МАРГИНАЛИИ СОБИРАТЕЛЯ: "МОСКОВСКИЕ ПОЭТЫ" 1924 г.
Осенью 1924 года был напечатан небольшой альманах, в котором приняли участие Андрей Белый, Валерий Брюсов, Сергей Есенин, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Марина Цветаева и другие, менее титулованные поэты; всего двадцать авторов. Вклады их разнились по объему - так, Пастернак дал два стихотворения, остальные в основном по одному. В самом этом издании не было ничего странного: эпоха, в таинственном согласии со временем столетней давности, переживала расцвет альманахов, так что их выходили десятки и сотни. Необычным было место издания: сборник был напечатан в Великом Устюге, в Губернской типографии. Титульный лист его выглядел немного непривычно: в центре было набрано "Сборник стихов. 1924 г."; в надзаголовке: "Московские поэты".
Великий Устюг не принадлежит к числу заметных литературных гнезд. За все время библиографических наблюдений там было напечатано несколько сборников стихов и три альманаха (включая этот)1. Персональный состав хронологически последнего из них (Н. Болотова, П. Палемский, П. Вячеславов, Г. Суфтин, И. Молоков, Г. Южаков, Н. Черняев, А. Жилин) почти совпадает со списком участников местного эфемерного литературного объединения "Северный перевал"2, в который, между прочим, входил ныне прославленный Николай Тарусский3. На этом список наличных сведений о литературной жизни Великого Устюга практически заканчивается - и любопытно, что в сборнике "Московские поэты" нет ни одного участника, хоть раз упомянутого в связи с ней.
Несколько раз о нашем альманахе говорилось в исследовательской литературе: в частности, его тщетно пытался разыскать Б. Филиппов, составитель первого собрания сочинений Мандельштама. 12 июня 1953 г. он писал своему соавтору Г. П. Струве: "Сборника стихов московских поэтов, опубликованного в Великом Устюге, мы, конечно, не найдем. Если найдем - это будет чудо"4. В связи с текстологией Пастернака замечалось, что рукописи, послужившие для набора великоустюжского сборника, представляют собой отдельный источник текста и оригиналы их не разысканы5. Установленная по "Книжной летописи" дата выхода альманаха (вторая половина октября) включена в хронику жизни Мандельштама6. В библиографическом эссе, посвященном великоустюжской публикации Есенина, автор констатировал, что сборник "остался, естественно, вне внимания читателей и критиков"7.
С первого взгляда исследование истории этой небанальной книги не кажется делом вовсе безнадежным: здесь, как часто бывает, работает простой дедуктивный метод. В альманахе двадцать ранжированных по алфавиту авторов: И. Аксенов, В. Алентов, А. Белый, С. Бобров, Н. Богословский, П. Борисов, В. Брюсов, Г. Владычина, С. Есенин, Р. Ивнев, Б. Лапин, О. Мандельштам, В. Монина, Б. Пастернак, И. Приблудный, П. Райский, М. Ройзман, И. Рукавишников, С. Спасский, М. Цветаева. Шестнадцать из них неплохо известны историкам литературы; четверо - Алентов, Богословский, Борисов и Райский - с первого взгляда не вспоминаются: соответственно, персона одного (или нескольких) из них и должна служить к разгадке тайны. Впрочем, вряд ли я был бы столь самоуверен, если бы не счастливое стечение обстоятельств.
В июле этого года на одном из московских аукционов был выставлен не слишком презентабельный экземпляр "Московских поэтов": без обложки и слегка потрепанный. Обычно я книг в таком виде стараюсь не покупать, поскольку это означает неминуемый двойной расход: с одной стороны, дезидерата закрывается не полностью, то есть, встретив потом исправный экземпляр той же книги, я все равно его приобрету, оказавшись таким образом с двумя: продать же дефектный, особенно по той же цене, может еще и не получиться. С другой - альманах этот, меня давно интересовавший, принадлежит к числу весьма редких, так что за отпущенные мне годы второй раз может и не встретиться. Решающий же довод в пользу покупки состоял в том, что на экземпляре красовался автограф одного из участников, причем как раз из таинственной фракции - В. Алентова. Поэтому я, рассудив здраво, поставил какую-то скромную сумму и в результате заочно приобрел его чуть ли не по стартовой цене. Конечно, если бы речь шла об инскрипте кого-то из крупных писателей, я как минимум сходил бы на него взглянуть (сейчас до восьмидесяти процентов продающихся на аукционах автографов представляют собой искусные, но недвусмысленные подделки), но до того, чтобы имитировать Алентова, злодеи пока не дошли.
Инскрипт этот гласил: "Дорогому т<оварищу> Павлу Пантелеймоновичу Палемскому (Овдину) на память. Влад. Алентов. 12/IX 25 г.". Ниже этого, уже шариковой ручкой, было приписано "Другой другому. 25/IX 62 г.". Адресат первой записи вполне известен: Палемский (1903 - после 1942)8 - не только участник великоустюжского "Маленького альманаха", но и автор симпатичного сольного сборника стихов "Завязь" (Великий Устюг, 1925). Алентов же продолжал оставаться мне неизвестным - между тем, прочитав его стихи из "Московских поэтов" (он поместил их целых три), я твердо решил узнать о нем побольше. Вот, например, одно из них:
Ты каждый раз как иностранец
Сквозь рощу портиков идешь.
