ТЕОРИЯ И КРИТИКА О НОВОЙ ПАРАДИГМЕ В АРХИТЕКТУРЕ (часть I)
Олег Игоревич Явейн
опубликовал в архитектурном ежегоднике статью...
хотелось бы привести её полностью.
Студия 44 - в деятельности которой активно учавствует О.И. Явейн - представила на выставке в Этнографическом Музее свой проект «РЕСТАВРАЦИЯ И ПРИСПОСОБЛЕНИЕ ОБЪЕКТОВ КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕДИЯ ДВОРЦОВО-ПАРКОВОГО АНСАМБЛЯ «МИХАЙЛОВСКАЯ ДАЧА» ПОД НУЖДЫ ЗАГОРОДНОГО КАМПУСА ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ МЕНЕДЖМЕНТА СПбГУ» - проект этот !вне всяких сомнений УЖАСЕН!, НО статья - напротив, показалась необычайно интересной, хотя и без внятного заключения и обозначения соей позиции в рамках рассматриваемых "парадигм":).
- СЛОВО и ДЕЛО - в смысле их несовпадения не только в современной архитектуре, но и в изобразительном искусстве можно выделить в отдельную проблему - это главное мое впечатление от выставки.
- Слова правильные - с делами гораздо хуже:( К этой выставке наверное еще вернусь, там было множесто архитекторов представлено, в том числе и великолепный Филиппов, а пока предлагаю ВСЕМ не пугаться букв и внимательно прочитать статью Явейна - многое станет понятней, для многих.
Почти везде в этой статье слово "архитектура" можно заменить на "искусство", а "современная архитектура" на "современное искусство".
Это аргумент в споре с теми, кто считает, что архитектура и изобразительное искусство в ХХ веке радикально разошлись в путях своего развития.
ТЕОРИЯ И КРИТИКА О НОВОЙ ПАРАДИГМЕ В АРХИТЕКТУРЕ
С началом третьего тысячелетия в западной литературе по архитектуре сильнее зазвучали голоса о конце большой эпохи в истории архитектуры и шире - в истории цивилизации - и начале чего-то нового. Это новое ждут, к нему стремятся, на него надеются, его ищут и боятся пропустить, его опасаются, иные страшатся. Некоторые утверждают, что оно уже наступило или наступает. На рубеже нового тысячелетия, обосновывая свои архитектурные идеи, Даниэль Либескинд писал:
«Я полагаю, мы осознали, что Модернизм продолжался не десять, двадцать или сто лет, что это был период, длившийся около трех тысяч лет и только сейчас подходящий к концу. Я имею в виду, что период обогащения человеческого интеллекта, то великое, что привнесли в видение мира Сократ, его предшественники и последователи, заканчивается. Мир будет существовать еще тысячи лет, однако в духовном смысле эмпирическая реальность, точнее - конкретная концепция отношения к миру - приближается к абсолютному Концу. ... мир не остался прежним - не потому, что мы не можем перестроить мир на лучший лад, а потому, что определенный опыт и возможности такого опыта подходят к концу».
Текстов о еще одной «Новой эре» или «новой парадигме» в архитектуре написано немало.
Среди них, как кажется, наиболее показательно эссе Чарльза Дженкса, которое так и называется «Новая парадигма в архитектуре».
Автор сознательно сторонится разного рода «безумных идей» и предсказаний, старается быть вне каких-либо предвзятых архитектурных и иных идеологий, даже немного фрондирует в адрес «Джоржа Буша и хунты» и «всевозможных блеров и бушей».
Дженкс подчеркнуто серьезен, прагматичен и осторожен в оценках и прогнозах, избегает характеризовать тысячелетия и говорит о новом только в контексте современной архитектуры последнего столетия. Однако именно в этом эссе соединяются и проявляются многие характерные и основополагающие установки архитектурной идеологии эпохи глобализма.
