре сменилось приступом тоски. Я не мог понять, откуда
она взялась. Я отвернулся от тела. Посидев ещё пару минут, я вышел сказать
сестре, что Вентерс сыграл в ящик.
наврал.
- Ты это о чём, Дэви?
- Послушай, что я тебе расскажу, Ал. Я заразился от девушки, с которой
встречался. Она не знала, что у неё ВИЧ. Она заразилась от одного говнюка, с
которым познакомилась в баре. Она была немного пьяная и немного наивная, эта
девчонка. Понимаешь? Этот козёл сказал ей, что у него дома осталось немного
шмали. И она пошла с этим козлом. К нему домой. Ублюдок изнасиловал её. Ты не
знаешь, что он с ней сделал, Ал?
- Дэви... что ты...
- Тогда я тебе расскажу, сука. Он пригрозил ей ножом. Связал её. Выебал её в
пизду, выебал её в жопу и заставил её отсосать у себя. Девочка была запугана.
Унижена. Ну что, припоминаешь, сука?
- Я не... я не знаю, о чём ты, Дэви...
- Не-на-до-ля-ля! Ты помнишь Донну. Помнишь "Южный бар".
- Я был бухой... - вспомни, что ты говорил...
- Я врал. Это была выдумка. У меня никогда бы не встал, если б я знал, что в
моей сперме есть это дерьмо. Я бы не стал выставлять себя на помешище.
- А малой Гогси... помнишь?
- Заткни свой грязный рот. Малой Гогси просто воспользовался удобным предлогом.
А ты сидел себе там, словно это было рождественское представление, - проскрипел
я, видя, как капли моей слюны растворялись в тонком слое пота, покрывавшем его
сморщенное лицо. Я взял себя в руки и продолжил:
- Для девицы настали тяжёлые времена. Но у неё была огромная сила воли. Другую
бы женщину это сломило, но Донна постаралась обо всём забыть. Зачем портить себе
жизнь из-за какого-то брызжущего спермой козла? Легче сказать, чем сделать, но
она это сделала. Тогда она ещё не знала о том, что этот подонок был
ВИЧ-инфицированным. Потом она познакомилась с другим парнем. Они переспали. Она
ему нравилась, но он знал, что у неё проблемы с мужчинами и сексом. Оно и не
мудрено, правда? - Мне хотелось задушить ту порочную силу, которая всю жизнь
исходила из тела этой мрази. "Только не сейчас, - сказал я самому себе. - Только
не сейчас, дурик". Я тяжело вздохнул и продолжил свой рассказ, заново переживая
весь его ужас:
- Они с этим справились, эта девица и другой парень. Какое-то время всё у них
было классно. Но потом она узнала, что тот блядский насильник был заражён ВИЧем.
Потом она узнала, что она тоже заражена. Но подлинным ударом для этого человека
- настоящего, высоконравственного человека, явилось то, что её новый парень тоже
был заражён. И всё это из-за тебя, чёртов насильник. Этим новым парнем был я. Я.
Круглый идиот, который сидит перед тобой, - я показал на себя.
- Дэви... извини, браток... - что я могу сказать? Ты был хорошим другом... это
всё болезнь... страшная ёбаная болезнь, Дэви. Она губит безвинных, Дэви... губит
безвинных.
- Ты опоздал. У тебя был шанс. Как у малого Гогси.
Он рассмеялся мне в лицо. Глухой, хриплый хохот.
- И что же ты... что же ты собираешься сделать?.. Убить меня? Тогда вперёд...
сделай мне одолжение... мне на это насрать, - Иссохшая смертельная маска словно
бы оживилась, наполнившись непривычной, мерзкой энергией. Это был не человек.
Очевидно, мне было удобнее так думать и легче было сделать то, что я должен был
сделать, но даже теперь, при холодном свете дня, я всё равно в это верю. Пора
было открыть карты. Я спокойно вытащил из бокового кармана фотографии.
- Не столько собираюсь, сколько уже сделал, - сказал я с улыбкой, упиваясь
выражением смятения и страха, проступившим на его лице.
- Что это... что ты имеешь в виду? - Я ликовал. По его телу пробежала волна
испуга, его череп затрясся, а разум охватили жесточайшие страхи. Он в ужасе
смотрел на фотографии, не в силах разобрать, что на них изображено, и страстно
желая узнать, какие жуткие тайны они в себе хранят.
- Представь себе самую худшую вещь, которую я мог бы сделать, для того чтобы
тебя достать, Ал. Затем умножь её на тысячу... и всё равно это будет лишь жалким
подобием, - я мрачно покачал головой.
Я показал ему фотографию, запечатлевшую меня и Фрэнсис. Мы уверенно позировали
перед камерой, простодушно демонстрируя самонадеянность влюблённых, у которых
всё только началось.
- Блядство, - пролопотал он, трогательно пытаясь поднять своё высохшее тело в
кровати. Я толкнул его кулаком в грудь и без труда уложил обратно. Я совершил
это бесподобное движение медленно, упиваясь своей силой и его беспомощностью.
