СТИХИ БОРИСА АЛПЕРСА (записки комментатора) - 1
Двенадцать лет назад в очерке о поэте Иннокентии Оксенове я перепечатал из журнала "Новая жизнь" его стихотворение о Териоках: "Когда-то взявший Сапунова, / Еще безмолвствует залив…" и т.д.; с тех пор, как это обычно бывает, оно разошлось в интернете сотнями копий. У стихотворения был эпиграф, двустишие:
"Над золотыми берегами
Благословенных Териок".
Эпиграф был подписан инициалами "Б. А.". Русских поэтов, которых можно было бы зашифровать подобным образом, не так уж много: основными кандидатами остались Борис Анреп и Борис Алперс (одесский Б. Архимедов, киевский Б. Ассауленко и майкопский Б. Алфеев не дошли до финала). Огорчительное обстоятельство заключалось в том, что скромные напечатанные корпуса поэтических текстов обоих соискателей не содержали ничего даже отдаленно похожего на эти строки. В таких случаях лучше всего воспользоваться классическим советом одного из героев Салтыкова-Щедрина: "Нужно, голубчик, погодить!".
Сейчас, готовя с соавтором антологию "Русские стихи о Финляндии" (по образцу нашей же венецианской), мы вновь задались вопросом об источнике эпиграфа. За это время источниковедческий пейзаж в этой узкой области разительно переменился: в РГАЛИ поступил на хранение, был разобран и описан архив Алперса, содержащий, среди прочего, и несколько десятков его ненапечатанных стихотворений. В результате вопрос с эпиграфом решился за один день: нашлось его стихотворение о Териоках, которое, если все пойдет по плану, войдет в нашу антологию самостоятельной единицей. Но попутно выяснилось и другое: сам Алперс оказался весьма незаурядным поэтом, вполне заслуживающим если не отдельного сборника (на который стихов может и не хватить), то, по крайней мере, представительной подборки.
Вообще с публикацией стихов ему удивительно не везло: по сути, известно лишь несколько текстов, напечатанных в гимназическом сборнике1 . В январе 1914 несколько его стихотворений попали к Блоку: "Люба принесла мне из студии тетрадку стихов Б. Алперса"2 . Если он искал таким образом протекции, то горько просчитался: Блок пребывал в эти дни в особенно мрачном настроении, причем одним из главных раздражителей была именно театральная деятельность жены (днем позже он записывает: "Страшная злоба на Любу"3 ). Его отзыв этого времени нам неизвестен, но стихи он, судя по всему, запомнил - и год спустя решительно возражал против их публикации в журнале "Любовь к трем апельсинам":
"Не знаю, как сказать, Б. Алперс - живой и славный. В стихах же его я положительно живого места не вижу. Даже удивительно, как это может случиться. Неужели Вы не видите, что все это - банальность из банальностей: помесь из Гиппиус, Кузмина и меня. "Единый раз вскипает пеной" принято помещать в кавычки (стих З. Гиппиус); миндальничанье и жантильничанье ("так неумело в прошлый раз"). Метафоры самые беспутные - ненужные, несвязные. Что это за "Смешные Офелии"? Офелия одна, и, кроме того, есть вещи, которыми не шутят. Гамлет с Шопенами - тоже легкомыслие. Нигилизм это все, и ни единому слову я тут не верю. После таких стихов я начинаю обыкновенно жаждать сухого, чопорного "пушкиньянца" Верховского"4 .
Кажется, в этот момент стихи Алперса были ближе всего к печатному станку - и так с ним и не встретились: только в тех же "Трех апельсинах" еще в 1914-м году было напечатано одно маленькое стихотворение в составе коллективной драмы: в выходных данных мельчайшим шрифтом диамант указывалось: "стихи Б. А.". Через восемь лет Мейерхольд, делясь невоплощенными планами драмы "о Димитрии убиенном и иноке Григории", сообщает в скобках: "В последней пьесе я сотворю лишь сценарий, стихи даст друг мой Борис Алперс"5 . Из этого намерения тоже ничего не вышло. А дальнейшая биография автора поневоле уводила его в сторону от стихов.
Кстати о биографии: полноценного, выходящего за рамки словарных статей, жизнеописания театроведа Бориса Владимировича Алперса (1894 - 1974) не существует. Наиболее приближающийся к нему образец - мемуарные записки, надиктованные им ровно за неделю до смерти, 31 августа 1974 года, Нателле Сильвестровне Тодрии. Детству и юности посвящено здесь несколько страниц:
"Б. В. Алперс родился 23 марта 1894 года на Оби в маленьком поселке в несколько домиков, из которого позднее вырос город Новониколаевск, теперешний Новосибирск. Поселок назывался Гусенка. Он был построен в 1894 году, состоял из нескольких деревянных домов где жили инженеры, строящие великую сибирскую ж/д. Среди них был Н. Г. Гарин-Михайловский, тогда уже известный писатель. В строительстве ж/д принимал участие и приехавший из Петербурга с женой Людмилой Васильевной и маленькой дочерью Верой экономист Владимир Михайлович Алперс. Беспокойная профессия бросала его в разные концы России и всюду он возил с собой рояль.
С детства Б. В. жил среди музыки. В семье Алперсов происходило своеобразное "крещенье" детей музыкой: новорожденного клали на рояль и отец играл для него Чайковского или Шопена. В доме царил подлинный культ музыки. <…>
В 1899 году семья Алперсов вернулась в Петербург. Здесь В. М. близко сошелся с Римским-Корсаковым. В 900-егоды он сотрудничал как музыкальный критик в газете "Слово", имел постоянное место в опере. <…>
В доме была большая библиотека, жила стихия поэзии. Пушкин, Тютчев, Фет, Полонский, на слова которого отец сочинял романсы. Позднее в студенческие годы в жизнь вошел Александр Блок. С ним его познакомила Любовь Дмитриевна, она с нежностью относилась к Б.В., ей нравились его стихи.
Театр вошел в жизнь в 1912 году через Мейерхольда. О том, как он познакомился с Мейерхольдом и о том месте, какое Мейерхольд занял в его жизни, Б. В. рассказал в своих воспоминаниях, опубликованных в его книге "Искания новой сцены"6 .