«Можно ли говорить о появлении фундаментально новой парадигмы в архитектуре? - спрашивает Дженкс и продолжает - Если бы такая парадигма существовала, она была бы отражением глобальных изменений в науке, религии, политике... Однако уже сегодня можно разглядеть ряд достаточно радикальных перемен в архитектуре, которые, с одной стороны, связаны с достаточно серьезными трансформациями в научной сфере, с другой стороны, должны постепенно распространиться на все другие области жизни. Новые науки о сложных системах (sciences of complexity), включающие фрактальную геометрию, нелинейную динамику, неокосмологию, теорию самоорганизации и др., принесли с собой изменение мировоззренческой перспективы. От механического взгляда на вселенную мы движемся к пониманию того, что на всех уровнях - от атома до галактики - вселенная находится в процессе самоорганизации. Опираясь на возможности, предоставляемые компьютером, этот новый взгляд на мир находит сегодня отклик в процессах, изменяющих характер архитектуры».
Дженкс видит этот «отклик» в таких направлениях архитектурного формообразования, как «Органи-тек» (Organi-Tech) и «Эко-тек», в «кибер-пространствах» и «инфопространствах», в «волновых формах» и «загадочных означающих», в архитектурных работах, «которые выглядят как прямое утверждение новой парадигмы». Со становлением новой парадигмы в архитектуре Дженкс связывает даже надежды на появление некой новой «общей метафизики», которая после «смерти Бога и других больших нарративов» в западном ареале заняла бы их место - в качестве объективной основы общезначимого архитектурного языка.
«В связи с упадком христианского мировоззрения и модернистской веры в общественный прогресс, с последовавшим за этим становлением общества потребления - общества, для которого наиболее значимой оказывается частная жизнь знаменитостей, - архитекторы оказались пойманными в зловещую ловушку.
В их распоряжении оказались лишь ненадежные общественные конвенции и сомнительные идеологии, а их палитра изобразительных средств не может больше опираться на ресурсы какой-либо устойчивой иконографии за исключением девальвированной машинной эстетики....
Ее (новой парадигмы в архитектуре - О. Я.) приход связан с утверждением новой картины мира, в которой природа и культура видятся выросшими из единого повествования - нарратива вселенной, который лишь недавно (в последние тридцать лет) был предварительно намечен в рамках новой космологии.
В разорванной конфликтами глобальной культуре этот нарратив даст направление и иконографию, которые, возможно, помогут человечеству со временем преодолеть узость разного рода национальных и сектантских интересов».
Впрочем, последние слова эссе Дженкса выражают его осторожность в предсказаниях, в них сквозит даже некоторая неуверенность в им же только что изложенном:
«Все вышеперечисленное легко может оказаться фальстартом, и старая модернистская парадигма, маячащая тенью за спиной всевозможных блеров и бушей, может вновь обрести свое пошатнувшееся господство. Но ветер истории все же раздувает паруса архитектуры, и, по крайней мере, можно наблюдать начало определенных изменений в теории и практике».
Утверждения и предположения Дженкса основаны на точных наблюдениях и суммируют многие постулаты сегодняшней архитектурной теории и критики. Но несмотря на это, а может быть и именно поэтому, в них более всего поражает та внутренняя идеологическая основа, которая, возможно бессознательно, направляет ход мысли автора.
Более полувека назад крупнейший из зачинателей «Современного движения» Ле Корбюзье вдруг не захотел (по мнению его единомышленников и последователей) идти туда, куда он звал всех за собой, не захотел идти далее «вперед», а свернул «назад» и «вглубь».
Отвечая на шквал обвинений, он говорил: «Как они не понимают, что архитектура - это река, которая все время меняет свое русло».
Сегодня как никогда много говорится о плюрализме ценностей, множественности архитектурных направлений. Однако явлением архитектуры становится только то, что укладывается в русло мейн-стрима. А эта река твердо знает свое русло, и русло это, чем дальше, тем больше становится прямым, безусловным и всеохватывающим. Традиция современности и новизны ищет все более новое и еще более современное. Генералы обычно готовятся к прошлой войне, архитектурные идеологи - к прошлой революции. Они смотрят «вперед» сквозь привычные шоры мейн-стрима прогресса и цивилизации.
«Новая парадигма архитектуры», преодоление «старой модернистской парадигмы» - громкие темы теории и критики последнего десятилетия.
При этом совсем в духе трактатов начала прошлого века подчеркивается, что сегодня перед нами! «всего лишь начальная фаза утверждения новой парадигмы, а не середина и не кульминация ее развития»! (Ч. Дженкс).
В этой «новой парадигме» место машинных метафор классического авангарда занимают метафоры цифровые, космические, экологические.