О. Мандельштам
Я грек, родившийся под праздник Элевсиний,
Там - в рощах, где шумел широкий и душистый лавр
Где тропы вытоптал копытами кентавр,
Где берег Греции, чей неба купол синий!
И в портиках, где стройные колонны
Уводят в мраморный приют своих громад,
Под сенью смело вскинутых аркад
Бродил я часто в вечер полусонный.
Ночами же, когда сатиров хор
Пел с Дионисом песни опьянений,
Я к ним бежал, чтоб пить из их амфор
Тягучие напитки наслаждений…
Утрами по лесам при рокоте ключей,
Я слушал фавнову из-за орешника свирель…
О, Греция, ? Орфея и Гомера колыбель,
Я тоже твой до саркофага, иль ничей!
И скоро ли опять, опять вернусь в Некрополь,
Где плещет листьями печальный тополь,
Чтобы оттуда сумрачный Харон
Вновь перевез меня за Ахерон?
У меня в архивной картотеке оказалась всего одна запись, касающаяся Алентова, но эта случайно сданная карта оказалась тузом, причем козырным: в архиве литературоведа Н. В. Богословского в отделе рукописей РГБ хранилось одно письмо и одна телеграмма, подписанная этим именем. Богословского! - ведь это была одна из трех оставшихся загадочных фамилий вкладчиков великоустюжского альманаха. Таким образом, кое-что начинало проясняться.
Николай Вениаминович Богословский (1904 - 1961) не принадлежит к числу звезд нашей профессии: по крайней мере, в фундаментальном справочнике "Русские литературоведы ХХ века" словарной статьи для него не нашлось. Он родился в 1904 году в Калуге, "в семье врача Губернской земской больницы. В 1914 году поступил в Калужскую гимназию, преобразованную после Октябрьской революции в школу второй ступени. В 1919 - 1921 гг. совмещал пребывание в этой школе с работой в редакции местной газеты "Коммуна", печатался в ряде калуж<ских> журналов. По окончании школы 2-ой ступени в 1921 г. поступил на Отделение Литературы и Языка Фак<ульте>та Обществ<енных> Наук 1-го Моск. Гос. Университета. В 1925 г. окончил указанный факультет. По окончании университета занимался литературной работой, сотрудничал в московских журналах "Смена", "Красная Нива", "Красная новь", "Печать и революция" и др."9. Служил в издательстве "Земля и фабрика", которое слилось с Государственным издательством художественной литературы, потом в журнале "Искусство". С 1930 г. по предложению Луначарского работал над подготовкой собрания сочинений Чернышевского. Составил и прокомментировал книгу "Пушкин - критик". Состоял ученым консультантом по подготовке Пушкинской выставки. Написал биографию Чернышевского. В войну был в народном ополчении. С 1943 г. работал консультантом в Радиокомитете. В 1950-х годах специализировался на составлении антологий: "Н. Г. Чернышевский об искусстве" (1950), "Н. В. Гоголь о литературе" (1952), "А. П. Чехов о литературе" (1955). Упоминаний о нем сохранилось на удивление немного: в частности, Ю. Г. Оксман называет его имя среди тех, кто безвозмездно и неправедно пользовался собранными им материалами10.
Минимальные сведения есть и о его контактах с литературным миром: так, известен адресованный ему автограф Есенина11 (воспроизводимый обычно в сопровождении лаконичного биографического комментария); он был знаком с Пастернаком (и присутствовал при авторском чтении глав "Доктора Живаго"12); вдова Андрея Белого назначила его жену, Анну Давидовну Улуханову, хранительницей одного из экземпляров итогового свода стихов своего покойного мужа13.
Гораздо меньше известно о его собственных поэтических опытах: собственно, за всю жизнь им было напечатано шесть стихотворений: два в берлинской газете "Накануне", одно в сборнике "Сопо" и три - в наших великоустюжских "Московских поэтах". Между тем, в и энергичной литературной жизни родной Калуги 1920-х годов он играл заметную роль: входил в президиум Калужского союза поэтов, делал доклады ("Символизм - экспрессионизм") на литературных вечерах и выступал с чтением стихов на отчетном собрании14. В частности, в печатном отчете о вечере 25 декабря 1920 года говорилось: "Молодой поэт Богословский по-модному "напевно" произнес несколько своих очень красивых произведений"15.
На Общем собрании калужского Союза 29 октября 1921 г. председателем был избран А. Л. Чижевский, впоследствии прославившийся как ученый. В архиве Богословского (где почти не сохранилось документов 20-х годов) среди "писем неизвестных лиц" затесалась повестка, заполненная его рукой:
18 января (1922) "Многоуважаемый Николай Вениаминович!
Не откажите почтить своим присутствием общее собрание президиума Союза Поэтов, имеющее быть в воскресенье, 22/I, в 12 час. дня в личном кабинете М. В. Ляпичева; последний сделает доклад о предполагаемом к изданию "Сборнике". Ваше присутствие было бы весьма желательным. Примите уверения в совершенном почтении.
Александр Чижевский"16.