В 1913 году Б.В., уже студента юридического ф-та, Мейерхольд привлек к сотрудничеству в свою Студию, которая находилась на Марсовом поле, на Троицкой, потом на Бородинской (между Фонтанкой и Загородным). В 14 году Б.В. становится секретарем журнала "Любовь к трем апельсинам", составляя вместе с В. Соловьевым, Ю. Бонди, А. Грипичем и филологом Вогаком его "мозговой центр", как их называли. В № 6-7 журнала за 1914 год опубликованы стихи, написанные им для пьесы Мейерхольда, Бонди и Соловьева "Огонь". До этого с 1913 года Б.В. два года был секретарем мейерхольдовской студии
В это же время занимался переводами с французского, перевел пьесу Клоделя "Благовещенье".
С 15 года университетские занятия, отнимавшие слишком много времени, заставили Б. В. прекратить деловые функции в Студии, но неофициальные связи сохранились. Сам Б.В., смеясь, называл себя адъютантом Мейерхольда.
В 1916 г. Б.В. перешел на последний курс и поэтому не был призван в армию. Не оставляя У-та, он поступил на службу в качестве секретаря к товарищу министра, инженеру-строителю Будагову7 , ведавшему комиссией по 5-летнему ж/д строительству.
В марте 17 года громил с толпой охранное отделение. Весной вступил в студенческую милицию, был послан агитатором на Румынский фронт, читал лекции о республиканской форме правления, о федеративной республике, как идеальной форме государственного устройства для России. В Одессе видел Керенского, проезжавшего на грузовике в позе Наполеона. Рассказывая об этом, назвал это "революционной опереттой".
Вернувшись в Питер, много времени проводил с Мейерхольдом. Ходили в театр, часто бывали в оперетте. Восхищались шведской драматической актрисой Эльвой Гитес8 , успех которой в России открыл ее шведам.
Вечерами много ходили по городу, с толпами солдат и "разъяснителями" на Каменноостровском, с митингами на площадях
Спорили с Мейерхольдом: Вс. Эм. был за Савинкова (Л. Андреев приглашал его в газету Савинкова "Воля России") Б.В. за Ленина: мир.
25 октября 17 года, когда брали Зимний, он был дома на Монетной, около Александровского лицея. Отец с другом играли в четыре руки "Dance macabre" Листа. <…>
В марте 18 года Б.В. с отцом уехал из Петрограда. Через Москву в Армавир, оттуда по горной дороге в Туапсе, из Туапсе на пароходе в Новороссийск, где была установлена Советская республика. Там служил в Совете народных комиссаров в лесном отделе, начальником которого был граф Развадовский. <..>
Город заняли белые и немцы. Б.В. уехал от белых в Ростов (потом и сюда пришли белые) поступать в университет. Там началась его литературная деятельность в журнальчике "Театральный курьер". Писал много - рецензии о ростовских и новороссийских спектаклях, о Ростане, фельетоны о клаке и мн. др. Печатался под псевдонимом Плетнев, Кравцов, Бригелла и др. В ж<урнале> "Лучи солнца", который издавала М. Шагинян, напечатал большую статью "Театр и современность". Когда много лет спустя он, встретив Шагинян в Союзе писателей, напомнил ей об этом, она испугалась. <..>
Когда в Ростове весной 19 года белые объявили мобилизацию студентов, Б.В. вернулся в Новороссийск. Служил там по мобилизации в пограничной страже, находившейся в ведении Министерства финансов. Жил дома, ходил в штатском - в куртке и студенческой фуражке. Дежурил, играя в карты с офицерами.
Летом, днем в 19 году в городском саду вдруг навстречу идет Мейерхольд с женой. Бритый, в красной феске, как на портрете Головина. Он бежал из белого Крыма, зарыв там партбилет, к семье. А через 2 недели в газете появилась статья <А. В.> Бобрищева-Пушкина с политическими обвинениями против Мейерхольда. <..> Однажды в начале сентября, идя к Лиру9 , Б.В. увидел Мейерхольда с подушкой в руках, его под конвоем вели в контрразведку. Б.В. добился того, что Лир через 2-3 месяца сумел взять его на поруки и тем самым, как писал сам Мейерхольд, спас его от "военно-полевого суда, грозившего расстрелом" <..>
Семья Б.В. начинает собираться в Питер. В это время он встречает петербургского поэта, коммуниста Ал. Рославлева и тот говорит ему, что врангелевский десант находится под Новороссийском. Б.В. летит домой, начинаются срочные сборы, нанимает дроги и отправляет своих на эстакаду-пристань, где стояли ж/д составы. Удается погрузить их в темный, закрытый поезд, который отправляется то ли в Ростов, то ли в Краснодар. А утром встречает Вс. Вишневского и узнает от него, что их всех арестовал особый отдел. Б.В. летит в Райком к секретарю <З. С.> Болотину (позднее он был наркомом торговли, расстрелян в 37 году). С помощью Вишневского, работавшего в Особом отделе , добился освобождения своих, и они уезжают. <..>
А Б.В. вступает в партию, записывается в отдел особого назначения, где были и Вишневский, Ф. Гладков. Прослужил там месяц. Потом ведал отделом Народного образования.
Луначарский обращается в ЦК, чтобы Б.В. вызвали в Петроград для работы в ПТЕО с М. Ф. Андреевой.
В январе 21 года он приезжает в Петроград. Но ему не хотелось заниматься театром. <..>"10 .
Этот документ (впервые появляющийся в печати) требует лишь небольших комментариев. О семье Алперсов есть сторонние сведения, пришедшие из довольно своеобразного источника: будущий знаменитый композитор Сергей Прокофьев в юности ухаживал за сестрой Алперса Верой Владимировной и был принят в ее доме. Вскоре после знакомства он записывал в дневнике: "Алперс. Предок её был... испанец. Так что она себя называет Donna Alperes. Отец её родился в Малороссии, инженер, строитель железных дорог, а посему Mlle Алперс на своём веку попутешествовала, - родилась в Николаеве, была в Феодосии, Томске, Костроме, впрочем, всё это в ранней молодости, а последние восемь лет она живёт в Петербурге. Её отдали в институт, но затем, "по настоянию Римского-Корсакова", перевели в Консерваторию. В семье все музыканты - мать поёт, отец постоянно увозит все ноты к себе в Кострому, где у него теперь служба. Семья же живёт в Петербурге и трогательно каждый день пишет ему письма. Кроме того, там есть бабушка и два младших брата, из которых старшего я знаю" 11 (один из младших братьев - наш герой; второй - композитор Сергей Владимирович).
