Счастливчик LuckyEd. Аллегория Израиля.
Дамы и господа!
Для тех, кто успел позабыть, что я - счастливчик, пресмешная, но невероятно правдивая история о демократии.
Хронологически рассказ этот не вписывается в "строгую" последовательность моих "академических" мемуаров, но жизнь диктует свои законы. После прошедших муниципальных выборов время и место для этих воспоминаний.
Многие годы, как только народ Израилев выстраивается в очереди у избирательных участков, я отправляюсь служить Родине.
Секретарь избирательной комиссии - лицо нейтральное, внепартийное и в политические споры не может вступать по закону. Запрещено доказывать кому-то что-то с бессмысленной, но элегантной пеной у рта. Я нерушимо стою на страже демократии.
"Что это такое?" -скептически спросят многие. Отвечу старым, но не стареющим текстом.
Писал о реальных событиях, а, перечитывая, понял, что это - моя аллегория Израиля.
Бывает и так, дамы и господа. Но не часто.
Должность секретаря избирательной комиссии не очень увлекательная, но прилично оплачиваемая. А кому деньги не нужны? Вот и тружусь то на выборах в кнессет, то в горсоветы. На сей раз Бог и ответственные товарищи отправили меня в маленькую деревеньку Б неподалёку от Ашкелона.
Ещё на предварительной встрече, где только решались наши судьбы, обратил я внимание на странные взгляды окружающих. Наконец, соседка по парте, ярко разукрашенная черноволосая блондинка, изъёрзавшись от неутолимого любопытства задала сакраментальный вопрос - как я попал в святая святых.
О простота! О наивность! (это я о себе...) "Позвонил, разузнал, пригласили", был мой ответ. Клянусь, всё именно так и было. Не сообразил я в тот момент, что выборы проходили в местах, ещё за два дня до встречи обильно обстреливаемых добрейшими нашими хамасовскими соседями. Кто-то из законных счастливчиков испугался, и его тёпленькое место досталось постороннему мне.
Ранним утром заветного дня с ящиком бюллетеней наперевес и ширмой за плечами явился я по указанному адресу. Ширма была тонкая, складная и на бодрящем утреннем ветерке хлопала как крылья. Возможно, именно по этой причине избирательная комиссия в лице встречавших дам глядела на меня как на ангела.
Честно признавшись, что не знаю ни одного претендента даже по имени и расправив "крылья", вступил я на избирательный участок. И странное ощущение безмятежного спокойствия охватило меня. Никогда, а работать на выборах приходилось не раз, работа так не спорилась. Дамы Адас и Мири порхали, как бабочки, устанавливая столы и стулья, и через полчаса избирательный участок был готов, урна для голосования застыла в ожидании "инвестиций", а ваш покорный секретарь полосками клейкой ленты прикреплял в недоступном для подглядываний углу крылья-ширму .
Пришло время выноса ящика с бюллетенями. Я окончательно поразил своих спутниц, задав простой вопрос: "Вашего председателя сельсовета зовут Сасон?"
"Как!" - вскрикнула Адас.
"Ты лукавил, говоря, что ничего о нас не знаешь", - надула пухленькие губки Мири.
А действительно, как?
Дедукция, Ватсон, дедукция...
Все бюллетени четырёх претендентов на местный престол были отпечатаны в одной типографии на бумаге жёлтого цвета. Вот только ровно одна четвёртая часть отсвечивала чуть более солнечной желтизной, а гордое имя Сасон на них выделялось особой печатной яркостью.
Однако, всё в рамках закона, дамы и господа.
Примостив в уголке сумочку с бутербродами и термос с кофе (секретаря, увы, кормить не положено), я приготовился к приёму первых ласточек. Нужно отметить, что по последней переписи населения городок Б. насчитывал чуть более 700 жителей, дозревших до голосования. И была у них одна тайная и дивная особенность. Все жители Б. являлись родственниками. Близкими или дальними, но своими. Со временем, расплодившись и разразмножавшись, разбились они на четыре конкурирующих клана, главный из которых и возглавлял дядя Сасон. Эту большую семью я и готовился принять на своём участке.