- Расслабься, Ал. Успокойся ты. Попустись. Не волнуйся. Помни о том, что
говорили врачи и медсёстры. Тебе нужно отдыхать, - я отшвырнул первый снимок и
показал ему следующий. - Это Кэвин снимал. Недурно для маленького пацанёнка,
правда? О вот и сам малец. - На следующей фотографии Кэвин, одетый в костюм
шотландского футболиста, сидел у меня на плечах.
- Что ты сделал, сука... - Это был не голос, а какой-то шум. Казалось, будто он
исходил не изо рта, а из какой-то неопределённой части его умирающего тела. Меня
потрясла его замогильность, но я старался говорить беззаботным тоном:
- Собственно, вот что, - я вытащил третье фото. На нём Кэвин был привязан к
кухонному стулу. Его голова тяжело свесилась набок, а глаза были закрыты. Если
бы Вентерс присмотрелся повнимательнее, то заметил бы, что веки и губы его сына
были синюшного оттенка, а лицо - почти такой же белизны, как у клоуна. Но я
убеждён, что Вентерс заметил только тёмные пятна на его голове, груди и коленях
и кровь, сочившуюся из них и покрывавшую всё его тело, так что поначалу даже
трудно было понять, что мальчик голый.
Кровь была повсюду. На линолеуме под стулом Кэвина виднелась тёмная лужа. Тонкие
струйки забрызгали кухонный пол. Набор рабочих инструментов, включая
электродрель "Бош" и шлифовальный станок "Блэк-энд-Деккер", вдобавок к различным
заострённым ножам и отвёрткам, был разложен у ног выпрямленного тела.
- Нет... нет... Кэвин... ради бога, нет... он ничего не сделал... никакого
вреда... нет... - стонал он. Отвратительный, ноющий звук, безнадёжный и
нечеловеческий. Я грубо схватил его за тонкие волосы и оторвал его голову от
подушки. С извращённым наслаждением я заметил, что его костлявый череп как бы
опустился на дно его обвисшей кожи. Я ткнул снимок ему в лицо:
- Я подумал, что юный Кэв должен стать таким же, как папа. Поэтому, когда мне
надоело трахать твою бывшую подружку, я решил кинуть малышу Кэву одну палочку
через его... э... "чёрный" ход. Я подумал, если у папули ВИЧ, то у его отродья
он тоже должен быть.
- Кэвин... Кэвин... - простонал он.
- К сожалению, его жопка оказалась слишком узкой для меня, и мне пришлось слегка
её расширить с помощью строительной дрели. Увы, я немного увлёкся и начал
сверлить дырки по всему телу. Это сразу напомнило мне тебя, Ал. Мне бы очень
хотелось сказать, что всё прошло безболезненно, но я не стану лгать. По крайней
мере, всё относительно быстро закончилось. Во всяком случае, быстрее, чем
подыхать в кровати. Он умер через двадцать минут. Двадцать вопящих, жалобных
минут. Бедняжка Кэв. Как ты сказал, Ал, эта болезнь губит безвинных.
По его щекам катились слёзы. Он без конца твердил "нет" сквозь глухие,
сдавленные рыдания. Его голова дёргалась у меня в руках. Опасаясь, как бы в
палату не вошла сестра, я вынул из-под него одну из подушек.
- Последнее слово малыша Кэвина было: "папа". Это было последнее слово твоего
ребёнка, Ал. "Извини, приятель. Папа далеко", - вот, что я ему ответил. "Папа
далеко", - я посмотрел ему прямо в глаза - сплошные зрачки, чёрная пустота
страха и полного поражения.
Я опустил его голову вниз и накрыл её сверху подушкой, чтобы заглушить мерзкие
стоны. Я крепко надавил на неё и прижал к ней голову: тяжело дыша, я напевал
старенькую песенку "Бони Эм", переиначивая слова: "Папа, папа Класс, папа, папа
Класс... какой ты пидорас, пока, папа Класс..."
Я весело пел, пока ослабевший Вентерс не перестал сопротивляться.
Прижимая подушку к его лицу, я вытащил из его шкафчика номер "Пентхауса".
Ублюдок был настолько слаб, что не мог бы даже перевернуть страницу, не то что
подрочить. Но его гомофобия была настолько сильна, что он, вероятно, держал этот
журнал на видном месте, для того чтобы внушить окружающим нелепое представление
о своей сексуальности. Даже сгнивая заживо, он прежде всего заботился о том,
чтобы никто не подумал, будто он "голубой". Я положил журнал на подушку и
неторопливо пролистал его, а потом потрогал пульс Вентерса. Глухо. Чувак
отбросил копыта. Но что гораздо важнее - он умер в ужасных душевных муках.
Убрав подушку с трупа, я приподнял его мерзкую хлипкую голову, а потом выпустил
её из рук. Я рассматривал её несколько минут. Глаза были открыты, рот тоже. Вид
дурацкий - мрачная карикатура на человека. Наверно, все трупы такие. Но
заметьте, Вентерс был таким всегда.
Моё жгучее презрение вскоре сменилось приступом тоски. Я не мог понять, откуда
она взялась. Я отвернулся от тела. Посидев ещё пару минут, я вышел сказать
сестре, что Вентерс сыграл в ящик.