Удивительная история о "ведьме" Марии, монашке Теодоре и романе Давида Гроссмана
Эйн-Карем. Красота и изящество. И легенды!
Считают, что здесь родился Иоанн Креститель и повстречались его мать Елизавета и Мария, беременная Иисусом. Упоительно там гулять, приводить гостей, заглядывать в церкви и монастыри. У знаменитого колодца встречи, на маленьких зелёных улочках, вдоль переходов, загадочных дворов и домов, увенчанных крестами и ярким буйством бугенвиллий, своя история, тайная и явная, и выверенное временем место в табели о рангах христианских святынь.
Но я хочу рассказать о чём-то мало известном, но необычном и интересном.
В небольшом и невзрачном здании на улице аОрен неподалёку от Монастыря Сестёр Сиона за забором находится греческая церковь Saint John the Baptist Convent, где сплелись в узелок линии истории, религии, человеческой судьбы и литературы.
Вышедший навстречу греческий монах Харитон не ответил на наши вопросы ни на иврите, ни на английском, ни на русском. А общаться на греческом не могли мы. Тем не менее он молча извлёк из складок рясы тяжёлый ключ, открыл замок и впустил любопытствующих внутрь.
С этого момента и начнётся история, подслушанная у хранительницы тайн Эйн-Карема Пнины Эйн-Мор. А настроят на нужный лад небольшие цитаты из романа Давида Гроссмана "С кем бы побегать?" в переводе Гали-Даны и Некода Зингеров.
Когда-то, прогуливаясь по крохотной улочке аОрен, можно было увидеть за каменными воротами церкви маленького роста женщину в чёрном одеянии и чёрном же платке. В руках монашка держала огромную метлу, замахиваясь ею на чересчур любопытных. Напоминала она Бабу Ягу из детских сказок. Но однажды "ведьма" на ломаном иврите пригласила Пнину зайти внутрь.
- Пожалуйста, пожалуйста. Можно заходить.
"Он увидел согнутую спину и длинную косу, свисающую из-под круглой черной шапочки, и на миг подумал, что это ребенок с косой - худенькая девочка в странноватом сером халате, но через секунду понял, что это женщина, маленькая и старая, что она смеется, зарывается лицом в собачью шерсть, обнимает собаченцию тонкими ручками и что-то лопочет на чужом языке."
Монашку в чёрном звали Мария. Многие годы она никому не разрешала войти, твердя, что внутри "балаган". Сочный ивритский сленг, означающий вовсе не театральные подмостки.
А источником "балагана" служило то, что Мария 11 лет расписывала стены церкви яркими картинами и иконами в византийском стиле.
К концу этого срока её зрение резко ухудшилось. Глазной врач отверг "надежду" на катаракту и назвал реальную причину. За годы работы в небольшом помещении краски и химикаты разрушили зрение монашки.
С иконописью покончено навсегда. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Год спустя неугомонная художница пригласила греческого монаха-иконописца и тот завершил роспись двумя своими работами.
С гордостью подчёркивала Мария, что изобразила на стенах церкви сюжеты из "еврейского Ветхого Завета". Тут и три ангела, принесшие Аврааму и Саре весть о рождении Исаака, и Илия пророк у входа в пещеру... А рядом христианские сюжеты из истории Эйн-Карема. Святые, Мария и Елизавета, повстречавшиеся у колодца...
В церкви, оберегаемой Марией, когда-то молились арабы-христиане Эйн-Карема. После войны за независимость они оставили свои дома и место опустело. Кроме одного случая. Однажды к Марии явился гость, рассказавший, что когда-то обручился в этой церкви и мечтает, чтобы свадьба его сына состоялась здесь. Она разрешила. 150 гостей украсили пустующее пространство цветами и белыми лентами. Жизнь и праздник ненадолго вернулись в заброшенные стены...
Несколько недель Мария не убирала праздничные украшения, стараясь сохранить человеческое тепло.