Вначале было так. Дверь медленно и торжественно распахнулась, и ... в комнату въехал стол. В отличие от занимаемых нами, хрупких и шатких, этот был тяжёл, мордат и самоуверен. А украшали его десять невиданной красоты и размеров тортов и красавица в ярко-жёлтом кожаном платье и кепи.
"Лимор", - распахнув сверкающие чёрные глаза, представилась она. "Преседатель избирательной комиссии."
Мои дамы приветливо улыбнулись и подвинулись, освободив место в центре. Я привстал и немедленно получил тарелку с тремя кусками кондитерского счастья.
"Угощайтесь, я испекла это для Вас", - волооко потупившись пропела Лимор и немедленно исчезла, оставив после себя аромат горького шоколада и ванили.
Я застыл с тарелкой в руках, а в дверях показался первый избиратель. "Звулун! Сколько лет, сколько зим", - защебетала раскрасневшаяся соседка. "Привет, Адас. Тётя Двора зайдёт попозже, к обеду. С Мордехаем. Давно они не пробовали кускус Лимор." С этими словами приземистый и молодцеватый Звулун благосклонно протянул мне удостоверение личности, лихо ухватил огромный кус вишнёвого пирога и , аппетитно чавкая, скрылся за ширмой.
Следующим на участок ввалился однорукий инвалид. Огромный и угловатый, в куцем плащике мышиного цвета. В единственной вытянутой длани дрожал смятый избирательный бюллетень.
"Так не положено", - строго встал я на защиту закона. "Всё, что необходимо для честного голосования, расположено за ширмой."
"Дядя Хаим", - ласково проворковала Мири. "Выйди и вернись без подсказки".
Дядя Хаим дал задний ход, а через секунду появился вновь тем же способом. Единственное отличие - из сжатого до побелевших костяшек вытянутого вперёд в ротфронтовском приветствии кулака не торчало ничего.
"Где?", - отчаянно вращая белками спросил он у Мири.
"Там!", - указала она на заветную ширму.
Высокий и неуклюжий Хаим совершил отчаянный рывок и, неожиданно, весь поместился за крохотной ширмочкой. И исчез надолго.
"Всё в порядке?" - забеспокоился я.
Ответом было длительно шуршание, скрежетание, кряхтение и побулькивание. Минут через пять сияющий инвалид возник из-за ширмы, с неожиданным изяществом запустил конверт в щель, расслабленной и, наконец, опустевшей рукой уцепил кексик и испарился навсегда.
Наступила пауза. Я потянулся за домашним бутербродом, но непреклонная Лимор возникла передо мной. "Скоро обед", - произнесла она укоризненно. И прошептала, склонившись к самому уху: "Я приготовлю для Вас кускус!" Адас и Мири с пониманием склонили головы. Бутерброд сиротливо вернулся в свой пакетик, и... покатилось застолье выборов. Мне припомнились легендарные советские времена, когда предрассветных избирателей угощали бутербродами с красной икрой. Но здесь кормили всех! Всякий, проникший в райские сии кущи, обязан был откушать как минимум кусочек торта. А для упорно сопротивляющихся диабетиков и "диетиков" у Лимор был припасён железный аргумент: "Ешьте, иначе он будет стесняться." И решительный жест в мою сторону.
Многочисленная "хамула", обитающая в Б., спешила проголосовать за одного из родственников. Заготовленные заранее бюллетени прятались в самых непредсказуемых местах, торчали из карманов, бесстыдно желтели в рукавах, стыдливо прятались в сумочках и кошельках. В одну из пауз я, заинтригованный происходящим, выглянул на улицу. В законных 25-ти метрах от входа избирателей встречали дядя Давид и дядя Дорон. На шее у каждого на видавших виды кожаных ремешках висело по коробке с бюллетенями для раздачи прибывающей родне. Дядя Дорон, мужчина средних лет и упитанности, обладатель густых чёрных бровей и хриплого дисканта, явно переигрывал по детски худощавого и вертлявого дядю Давида, постоянно отвекающегося на телефонные звонки. Адас, оказавшаяся племянницей болтуна, с явным неудовольствием его отчитывала. Ведь энергичный дядя Дорон умудрялся всучить свои бумажки даже невинным родичам дяди Давида.