Старое доброе пространство-время Эйнштейна-Минковского сменяется киберпространствами, инфопространствами, теориями хаоса в духе Пригожина, теориями самоорганизации и т. д.
Даже сам выход за пределы «старого модернизма» бессознательно воспроизводит идеологию как раз той революции, которую этот модернизм когда-то совершил.
Изменения во многих областях, включенных в архитектуру или непосредственно на нее влияющих, действительно происходят и происходят достаточно быстро.
Реальным и безусловным источником новаций в архитектуре начала XXI века являются непрерывные революционные изменения, которые происходят сегодня в цифровых технологиях, методах расчета, новации в материалах, конструкциях, инженерии.
Эти процессы во многом определяют лицо нашего времени. Они, несомненно, шире как архитектуры, так и всего, связанного со строительством.
Видимо, сегодня они входят в те составляющие цивилизации, которые, по словам Мис ван дер Роэ, «идут своим слепым и неумолимым ходом». Я не буду пытаться определить эти факторы. Я коснусь лишь некоторых из тех особенностей современной картины мира, которые наиболее разительно расходятся с тем, как архитектурная идеология видит сегодня свое время.
СТАРОСТЬ НОВОЙ ЭРЫ
Принято считать, что в последние столетия темп жизни и развития все время резко нарастал и в современную эпоху изменения идут намного быстрее, чем в прошлом.
Реальность не всегда подтверждает эту идеологию. Даже в 1960-е годы, почти через полвека после начала «Современного движения», один из его великих основоположников Л. Мис ван дер Роэ все еще провозглашал:
«Мы живем не в конце, а в начале эпохи. Эпохи, по-новому одухотворенной, движимой новыми техническими, социальными и экономическими силами... Эта эпоха создаст новую архитектуру».
Сегодня «Современному движению» в архитектуре уже около ста лет. Это немалый срок и давняя традиция даже по меркам таких «длинных» и не однажды возрождаемых исторических «стилей эпохи» прошлого, как барокко или классицизм.
Громкие публикации о «Новой парадигме архитектуры» по существу не предлагают нового направления, а распространяют все дальше и дальше один из старых векторов развития. Увы, кажется, давно настало время формулу Миса перевернуть: «Мы живем не в начале, а в конце эпохи или, по крайней мере, в ее поздней фазе». У этого периода было дерзкое, молодое, блестящее начало, была «Новая Эра», была череда мастеров, которых уже при жизни заслуженно соотносили с титанами древности.
Но сегодня ультрасовременное новаторство и вообще культ современного - очень давняя традиция, старое мировоззрение, устаревшая идея, измельчавшая ценность, изжившая себя цель.
«Авангард, - писал Ю.М. Лотман, - пережил период "бунтующей периферии", стал центральным явлением, диктующим свои законы эпохе и стремящимся окрасить всю семиосферу в свой цвет, и, фактически застыв, сделался объектом усиленных теоретизирований на метакультурном уровне».
В истории Нового времени названиями новых общекультурных направлений человеческой мысли нередко становятся имена авторитетных школ, учений, стилей, периодов прошлого или настоящего с приставкой «нео» или «пост». Однако в последние полвека «Нео» и «Пост» - это едва ли не единственная форма новизны.
«Мы живем в эпоху, когда все слова уже сказаны», - заметил как-то С.С. Аверинцев.
Узкоархитектурная профессиональная версия мира, во всяком случае пространственная картина мира в архитектуре, которую мы уже можем осмыслить и которая практически безраздельно господствует сегодня, - это картина поздней фазы достаточно длительного периода развития архитектуры и, возможно, конца большой эпохи. Ее новизна - в ее старости. Своеобразие этой поздней фазы в том, что она выглядит как радикальное развитие ей предшествующих, но является более их антиподом, чем продолжением. Сегодня вместо терминов «неомодернизм» и «неоавангард» могут употребляться слова «гипермодернизм» и «гиперавангард». (скорее "псевдомодернизм" и "псевдоавангард" / А.Л.:)
Эти имена говорят о многом. Подобно тому, как кит по форме - это очень большая рыба, но по внутренней структуре - млекопитающее, так и «Новые современные» в архитектуре по форме - «очень большой авангард», но по своей внутренней структуре - нечто совершенно противоположное тому первичному авангарду начала XX века, который они формально наследуют. В этом отношении архитектура начала XXI века ближе к таким историческим антиподам и противникам авангарда, как академизм или эклектизм.
