Счастливчик LuckyEd. Азазелло против Асисяя.
Дамы и господа!
"Беззаботно-безработные" дни на новой родине лопались, как мыльные пузыри, а денег не то, чтобы не хватало. Их не было вообще. Разрешённые к вывозу 200 долларов на семью из пяти человек спрятались на особый банковский счёт, и все старожилы, строго глядя на нас, качали пальчиками и говорили с интонацией Асисяя "Низзя!"
Слово это мы хорошо усвоили в прошлой жизни, и оно контрабандой проскользнуло с нами в новую. Каждый шекель на семейном совете рассматривался на уровне госбюджета. Впрочем, это и был бюджет нашего маленького государства. Отчаянного, но не отчаявшегося.
Радоваться жизни, а не грустить и печалиться приехали мы в Израиль.
Долго ли, коротко ли, но пробил час улучшать быт. То есть отдавать одолженные друзьями электовары и покупать свои, субсидированные Страной. Нам снились холодильник Амкор и телевизор Грундиг, плита с электродуховкой и даже крохотная посудомоечная, не побоюсь этого слова, машина "Электра" - единственная, дозволенная нам государством. Наши руки привыкли к мытью посуды, но вступать в новую буржуйскую жизнь без недопустимой роскоши было никак нельзя. Для реализации прав существовал главный документ. И это был не теудАт зеУт (удостоверение личности), и не мифический "даркОн" - международный паспорт, до получения коего нам надо было ещё отжить своё в стране, а святая святых новоприбывших теудАт олЕ - удостоверение нового репатрианта. В эту сизую книжечку в мягкой обложке были записаны все наши права. Была у этого документа одна страшная особенность. Он был невосстановим. Любой другой утерянный, украденный, испорченный документ можно было путём бюрократических страданий получить заново, но не теудат оле. Вместе с ним улетучивались права и оставались одни обязанности.
Заветная ксива выдавалась в аэропорту Бен Гурион перед запуском в страну. Всем, но не нам. Как я писал ранее, впустили нас в Израиль из военного лагеря Црифин, куда лично прибыл министр абсорбции Перец со свитой для заполнения документов.
Очередной семейный совет постановил - "Электротоварам быть". Собрав в охапку книжки с правами, я отправился в поход.
И вдруг... вновь появились эти волшебные слова "и вдруг..." из предыдущего рассказа, так и называвшегося "И вдруг..."
Первый же торговец "электросчастьем" с подозрением ощупав и оглядев удостоверения просипел то самое "Низзя!" Асисяй вездесущ!
- Младенцу электротовары не полагаются!
Ни собственный невнятный иврит, ни внятный и суровый перевод не помогли. Я в отчаянии пытался вспомнить, кто в нашей семье младенец. Даже Арик уже познавал жизнь в первом классе.
- А вот...
Продавец ногтем ткнул в теудат оле бабы Ани. В графе день рождения дрожащей после праздников рукой чиновника синим по сизому было записано 12.5.87. Вместо реального 1907-го года бабушка родилась в году 1987-ом, и ей недавно исполнилось три годика. Я расхохотался под удивлённым взглядом продавца, ещё не понимая, что нам сулит эта смешная нелепица. Стал объяснять, что бабушка пенсионерка, вот об этом есть запись в теудат оле. Продемонстрировал удостоверение личности, где всё было напечатано правильно и заверено гербовой печатью государства.
- Да на фотографию взгляните, - уже нервно похохатывал я.
- Какой же это младенец?
Удивлённый взгляд продавца сменился сочувственным.
- Всё понимаю и верю, но помочь ничем не могу. Теудат оле - единственный документ для получения льгот. Исправьте ошибку и возвращайтесь.
Исправить? Начались хождения по мукам абсурда. Во всех инстанциях нас встречали смехом, похлопываниями по плечу, цыканьем зубом, большими круглыми глазами и сочуственным отказом. Никто не мог помочь. Трёхлетняя бабушка тяжким грузом повисла на закорках нашей семьи.
Две недели мы мыкались в отчаянии, пока один из бессильных чиновников не изрёк загадочно:
- Только Марсель может помочь.
Какой Марсель? Нет в Израиле такого города. А во Францию нам ещё долго пути закрыты.
- Марсель! Начальник отделения Министерства абсорбции в Петах-Тикве. Он всем помогает.
Марсель, маленький мускулистый волосатый марокканский еврей, восседавший за огромным столом, мрачно чёрным глазом хищной птицы оглядел меня свысока. Запинаясь и заикаясь от затасканной ситуации, я в который раз пересказал историю трёхлетней бабушки, давно уже переставшую казаться смешной.
И произошло чудо. Марсель не улыбнувшись выбросил вперёд руку, неожиданно оказавшуюся длинной, и скогтил затрёпанный от безнадёжности документ. Хищно взглянул на туманное свидетельство бабушкиной юности, толстой шариковой ручкой решительно навёл вокруг робкой восьмёрки жирный уверенный нолик, поглядел на результат, крякнул, той же ручкой обвёл всю дату рождения бабушки и гортанным хриплым басом с марокканским акцентом лихо выкрикнул "Кэ. Гэ. Бэ!"
С нагло испорченным без подписи и печати теудат оле я оказался в коридоре.
Куда бежать? Как жить дальше?
Но на смену Асисяю пришёл Азазелло. Никто, нигде и никогда более не усомнился в подлинности исправленного Марселем документа. Субсидированные электротовары серебристым ручейком потекли в нашу семейную гавань. И над всеми богатствами маленькой капитанской будкой плыла крохотная предвестница грядущих излишеств посудомоечная машина "Электра!"
А завтра началась война, первая война на родине, дамы и господа.