Хотя Богословский, переехав в Москву, не полностью оставил Калугу (он еще будет выступать, например, на большом диспуте 10 августа 1922 г.17), все же его участие в местной жизни постепенно сойдет на нет. В московской же, неспопоставимо более бурной, он будет не столь заметен: впрочем, оставит он след и в этой хронике: так, 21 октября 1921 года он будет читать стихи на "Вечере пролетарского творчества" в Доме печати18. Формально он входил во Всероссийский союз поэтов: по крайней мере, в его бумагах сохранилась печатная листовка, адресованная действительному члену Богословскому Н. В. В ней он приглашался на экстренное общее собрание во вторник 13 ноября 1923 г., где предполагалась однодневная выставка, чтение стихов (Асеев, Аксенов, Брюсов, Герасимов, Есенин, Ивнев, Каменский, Мандельштам, Маяковский, И. А. Новиков, Пастернак, Шершеневич) и товарищеская вечеринка19. Это собрание явно представляло ему удобную, хотя и не единственную возможность познакомиться с перечисленными поэтами - при том, что знакомство с ними вскоре должно было ему пригодиться. В той же папке писем неустановленных лиц (где сконцентрирована большая часть документов, относящихся к его юности) хранится следующий документ:
"Дорогой Николай Вениаминович,
Обращаюсь к Вам с просьбой, которая, как думаю, придется Вам по вкусу. Кооперуч20 (отдаленное отношение к madame Павари!21) затеял устроить ряд лекций с приезжими московскими гастролерами. Т.к. Калуга не доросла до самоновейших течений в области искусства (пример, провал лекции Богословского и Ермолинского22), то приходится выбирать что-нибудь пофундаментальнее или покрикливее. У Вас есть связи или во всяком случае знакомства в критико-литературном мире. Хорошо бы Когана, Львова-Рогачев<ского>, Саккулина23 и пр. А еще лучше Маяковского или Есенина. В смысле материальном для нас всего лучше бы была организация дела на %. В крайнем случае возможна и определенная сумма. Будьте так добры, позондируйте почву, вступите в переговоры с кем можете и поскорее черкните мне. Если дело пойдет, публика будет подготовлена к восприятию сложных явлений, и не повторится то печально-позорное зрелище, которое являл собой зал Театехникума24 в тот достопамятный вечер… Отбросив шутки, дело может быть интересным и полезным.
В Калуге ничего нового. "Подъевреиваю" Вашего приезда с литературными новостями.
Жму Вашу руку.
Ваш Якурнов
P.S. Адрес: Калуга, пр. Лаврова, д. № 2, мне (не уверен, знаете ли Вы его)"25.
Автора этого письма опознать не удалось: ни в летописях (довольно скудных) калужской художественной жизни, ни в местных "Памятных книжках", ни в общелитературных хрониках нет ни одного лица со сходной фамилией: лишь гимназист Якурнов некогда спрашивал позднего Толстого о том, как ему жить дальше26. Между тем, личностью он был, судя по всему, весьма занятной - что прямо следует из его июньского письма:
"Дорогой Николай Вениаминович,
После некоторого раздумья с риском поплатиться материально, решил просветить калужан и выписать Есенина. Однако, вот какие условия. 1) Плата от 10 до 12 червонцев, 12 крайняя цена. 2) Он не должен ограничиться двумя-тремя стихотворениями, а дать целый вечер. Хорошо бы какой-нибудь докладик, ведь он автор "Ключей Марии"27, а затем стихи и стихи. Не прочтет ли он, напр., Пугачева? Во всяком случае, чтобы он дал 1 ? - 2 ч. не менее. За дорогу, его содержание в Калуге, штрафы за скандалы и пр. мы не отвечаем. 12 червонцев и ничего более. Что касается времени, то нам нет оснований торопиться. Если он едет в Питер, то по возвращении. Нужно только хорошо списаться, когда он приедет и что будет читать, в зависимости от этого будут и афиши.
Переговорите с ним и ответьте, а кстати, приезжайте вместе с ним, выпьем пивка. Очень жалею, что Вас вычищают из Университета. Может быть, еще и устроится. А если вычистят, то и тут будет хорошая статья: волей-неволей Вам придется специализироваться на ремесле поэта.
Крепко жму Вашу руку и жду ответа.
Ваш Якурнов "28.
Из этих остроумных планов в общем ничего не вышло: Есенин в Калугу так и не поехал. Но для нас эти письма имеют первостепенное значение, поскольку, хотя и отраженным светом, вырисовывают культуртрегерскую физиономию Богословского: вряд ли его калужский корреспондент мог питать столь конкретные надежды, не будучи ободренным рассказами своего адресата. Следовательно, кажется почти неизбежным, что составителем сборника "Московские поэты" был именно Богословский - а компаньоном его по изданию стал Владимир Алентов, обладавший таинственными связями в Великом Устюге. Первое из двух его посланий - недатированная телеграмма, подтверждающая предварительно достигнутую договоренность: "высылайте все принято как говорил подробное отправлено почтой = алентов"29. Второе же письмо прямо свидетельствует о судьбе великоустюжского сборника:
5 апреля 1925 "Николай Вениаминович!
Много раз писал Вам по поводу нашего сборника "Московские Поэты".
Он напечатан еще в сентябре прошлого года, а до сих пор лежит в издательстве.
Все что зависело лично от меня я сделал.
Помнится Вы говорили как-то в письме ко мне, что дело лишь за напечатанием, а выкуп не замедлит, намекали на какого-то мецената и Союз Поэтов и т.д.
Для меня вопрос с сборником необходимо выяснить в окончательной форме, а потому, прошу Вас, пожалуйста, насколько возможно быстрей ответьте какие последние из возможных перспектив предвидятся в этом отношении. Если никаких все-таки напишите: будет ясно, а это в данном случае для меня очень важно.
Между прочим, "Московские поэты" поступили для отзыва в редакцию Известий Ц. И. К. (газета Изв. Цик от 10 марта 1925 г. № 57 отдел "Новые книги").
