Сказзка. Фрумыч любопытствует.
Вот народ честной, сперва к Фрумычу прошу на постой http://frumich.livejournal.com/246861.html?view=15856973&style=mine#t15856973
Этот сказки пишет, как морожено лижет, а потом и мою сказку послушать, как и я Сиреною стать решила, да свово Пятровича приворожила…
А пригляделась, сидит такой Пятрович, ножичком деревяшку струг, струг,спинка прямая, ручки лёгкие, речи весёлые. А глазки значится с грустиночкой и одиночество сквозное по всему организму чую в нём. Меня не обманешь насчёт одиночества, болесть такая есть у скромных людей, неловких в быстрой жизни.
Ну, парень, не адманешь меня, хоть я и сама не очень-то в ловких значусь по части мужеской. Тоже скромненькая. Не знаю и приступиться как, како тако словцо выбрать, как глазком повести, корпусом качнуть...
И придумала Сиреной стать, чары спробовать голосовые. С гитарки своей пыль сдула, пятую струнку подтянула, и тихо так начала с арии Розины из оперы Дж. Россини про палихмахера итальянскага-
- Не перед чем я,
не оробею,
всё будет
так,
как
я
хочу.
Та, та, та, та… (там такой припев татушный есть, не перескажешь буковками, нать на барабане состукать, похоже получится).
Только чую, промашку дала, в конце выступления такое нать выводить, ошибочка сценарная выявилась. Этож я Фрумыча то тогда не знала, читывать не читала, он то всё про Сирен правильно знает, и в очередь ставит, что за чем, - где вздох произвесть, где голосом зазывно кликнуть, а где смехом потусторонним в испуг ввесть.
И как в болоте сиренство моё завязло, лишение голоса произошло, и только грудь заходила ходуном с сильного испуга. Провалилося выступление, подготовки-репетиции не имевшее. И пёрышки мои сиренские завяли, цветики мои опали ( это я красы ради веночек в косу вплела), коготочки отвалилися ( манихкюр называется), а с глаз чёрные слёзки покатилися (тушей ресницы мазаны были). И тонуть я стала в том болоте со слезьми моими чёрными, не потому, что плавать не умею, а стыд меня за юбчёнку ухватил, грит - Про муравья надо было петь , где покой его покинул, и в буднях он завяз, и богиню он себе создал по свому подобию, грустное нать петь, душевностью брать. Тони теперь в дури бабьей своей. Тоже, Сирена болотная, Кикимора огородная.
А Пятрович то видит, баба куда-то пропадает, с глаз исчезает, тока песнь лихо взревела, тока рассказать хотела, что она хочет, да не досказала о хотении своём, вдруг закраснела, да и заревела. Пудра с ей слетела, слёзки глазную краску смыли, красоту вернули, когти сиренские облетели, ноготочки побелели, можно уж и за руку без боязни схватить…
И схватил, родимый, и вытянул из болота поганова, и гитарку тонущую прихватил, и далее её чинил, а только концовка у нас не такая получилася, как Фрумыч по правилам обписал. Он, Пятрович на меня напал, он меня оседлал, а не я на него, да уж мы тогда не знали ничего, как по провилам мифологическим дела вершить личные. Всё не так сделали, а как уж получилось. Не по сиренски , а по деревенски.
На том кончаю. Фрумычу благодарность объявляю.
В сказке всё прада правдешная. С натуры писано. Может что и придумала, дак по забывчивости, али по игривости характера моего. Больше не помню ничего.
Этот сказки пишет, как морожено лижет, а потом и мою сказку послушать, как и я Сиреною стать решила, да свово Пятровича приворожила…
А пригляделась, сидит такой Пятрович, ножичком деревяшку струг, струг,спинка прямая, ручки лёгкие, речи весёлые. А глазки значится с грустиночкой и одиночество сквозное по всему организму чую в нём. Меня не обманешь насчёт одиночества, болесть такая есть у скромных людей, неловких в быстрой жизни.
Ну, парень, не адманешь меня, хоть я и сама не очень-то в ловких значусь по части мужеской. Тоже скромненькая. Не знаю и приступиться как, како тако словцо выбрать, как глазком повести, корпусом качнуть...
И придумала Сиреной стать, чары спробовать голосовые. С гитарки своей пыль сдула, пятую струнку подтянула, и тихо так начала с арии Розины из оперы Дж. Россини про палихмахера итальянскага-
- Не перед чем я,
не оробею,
всё будет
так,
как
я
хочу.
Та, та, та, та… (там такой припев татушный есть, не перескажешь буковками, нать на барабане состукать, похоже получится).
Только чую, промашку дала, в конце выступления такое нать выводить, ошибочка сценарная выявилась. Этож я Фрумыча то тогда не знала, читывать не читала, он то всё про Сирен правильно знает, и в очередь ставит, что за чем, - где вздох произвесть, где голосом зазывно кликнуть, а где смехом потусторонним в испуг ввесть.
И как в болоте сиренство моё завязло, лишение голоса произошло, и только грудь заходила ходуном с сильного испуга. Провалилося выступление, подготовки-репетиции не имевшее. И пёрышки мои сиренские завяли, цветики мои опали ( это я красы ради веночек в косу вплела), коготочки отвалилися ( манихкюр называется), а с глаз чёрные слёзки покатилися (тушей ресницы мазаны были). И тонуть я стала в том болоте со слезьми моими чёрными, не потому, что плавать не умею, а стыд меня за юбчёнку ухватил, грит - Про муравья надо было петь , где покой его покинул, и в буднях он завяз, и богиню он себе создал по свому подобию, грустное нать петь, душевностью брать. Тони теперь в дури бабьей своей. Тоже, Сирена болотная, Кикимора огородная.
А Пятрович то видит, баба куда-то пропадает, с глаз исчезает, тока песнь лихо взревела, тока рассказать хотела, что она хочет, да не досказала о хотении своём, вдруг закраснела, да и заревела. Пудра с ей слетела, слёзки глазную краску смыли, красоту вернули, когти сиренские облетели, ноготочки побелели, можно уж и за руку без боязни схватить…
И схватил, родимый, и вытянул из болота поганова, и гитарку тонущую прихватил, и далее её чинил, а только концовка у нас не такая получилася, как Фрумыч по правилам обписал. Он, Пятрович на меня напал, он меня оседлал, а не я на него, да уж мы тогда не знали ничего, как по провилам мифологическим дела вершить личные. Всё не так сделали, а как уж получилось. Не по сиренски , а по деревенски.
На том кончаю. Фрумычу благодарность объявляю.
В сказке всё прада правдешная. С натуры писано. Может что и придумала, дак по забывчивости, али по игривости характера моего. Больше не помню ничего.