Дирк Богард Грейт Медоу. Воплощение
Ферма в «Корте» была интересная, потому что располагалась наполовину под землей, а наполовину над, чтобы никогда не нагреваться даже в самое жаркое лето. Под большими шиферными полками, на которых стояли тазы со снятой пахтой и сывороткой с надписями «Сегодня» и «Вчера», по всей их длине росли кустики папоротника. Обычно все было покрыто отрезами муслина из-за мух во дворе, но только не сегодня: было так холодно, что даже папоротник поник. Но когда мы толкнули дверь, мисс Барбара Элфорд уже хлопотала. Чудно пахло сыростью, землей и еще сладким, от молока: она разливала новое молоко из большого глиняного кувшина в тазы с надписью «Сегодня».
- Ну и ну! Ну и ну! - вскричала она громко и с грохотом поставила большой кувшин на шиферную полку. - Счастливого Рождества! Какой прекрасный день! Вижу, вы принесли бидоны, и поэтому нетрудно догадаться, что вы хотите получить немного вкуснейшего свежего молочка от моих коровок. Верно я понимаю?
Я сказал, что верно, и вручил ей бидоны.
- Сегодняшнего или вчерашнего? Мне все равно. В такой мороз и вчерашнее пойдет хорошо, а завтра можете зайти и взять сегодняшнего. Отлично!
Она была довольно высокая, сбоку на голове завивались проводки от слухового аппарата, она носила мужские вельветовые бриджи и парусиновые гетры; Лалли как-то сказала, что она, бедняжка, горюет по своему жениху, пропавшему на войне. Она все ждала его, потому что в любую минуточку, как она сказала Лалли, он может объявиться. Дорогу он знает как свои пять пальцев, а трубка и мешочек с табачком по-прежнему дожидаются его в гостиной, там, где он их оставил.
Трудно было представить себе мисс Барбару с женихом, что она так долго ждет его в этих ужасных бриджах, при том что у нее такие огромные красные руки, слуховой аппарат и все такое; жених, наверное, просто уехал куда-нибудь. Как наш дедушка, который, как рассказывала мама, ни с того ни с сего вдруг смылся в Южную Америку, даже не извинившись и не поцеловав жену, пропал. Написал несколько писем, но не вернулся. Просто уехал. Бабушка, наверное, немного обиделась, вспылила. Люди так себя вели, а когда так, то все становятся неприятными. Ну вот как сестра иногда, а иногда и Лалли.
Мисс Барбара черпаком разливала в бидоны вчерашнее молоко и напевала себе под нос. «Привез своих белых мышек? Помнишь прошлое лето и полевых мышей? Ужас какой! Ты так расстроился…»
Я прекрасно помнил полевых мышей. Я принес их на ферму с поля, где собирали урожай, они выпрыгнули у меня из кармана, а мисс Барбара наступила на одну своим огромным башмачищем и раздавила ее насмерть. Конечно, я расстроился, всякий расстроится. Глупая женщина. И поэтому купил я в зоомагазине в Льюисе Сэта и Сана. За тех мышат. Вместо тех, что умерли, в смысле. Я сказал, да, они в пристройке и прекрасно себя чувствуют, спасибо, а она подлила молока из черпака и сказала, что миссис Докс, сверху, говорила, что моя мама чувствует себя не очень хорошо, потому что недавно жутко упала с лестницы… жаль, если она его потеряла… а потом она покраснела и попросила не обращать внимания. Я и не обращал. Взрослые такие странные бывают. Правда.
Когда мы закрыли бидоны крышками и поблагодарили ее, она записала наш долг на грифельной доске на стене и сказала: «Возьмите своей маме немного хороших коричневых яичек, от меня подарок, это ее укрепит». Будто мама замок или что-нибудь такое. Но вообще-то она была очень добра, положила яйца в коричневый бумажный пакет с надписью «Ешьте больше фруктов» и вручила его Флоре, у нас ведь были в руках бидоны. Потом мы все закричали: «Счастливого Рождества», зашаркали по мокрому каменному полу и вышли на слякотный двор. Все время, что мы шли до дороги, мы слышали, как она поет - ну, так она сама назвала бы это - «Если бы заговорил твой портрееээээт». Она и вправду спятила немного.
Когда мы вернулись, папа был в пристройке. Он надел свой рабочий халат для рисования, который ему подарил мистер Дик, пастух, в нем он смотрелся очень красиво; еще от папы пахло скипидаром. В одной руке он держал пилу, а в другой - пучок омелы, которую отпилил со старой яблони в саду. Он поднял омелу над головой Флоры и сказал, что нам обязательно нужно повесить омелу в доме, чтобы он мог расцеловать всех девочек, а Флора скривила слезливое лицо и в ответ вручила ему яйца.
Дома на кухне пахло поджаривающимся гусем и соусом, плита нагрелась докрасна, котел кипел, и из него валил пар, а мама в ситцевом платьице готовила каштаны для гарнира из цветной капусты. Все были счастливы, суетились, шутили. И не догадаешься, что мы про елку забыли. Папа подвесил омелу в дверном проеме между кухней и коридором, а Лалли сказала, что она там ужасно всем мешает и «нельзя ли нам ее повесить в столовой, над столом», а он спросил, ну как же ему всех целовать, если омела будет над столом. Разве что все заберутся на стол? В общем, как обычно, Лалли победила. И папа прибил омелу к большой балке над столом в Большой столовой, которой мы никогда не пользовались, разве только когда приходили гости или на Рождество. Дверь в их гостиную была закрыта на ключ, мы пошли и сняли сапоги, пальто и все такое, а потом он крикнул маме: «Маргарет! Я думаю, пришло время подарков, а ты?» Мама и Лалли вышли в холл, папа снял рабочий халат и открыл дверь гостиной.
И там была она.
Такой красивой елки никто никогда не видал. Вся золотая и серебряная. Переливалась в отсветах каминного огня. От удивления мы вскрикнули, а папа сказал, что не стоит все же дотрагиваться до елки, потому что она сделана из веток остролиста, что каждый листик он красил вручную, и это заняло у него полночи. Мама заметила, что это было прежде всего наказание за то, что он вообще позабыл про елку, а Лалли сказала, что, мол, хорошо, что она не собирается стирать, а то ведь ее подпорка для бельевой веревки вся покрыта остролистом и, как еж, утыкана гвоздями; папа сказал, что теперь в заборе у дома Доксов приличная дырка. Потом они выпили шерри. Даже Лалли сделала глоточек, небольшой, чтобы не захорошеть, когда придется вынимать из печки гуся. Вокруг серебряно-золотой елки лежали подарки, и хаггис Флоры тоже: его легко можно было угадать, потому что он был круглый и обернут в бумагу с шотландской клеткой. И еще была огромная коробка для меня, и как только я тряхнул ее, тут же понял, что это такое. Это был театр Поллока. Да, они не забыли! И елку устроили!
После того как мы открыли все подарки, родители отправились в деревню позвонить в «Таймс». Всегда нужно было позвонить в «Таймс» и проверить, все ли в порядке, и где-нибудь в Сахаре или Берлине не случилось ли чего-нибудь ужасного. Никогда нельзя быть уверенным, говорил папа, что какой-нибудь «идиот» не доигрался до того, что его столкнули с утеса или им занялись наемники, что попросту означало «убили». Так что «проверить» нужно было обязательно. Они это и делали, даже в рождественское утро, из гостиницы «Стар» у Креста на рыночной площади, потому что там был телефон. Как говорила Лалли, ничто не сможет остановить «Таймс», работа шла полным ходом.
Я надеялся, что когда они позвонят, то узнают, что ничего страшного не случилось, боялся сглазить, ведь если «случилось», то папа, несмотря ни на что, срочно вернется в Лондон. И никакого рождественского обеда не будет. Мне оставалось только молиться, чтобы не произошло очередного крушения самолета или чтобы в Абиссинии не короновали очередного императора. Такие события обычно путали все планы. Но ничего не стряслось, родители вернулись целые и невредимые. Когда я решил было порасспросить их, мама рассмеялась, в ее глазах пробежали такие красивые искорки, и она сказала, нет, ничто не заставит папу ехать в «Таймс», в Пенджабе небольшой переполох, но там же всегда так, так что мы хорошо проведем время. И обед состоялся ровно в три часа.
На вокзале «Юстон» было не протолкнуться: казалось, весь мир отправляется в Шотландию. Сотни людей, лязг, грохот, хлопанье дверей, свист пара, шарк-шорк и цок-цок каблуков на платформе. Все страшно торопились. Только не мы, потому что Лалли говорила, что для путешествий и всего такого всегда нужно оставлять запас времени.
Флора была бледная, мало говорила даже у книжного киоска, довольно заманчивого, только кивала в ответ на вопросы, не хочется ли ей того или этого в дорогу. В общем, в конце концов ей достались «Эврибодис» и «Пип, Сквик энд Уилфред». И когда Лалли складывала сдачу в свой кошелек, появилась мама со своей лучшей подругой тетей Фредой (не родственницей, но почти), у которой был острый нос, море колец, а родом она была из Ирландии. А еще на Рождество и дни рождения она дарила очень даже приличные подарки, например деньги.
- Нашли вас наконец! - сказала мама. - Ну и толпа, а вы страшно рано приехали. Но, наверное, жалеть не стоит.
А потом она наговорила Флоре кучу вещей о любви к людям, и Флора пообещала написать нам открытку, когда она успешно доберется домой. Она чудно провела с нами время и что мы были добры к ней. И все согласились. Вообще-то, что оставалось делать, стоя посреди всех этих людей около книжного киоска?
Лалли поправила шляпку, сунула сумочку под руку, а я поднял чемодан Флоры, совсем не тяжелый, несмотря на все подарки, которые мы ей надарили. Мама сказала, что они с тетей Фредой отправляются выпить кофе
«У Гюнтера», потому что терпеть не могут прощаться, а потом на Каледонский рынок, любимое их дело, они обязательно наведываются туда раз в месяц. Поцеловав, обняв всех, они ушли, поправляя вуали и меховые воротники. Остался только запах духов и пудры, да и тот быстро растаял.
У двери купе Флора сказала, что сама возьмет чемодан, но я поднялся в купе и поставил его на полку. С одной стороны сидела довольно милая леди, а с другой - толстый мужчина с трубкой, он смотрел поверх очков и шуршал газетой. Но выглядели они добрыми. У Флоры по лицу текли слезы. В смысле, она не плакала, не издавала ни звука, и лицо у нее не корчилось, ничего такого, просто по щекам лились слезы. Лалли достала платок, но Флора покачала головой и вытерла лицо рукой в перчатке.
- Не плачь, Флора, милая. Все хорошее когда-нибудь заканчивается, понимаешь? А скоро ты вернешься. Может быть, летом…
А Флора просто сказала, как будто немного задохнувшись:
- У меня же нет, понимаете?
- Чего нет? - спросила Лалли, забеспокоившись, вдруг Флора потеряла билет.
Но дело было в другом, и она сказала, еше раз всхлипнув и утеревшись, что у нее нет мамы. От этого мы почувствовали себя довольно ужасно, но Лалли ответила:
- У тебя есть брат Алек и папа, и, я уверена, они просто с огромным нетерпением ждут твоего возвращения и придут встретить тебя на Центральный вокзал в Глазго.
Но Флора с несчастным видом покачала головой:
- Вам повезло. Вам двоим так повезло. У вас есть каждого по одному, а у меня только один, да и то он всегда уезжает на рыбалку, на охоту, кататься на яхте или что-нибудь такое.
Никто не знал, что и сказать, но, слава богу, внезапно все задвигалось, за-хлопали двери, заторопился кондуктор, закричал, поглядывая на карманные часы, как Мартовский Заяц. Лалли сказала, что пора садиться в поезд, мы все быстро расцеловались, только лицо у Флоры было все еще мокрое и липкое, а в руках она держала «Эврибодис» и «Энньюал». Кондуктор захлопнул дверь, в другую руку взял флажок, по-прежнему поглядывая на часы, а Флора крикнула нам, что просит прощения, она великолепно провела время и всегда будет нас помнить, и дом тоже, и свою комнатку, и что нам очень-очень повезло.
Состав медленно тронулся, она махала и махала рукой, поезд набирал ход, и вскоре она уехала в Шотландию, а мы медленно шли сквозь толпу; какая-то женщина плакала, носильщик толкал тележку, а Лалли велела нам запомнить ее слова:
- Вы очень везучие дети. Вам и в самом деле очень повезло.
Так она сказала. Вот.
Перевод с английского Анны Парра
Публикуется по: B o g a r d е Dirk. Great Meadow. An Evocation. © Montley Films Ltd, 1992.
1 Пирог со свининой. Считается, что в городе Мелтон Моубрей, графство Лестершир, придуман оригинальный рецепт пирога.
2 Шотландское блюдо: бараний рубец, начиненный потрохами со специями.
3 Настольная игра: на поле, где по клеткам передвигаются фишки, некоторые клетки соединены изображением змеи или лестницы. Попадая на клетку, где нарисована голова змеи, игрок передвигается назад, к хвосту змеи; попадая на клетку с лестницей, передвигаешься наверх, на последнюю ступеньку лестницы.