Летом 1912 г. Алперсы снимали дачу в Териоках, где познакомились с Мейерхольдом - для Бориса Владимировича эта встреча оказалась решающей12 . Из многочисленных воспоминаний известно, какое ошеломляющее впечатление производил иногда Мейерхольд - особенно на тех, кому старался понравиться. Вряд ли, не пускаясь в сомнительные психологические экскурсы, мы можем предположить, чем ему так приглянулся дом Алперсов, но возникшая приязнь явно была взаимной - той же зимой в Петербурге он делает запись в их семейном альбоме:
"В сердце моем три имени: Вера, Борис, Сергей.
Вот для меня золотые имена!
Буду ходить по берегам морей, по пескам дюн, буду бродить по сосновым лесам и, вспоминая дни наших встреч в Териоках, буду искать ритма, созвучного с ритмом Сережиной игры, буду искать рифм, схожих с рифмами Борисовых стихов, буду свивать строки нежные, как жесты и движения Вашей изящной сестры...
Пройдут года. Если не запишу сонета, достойного трех чудесных имен, знайте,- не суждено мне стать поэтом, но любить Вас всех до конца моих дней заказано мне волнами Финского залива. Вс. Мейерхольд 1912, 1 декабря"13 .
Из двадцать первого века трудно вообразить то значение, которое театр (и все связанное с ним) имел в русской жизни сто лет назад: мы не можем описать это механически (например, "как сейчас телевизор, кино и социальные сети вместе взятые") из-за полной неспособности восстановить цельное мироощущение человека тех времен. В биографиях начала ХХ века мотив бегства с бродячей труппой встречается даже чаще, чем другие способы удалиться из мира: монастырь или эмиграция. В нем было нечто настолько притягательное, что мы сейчас просто не можем осознать - как нельзя восхищаться росшим когда-то бором, на месте которого возведены панельные многоэтажки и торговый центр. В том, что студент юридического факультета Борис Владимирович Алперс отодвигает учебу ради того, чтобы стать не самой крупной звездочкой в созвездии Мейерхольда, не было ничего экстраординарного для времени и места. Следующие годы проходят для него под мейерхольдовской эгидой : Алперс занимался в его Студии, причем состоял одно время ее литературным секретарем, принимал участие в возникшем при ней журнале "Любовь к трем апельсинам"14 . Театральный художник В. В. Дмитриев вспоминал о нем:
"Владимир Владимирович помнит Б. В. Алперса, болтающегося по Студии со скучающим видом. Он любил казаться Чальд-Гарольдом, не молодым, не только утомленным, но - будто бы пресыщенным жизнью, разочарованным человеком, ироническим, все презирающим. Алперс был тогда еще очень юным, всего на 2-3 года старше Дмитриева. Таким образом, этому Чальд-Гарольду было не более 20-21 года"15 .
Благодаря патрону, Алперс быстро вошел в петербургскую литературную жизнь: его имя появляется, в частности, в дневнике М. А. Кузмина ("Видели Мейерхольда и Алперса"; "Потом Алперс. Он милый"16 ). В архиве Кузмина сохранилось несколько его записок, в основном недатированных, например: "Заходил к Вам, Михаил Алекс., и не застал Вас дома. Жаль, что не удалось повидать. На всякий случай оставляю у Вас тетрадку стихов, м.б. Вы что-нибудь с ними сделаете. Если можно зайду на днях. Б. Алперс"17 . Одна из них подписана двумя именами: "Были в гостях у Михаила Алексеевича - Долинов и Алперс. Дома не застали, приветствуют душевно"18 . Спутник Алперса, М. А. Долинов, станет через некоторое время мужем его сестры: приглашение на их с Верой Владимировной бракосочетание тоже хранится в кузминском архиве.
Именно ее дневнику мы обязаны весьма интригующими сведениями, касающимися литературной судьбы брата. 30 ноября 1915 г. она записывает: "Сегодня какой-то особенный день, все меня волнует. Борис сегодня уехал в Царское к Гумилеву, образуется какое-то новое общество поэтов. Только он успел уехать, как звонит <Ан.> Чеботаревская, говорит, что ей Борис нужен сегодня по делу, непременно сегодня. Я за Бориса ужасно рада. То, что его Гумилев пригласил, - очень хорошо. Пускай даже тут будут какие-нибудь убыли, не все ли равно. Все это устраивает Мандельштам. Ему, конечно, очень хочется опять попасть к нам, слушать музыку, читать свои стихи. И не нужно отнимать у него эту надежду, если он может быть полезен. Я так рада теперь за Бориса. Он отошел от студии, появились свои интересы. А в студии он был ничьим, сам не актер, а так, поклонник талантов. Пускай сначала все это туго дается, все эти общества ему еще чужды, но они, эти общества, его искусства, а не чужого. А нужно завоевать себе положение"19 .
Послереволюционная биография Алперса хорошо известна: в 1920-е годы он переезжает в Москву, где делается влиятельным критиком и теоретиком театра. В 1937 году, когда при тщательной недружелюбной ревизии его биографии всплывают новороссийские эпизоды, Мейерхольд и его первая жена пишут короткие свидетельства в его защиту:
7 января 1938 (на бланке театра Мейерхольда) "Когда в сентябре 1919 года я в г. Новороссийске был арестован белыми и заключен в Новороссийскую тюрьму ("изобличен в сознательном осуществлении в своей деятельности основных задач Советской власти" так значилось в постановлении губернского розыска, мне перед заключении в тюрьму предъявленном), - Б. В. Алперс, узнав о моем аресте от моих близких энергично содействовал тому, чтобы я был освобожден из-под стражи. <…>
Вся семья Алперсов (в том числе и Б. В. Алперс), с которой я хорошо был знаком еще в Ленинграде чуть ли не с 1912 года, отличалась бросающейся в глаза демократичностью. Семья Алперсов, у которой я перед самым приходом красных в г. Новороссийске некоторое время жил, проявляла к нашим (к советской власти) высшую меру симпатий"20 .
13 декабря 1937 "Я хорошо знала Бориса Владимировича Алперса в Новороссийске, куда я приехала в июле 1919 г. и где я была до августа 1920 г. до перевода моей семьи в Москву.
Я знаю, что Алперс при белых не был добровольцем, помню что какой-то период он был мобилизован и служил писарем в Новороссийске. Знала, что он студент. Писарем он был короткий период времени, т.к. в октябре 1919 г. он поехал в Ростов, это я хорошо помню, т.к. в Ростове он собирал подписи видных артистов об освобождении мужа моего В. Э. Мейерхольда из тюрьмы"21 .
Тогда этого оказалось достаточно: по крайней мере, никаких глубоких видимых последствий для него эта история не имела. Но два года спустя, когда заступничество требовалось уже самому Мейерхольду, Алперс помочь ему не мог - и, по словам современницы, еще много лет спустя "в чем-то ощущал личную свою перед ним вину"22 . Вообще воспоминаний о его преподавании в ГИТИСе осталось довольно много: "Алперс был подтянутый, суховатый, держащий дистанцию немецкий профессор"23 ; "Я не очень любил Алперса, хотя не мог не восхищаться блеском его эрудиции, его стиля, ясностью его ума, строгой выстроенностью его концепций и т.д. Сам он был очень странный - невероятно прямой, очень медленно передвигавшийся и всегда смотревший поверх голов. И глаза у него были странные. В силу того, что стекла очков были невероятной толщины, они казались какими-то огромными, совиными..."24 ; "Борис Владимирович был постоянно холоден и сдержан, можно было думать, что он некий среднестатистический европеец - то ли шотландец, то ли голландец, словом - европеец северный. Льдистые голубые глаза, именно льдистые, не теплые, не васильково-русские, а какие-то замороженные, немного выцветшие на каких-то таинственных снегах. Всегда подтянутый, безукоризненно одетый, джентльмен среди богемы, фанатик среди ренессанса, чуть отрешенный среди кипящих в котле жизни <…>"25 .
О его стихотворных опытах после 1920-х годов не упоминалось (хотя публикацию блоковских записных книжек с мимолетным отзывом о себе он должен был увидеть). Алперс принадлежал к числу поэтов, подолгу шлифующих свои сочинения, так что некоторые из них представлены в архиве десятками слегка различающихся копий: для печати мы отбирали те, которые больше прочих казались отражением последней авторской воли. Они извлечены из четырех единиц хранения: РГАЛИ. Ф. 3048. Оп. 2. Ед. хр. 41, 42, 43 и 44.
==
1 См. обзор: Балашова Ю. Б. Школьная журналистика Серебряного века. Спб., 2007. С. 89, 92.
2 Блок А. Записные книжки. 1901 - 1920. Составление, подготовка текста, предисловие и примечания Вл. Орлова. М., 1965. С. 201.
3 Там же.
4 Письмо к В. Мейерхольду от 15 января 1915 г. - Александр Блок и его неизданные письма. Публикация, вступительная статьи и комментарии В. П. Енишерлова // Новый мир. 1979. № 4. С. 165. Ср., кстати, пересказ давнего слуха: "Нет. Алперс его настоящая фамилия и знаменит он тем, что он в молодости писал стихи, показал их Александру Блоку, и Блок сказал: "Поэта из вас не выйдет". Тогда он и стал критиком" (беседа В. Е. Ардова с В. Д. Дувакиным; https://oralhistory.ru/talks/orh-393.pdf).
5 Письмо Мейерхольда к О. В. Сафоновой от 9 сентября 1919 г. // Мейерхольд В. Э. Переписка. 1896 - 1939. М., 1976. С. 200.
6 Алперс Б. Искания новой сцены. М., 1985. С. 280 - 309.
7 Григорий Моисеевич Будагов (1852 - 1921).
8 Загадочная фраза. В квалифицированной хронике русской эмиграции упоминается "Гитес (Гиттес) [Guittes] Эмма" "драм. артистка, поэт" (Русское зарубежье. Хроника научной, культурной и общественной жизни. 1940 - 1975. Франция. Т. 4 (8). 1964 - 1975. М. 2002), но это единственное разысканное упоминание! Вероятно, все-таки, звали ее немного по-другому.
9 Николай Евгеньевич (?) Лир. Подробнее об этом эпизоде см.: Парнис А. О письме С. Ю. Судейкина В. Э. Мейерхольду // Мейерхольд и другие. Документы и материалы (Мейерхольдовский сборник. Выпуск второй). М., 2000. С. 471 - 480. Здесь Лир упоминается с инициалами "Н.В." (вероятно, вслед за комментариями в томе: Алперс Б. Искания новой сцены. М., 1985. С. 380); в описании архива Мейерхольда он титулован Николаем Евгеньевичем.
10 РГАЛИ. Ф. 3048. Оп. 2. Ед. хр. 77.
11 Прокофьев С. Дневник. 1907 - 1933 (часть первая). Paris. <2002>. С. 60 (запись 22 ноября 1908 г.).
12 Обстоятельства этой встречи описаны как минимум трижды - в дневнике В. В. Алперс (Мейерхольд и другие. Документы и материалы (Мейерхольдовский сборник. Выпуск второй). М., 2000. С. 296; публ. Ю. Е. Галаниной, Н. Н. Панфиловой и О. М. Фельдмана), в ее письме к В. М. Камышанской (Там же. С. 305 - 306) и в воспоминаниях самого Алперса (Алперс Б. Искания новой сцены. М., 1985. С. 280 - 284).
13 Приводится в комментариях: Мейерхольд В. Э. Переписка. 1896 - 1939. М., 1976. С. 000.
14 Не могу рекомендовать не так давно вышедший двухтомник: Любовь к трем апельсинам (1914 - 1916). Т. 1 - 2. Спб. 2014 ([в надзаг.:] Научно-исследовательский проект по творческому наследию В. Э. Мейерхольда).
15 Чушкин Н. В. В. Дмитриев. Творческий путь. (Записи бесед, выписки, наброски и др. материалы). 1948 год. Предисловие А. А. Михайловой. Публикация, вступительный текст и примечания Е. И. Струтинской // Мнемозина. Документы и факты из истории отечественного театра ХХ века. Исторический альманах. Выпуск 1. М., 2004. С. 361.
16 Кузмин М. Дневник 1908-1915. Предисл., подг. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. Спб., <2005>. С. 509.
17 РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 77. Л. 1 - 2.
18 Там же. Л. 3.
19 Степанов Е. Последние неакадемические комментарии - 4 (отсюда).
20 Алперс Б. Искания новой сцены. М., 1985. С. 380.
21 РГАЛИ. Ф. 3048. Оп. 1. Ед. хр. 265. Л. 1.
22 Бачелис Т. Мейерхольд и Сталин // Мейерхольдовский сборник. Выпуск первый. Ч. II. М., 1992. С. 49.
23 Туровская М. От восхода до заката // ГИТИС в портретах и лицах. Т. 2. М., 2013. С. 204.
24 Бартошевич А. Когда наступает июнь… // Там же. С. 25.
25 Вишневская И. Б. В. Алперс // ГИТИС в портретах и лицах. Т. 1. М., 2013. С. 389.
(стихи - здесь)
"Над золотыми берегами
Благословенных Териок".
Эпиграф был подписан инициалами "Б. А.". Русских поэтов, которых можно было бы зашифровать подобным образом, не так уж много: основными кандидатами остались Борис Анреп и Борис Алперс (одесский Б. Архимедов, киевский Б. Ассауленко и майкопский Б. Алфеев не дошли до финала). Огорчительное обстоятельство заключалось в том, что скромные напечатанные корпуса поэтических текстов обоих соискателей не содержали ничего даже отдаленно похожего на эти строки. В таких случаях лучше всего воспользоваться классическим советом одного из героев Салтыкова-Щедрина: "Нужно, голубчик, погодить!".
Сейчас, готовя с соавтором антологию "Русские стихи о Финляндии" (по образцу нашей же венецианской), мы вновь задались вопросом об источнике эпиграфа. За это время источниковедческий пейзаж в этой узкой области разительно переменился: в РГАЛИ поступил на хранение, был разобран и описан архив Алперса, содержащий, среди прочего, и несколько десятков его ненапечатанных стихотворений. В результате вопрос с эпиграфом решился за один день: нашлось его стихотворение о Териоках, которое, если все пойдет по плану, войдет в нашу антологию самостоятельной единицей. Но попутно выяснилось и другое: сам Алперс оказался весьма незаурядным поэтом, вполне заслуживающим если не отдельного сборника (на который стихов может и не хватить), то, по крайней мере, представительной подборки.
Вообще с публикацией стихов ему удивительно не везло: по сути, известно лишь несколько текстов, напечатанных в гимназическом сборнике1 . В январе 1914 несколько его стихотворений попали к Блоку: "Люба принесла мне из студии тетрадку стихов Б. Алперса"2 . Если он искал таким образом протекции, то горько просчитался: Блок пребывал в эти дни в особенно мрачном настроении, причем одним из главных раздражителей была именно театральная деятельность жены (днем позже он записывает: "Страшная злоба на Любу"3 ). Его отзыв этого времени нам неизвестен, но стихи он, судя по всему, запомнил - и год спустя решительно возражал против их публикации в журнале "Любовь к трем апельсинам":
"Не знаю, как сказать, Б. Алперс - живой и славный. В стихах же его я положительно живого места не вижу. Даже удивительно, как это может случиться. Неужели Вы не видите, что все это - банальность из банальностей: помесь из Гиппиус, Кузмина и меня. "Единый раз вскипает пеной" принято помещать в кавычки (стих З. Гиппиус); миндальничанье и жантильничанье ("так неумело в прошлый раз"). Метафоры самые беспутные - ненужные, несвязные. Что это за "Смешные Офелии"? Офелия одна, и, кроме того, есть вещи, которыми не шутят. Гамлет с Шопенами - тоже легкомыслие. Нигилизм это все, и ни единому слову я тут не верю. После таких стихов я начинаю обыкновенно жаждать сухого, чопорного "пушкиньянца" Верховского"4 .
Кажется, в этот момент стихи Алперса были ближе всего к печатному станку - и так с ним и не встретились: только в тех же "Трех апельсинах" еще в 1914-м году было напечатано одно маленькое стихотворение в составе коллективной драмы: в выходных данных мельчайшим шрифтом диамант указывалось: "стихи Б. А.". Через восемь лет Мейерхольд, делясь невоплощенными планами драмы "о Димитрии убиенном и иноке Григории", сообщает в скобках: "В последней пьесе я сотворю лишь сценарий, стихи даст друг мой Борис Алперс"5 . Из этого намерения тоже ничего не вышло. А дальнейшая биография автора поневоле уводила его в сторону от стихов.
Кстати о биографии: полноценного, выходящего за рамки словарных статей, жизнеописания театроведа Бориса Владимировича Алперса (1894 - 1974) не существует. Наиболее приближающийся к нему образец - мемуарные записки, надиктованные им ровно за неделю до смерти, 31 августа 1974 года, Нателле Сильвестровне Тодрии. Детству и юности посвящено здесь несколько страниц:
"Б. В. Алперс родился 23 марта 1894 года на Оби в маленьком поселке в несколько домиков, из которого позднее вырос город Новониколаевск, теперешний Новосибирск. Поселок назывался Гусенка. Он был построен в 1894 году, состоял из нескольких деревянных домов где жили инженеры, строящие великую сибирскую ж/д. Среди них был Н. Г. Гарин-Михайловский, тогда уже известный писатель. В строительстве ж/д принимал участие и приехавший из Петербурга с женой Людмилой Васильевной и маленькой дочерью Верой экономист Владимир Михайлович Алперс. Беспокойная профессия бросала его в разные концы России и всюду он возил с собой рояль.
С детства Б. В. жил среди музыки. В семье Алперсов происходило своеобразное "крещенье" детей музыкой: новорожденного клали на рояль и отец играл для него Чайковского или Шопена. В доме царил подлинный культ музыки. <…>
В 1899 году семья Алперсов вернулась в Петербург. Здесь В. М. близко сошелся с Римским-Корсаковым. В 900-егоды он сотрудничал как музыкальный критик в газете "Слово", имел постоянное место в опере. <…>
В доме была большая библиотека, жила стихия поэзии. Пушкин, Тютчев, Фет, Полонский, на слова которого отец сочинял романсы. Позднее в студенческие годы в жизнь вошел Александр Блок. С ним его познакомила Любовь Дмитриевна, она с нежностью относилась к Б.В., ей нравились его стихи.
Театр вошел в жизнь в 1912 году через Мейерхольда. О том, как он познакомился с Мейерхольдом и о том месте, какое Мейерхольд занял в его жизни, Б. В. рассказал в своих воспоминаниях, опубликованных в его книге "Искания новой сцены"6 .
В 1913 году Б.В., уже студента юридического ф-та, Мейерхольд привлек к сотрудничеству в свою Студию, которая находилась на Марсовом поле, на Троицкой, потом на Бородинской (между Фонтанкой и Загородным). В 14 году Б.В. становится секретарем журнала "Любовь к трем апельсинам", составляя вместе с В. Соловьевым, Ю. Бонди, А. Грипичем и филологом Вогаком его "мозговой центр", как их называли. В № 6-7 журнала за 1914 год опубликованы стихи, написанные им для пьесы Мейерхольда, Бонди и Соловьева "Огонь". До этого с 1913 года Б.В. два года был секретарем мейерхольдовской студии
В это же время занимался переводами с французского, перевел пьесу Клоделя "Благовещенье".
С 15 года университетские занятия, отнимавшие слишком много времени, заставили Б. В. прекратить деловые функции в Студии, но неофициальные связи сохранились. Сам Б.В., смеясь, называл себя адъютантом Мейерхольда.
В 1916 г. Б.В. перешел на последний курс и поэтому не был призван в армию. Не оставляя У-та, он поступил на службу в качестве секретаря к товарищу министра, инженеру-строителю Будагову7 , ведавшему комиссией по 5-летнему ж/д строительству.
В марте 17 года громил с толпой охранное отделение. Весной вступил в студенческую милицию, был послан агитатором на Румынский фронт, читал лекции о республиканской форме правления, о федеративной республике, как идеальной форме государственного устройства для России. В Одессе видел Керенского, проезжавшего на грузовике в позе Наполеона. Рассказывая об этом, назвал это "революционной опереттой".
Вернувшись в Питер, много времени проводил с Мейерхольдом. Ходили в театр, часто бывали в оперетте. Восхищались шведской драматической актрисой Эльвой Гитес8 , успех которой в России открыл ее шведам.
Вечерами много ходили по городу, с толпами солдат и "разъяснителями" на Каменноостровском, с митингами на площадях
Спорили с Мейерхольдом: Вс. Эм. был за Савинкова (Л. Андреев приглашал его в газету Савинкова "Воля России") Б.В. за Ленина: мир.
25 октября 17 года, когда брали Зимний, он был дома на Монетной, около Александровского лицея. Отец с другом играли в четыре руки "Dance macabre" Листа. <…>
В марте 18 года Б.В. с отцом уехал из Петрограда. Через Москву в Армавир, оттуда по горной дороге в Туапсе, из Туапсе на пароходе в Новороссийск, где была установлена Советская республика. Там служил в Совете народных комиссаров в лесном отделе, начальником которого был граф Развадовский. <..>
Город заняли белые и немцы. Б.В. уехал от белых в Ростов (потом и сюда пришли белые) поступать в университет. Там началась его литературная деятельность в журнальчике "Театральный курьер". Писал много - рецензии о ростовских и новороссийских спектаклях, о Ростане, фельетоны о клаке и мн. др. Печатался под псевдонимом Плетнев, Кравцов, Бригелла и др. В ж<урнале> "Лучи солнца", который издавала М. Шагинян, напечатал большую статью "Театр и современность". Когда много лет спустя он, встретив Шагинян в Союзе писателей, напомнил ей об этом, она испугалась. <..>
Когда в Ростове весной 19 года белые объявили мобилизацию студентов, Б.В. вернулся в Новороссийск. Служил там по мобилизации в пограничной страже, находившейся в ведении Министерства финансов. Жил дома, ходил в штатском - в куртке и студенческой фуражке. Дежурил, играя в карты с офицерами.
Летом, днем в 19 году в городском саду вдруг навстречу идет Мейерхольд с женой. Бритый, в красной феске, как на портрете Головина. Он бежал из белого Крыма, зарыв там партбилет, к семье. А через 2 недели в газете появилась статья <А. В.> Бобрищева-Пушкина с политическими обвинениями против Мейерхольда. <..> Однажды в начале сентября, идя к Лиру9 , Б.В. увидел Мейерхольда с подушкой в руках, его под конвоем вели в контрразведку. Б.В. добился того, что Лир через 2-3 месяца сумел взять его на поруки и тем самым, как писал сам Мейерхольд, спас его от "военно-полевого суда, грозившего расстрелом" <..>
Семья Б.В. начинает собираться в Питер. В это время он встречает петербургского поэта, коммуниста Ал. Рославлева и тот говорит ему, что врангелевский десант находится под Новороссийском. Б.В. летит домой, начинаются срочные сборы, нанимает дроги и отправляет своих на эстакаду-пристань, где стояли ж/д составы. Удается погрузить их в темный, закрытый поезд, который отправляется то ли в Ростов, то ли в Краснодар. А утром встречает Вс. Вишневского и узнает от него, что их всех арестовал особый отдел. Б.В. летит в Райком к секретарю <З. С.> Болотину (позднее он был наркомом торговли, расстрелян в 37 году). С помощью Вишневского, работавшего в Особом отделе , добился освобождения своих, и они уезжают. <..>
А Б.В. вступает в партию, записывается в отдел особого назначения, где были и Вишневский, Ф. Гладков. Прослужил там месяц. Потом ведал отделом Народного образования.
Луначарский обращается в ЦК, чтобы Б.В. вызвали в Петроград для работы в ПТЕО с М. Ф. Андреевой.
В январе 21 года он приезжает в Петроград. Но ему не хотелось заниматься театром. <..>"10 .
Этот документ (впервые появляющийся в печати) требует лишь небольших комментариев. О семье Алперсов есть сторонние сведения, пришедшие из довольно своеобразного источника: будущий знаменитый композитор Сергей Прокофьев в юности ухаживал за сестрой Алперса Верой Владимировной и был принят в ее доме. Вскоре после знакомства он записывал в дневнике: "Алперс. Предок её был... испанец. Так что она себя называет Donna Alperes. Отец её родился в Малороссии, инженер, строитель железных дорог, а посему Mlle Алперс на своём веку попутешествовала, - родилась в Николаеве, была в Феодосии, Томске, Костроме, впрочем, всё это в ранней молодости, а последние восемь лет она живёт в Петербурге. Её отдали в институт, но затем, "по настоянию Римского-Корсакова", перевели в Консерваторию. В семье все музыканты - мать поёт, отец постоянно увозит все ноты к себе в Кострому, где у него теперь служба. Семья же живёт в Петербурге и трогательно каждый день пишет ему письма. Кроме того, там есть бабушка и два младших брата, из которых старшего я знаю" 11 (один из младших братьев - наш герой; второй - композитор Сергей Владимирович).
Летом 1912 г. Алперсы снимали дачу в Териоках, где познакомились с Мейерхольдом - для Бориса Владимировича эта встреча оказалась решающей12 . Из многочисленных воспоминаний известно, какое ошеломляющее впечатление производил иногда Мейерхольд - особенно на тех, кому старался понравиться. Вряд ли, не пускаясь в сомнительные психологические экскурсы, мы можем предположить, чем ему так приглянулся дом Алперсов, но возникшая приязнь явно была взаимной - той же зимой в Петербурге он делает запись в их семейном альбоме:
"В сердце моем три имени: Вера, Борис, Сергей.