СТЕРЕОТИПЫ НОВАТОРСТВА
Своеобразие пространственного языка архитектуры особенно остро ощущается в ситуации, когда заведомо разные системы правил приходят в столкновение друг с другом. Сегодня такое мы можем часто наблюдать при реконструкциях в исторических центрах городов. На стыке картин мира, при внедрении нового в старое, в проектах переустройства исторического по логике современного особенно явственно проступают особенности и того, и другого. Приложение прошлого номера «Ежегодника» было посвящено пространственной структуре Санкт-Петербурга. Попробуем рассмотреть на ее основе один совсем свежий пример из архитектурной жизни города еще недалеко ушедшего от нас 2008 года.
Один из своеобразнейших исторически сложившихся районов Санкт-Петербурга Апраксин двор решено превратить в общественный, торговый и культурный центр. Объявлен тендер инвесторов. В пакеты предложений участников тендера должны были входить и проектные предложения по реконструкции района. Инвесторы заказали проекты ряду ведущих западных проектных фирм: АМО - ОМА, MRDV, Wilkinson, PRP и др. Представление этих проектов имело вид закрытого архитектурного конкурса без архитектурного жюри. Анализ проектов весьма любопытен, поскольку Апраксин двор - это, по существу, город в городе, Петербург уменьшенного масштаба в центре большого Петербурга. Тем самым обзор проектов реконструкции Апраксина двора можно рассмотреть и как смотр уменьшенных моделей представлений о том, как можно и должно реконструировать старый большой Петербург.
Сразу подчеркну, что речь пойдет не о профессиональном уровне проектов (он может быть различен), а об определенной тенденции в реконструктивном проектировании. По этой же причине из рассмотрения выпадают и те работы (в этом конкурсе - проект «Студии 44»), которые к этой тенденции не принадлежат. Проектные предложения по реконструкции Апраксина двора различны, возможно, интересны, некоторые выглядят оригинально. Но все эти разнообразия и оригинальности строятся по логике пространственного языка одной картины мира:
- во всех проектах вводится иной масштаб для новых
блоков и эти блоки подчиняются иной, чем петербургская, планировочной структуре или пространственной сетке, наложенной на историческую;
- все проекты построены на контрастном монтаже
старого и нового. При этом на первый план выступает
именно образ монтажа, в котором исторические пространственные построения все более становятся неким экзотическим фоном нового развития;
- на фоне горизонтальности и «фасадности» петербургской застройки культивируется разномасштабность и разновысотность укрупненных трехмерных
объемов и предполагается дальнейшее развитие района именно в этом направлении.
Такие пространственные построения имеют свою историю, географию, идеологию.
В тех культурах, где впер¬вые произошло их бурное развитие, эти построения осмыслялись не только как функционально целесообразные, удобные, но и идеологически - как пространственное воплощение «общества равных возможностей» в градостроительстве.
В эпоху глобализации все это приобрело характер и статус универсальной пространственной системы, некого опознавательного знака «продвинутой» цивилизации. Сформировался пространственный язык, который у человека, пропитанного культурой современных архитектурных изданий, стал чем-то само собой разумеющимся, некой точкой отсчета, нереализованной мечтой, идеалом, канвой любого фантазирования.
Беда в том, что именно такие основания, идеалы, мечты совершенно несовместимы с самыми основами пространственной структуры Санкт - Петербурга. Уникальное поглощается тем, что распространено повсеместно. Если вновь просмотреть параметры петербургской пространственности, которые рассматривались в предыдущем выпуске «Ежегодника» (а их перечень весьма далек от полноты), то они аннулируются и обессмысливаются все сразу даже при фрагментарном внедрении пространственных построений, описанных мною только что. Так что для уничтожения города совершенно не обязательны такие сильнодействующие средства, как трехсотметровый небоскреб.