4 Карточная игра: на картах изображены персонажи нескольких семей разных сословий, профессий и т. п. Цель игры в том, чтобы первым собрать целую семью, обмениваясь с другими игроками недостающими картами.
5 Общеукрепляющее средство из солода, его обычно давали детям.
6 Резиновые сапоги по примеру кожаных сапог герцога Веллингтона.
7 Искаженный французский: tout de suite - немедленно.
- Ну и ну! Ну и ну! - вскричала она громко и с грохотом поставила большой кувшин на шиферную полку. - Счастливого Рождества! Какой прекрасный день! Вижу, вы принесли бидоны, и поэтому нетрудно догадаться, что вы хотите получить немного вкуснейшего свежего молочка от моих коровок. Верно я понимаю?
Я сказал, что верно, и вручил ей бидоны.
- Сегодняшнего или вчерашнего? Мне все равно. В такой мороз и вчерашнее пойдет хорошо, а завтра можете зайти и взять сегодняшнего. Отлично!
Она была довольно высокая, сбоку на голове завивались проводки от слухового аппарата, она носила мужские вельветовые бриджи и парусиновые гетры; Лалли как-то сказала, что она, бедняжка, горюет по своему жениху, пропавшему на войне. Она все ждала его, потому что в любую минуточку, как она сказала Лалли, он может объявиться. Дорогу он знает как свои пять пальцев, а трубка и мешочек с табачком по-прежнему дожидаются его в гостиной, там, где он их оставил.
Трудно было представить себе мисс Барбару с женихом, что она так долго ждет его в этих ужасных бриджах, при том что у нее такие огромные красные руки, слуховой аппарат и все такое; жених, наверное, просто уехал куда-нибудь. Как наш дедушка, который, как рассказывала мама, ни с того ни с сего вдруг смылся в Южную Америку, даже не извинившись и не поцеловав жену, пропал. Написал несколько писем, но не вернулся. Просто уехал. Бабушка, наверное, немного обиделась, вспылила. Люди так себя вели, а когда так, то все становятся неприятными. Ну вот как сестра иногда, а иногда и Лалли.
Мисс Барбара черпаком разливала в бидоны вчерашнее молоко и напевала себе под нос. «Привез своих белых мышек? Помнишь прошлое лето и полевых мышей? Ужас какой! Ты так расстроился…»
Я прекрасно помнил полевых мышей. Я принес их на ферму с поля, где собирали урожай, они выпрыгнули у меня из кармана, а мисс Барбара наступила на одну своим огромным башмачищем и раздавила ее насмерть. Конечно, я расстроился, всякий расстроится. Глупая женщина. И поэтому купил я в зоомагазине в Льюисе Сэта и Сана. За тех мышат. Вместо тех, что умерли, в смысле. Я сказал, да, они в пристройке и прекрасно себя чувствуют, спасибо, а она подлила молока из черпака и сказала, что миссис Докс, сверху, говорила, что моя мама чувствует себя не очень хорошо, потому что недавно жутко упала с лестницы… жаль, если она его потеряла… а потом она покраснела и попросила не обращать внимания. Я и не обращал. Взрослые такие странные бывают. Правда.
Когда мы закрыли бидоны крышками и поблагодарили ее, она записала наш долг на грифельной доске на стене и сказала: «Возьмите своей маме немного хороших коричневых яичек, от меня подарок, это ее укрепит». Будто мама замок или что-нибудь такое. Но вообще-то она была очень добра, положила яйца в коричневый бумажный пакет с надписью «Ешьте больше фруктов» и вручила его Флоре, у нас ведь были в руках бидоны. Потом мы все закричали: «Счастливого Рождества», зашаркали по мокрому каменному полу и вышли на слякотный двор. Все время, что мы шли до дороги, мы слышали, как она поет - ну, так она сама назвала бы это - «Если бы заговорил твой портрееээээт». Она и вправду спятила немного.
Когда мы вернулись, папа был в пристройке. Он надел свой рабочий халат для рисования, который ему подарил мистер Дик, пастух, в нем он смотрелся очень красиво; еще от папы пахло скипидаром. В одной руке он держал пилу, а в другой - пучок омелы, которую отпилил со старой яблони в саду. Он поднял омелу над головой Флоры и сказал, что нам обязательно нужно повесить омелу в доме, чтобы он мог расцеловать всех девочек, а Флора скривила слезливое лицо и в ответ вручила ему яйца.
