К вопросу о совпадениях
Вероятно, любому, занимавшемуся реконструкцией частных эпизодов истории литературы, приходилось сталкиваться со случайностями такого рода: стоит углубиться в чью-то негромкую биографию, как сторонние свидетельства о ней вдруг идут сплошною чередою, порой из самых неожиданных источников. Мне в этом обычно чудится призрачное одобрение со стороны объекта: романтично и самонадеянно, но привязчиво.
Последние несколько дней я, помимо очередной «летейской» и некоторых текущих работ, довольно много думаю о Тихоне Чурилине, поскольку собираюсь напечатать здесь несколько документов из его рассеянного архива. Из соображений гедонизма я обычно по ходу дня перемежаю сидение за компьютером простым чтением для удовольствия. Вчера я взял с полки том Довлатова, чтобы перечитать «Чемодан» (который я люблю почти так же, как «Заповедник»); в третьей новелле («Офицерский ремень») обнаружился психически больной надзиратель, рядовой-чекист Вадим Тихонович Чурилин.
Сначала я проверил, нет ли этому разумного объяснения. В сети (я искал не тщательно) нашлось два указания на эту ономастическую причуду: один оратор подивился совпадению фамилий, другой - задал тот же вопрос, что и я, но не себе, а собеседнику - и внятного ответа не получил.
Вообще, это более чем странно. Поскольку вариант со случайно извлеченным из телефонной книги именем мы можем отбросить (слишком небанальное сочетание), то остаются две гипотезы:
а) Довлатов предлагает читателю изысканную литературную игру, возводя своего неврастенического персонажа к реальному предку - эксцентричному поэту-футуристу
б) Среди однополчан Довлатова в 1960 - 1962 годах был неизвестный биографам сын Чурилина.
Вариант «а» нравится мне меньше. Во-первых, сходу трудно припомнить в довлатовской прозе похожие случаи; во-вторых, я совершенно не убежден, что он был настолько искушен в истории литературы начала ХХ века; в третьих, в «Чемодане» все-таки существенная часть (верифицируемых) фамилий - подлинные. Вариант «б» смотрится посимпатичнее - но, с другой стороны, откуда взялся и куда делся Вадим Тихонович? Об этом стоит поразмыслить.
Последние несколько дней я, помимо очередной «летейской» и некоторых текущих работ, довольно много думаю о Тихоне Чурилине, поскольку собираюсь напечатать здесь несколько документов из его рассеянного архива. Из соображений гедонизма я обычно по ходу дня перемежаю сидение за компьютером простым чтением для удовольствия. Вчера я взял с полки том Довлатова, чтобы перечитать «Чемодан» (который я люблю почти так же, как «Заповедник»); в третьей новелле («Офицерский ремень») обнаружился психически больной надзиратель, рядовой-чекист Вадим Тихонович Чурилин.
Сначала я проверил, нет ли этому разумного объяснения. В сети (я искал не тщательно) нашлось два указания на эту ономастическую причуду: один оратор подивился совпадению фамилий, другой - задал тот же вопрос, что и я, но не себе, а собеседнику - и внятного ответа не получил.
Вообще, это более чем странно. Поскольку вариант со случайно извлеченным из телефонной книги именем мы можем отбросить (слишком небанальное сочетание), то остаются две гипотезы:
а) Довлатов предлагает читателю изысканную литературную игру, возводя своего неврастенического персонажа к реальному предку - эксцентричному поэту-футуристу
б) Среди однополчан Довлатова в 1960 - 1962 годах был неизвестный биографам сын Чурилина.
Вариант «а» нравится мне меньше. Во-первых, сходу трудно припомнить в довлатовской прозе похожие случаи; во-вторых, я совершенно не убежден, что он был настолько искушен в истории литературы начала ХХ века; в третьих, в «Чемодане» все-таки существенная часть (верифицируемых) фамилий - подлинные. Вариант «б» смотрится посимпатичнее - но, с другой стороны, откуда взялся и куда делся Вадим Тихонович? Об этом стоит поразмыслить.