Танец.
Танец.
Это была передышка. В разбитом здании. Прошитом пулями. Сталинград содрогался перед мощью двух держав, которые бились за него до последнего. Конец сентября 42-го года. Узкая полоска берега Волги превратилась в место ожесточенных боев. Авиация и Артиллерия молчали из страха попасть по своим. Каждым дом как рубеж. Каждый подвал залит кровью. Расчеты Паулюса наткнулись на ярость советского солдата. Но это была передышка. Он сидел и курил, забившись в угол. Снайперы. Разведчики. Офицеры -особисты. Все тут. Грязные, уставшие, злые. А он курил молча. И его не трогали. Вообще-то боевые товарищи его побаивались. Он не ругался. Не смеялся. Он просто дрался с немцем. Холодно и обреченно. «Страшный ты человек Соломин», говорил ему сержант Карелов, «Страшный и пустой внутри, что у тебя случилось?». А он просто смотрел на него. Сквозь него. И отвечал «Ничего». И всё. А еще товарищи видели, что он спит меньше всех. Солдаты засыпали в каждую свободную минуту. Сидя. Стоя. Соломин- нет. Засыпал последним, а когда открывали глаза, он уже был на ногах. Часовые говорили что он мог отправить их, и в одиночку дежурить всю ночь не смыкая глаз. Крутили пальцами у виска за его спиной. А он все равно спал мало. Его мучил сон. Один и тот же. Музыка в небольшой комнате коммунальной квартиры. Вечер. И он кружится с женой и маленьким Сашей в танце. Обнявшись. Втроем. Саша, сидя на их руках звонко смеется. И жена шепчет «Как я вас люблю мои мальчики!». Он прижимал их еще крепче к себе и смотрел в их глаза. Счастливые. Добрые. Родные. И просыпался. С болью в груди. Потому что была бомбардировка. Немцы прилетели неожиданно. Ночью. И он очнулся среди груды развалин. Весь в крови. Со сломанными ребрами и перебитой рукой. И ходил. Кричал. Звал свою семью. Это была Война. Их просто не стало. Ни жены с ее чудесными глазами. Ни Саши, который звонко смеялся. И поэтому он не любил спать. Танец в маленькой комнате.
Был у них лейтенант. Ахмед Осоев. Хороший солдат. Крепкий. Сам ходил в разведку. И в тот день он сказал «Соломин, пойдешь со мной? Будем «языка» добывать. Соломин улыбнулся его смешному акценту и согласился. И они пошли. Двигались короткими перебежками. Часто ползли. И в развалинах нашли снайпера. Точнее он их нашел. Выстрел, и боец упал на землю. Точно между глаз. Они попрятались. А потом начали обходить с флангов. И взяли его. Сначала граната. Потом бутылка с зажигательной смесью. Он выскочил из укрытия, громко крича и хлопая по себе. Пытался сбить пламя. Они повалили немца. Потушили. Потом били ногами и потащили с собой. «Сейчас, сука ты все расскажешь…» шептал Осоев. И немец молча, повесив голову, шел с ними. А потом был допрос. И немца пытали страшно. Ломали пальцы. Выжгли глаз. И прострелили колено. «Особисты совсем озверели» думал Соломин. А немец молчал. Кричал когда пытали, но молчал. «Убейте его! Он ничего не скажет.» сказали специалисты и ушли. И Ахмед вытащил пистолет.
- Лейтенант, отдай его мне- негромко сказал Соломин. Тот удивленно оглянулся.
- Зачем тебе?
- Отдай прошу. Я все сделаю.
Лейтенант напряженно думал минуту.
- Хрен с тобой. Только в живых не оставляй.
Соломин вывел его. Они шли молча. Потом остановились. И долго смотрели друг другу в глаза. «Зачем, вы это сделали?! Зачем? Скажи мне?» спросил солдат. Немец молчал. Тогда Соломин вытащил нож и полоснул пленного по горлу. Тот молча осел. Потом завалился. А Соломин уже шел обратно.
А из немца вытекала жизнь. Кровью. И годы его существования не пробегали перед его глазами. Никаких воспоминаний. Никаких, кроме одной картинки. Перед самой войной. Где он в маленькой квартире, на окраине Дрездена, обняв жену и сына, кружится по комнате. И жена ему улыбалась, а малыш звонко смеялся сидя у них на руках.