Дома на кухне пахло поджаривающимся гусем и соусом, плита нагрелась докрасна, котел кипел, и из него валил пар, а мама в ситцевом платьице готовила каштаны для гарнира из цветной капусты. Все были счастливы, суетились, шутили. И не догадаешься, что мы про елку забыли. Папа подвесил омелу в дверном проеме между кухней и коридором, а Лалли сказала, что она там ужасно всем мешает и «нельзя ли нам ее повесить в столовой, над столом», а он спросил, ну как же ему всех целовать, если омела будет над столом. Разве что все заберутся на стол? В общем, как обычно, Лалли победила. И папа прибил омелу к большой балке над столом в Большой столовой, которой мы никогда не пользовались, разве только когда приходили гости или на Рождество. Дверь в их гостиную была закрыта на ключ, мы пошли и сняли сапоги, пальто и все такое, а потом он крикнул маме: «Маргарет! Я думаю, пришло время подарков, а ты?» Мама и Лалли вышли в холл, папа снял рабочий халат и открыл дверь гостиной.
И там была она.
Такой красивой елки никто никогда не видал. Вся золотая и серебряная. Переливалась в отсветах каминного огня. От удивления мы вскрикнули, а папа сказал, что не стоит все же дотрагиваться до елки, потому что она сделана из веток остролиста, что каждый листик он красил вручную, и это заняло у него полночи. Мама заметила, что это было прежде всего наказание за то, что он вообще позабыл про елку, а Лалли сказала, что, мол, хорошо, что она не собирается стирать, а то ведь ее подпорка для бельевой веревки вся покрыта остролистом и, как еж, утыкана гвоздями; папа сказал, что теперь в заборе у дома Доксов приличная дырка. Потом они выпили шерри. Даже Лалли сделала глоточек, небольшой, чтобы не захорошеть, когда придется вынимать из печки гуся. Вокруг серебряно-золотой елки лежали подарки, и хаггис Флоры тоже: его легко можно было угадать, потому что он был круглый и обернут в бумагу с шотландской клеткой. И еще была огромная коробка для меня, и как только я тряхнул ее, тут же понял, что это такое. Это был театр Поллока. Да, они не забыли! И елку устроили!
После того как мы открыли все подарки, родители отправились в деревню позвонить в «Таймс». Всегда нужно было позвонить в «Таймс» и проверить, все ли в порядке, и где-нибудь в Сахаре или Берлине не случилось ли чего-нибудь ужасного. Никогда нельзя быть уверенным, говорил папа, что какой-нибудь «идиот» не доигрался до того, что его столкнули с утеса или им занялись наемники, что попросту означало «убили». Так что «проверить» нужно было обязательно. Они это и делали, даже в рождественское утро, из гостиницы «Стар» у Креста на рыночной площади, потому что там был телефон. Как говорила Лалли, ничто не сможет остановить «Таймс», работа шла полным ходом.
Я надеялся, что когда они позвонят, то узнают, что ничего страшного не случилось, боялся сглазить, ведь если «случилось», то папа, несмотря ни на что, срочно вернется в Лондон. И никакого рождественского обеда не будет. Мне оставалось только молиться, чтобы не произошло очередного крушения самолета или чтобы в Абиссинии не короновали очередного императора. Такие события обычно путали все планы. Но ничего не стряслось, родители вернулись целые и невредимые. Когда я решил было порасспросить их, мама рассмеялась, в ее глазах пробежали такие красивые искорки, и она сказала, нет, ничто не заставит папу ехать в «Таймс», в Пенджабе небольшой переполох, но там же всегда так, так что мы хорошо проведем время. И обед состоялся ровно в три часа.
На вокзале «Юстон» было не протолкнуться: казалось, весь мир отправляется в Шотландию. Сотни людей, лязг, грохот, хлопанье дверей, свист пара, шарк-шорк и цок-цок каблуков на платформе. Все страшно торопились. Только не мы, потому что Лалли говорила, что для путешествий и всего такого всегда нужно оставлять запас времени.
Флора была бледная, мало говорила даже у книжного киоска, довольно заманчивого, только кивала в ответ на вопросы, не хочется ли ей того или этого в дорогу. В общем, в конце концов ей достались «Эврибодис» и «Пип, Сквик энд Уилфред». И когда Лалли складывала сдачу в свой кошелек, появилась мама со своей лучшей подругой тетей Фредой (не родственницей, но почти), у которой был острый нос, море колец, а родом она была из Ирландии. А еще на Рождество и дни рождения она дарила очень даже приличные подарки, например деньги.