Вернувшись на своё место, я обнаружил на столе между протоколами маленькую прозрачную баночку с чем-то красно-белым. Рядом, загадочно улыбаясь, расположилась Лимор.
"Это - особая острая редька. Вы обязаны попробовать её перед обедом."
С осторожностью взял я небольшой кусочек ... О боги! О наслаждение! И потянулся за вторым...
Лимор, внимательно наблюдавшая за моей реакцией, удовлетворённо хмыкнула, расправила плечи и громогласно объявила: "КУСКУС!!!"
Как по мановению волшебной палочки, на столе избирательной комиссии возникла огромная дымящаяся кастрюля, окружённая судочками и кастрюльками помельче. Лимор начала проворно заполнять плошки ароматной субстанцией, сдабривая всё это варёными овощами и специями и обильно украшая кусками курицы. Вскоре стол ломился от яств.
"Но выборы нельзя останавливать",- слабо попытался воспротивиться я. Уверенной рукой Лимор указала на вход. В дверях уже толпились избиратели с пластмассовыми тарелочками в руках, ожидая заветную порцию. Один из них потянулся к баночке с редькой и немедленно получил по рукам.
"Это понравилось Эду!" - прошипела разгневанная Лимор.
Выборы продолжались. В разгар пира в дверях появилась странная парочка. Впереди неуверенно двигался молодой человек с простодушной улыбкой на младенческом личике. Войдя, он почему-то поклонился и картаво представился: "Могдух." Под локоток его поддерживала встрёпанная женщина, оказавшаяся той самой тётей Дворой. Даже не взглянув на кускус парочка прямым ходом направилась к ширме.
"Нельзя",- строгим голосом остановил их я. "Согласно закону, сопровождение разрешено только не способным передвигаться самостоятельно!"
Адас, скосив глаза в сторону, громко и таинственно шепнула: "Азриель..."
Всклокоченная тётя исчезла вместе с безмятежно улыбающимся племянником, чтобы спустя некоторое время возникнуть вновь. На сей раз Мордух гордо восседал в сверкающей и разукрашенной флажками и шариками инвалидной коляске. В ответ на мой безмолвный вопрос зардевшаяся Адас сообщила, что коляску в таких случаях одалживают у дяди Азриеля, держащего неподалёку фалафельную и подарочную лавку.
А народ всё шёл и шёл. На мгновение возник и тут же исчез сам дядя Сасон, мужчина квадратной внешности с улыбкой, наклеенной на лицо, цвета собственных избирательных бюллетеней. Тёти и дяди, племянники и племянницы, дедушки и бабушки с трясущимися руками и "ветхозаветными" удостоверениями личности, молодая парочка панков в мотоциклетных шлемах и процессия колясочников имени дяди Азриеля с разноцветными пакетиками и хлопушками. Очередные конвертики с чьими-то надеждами и мечтами исчезали в брюхе ненасытной урны.
День клонился к вечеру. В очередной раз возникшая Лимор сразила меня совсем уж неприличным вопросом:
"А что приготовить на ужин?"
"Ничего," - обессиленно просипел я. "Даже думать об этом не могу."
Разочарованная Лимор поставила передо мной спасённую заветную баночку с острой радостью, строго взглянула на присмиревших Мири и Адас, пресекая малейшие поползновения угоститься и...
...неожиданно уселась за стол на своё председательское место.
Я взглянул на часы. Выборы завершились.
Подсчёт голосов расставил всё на свои места. Не буду уточнять, кто выиграл. Главное не это, а всенародное братание на улице. Всё вернулось на свои места, соперничающие кланы превратились в обычную родню и шумно отправились праздновать общую победу в фалафельную дяди Азриеля.
фото Г. Дубник
"А демократия?" - спросите вы. "Где прячется это бледное и хлипкое незаконнорожденное дитя современной цивилизации?"
Вспомните ту тоненькую хлипкую ширмочку, тщательно и скурпулёзно прикреплённую мной к шаткому столику в углу? Там её законное место. Среди бумажек и карандашей. И какие бы весёлые истории мы не рассказывали, как бы саркастически не посмеивались, никто её не прогонит, дамы и господа.