В скитаньях вечных и о земле
Старость Гаврюши я почуяла после его болезни зимой. Вместо прежней ярости сопротивляющейся Жизни под моими руками был страх, усталость и покорность. После выздоровления я не чуяла в нем прежнего самодовольства и требовательности. Он стал осторожничать, больше спать, реже выходил встречать, стал равнодушен к дачным соблазнам, а когда забирается ко мне на живот, делает это не с уверенностью, что это его законное место поспать, а неуверенно, скользя и сосальзывая, мяукая, а над его головой я вижу острые углы лопаток...
Малютке 17 лет. Он мой самый близкий друг, который научил меня заботе и ответственности.
Над нами разразилась гроза. Мы лежим рядом и слушаем, как крупные капли барабанят по железной крыше, которую сильные порывы ветра норовят снести и оставить нас без защиты. После дождя будет так сладко и остро, по особому, пахнуть земля. Мы выйдем на улицу и начнем нюхать воздух, раздувая ноздри и радуясь, что еще одна буря нас благополучно минула, и мы все еще живыы...
Малютке 17 лет. Он мой самый близкий друг, который научил меня заботе и ответственности.
Над нами разразилась гроза. Мы лежим рядом и слушаем, как крупные капли барабанят по железной крыше, которую сильные порывы ветра норовят снести и оставить нас без защиты. После дождя будет так сладко и остро, по особому, пахнуть земля. Мы выйдем на улицу и начнем нюхать воздух, раздувая ноздри и радуясь, что еще одна буря нас благополучно минула, и мы все еще живыы...