- Нашли вас наконец! - сказала мама. - Ну и толпа, а вы страшно рано приехали. Но, наверное, жалеть не стоит.
А потом она наговорила Флоре кучу вещей о любви к людям, и Флора пообещала написать нам открытку, когда она успешно доберется домой. Она чудно провела с нами время и что мы были добры к ней. И все согласились. Вообще-то, что оставалось делать, стоя посреди всех этих людей около книжного киоска?
Лалли поправила шляпку, сунула сумочку под руку, а я поднял чемодан Флоры, совсем не тяжелый, несмотря на все подарки, которые мы ей надарили. Мама сказала, что они с тетей Фредой отправляются выпить кофе
«У Гюнтера», потому что терпеть не могут прощаться, а потом на Каледонский рынок, любимое их дело, они обязательно наведываются туда раз в месяц. Поцеловав, обняв всех, они ушли, поправляя вуали и меховые воротники. Остался только запах духов и пудры, да и тот быстро растаял.
У двери купе Флора сказала, что сама возьмет чемодан, но я поднялся в купе и поставил его на полку. С одной стороны сидела довольно милая леди, а с другой - толстый мужчина с трубкой, он смотрел поверх очков и шуршал газетой. Но выглядели они добрыми. У Флоры по лицу текли слезы. В смысле, она не плакала, не издавала ни звука, и лицо у нее не корчилось, ничего такого, просто по щекам лились слезы. Лалли достала платок, но Флора покачала головой и вытерла лицо рукой в перчатке.
- Не плачь, Флора, милая. Все хорошее когда-нибудь заканчивается, понимаешь? А скоро ты вернешься. Может быть, летом…
А Флора просто сказала, как будто немного задохнувшись:
- У меня же нет, понимаете?
- Чего нет? - спросила Лалли, забеспокоившись, вдруг Флора потеряла билет.
Но дело было в другом, и она сказала, еше раз всхлипнув и утеревшись, что у нее нет мамы. От этого мы почувствовали себя довольно ужасно, но Лалли ответила:
- У тебя есть брат Алек и папа, и, я уверена, они просто с огромным нетерпением ждут твоего возвращения и придут встретить тебя на Центральный вокзал в Глазго.
Но Флора с несчастным видом покачала головой:
- Вам повезло. Вам двоим так повезло. У вас есть каждого по одному, а у меня только один, да и то он всегда уезжает на рыбалку, на охоту, кататься на яхте или что-нибудь такое.
Никто не знал, что и сказать, но, слава богу, внезапно все задвигалось, за-хлопали двери, заторопился кондуктор, закричал, поглядывая на карманные часы, как Мартовский Заяц. Лалли сказала, что пора садиться в поезд, мы все быстро расцеловались, только лицо у Флоры было все еще мокрое и липкое, а в руках она держала «Эврибодис» и «Энньюал». Кондуктор захлопнул дверь, в другую руку взял флажок, по-прежнему поглядывая на часы, а Флора крикнула нам, что просит прощения, она великолепно провела время и всегда будет нас помнить, и дом тоже, и свою комнатку, и что нам очень-очень повезло.
Состав медленно тронулся, она махала и махала рукой, поезд набирал ход, и вскоре она уехала в Шотландию, а мы медленно шли сквозь толпу; какая-то женщина плакала, носильщик толкал тележку, а Лалли велела нам запомнить ее слова:
- Вы очень везучие дети. Вам и в самом деле очень повезло.
Так она сказала. Вот.
Перевод с английского Анны Парра
Публикуется по: B o g a r d е Dirk. Great Meadow. An Evocation. © Montley Films Ltd, 1992.
1 Пирог со свининой. Считается, что в городе Мелтон Моубрей, графство Лестершир, придуман оригинальный рецепт пирога.
2 Шотландское блюдо: бараний рубец, начиненный потрохами со специями.
3 Настольная игра: на поле, где по клеткам передвигаются фишки, некоторые клетки соединены изображением змеи или лестницы. Попадая на клетку, где нарисована голова змеи, игрок передвигается назад, к хвосту змеи; попадая на клетку с лестницей, передвигаешься наверх, на последнюю ступеньку лестницы.
4 Карточная игра: на картах изображены персонажи нескольких семей разных сословий, профессий и т. п. Цель игры в том, чтобы первым собрать целую семью, обмениваясь с другими игроками недостающими картами.
5 Общеукрепляющее средство из солода, его обычно давали детям.
6 Резиновые сапоги по примеру кожаных сапог герцога Веллингтона.
7 Искаженный французский: tout de suite - немедленно.