Итак еще раз прошу, пишите Ваше "заключительное слово" как только можете быстрей. Адрес - г. Никольск С.-Двинской губ. Педагогический техникум такому-то.
Или Школа II-й ступени.
Ваш Вл. Алентов"30.
На этом история почти заканчивается. Вероятно, Богословский, не найдя мецената, на письмо так и не ответил, из-за чего сборник не был выкуплен: по крайней мере, если был он поступил в продажу, то при объявленном тираже в 1250 экземпляров он встречался бы намного чаще, чем сейчас. Книга прошла совершенно незамеченной - и упомянутое объявление в "Известиях" так и осталось единственным печатным откликом на нее. Покрыта почти полным мраком и дальнейшая судьба Алентова. Педагогический техникум сделался педагогическим училищем и просуществовал до 1955 года: между прочим, его фонд, по крайней мере частично, сохранился. Увы, местные архивисты отвечали на мой запрос неутешительным письмом - в бумагах техникума личного дела Алентова нет. Уже на последнем этапе работы над этой историей весьма значительная находка была сделана в базе "Память народа": там зафиксированы два относящиеся к нему документа: в одном из них он назван Владимиром Павловичем Алинтовым, в другом - Алентовым. Из них следует, что родился он в 1902 году в деревне Леденское Павинского района Вологодской области, имел высшее образование, служил учителем, был женат на Александре Фоковне и воспитывал троих детей. 6 декабря 1942 года он был мобилизован, 6 февраля 1943 г. был признан негодным для службы и комиссован по болезни; тогда же ему были выданы средства для проезда до станции Шарья. Его родное Леденское сейчас называется Леденгск и относится к Костромской области. На сайте местной школы особый раздел (чем вряд ли могут похвастаться и многие столичные учреждения) посвящен учителям, работавшим в ней с конца XIX века до наших дней. Среди этих учителей значатся священник Павел Алентов, вероятно, отец нашего героя, преподававший там в 1911 году (впрочем, в профильных справочниках - 1 и 2 - среди его детей Владимира нет), и он сам, Алентов В. П., учитель русского языка и литературы в 1940-1950-х гг.
С этим изданием связана еще одна загадка, ныне не поддающаяся решению: в РГАЛИ хранится экземпляр "Московских поэтов" с коллективной дарственной надписью: на нем расписались двенадцать человек. В принципе, до этого момента в самом факте общего инскрипта нет ничего необычного, но дальше начинаются странности: во-первых, из двенадцати соавторов в альманахе представлены девять или десять (одну подпись я прочитать не могу): Аксенов, Белый, Брюсов, Ивнев, Есенин, Владычина, Мандельштам, Рукавишников и Спасский. Напротив, расписавшиеся Мариенгоф, Маяковский31 и Шершеневич в "Московских поэтах" не участвовали. Во-вторых, часть этих подписей (если не все) - не автографы, а не очень умелая имитация: бесспорно не аутентична подпись Белого, абсолютно невозможен Брюсов (к моменту выхода сборника он был уже в могиле), крайне сомнителен Мандельштам и т.д. Но совсем неожиданен адресат автографа - Евгения Александровна Глинка. Дело в том, что человека с таким именем в московских литературных летописях не существует: есть ее полная тезка, жившая в Ельце и учившая музыке местных юнцов, но что могло связать ее с московскими поэтами - решительно невозможно вообразить.
В приложении я помещаю несколько стихотворений Богословского, извлеченных из его архива32.
==
1 Остальные два - Сполохи. 1-й сборник студии стиха. В.-Устюг., 1920 и Маленький альманах. № 1. В.-Устюг. Издание С.-Двинского отделения "Перевал". 1926. Североустюжская пресса представлена в библиотеках довольно скудно: "Северное эхо" (1925) вполне общедоступно и мною обследовано, но вот "Красный колокол" (1922), "Наш ответ Чемберлену" (1927) и "Северные огни" найти не удалось.
2 См.: Пудожгорский В. 100 литературных мест Вологодской области. Вологда. 1992. С. 6.
3 Чему способствовала, между прочим, сделанная нами с высокочтимым В. Резвым его книга: Знак земли: Собрание стихотворений. М., "Водолей", 2012.
4 Нерлер П. Осип Мандельштам и Америка. М., 2012. С. 85.
5 Чудакова М. О. Новые автографы Б. Л. Пастернака // Записки отдела рукописей <РГБ>. Выпуск 32. М. 1971. С. 210.
6 Летопись жизни и творчества О. Э. Мандельштама. Сост. А. Г. Мец. Toronto, 2016. С. 254.
7 Есенин С. Полное собрание сочинений. Т. 1. Подготовка текста и комментарии А. А. Козловского. М., 1995. С. 603.
8 Год рождения взят из базы данных "Вологодского объединения поисковиков" (http://vop35.ru/baza/detail.php?ID=152368).
9 Автобиография 1946 г. // РГБ. Ф. 630. Карт. 4. Ед. хр. 6. Л. 1. Биографическая заметка о нем есть в Краткой литературной энциклопедии.
10 Из большого письма к К. И. Чуковскому от 8 марта 1954 г. // Ю. Г. Оксман - К. И. Чуковский. Переписка. Предисл. и коммент. А. Л. Гришунина. М., 2001. С. 51.
11 Первая публикация: Богословский А. Н. Пояснения к фотографии // Вестник русского христианского движения. № 172. 1995. С. 131 - 133.
12 См.: Любимов Н. Борис Пастернак // Пастернак Б. Полное собрание сочинений с приложениями. Т. XI. М., 2005. С. 620.
13 Экземпляр ("Зовы времен") сохранился: РГБ. Ф. 630. Карт. 5. Ед. хр. 10. Это не единственный экземпляр: аналогичные есть в РНБ и РГАЛИ.
14 См.: Крусанов А. В. Русский авангард. 1907 - 1932. Исторический обзор. Т. 2. Кн. 2. М., 2003. С. 217, 219.
15 Мурзин М. Вечер Союза поэтов // Коммуна (Калуга). 1921. № 4. 4 января. С. 2 (отзыв разыскан А. В. Крусановым).
16 РГБ. Ф. 630. Карт. 3. Ед. хр. 56. Л. 8.
17 См.: Крусанов А. В. Русский авангард. 1907 - 1932. Исторический обзор. Т. 2. Кн. 2. М., 2003. С. 219.
18 См.: Литературная жизнь России 1920-х годов. События. Отзывы современников. Библиография. Ответственный редактор - А. Ю. Галушкин. Т. 1. Ч. 2. Москва и Петроград. 1921-1922. М., 2006. С. 645.
19 РГБ. Ф. 630. Карт. 3. Ед. хр. 57.
20 "Калужский губернский кооператив учащихся и учащих по снабжению культурно-просветительных учреждений книгами, учебными пособиями и канцелярскими принадлежностями".
21 Эта шутка (кроме ее очевидного флоберовского подтекста) мне непонятна. Впрочем, может быть, я неверно прочел довольно неразборчивое слово.
22 Вероятно, Ермолинский Сергей Александрович (1900-1984) - в будущем драматург и сценарист. С одной стороны, ни в биографической справке о нем (Сценаристы советского художественного кино. 1917 - 1967. Справочник. М., 1972. С. 132 - 133), ни в его собственных мемуарах (Ермолинский С. Из записок разных лет. М., 1990) Калуга не упоминается вовсе; с другой, квалифицированный калужский краевед безоговорочно считает его местным уроженцем (Мосин О. В. Калуга и калужане. М.-Берлин, 2016. С. 8). Совместная их лекция с Богословским нам неизвестна - если речь не идет об уже упомянутом вечере 10 августа 1922 года, где оба они выступали в прениях.
23 Перечислены заметные критики Петр Семенович Коган (1872 - 1932), Василий Львович Львов-Рогачевский (1873 - 1930), Павел Никитич Сакулин (1868 - 1930).
24 Театральный техникум в Калуге был открыт осенью 1920 г. В 1924 г., протестуя против планов его закрытия, столичный "Новый зритель" писал: "О профтехнических заслугах этого техникума достаточно ясно говорит то обстоятельство, что спектакли его вот уже 1 ? года отмечаются и местной прессой, и тележурналами, как неизменно значительные художественно, не только не уступающие, но даже превосходящие порою спектакли труппы местного Гортеатра" (Королев В. Вольный театр // Новый зритель. 1924. № 30. С. 4).
25 Письмо от 28 мая 1924 г. // РГБ. Ф. 630. Карт. 3. Ед. хр. 56. Л. 1 - 1 об.
26 Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 58. М.-Л., 1934. С. 847.
27 Статья Есенина.
28 Письмо от 10 июня 1924 г. // РГБ. Ф. 630. Карт. 3. Ед. хр. 56. Л. 2 - 2 об.
29 РГБ. Ф. 630. Карт. 2. Ед. хр. 14. Л. 1.
30 Там же. Л. 2.
31 Фамилия Маяковского правильно прочтена при первопубликации (Инскрипты и маргиналии О. Э. Мандельштама. Публикация С. В. Василенко и П. М. Нерлера // "Сохрани мою речь…" Выпуск 5. М., 2011. С. 219) и ошибочно при современном воспроизведении (https://mandelstam.hse.ru/archive/201882574).
32 РГБ. Ф. 630. Карт. 1. Ед. хр. 2. Вдохновение ("И совсем нежданно, как ветер…") и Овидий в изгнании ("Среди славян, на берегу Дуная…") напечатаны: Накануне (Берлин). 1923. 27 октября. "Снег слепит глаза и снится…" - в "Московских поэтах".
* * *
Ускользают семафоров
Разноцветные глаза,
Проводи последним взором
Отбегающий вокзал…
Гром вагонов, гул и ветер
Скрип воланов, лязг цепей
Где ты песней утро встретишь
Все равно тебе теперь!...
Как подстреленные птицы
Версты вьются под откос!
Только хочешь позабыться
В ровном грохоте колес.
Как тяжелую дремоту
Разрывает поворот.
И сквозь гул поют минуты,
Хоры медленных минут…
Счастье, ставшее возможным,
Тает дымом папиросы.
И твердят, твердят тревожно
О тоске твоей колеса.
1923
* * *
Снег слепит глаза и снится,
Снится ночью, снится днем
Острый профиль гордой птицы
С переломленным крылом.
Как хотел бы я тот вечер
В темной памяти сберечь.
Не забыть твой горький голос
И взволнованную речь.
Как хотел бы милый вечер
Целым в памяти сберечь,
И запомнить складки шали
У высоких, острых плеч.
Как хотел бы, снам доверясь,
Успокоить бедный ум -
Что в саду цветущий вереск,
Что в саду знакомый шум. ..
……………………………..
Но зачем же робко бьются
Ветви в синее стекло -
Что былому не вернуться,
Только снится о былом.
1925
* * *
Проходит горькая любовь -
Для песен нет ни слов, ни голоса…
Так пусть же горлом хлынет кровь,
И с каждым днем редеют волосы…
Повсюду поздний блеск садов
И смутный шопот опадания,
Но сердце слепо ищет слов,
Как будто нужно оправдание
Тому, что буйная листва
В июльском мраке отшумела,
Что облетает голова
И медленно сгнивает тело…
ВДОХНОВЕНИЕ
И совсем нежданно, как ветер,
На меня безумье нахлынет,
Эти острые, быстрые мысли
Словно желтые листья кружа.
И тогда - я один на свете,
Я затерян в песчаной пустыне,
Над которой сто солнц повисли,
Нестерпимый струя пожар.
Простирая слепые длани
К ускользающему виденью,
Я шепчу чье-то нежное имя
И растет неизбежный бред…
Но когда прояснится сознанье,
И умолкнет тайное пенье,
И потухнет, растаяв в дыме,
На мгновенье вспыхнувший свет,
Все слова вдруг станут земными,
Претворенными в тихий стих -
И тогда я не помню, чье имя
Я ловил на губах своих…
1923
НА ПОСТРОЙКЕ
Еще рассвет не тронул
Холодною рукой
Берез кудрявых кроны
И бревен сон сухой,
Еще войти не мог он
При свете фонарей
В квадраты черных окон
И выбитых дверей,
И он еще не пил их
Пустой, бездонный взор,
Как зазвенели пилы
И застонал топор.
По тряским скрепам лестниц
Мы шли в тот страшный дом
И тихо пели песни,
Встречая день трудом.
* * *
В. Б.
Мы лежим под кедром, под высоким,
Под пушистым кружевом ветвей…
Где-то плачут журавли в осоке,
Цепенеет в холоде кипрей.
Как бесшумно пламя лижет щели,
Трещины надрубленного пня!
В сердце страх и тайное веселье
От такого сильного огня.
Ты устал, мой друг, но спать помедли -
Посмотри, веселый спутник мой,
Как на тонких, на дрожащих стеблях
Расцветают звезды над горой
Алтай, 1924
ПОРТРЕТ ПОЭТА
С порочным блеском грустных глаз
С улыбкой тайною и кроткой
Проходит юноша меж вас
Слегка развинченной походкой.
Когда дневной смыкая круг
Повиснет полночь над часами
Он очарует шумный круг
Певучими как ночь стихами.
Он говорит - едва-едва,
Худые вздрагивают плечи
Ловите тихие слова
Его небесного наречья
С порочным блеском грустных глаз
С улыбкой тайною и кроткой
Проходит юноша меж вас
Слегка развинченной походкой.
1923
ОВИДИЙ В ИЗГНАНИИ
Меж нами есть одно преданье…
Пушкин
Среди славян, на берегу Дуная
Родного Рима не забыл Овидий,
Но помнил, строфы скорбные слагая,
Что он отчизны больше не увидит.
К чему теперь страстей любовных опыт,
О чем ему повествовать в изгнаньи? ?
Чужая речь, коней томидских топот
И волн прибрежных шумные рыданья,
Вот все, что римлянина окружало
Вот все, чем жизнь его теперь дарила
Кто знает, как суровая опала
На склоне лет Овидия томила.
Любовь и жизнь! Они неповторимы
Седые волны запевают хором -
Он засыпая слышит песни Рима
И снова видит многолюдный Форум.
Но сон исчез и сразу ледяная
Тоска стесняет сердце - он в Томиде!
Среди славян на берегу Дуная
Родного Рима не забыл Овидий!
1923
Великий Устюг не принадлежит к числу заметных литературных гнезд. За все время библиографических наблюдений там было напечатано несколько сборников стихов и три альманаха (включая этот)1. Персональный состав хронологически последнего из них (Н. Болотова, П. Палемский, П. Вячеславов, Г. Суфтин, И. Молоков, Г. Южаков, Н. Черняев, А. Жилин) почти совпадает со списком участников местного эфемерного литературного объединения "Северный перевал"2, в который, между прочим, входил ныне прославленный Николай Тарусский3. На этом список наличных сведений о литературной жизни Великого Устюга практически заканчивается - и любопытно, что в сборнике "Московские поэты" нет ни одного участника, хоть раз упомянутого в связи с ней.
Несколько раз о нашем альманахе говорилось в исследовательской литературе: в частности, его тщетно пытался разыскать Б. Филиппов, составитель первого собрания сочинений Мандельштама. 12 июня 1953 г. он писал своему соавтору Г. П. Струве: "Сборника стихов московских поэтов, опубликованного в Великом Устюге, мы, конечно, не найдем. Если найдем - это будет чудо"4. В связи с текстологией Пастернака замечалось, что рукописи, послужившие для набора великоустюжского сборника, представляют собой отдельный источник текста и оригиналы их не разысканы5. Установленная по "Книжной летописи" дата выхода альманаха (вторая половина октября) включена в хронику жизни Мандельштама6. В библиографическом эссе, посвященном великоустюжской публикации Есенина, автор констатировал, что сборник "остался, естественно, вне внимания читателей и критиков"7.
С первого взгляда исследование истории этой небанальной книги не кажется делом вовсе безнадежным: здесь, как часто бывает, работает простой дедуктивный метод. В альманахе двадцать ранжированных по алфавиту авторов: И. Аксенов, В. Алентов, А. Белый, С. Бобров, Н. Богословский, П. Борисов, В. Брюсов, Г. Владычина, С. Есенин, Р. Ивнев, Б. Лапин, О. Мандельштам, В. Монина, Б. Пастернак, И. Приблудный, П. Райский, М. Ройзман, И. Рукавишников, С. Спасский, М. Цветаева. Шестнадцать из них неплохо известны историкам литературы; четверо - Алентов, Богословский, Борисов и Райский - с первого взгляда не вспоминаются: соответственно, персона одного (или нескольких) из них и должна служить к разгадке тайны. Впрочем, вряд ли я был бы столь самоуверен, если бы не счастливое стечение обстоятельств.
В июле этого года на одном из московских аукционов был выставлен не слишком презентабельный экземпляр "Московских поэтов": без обложки и слегка потрепанный. Обычно я книг в таком виде стараюсь не покупать, поскольку это означает неминуемый двойной расход: с одной стороны, дезидерата закрывается не полностью, то есть, встретив потом исправный экземпляр той же книги, я все равно его приобрету, оказавшись таким образом с двумя: продать же дефектный, особенно по той же цене, может еще и не получиться. С другой - альманах этот, меня давно интересовавший, принадлежит к числу весьма редких, так что за отпущенные мне годы второй раз может и не встретиться. Решающий же довод в пользу покупки состоял в том, что на экземпляре красовался автограф одного из участников, причем как раз из таинственной фракции - В. Алентова. Поэтому я, рассудив здраво, поставил какую-то скромную сумму и в результате заочно приобрел его чуть ли не по стартовой цене. Конечно, если бы речь шла об инскрипте кого-то из крупных писателей, я как минимум сходил бы на него взглянуть (сейчас до восьмидесяти процентов продающихся на аукционах автографов представляют собой искусные, но недвусмысленные подделки), но до того, чтобы имитировать Алентова, злодеи пока не дошли.
Инскрипт этот гласил: "Дорогому т<оварищу> Павлу Пантелеймоновичу Палемскому (Овдину) на память. Влад. Алентов. 12/IX 25 г.". Ниже этого, уже шариковой ручкой, было приписано "Другой другому. 25/IX 62 г.". Адресат первой записи вполне известен: Палемский (1903 - после 1942)8 - не только участник великоустюжского "Маленького альманаха", но и автор симпатичного сольного сборника стихов "Завязь" (Великий Устюг, 1925). Алентов же продолжал оставаться мне неизвестным - между тем, прочитав его стихи из "Московских поэтов" (он поместил их целых три), я твердо решил узнать о нем побольше. Вот, например, одно из них:
Ты каждый раз как иностранец
Сквозь рощу портиков идешь.
О. Мандельштам
Я грек, родившийся под праздник Элевсиний,
Там - в рощах, где шумел широкий и душистый лавр
Где тропы вытоптал копытами кентавр,
Где берег Греции, чей неба купол синий!
И в портиках, где стройные колонны
Уводят в мраморный приют своих громад,
Под сенью смело вскинутых аркад
Бродил я часто в вечер полусонный.
Ночами же, когда сатиров хор
Пел с Дионисом песни опьянений,
Я к ним бежал, чтоб пить из их амфор
Тягучие напитки наслаждений…
Утрами по лесам при рокоте ключей,
Я слушал фавнову из-за орешника свирель…
О, Греция, ? Орфея и Гомера колыбель,
Я тоже твой до саркофага, иль ничей!
И скоро ли опять, опять вернусь в Некрополь,
Где плещет листьями печальный тополь,
Чтобы оттуда сумрачный Харон
Вновь перевез меня за Ахерон?
У меня в архивной картотеке оказалась всего одна запись, касающаяся Алентова, но эта случайно сданная карта оказалась тузом, причем козырным: в архиве литературоведа Н. В. Богословского в отделе рукописей РГБ хранилось одно письмо и одна телеграмма, подписанная этим именем. Богословского! - ведь это была одна из трех оставшихся загадочных фамилий вкладчиков великоустюжского альманаха. Таким образом, кое-что начинало проясняться.
Николай Вениаминович Богословский (1904 - 1961) не принадлежит к числу звезд нашей профессии: по крайней мере, в фундаментальном справочнике "Русские литературоведы ХХ века" словарной статьи для него не нашлось. Он родился в 1904 году в Калуге, "в семье врача Губернской земской больницы. В 1914 году поступил в Калужскую гимназию, преобразованную после Октябрьской революции в школу второй ступени. В 1919 - 1921 гг. совмещал пребывание в этой школе с работой в редакции местной газеты "Коммуна", печатался в ряде калуж<ских> журналов. По окончании школы 2-ой ступени в 1921 г. поступил на Отделение Литературы и Языка Фак<ульте>та Обществ<енных> Наук 1-го Моск. Гос. Университета. В 1925 г. окончил указанный факультет. По окончании университета занимался литературной работой, сотрудничал в московских журналах "Смена", "Красная Нива", "Красная новь", "Печать и революция" и др."9. Служил в издательстве "Земля и фабрика", которое слилось с Государственным издательством художественной литературы, потом в журнале "Искусство". С 1930 г. по предложению Луначарского работал над подготовкой собрания сочинений Чернышевского. Составил и прокомментировал книгу "Пушкин - критик". Состоял ученым консультантом по подготовке Пушкинской выставки. Написал биографию Чернышевского. В войну был в народном ополчении. С 1943 г. работал консультантом в Радиокомитете. В 1950-х годах специализировался на составлении антологий: "Н. Г. Чернышевский об искусстве" (1950), "Н. В. Гоголь о литературе" (1952), "А. П. Чехов о литературе" (1955). Упоминаний о нем сохранилось на удивление немного: в частности, Ю. Г. Оксман называет его имя среди тех, кто безвозмездно и неправедно пользовался собранными им материалами10.