Вот для меня золотые имена!
Буду ходить по берегам морей, по пескам дюн, буду бродить по сосновым лесам и, вспоминая дни наших встреч в Териоках, буду искать ритма, созвучного с ритмом Сережиной игры, буду искать рифм, схожих с рифмами Борисовых стихов, буду свивать строки нежные, как жесты и движения Вашей изящной сестры...
Пройдут года. Если не запишу сонета, достойного трех чудесных имен, знайте,- не суждено мне стать поэтом, но любить Вас всех до конца моих дней заказано мне волнами Финского залива. Вс. Мейерхольд 1912, 1 декабря"13 .
Из двадцать первого века трудно вообразить то значение, которое театр (и все связанное с ним) имел в русской жизни сто лет назад: мы не можем описать это механически (например, "как сейчас телевизор, кино и социальные сети вместе взятые") из-за полной неспособности восстановить цельное мироощущение человека тех времен. В биографиях начала ХХ века мотив бегства с бродячей труппой встречается даже чаще, чем другие способы удалиться из мира: монастырь или эмиграция. В нем было нечто настолько притягательное, что мы сейчас просто не можем осознать - как нельзя восхищаться росшим когда-то бором, на месте которого возведены панельные многоэтажки и торговый центр. В том, что студент юридического факультета Борис Владимирович Алперс отодвигает учебу ради того, чтобы стать не самой крупной звездочкой в созвездии Мейерхольда, не было ничего экстраординарного для времени и места. Следующие годы проходят для него под мейерхольдовской эгидой : Алперс занимался в его Студии, причем состоял одно время ее литературным секретарем, принимал участие в возникшем при ней журнале "Любовь к трем апельсинам"14 . Театральный художник В. В. Дмитриев вспоминал о нем:
"Владимир Владимирович помнит Б. В. Алперса, болтающегося по Студии со скучающим видом. Он любил казаться Чальд-Гарольдом, не молодым, не только утомленным, но - будто бы пресыщенным жизнью, разочарованным человеком, ироническим, все презирающим. Алперс был тогда еще очень юным, всего на 2-3 года старше Дмитриева. Таким образом, этому Чальд-Гарольду было не более 20-21 года"15 .
Благодаря патрону, Алперс быстро вошел в петербургскую литературную жизнь: его имя появляется, в частности, в дневнике М. А. Кузмина ("Видели Мейерхольда и Алперса"; "Потом Алперс. Он милый"16 ). В архиве Кузмина сохранилось несколько его записок, в основном недатированных, например: "Заходил к Вам, Михаил Алекс., и не застал Вас дома. Жаль, что не удалось повидать. На всякий случай оставляю у Вас тетрадку стихов, м.б. Вы что-нибудь с ними сделаете. Если можно зайду на днях. Б. Алперс"17 . Одна из них подписана двумя именами: "Были в гостях у Михаила Алексеевича - Долинов и Алперс. Дома не застали, приветствуют душевно"18 . Спутник Алперса, М. А. Долинов, станет через некоторое время мужем его сестры: приглашение на их с Верой Владимировной бракосочетание тоже хранится в кузминском архиве.
Именно ее дневнику мы обязаны весьма интригующими сведениями, касающимися литературной судьбы брата. 30 ноября 1915 г. она записывает: "Сегодня какой-то особенный день, все меня волнует. Борис сегодня уехал в Царское к Гумилеву, образуется какое-то новое общество поэтов. Только он успел уехать, как звонит <Ан.> Чеботаревская, говорит, что ей Борис нужен сегодня по делу, непременно сегодня. Я за Бориса ужасно рада. То, что его Гумилев пригласил, - очень хорошо. Пускай даже тут будут какие-нибудь убыли, не все ли равно. Все это устраивает Мандельштам. Ему, конечно, очень хочется опять попасть к нам, слушать музыку, читать свои стихи. И не нужно отнимать у него эту надежду, если он может быть полезен. Я так рада теперь за Бориса. Он отошел от студии, появились свои интересы. А в студии он был ничьим, сам не актер, а так, поклонник талантов. Пускай сначала все это туго дается, все эти общества ему еще чужды, но они, эти общества, его искусства, а не чужого. А нужно завоевать себе положение"19 .
Послереволюционная биография Алперса хорошо известна: в 1920-е годы он переезжает в Москву, где делается влиятельным критиком и теоретиком театра. В 1937 году, когда при тщательной недружелюбной ревизии его биографии всплывают новороссийские эпизоды, Мейерхольд и его первая жена пишут короткие свидетельства в его защиту:
7 января 1938 (на бланке театра Мейерхольда) "Когда в сентябре 1919 года я в г. Новороссийске был арестован белыми и заключен в Новороссийскую тюрьму ("изобличен в сознательном осуществлении в своей деятельности основных задач Советской власти" так значилось в постановлении губернского розыска, мне перед заключении в тюрьму предъявленном), - Б. В. Алперс, узнав о моем аресте от моих близких энергично содействовал тому, чтобы я был освобожден из-под стражи. <…>
Вся семья Алперсов (в том числе и Б. В. Алперс), с которой я хорошо был знаком еще в Ленинграде чуть ли не с 1912 года, отличалась бросающейся в глаза демократичностью. Семья Алперсов, у которой я перед самым приходом красных в г. Новороссийске некоторое время жил, проявляла к нашим (к советской власти) высшую меру симпатий"20 .
13 декабря 1937 "Я хорошо знала Бориса Владимировича Алперса в Новороссийске, куда я приехала в июле 1919 г. и где я была до августа 1920 г. до перевода моей семьи в Москву.
Я знаю, что Алперс при белых не был добровольцем, помню что какой-то период он был мобилизован и служил писарем в Новороссийске. Знала, что он студент. Писарем он был короткий период времени, т.к. в октябре 1919 г. он поехал в Ростов, это я хорошо помню, т.к. в Ростове он собирал подписи видных артистов об освобождении мужа моего В. Э. Мейерхольда из тюрьмы"21 .
Тогда этого оказалось достаточно: по крайней мере, никаких глубоких видимых последствий для него эта история не имела. Но два года спустя, когда заступничество требовалось уже самому Мейерхольду, Алперс помочь ему не мог - и, по словам современницы, еще много лет спустя "в чем-то ощущал личную свою перед ним вину"22 . Вообще воспоминаний о его преподавании в ГИТИСе осталось довольно много: "Алперс был подтянутый, суховатый, держащий дистанцию немецкий профессор"23 ; "Я не очень любил Алперса, хотя не мог не восхищаться блеском его эрудиции, его стиля, ясностью его ума, строгой выстроенностью его концепций и т.д. Сам он был очень странный - невероятно прямой, очень медленно передвигавшийся и всегда смотревший поверх голов. И глаза у него были странные. В силу того, что стекла очков были невероятной толщины, они казались какими-то огромными, совиными..."24 ; "Борис Владимирович был постоянно холоден и сдержан, можно было думать, что он некий среднестатистический европеец - то ли шотландец, то ли голландец, словом - европеец северный. Льдистые голубые глаза, именно льдистые, не теплые, не васильково-русские, а какие-то замороженные, немного выцветшие на каких-то таинственных снегах. Всегда подтянутый, безукоризненно одетый, джентльмен среди богемы, фанатик среди ренессанса, чуть отрешенный среди кипящих в котле жизни <…>"25 .
О его стихотворных опытах после 1920-х годов не упоминалось (хотя публикацию блоковских записных книжек с мимолетным отзывом о себе он должен был увидеть). Алперс принадлежал к числу поэтов, подолгу шлифующих свои сочинения, так что некоторые из них представлены в архиве десятками слегка различающихся копий: для печати мы отбирали те, которые больше прочих казались отражением последней авторской воли. Они извлечены из четырех единиц хранения: РГАЛИ. Ф. 3048. Оп. 2. Ед. хр. 41, 42, 43 и 44.
==
1 См. обзор: Балашова Ю. Б. Школьная журналистика Серебряного века. Спб., 2007. С. 89, 92.
2 Блок А. Записные книжки. 1901 - 1920. Составление, подготовка текста, предисловие и примечания Вл. Орлова. М., 1965. С. 201.
3 Там же.
4 Письмо к В. Мейерхольду от 15 января 1915 г. - Александр Блок и его неизданные письма. Публикация, вступительная статьи и комментарии В. П. Енишерлова // Новый мир. 1979. № 4. С. 165. Ср., кстати, пересказ давнего слуха: "Нет. Алперс его настоящая фамилия и знаменит он тем, что он в молодости писал стихи, показал их Александру Блоку, и Блок сказал: "Поэта из вас не выйдет". Тогда он и стал критиком" (беседа В. Е. Ардова с В. Д. Дувакиным; https://oralhistory.ru/talks/orh-393.pdf).
5 Письмо Мейерхольда к О. В. Сафоновой от 9 сентября 1919 г. // Мейерхольд В. Э. Переписка. 1896 - 1939. М., 1976. С. 200.
6 Алперс Б. Искания новой сцены. М., 1985. С. 280 - 309.
7 Григорий Моисеевич Будагов (1852 - 1921).
8 Загадочная фраза. В квалифицированной хронике русской эмиграции упоминается "Гитес (Гиттес) [Guittes] Эмма" "драм. артистка, поэт" (Русское зарубежье. Хроника научной, культурной и общественной жизни. 1940 - 1975. Франция. Т. 4 (8). 1964 - 1975. М. 2002), но это единственное разысканное упоминание! Вероятно, все-таки, звали ее немного по-другому.
9 Николай Евгеньевич (?) Лир. Подробнее об этом эпизоде см.: Парнис А. О письме С. Ю. Судейкина В. Э. Мейерхольду // Мейерхольд и другие. Документы и материалы (Мейерхольдовский сборник. Выпуск второй). М., 2000. С. 471 - 480. Здесь Лир упоминается с инициалами "Н.В." (вероятно, вслед за комментариями в томе: Алперс Б. Искания новой сцены. М., 1985. С. 380); в описании архива Мейерхольда он титулован Николаем Евгеньевичем.
10 РГАЛИ. Ф. 3048. Оп. 2. Ед. хр. 77.
11 Прокофьев С. Дневник. 1907 - 1933 (часть первая). Paris. <2002>. С. 60 (запись 22 ноября 1908 г.).
12 Обстоятельства этой встречи описаны как минимум трижды - в дневнике В. В. Алперс (Мейерхольд и другие. Документы и материалы (Мейерхольдовский сборник. Выпуск второй). М., 2000. С. 296; публ. Ю. Е. Галаниной, Н. Н. Панфиловой и О. М. Фельдмана), в ее письме к В. М. Камышанской (Там же. С. 305 - 306) и в воспоминаниях самого Алперса (Алперс Б. Искания новой сцены. М., 1985. С. 280 - 284).
13 Приводится в комментариях: Мейерхольд В. Э. Переписка. 1896 - 1939. М., 1976. С. 000.
14 Не могу рекомендовать не так давно вышедший двухтомник: Любовь к трем апельсинам (1914 - 1916). Т. 1 - 2. Спб. 2014 ([в надзаг.:] Научно-исследовательский проект по творческому наследию В. Э. Мейерхольда).
15 Чушкин Н. В. В. Дмитриев. Творческий путь. (Записи бесед, выписки, наброски и др. материалы). 1948 год. Предисловие А. А. Михайловой. Публикация, вступительный текст и примечания Е. И. Струтинской // Мнемозина. Документы и факты из истории отечественного театра ХХ века. Исторический альманах. Выпуск 1. М., 2004. С. 361.
16 Кузмин М. Дневник 1908-1915. Предисл., подг. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. Спб., <2005>. С. 509.
17 РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 77. Л. 1 - 2.
18 Там же. Л. 3.
19 Степанов Е. Последние неакадемические комментарии - 4 (отсюда).
20 Алперс Б. Искания новой сцены. М., 1985. С. 380.
21 РГАЛИ. Ф. 3048. Оп. 1. Ед. хр. 265. Л. 1.
22 Бачелис Т. Мейерхольд и Сталин // Мейерхольдовский сборник. Выпуск первый. Ч. II. М., 1992. С. 49.
23 Туровская М. От восхода до заката // ГИТИС в портретах и лицах. Т. 2. М., 2013. С. 204.
24 Бартошевич А. Когда наступает июнь… // Там же. С. 25.
25 Вишневская И. Б. В. Алперс // ГИТИС в портретах и лицах. Т. 1. М., 2013. С. 389.
(стихи - здесь)