"- А у меня работы есть во множестве, да ты сам узрел: вымести опочивальню, протереть кровати и на кухне начистить большие котлы…
- Но для чего? - перебил ее Асаф. - Все эти кровати и котлы… Когда они сюда приедут, паломники эти, когда они…"
В особый ритуал превратилось отпирание церковных дверей. На них было 8 замков и запоров. Около 10 минут Мария открывала их один за другим ключами 30-ти сантиметровой длины. Никогда не ошибаясь!
"Асаф подумал, что сейчас Теодора упадет в обморок, но она, напротив, отпустила его плечо и выпрямилась во весь свой крохотный рост. И, глядя на ее упрямое лицо, он понял, что эту маленькую старушку никому не одолеть."
Рост сестры Марии был 120 сантиметров. Обычному человеку по пояс.
А как же роспись? Свои картины и иконы Мария писала на полотнах ткани, а двое мальчишек укрепляли их на стенах церкви!
"Асаф не переставал изумляться этой странной монашке. Удивляла его даже вязь морщин на ее лице. Лоб напоминал кору дерева, как и подбородок, и вокруг губ тоже залегли глубокие складки. Однако щеки были совершенно гладкими, круглыми и свежими, и сейчас на них играл легкий румянец"
Мария родилась в Стамбуле в греческой семье. В Турции до изгнания проживало много греков. Родители рано умерли, и осиротевшую девочку удочерили еврейские соседи. С ними Мария и приехала в Израиль. Шесть лет проработала на текстильной фабрике в Тель-Авиве.
После смерти приёмных родителей девушка обратилась с просьбой к греческому патриарху в Старом Городе Иерусалима, и тот позволил ей жить в Эйн-Кареме и оберегать пустующую церковь.
Балахоны с люстры снимались раз в году. В день рождения Иоанна Крестителя.
Но любая история, даже столь необычная, имеет не только начало...
Мария, "Баба Яга" с телом ребёнка и прекрасной мужественной душой, умерла. Она похоронена на знаменитом старом кладбище на Масличной горе.
Поближе к Богу, которого живописала.
Ещё один маленький факт в конце. Авторы фильма "С кем бы побегать" по роману Гроссмана снимали не церковь в Эйн-Кареме, а более "представительный" монастырь в Бейт Джамале.
Вот, пожалуй, и всё.
Мария уходит. А вслед за ней и её вероятная "литературная сестра" из книги Гроссмана, маленькая и отважная монашка Теодора. Попрощаемся с ними:
"А Теодора уже отдалилась от него, точно рыбацкая лодчонка, подхваченная мощным течением. Она открыла калитку, ведущую на улицу, посмотрела направо и налево. Казалось, что там никого нет, потому что она обернулась к Асафу с широкой, чуть ошалелой улыбкой. В сущности, подумал он, если там никого нет, ей вовсе не обязательно выходить! Погоди! Постой! Ты можешь вернуться!
Но никакая сила на свете уже не могла остановить Теодору, и калитка со стуком захлопнулась за ней. Асаф остался один в пустом дворе. Он представил, как она шагает по улице, и подумал, что через минуту увидит, как Теодора бежит назад, удирает со всех ног и запирается в своей комнате еще на пятьдесят лет. Но в самых своих невероятных видениях он не мог представить себе то счастье, которое захлестнуло ее вместе с приливом хлынувшей на нее внешней жизни.
Всю слабость Теодоры как рукой сняло. Ноги сами понесли к улице Яффо. Пятьдесят лет назад, душной ночью, она приехала сюда на стареньком автобусе, а потом еще тряслась в колымаге бухарского возницы, который высадил ее перед воротами ее тюрьмы. И сейчас она стояла, всеми чувствами раскрытая навстречу чуду улицы. Лицо ее пульсировало тысячью выражений и оттенков. В груди билась тысяча сердец. Все запахи, все цвета, все звуки и шумы… у нее не было названий для всего того, что она видела, не было названий для новых чувств, известные слова лопались одно за другим, и если можно умереть от обилия жизни, то это была та самая минута."