Если посмотреть на дело без идеологических шор, то перед нами две модели города, два принципа пространственного построения, ни один из которых сам по себе не лучше и не хуже другого, не «современнее», не «функциональнее». Просто они разные, возникшие в разных регионах и обстоятельствах, из разных жизненных укладов, архитектурных прототипов и идеологий, и различие их таково, что внедрение одного уничтожает природу другого. В свое время петербургскими схемами разрушалась уникальность замечательных русских средневековых городов.
А сегодня архитектор, как только он хочет сделать нечто свежее, оригинальное, начинает оперировать стереотипическими и губительными для Петербурга построениями. Аналогичные предложения могут выполняться для самых разных городов. Их авторы недоуменно смотрят на тех, кто говорит, что эти предложения чудовищны и совершенно невозможны, и склонны считать таких людей ретроградами.
В связи с этим нельзя не остановиться на проектах, которые обычно оцениваются как новаторские. Я пробовал систематизировать такого рода предложения. И тут оказалось, что все они восходят к нескольким схемам пространственных мегаструктур, которые можно условно назвать «дом - город», «висячий город», «пространственный город», «город под оболочкой», «подземный город» и некоторые другие. Если отвлечься от внешней изменчивости стилистики их одежд, то перед нами мегаструктуры 1950-1960-х годов, (оставим в стороне более ранние источники), ставшие у нас особенно популярными после выхода русского перевода книги Мишеля Рагона «Города будущего».
Разумеется, за прошедшие полвека все это не раз до неузнаваемости меняло свои формы (метаболистические, деконструктивистские, нелинейные), обогащалось новыми приемами контрастного монтажа старого и нового и т. д.
Так что сегодня архитектор, достаточно хорошо знакомый с историей своей профессии, может с интересом, смешанным с недоумением, наблюдать, как его коллеги самых разных поколений - от тех, кому едва за двадцать до тех, кому сильно за шестьдесят, - оперируя по существу одними и теми же построениями, воспринимают их как новаторские, смелые, как город XXI века.
Люди с разницей в возрасте почти в сорок (!) лет реализуют свои юношеские идеи и идеи эти не сильно различаются. Здесь поражает не устойчивость схем. Это неизбежно и нормально. В архитектуре исходных пространственных схем, в принципе, немного, и они варьируются тысячелетиями. Поражает то, что постоянное появление одних и тех же пространственных предложений в несколько иных модификациях на протяжении полувека раз за разом манифестируется и воспринимается не как традиция, а как новое слово, как смелая, восхищающая, эпатирующая новаторская
мысль - мысль, обсуждение которой сразу переходит в русло спора новаторов и ретроградов. Более того для того, чтобы проектное предложение было воспринято как прогрессивное, оно должно включать признаки этих схем или их симбиоза. Выход за пределы подобных схем сегодня означает выпадение из обоймы «цивилизованного», современного, прогрессивного. Даже самые нетривиальные поиски не на основе модернистских схем, а, например, на основе изучения особенностей петербургского пространства будут оценены прессой (даже при самой высокой оценке проекта в целом) как угодно, но только не как открывающие новое и не как прогрессивные. Чтобы сказать новое слово, надо попасть в поле стереотипов новаторства, имеющих зачастую весьма почтенную историю. Можно сказать, что новации обрели свой узнаваемый архитектурный язык, который можно выбрать, как выбирали стиль в эклектике XIX века. К началу XXI века словарь этого языка стал весьма разнообразен.
Возникла парадоксальная ситуация: то, что принято считать признаком качества, профессионального уровня, степени одаренности, стало признаком жанра. Оригинальность, «творческое предвидение» и «неизвестное завтра» сегодня, скорее, жанр, чем качество. Они как никогда предсказуемы, просчитываемы, чтоб не сказать нормативны. Новаторское предвидение - это уже не выход за пределы стереотипов в неизведанное, а умение поймать необходимый стереотип. Новаторство - это всего лишь жанр. Традиционализм, регионализм, оригинальность, глубина творческой мысли - тоже жанры со своими стереотипами.
«Креативность» архитектурной формы - чистый стереотип и ничего кроме стереотипа. Как такая форма может и как не может выглядеть, всегда молчаливо подразумевается.
Это должен чувствовать каждый. Один жанр стоит другого.
Архитектор выбирает. Когда выбор сделан - важна точность жанра.
ПРОДОЛЖЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ПОСТЕ
Links: Studio 44
настроение:
слушаю:
