В нашей библиотечке, в следующем выпуске планируется книга Александра Кирноса "Я проснусь однажды старым...". АВТОБИОГРАФИЯ
Родился в августе 1941г. в Чувашии, куда из Москвы с заводом «Прожектор» была эвакуирована мама. В Москву мы вернулись в конце 1944г. Отца впервые увидел в 1945г., когда бригаду морской пехоты, где он служил, перебрасывали на Чукотку.
Закончил Военно-медицинскую Академию и почти 30 лет прослужил в Вооружённых силах. Начинал авиационным врачом, закончил службу ведущим хирургом госпиталя.
Писал много, но, в основном, истории болезни. После демобилизации вернулся в Москву, работал в хирургической клинике.
В девяностых годах внезапно возобновились стихи, и это было одним из самых сильных и ярких впечатлений «гражданской» жизни.
С 2004 соредактор и издатель литературного альманаха «Складчина».
Автор книг стихов:
«Дорога к храму» - «Медиум», Москва, 1994г.,
«Поговорим» - «Кахоль лаван», Москва, 2010г.
«Мидреш» - «Кахоль лаван», Москва, 2011г.
Книга прозы «Тыча» - «Зебра Е», Москва 2012г.
Член Союза писателей Москвы.
* * *
Жизнь иррациональна, это точно
(диаметр, умноженный на пи),
и круг замкнулся, и пыльцой цветочной
осыпался. И всё же потерпи,
ещё побалансируй на канате,
пусть лонжи нет и ноша нелегка,
создателем предъявлены к оплате
лес, поле, небо, птицы, облака.
* * *
Жили печенеги и хазары,
пронеслись как “с белых яблонь дым”,
вот и нам пора идти с базара,
уступать дорогу молодым.
Жить бы, с этим знанием не знаться,
песни петь, любить и водку пить,
хоть чуть-чуть ещё поторговаться,
лишь пошебуршиться, не купить.
* * *
Невыразима тайна бытия,
события проскальзывают мимо
души. Отделены чертой незримой,
сосуществуют тело, мир и я.
Не споря, не ругаясь, не злословя,
едва соприкасаясь до поры,
омытые одной и той же кровью,
сосуществуют разные миры.
Еда, покупки и - стихия слова,
болезни, немощь - музыки полёт,
из вязи быта, на его основе
уток событий нить судьбы прядёт.
Её изгибы и хитросплетенья
рассматривает тихо, не спеша
и удивлённо, словно в час рожденья,
свободная и вечная душа.
* * *
Я проснусь однажды старым,
очень старым и седым,
и пойму, что даже даром
не хочу быть молодым.
Но за этим поворотом,
на изломе бытия,
станет грустно отчего-то,
словно я уже не я,
будто в этом старом теле
постепенно, не спеша
незаметно постарела
вместе с телом и душа.
А шальная, молодая,
вместе с телом молодым,
постучалась в двери рая
и растаяла как дым.
Но и этой старой клуше,
хоть она не молода,
хочется ведь песни слушать,
спрашивать: ты любишь, да?
Не могу понять, хоть тресни:
если будет страшный суд,
кто из них тогда воскреснет,
чье ей тело поднесут?
И когда взмахнет десницей
шестикрылый Серафим,
с телом чьим соединится,
хорошо ль ей будет с ним?
Вдруг душе, что постарела,
испытала боль и грусть,
не свое предложат тело,
Юное предложат тело...
Ну, и ладно, ну, и пусть.
* * *
Ах, друг мой, право не беда,
что мы внезапно постарели.
С людьми такое иногда
случается на самом деле.
И я не стал бы тосковать,
об этом и писать неловко,
но как-то грустно сознавать,
что кончится командировка,
и здесь на трепетной земле,
где было зыбко и тревожно,
в мерцающей полночной мгле
проснуться будет невозможно.
И только изначальный свет,
неизъяснимый свет творенья,
проявится сквозь бездну лет
мелодией стихотворенья.
Но на закат похож восход,
и жизнь, еще, как прежде, длится,
и наступает новый год,
и пусть душа не убоится.