Это была передышка. В разбитом здании. Прошитом пулями. Сталинград содрогался перед мощью двух держав, которые бились за него до последнего. Конец сентября 42-го года. Узкая полоска берега Волги превратилась в место ожесточенных боев. Авиация и Артиллерия молчали из страха попасть по своим. Каждым дом как рубеж. Каждый подвал залит кровью. Расчеты Паулюса наткнулись на ярость советского солдата. Но это была передышка. Он сидел и курил, забившись в угол. Снайперы. Разведчики. Офицеры -особисты. Все тут. Грязные, уставшие, злые. А он курил молча. И его не трогали. Вообще-то боевые товарищи его побаивались. Он не ругался. Не смеялся. Он просто дрался с немцем. Холодно и обреченно. «Страшный ты человек Соломин», говорил ему сержант Карелов, «Страшный и пустой внутри, что у тебя случилось?». А он просто смотрел на него. Сквозь него. И отвечал «Ничего». И всё. А еще товарищи видели, что он спит меньше всех. Солдаты засыпали в каждую свободную минуту. Сидя. Стоя. Соломин- нет. Засыпал последним, а когда открывали глаза, он уже был на ногах. Часовые говорили что он мог отправить их, и в одиночку дежурить всю ночь не смыкая глаз. Крутили пальцами у виска за его спиной. А он все равно спал мало. Его мучил сон. Один и тот же. Музыка в небольшой комнате коммунальной квартиры. Вечер. И он кружится с женой и маленьким Сашей в танце. Обнявшись. Втроем. Саша, сидя на их руках звонко смеется. И жена шепчет «Как я вас люблю мои мальчики!». Он прижимал их еще крепче к себе и смотрел в их глаза. Счастливые. Добрые. Родные. И просыпался. С болью в груди. Потому что была бомбардировка. Немцы прилетели неожиданно. Ночью. И он очнулся среди груды развалин. Весь в крови. Со сломанными ребрами и перебитой рукой. И ходил. Кричал. Звал свою семью. Это была Война. Их просто не стало. Ни жены с ее чудесными глазами. Ни Саши, который звонко смеялся. И поэтому он не любил спать. Танец в маленькой комнате.
Был у них лейтенант. Ахмед Осоев. Хороший солдат. Крепкий. Сам ходил в разведку. И в тот день он сказал «Соломин, пойдешь со мной? Будем «языка» добывать. Соломин улыбнулся его смешному акценту и согласился. И они пошли. Двигались короткими перебежками. Часто ползли. И в развалинах нашли снайпера. Точнее он их нашел. Выстрел, и боец упал на землю. Точно между глаз. Они попрятались. А потом начали обходить с флангов. И взяли его. Сначала граната. Потом бутылка с зажигательной смесью. Он выскочил из укрытия, громко крича и хлопая по себе. Пытался сбить пламя. Они повалили немца. Потушили. Потом били ногами и потащили с собой. «Сейчас, сука ты все расскажешь…» шептал Осоев. И немец молча, повесив голову, шел с ними. А потом был допрос. И немца пытали страшно. Ломали пальцы. Выжгли глаз. И прострелили колено. «Особисты совсем озверели» думал Соломин. А немец молчал. Кричал когда пытали, но молчал. «Убейте его! Он ничего не скажет.» сказали специалисты и ушли. И Ахмед вытащил пистолет.
- Лейтенант, отдай его мне- негромко сказал Соломин. Тот удивленно оглянулся.
- Зачем тебе?
- Отдай прошу. Я все сделаю.
Лейтенант напряженно думал минуту.
- Хрен с тобой. Только в живых не оставляй.
Соломин вывел его. Они шли молча. Потом остановились. И долго смотрели друг другу в глаза. «Зачем, вы это сделали?! Зачем? Скажи мне?» спросил солдат. Немец молчал. Тогда Соломин вытащил нож и полоснул пленного по горлу. Тот молча осел. Потом завалился. А Соломин уже шел обратно.
А из немца вытекала жизнь. Кровью. И годы его существования не пробегали перед его глазами. Никаких воспоминаний. Никаких, кроме одной картинки. Перед самой войной. Где он в маленькой квартире, на окраине Дрездена, обняв жену и сына, кружится по комнате. И жена ему улыбалась, а малыш звонко смеялся сидя у них на руках.