Минимальные сведения есть и о его контактах с литературным миром: так, известен адресованный ему автограф Есенина11 (воспроизводимый обычно в сопровождении лаконичного биографического комментария); он был знаком с Пастернаком (и присутствовал при авторском чтении глав "Доктора Живаго"12); вдова Андрея Белого назначила его жену, Анну Давидовну Улуханову, хранительницей одного из экземпляров итогового свода стихов своего покойного мужа13.
Гораздо меньше известно о его собственных поэтических опытах: собственно, за всю жизнь им было напечатано шесть стихотворений: два в берлинской газете "Накануне", одно в сборнике "Сопо" и три - в наших великоустюжских "Московских поэтах". Между тем, в и энергичной литературной жизни родной Калуги 1920-х годов он играл заметную роль: входил в президиум Калужского союза поэтов, делал доклады ("Символизм - экспрессионизм") на литературных вечерах и выступал с чтением стихов на отчетном собрании14. В частности, в печатном отчете о вечере 25 декабря 1920 года говорилось: "Молодой поэт Богословский по-модному "напевно" произнес несколько своих очень красивых произведений"15.
На Общем собрании калужского Союза 29 октября 1921 г. председателем был избран А. Л. Чижевский, впоследствии прославившийся как ученый. В архиве Богословского (где почти не сохранилось документов 20-х годов) среди "писем неизвестных лиц" затесалась повестка, заполненная его рукой:
18 января (1922) "Многоуважаемый Николай Вениаминович!
Не откажите почтить своим присутствием общее собрание президиума Союза Поэтов, имеющее быть в воскресенье, 22/I, в 12 час. дня в личном кабинете М. В. Ляпичева; последний сделает доклад о предполагаемом к изданию "Сборнике". Ваше присутствие было бы весьма желательным. Примите уверения в совершенном почтении.
Александр Чижевский"16.
Хотя Богословский, переехав в Москву, не полностью оставил Калугу (он еще будет выступать, например, на большом диспуте 10 августа 1922 г.17), все же его участие в местной жизни постепенно сойдет на нет. В московской же, неспопоставимо более бурной, он будет не столь заметен: впрочем, оставит он след и в этой хронике: так, 21 октября 1921 года он будет читать стихи на "Вечере пролетарского творчества" в Доме печати18. Формально он входил во Всероссийский союз поэтов: по крайней мере, в его бумагах сохранилась печатная листовка, адресованная действительному члену Богословскому Н. В. В ней он приглашался на экстренное общее собрание во вторник 13 ноября 1923 г., где предполагалась однодневная выставка, чтение стихов (Асеев, Аксенов, Брюсов, Герасимов, Есенин, Ивнев, Каменский, Мандельштам, Маяковский, И. А. Новиков, Пастернак, Шершеневич) и товарищеская вечеринка19. Это собрание явно представляло ему удобную, хотя и не единственную возможность познакомиться с перечисленными поэтами - при том, что знакомство с ними вскоре должно было ему пригодиться. В той же папке писем неустановленных лиц (где сконцентрирована большая часть документов, относящихся к его юности) хранится следующий документ:
"Дорогой Николай Вениаминович,
Обращаюсь к Вам с просьбой, которая, как думаю, придется Вам по вкусу. Кооперуч20 (отдаленное отношение к madame Павари!21) затеял устроить ряд лекций с приезжими московскими гастролерами. Т.к. Калуга не доросла до самоновейших течений в области искусства (пример, провал лекции Богословского и Ермолинского22), то приходится выбирать что-нибудь пофундаментальнее или покрикливее. У Вас есть связи или во всяком случае знакомства в критико-литературном мире. Хорошо бы Когана, Львова-Рогачев<ского>, Саккулина23 и пр. А еще лучше Маяковского или Есенина. В смысле материальном для нас всего лучше бы была организация дела на %. В крайнем случае возможна и определенная сумма. Будьте так добры, позондируйте почву, вступите в переговоры с кем можете и поскорее черкните мне. Если дело пойдет, публика будет подготовлена к восприятию сложных явлений, и не повторится то печально-позорное зрелище, которое являл собой зал Театехникума24 в тот достопамятный вечер… Отбросив шутки, дело может быть интересным и полезным.
В Калуге ничего нового. "Подъевреиваю" Вашего приезда с литературными новостями.
Жму Вашу руку.
Ваш Якурнов
P.S. Адрес: Калуга, пр. Лаврова, д. № 2, мне (не уверен, знаете ли Вы его)"25.
Автора этого письма опознать не удалось: ни в летописях (довольно скудных) калужской художественной жизни, ни в местных "Памятных книжках", ни в общелитературных хрониках нет ни одного лица со сходной фамилией: лишь гимназист Якурнов некогда спрашивал позднего Толстого о том, как ему жить дальше26. Между тем, личностью он был, судя по всему, весьма занятной - что прямо следует из его июньского письма:
"Дорогой Николай Вениаминович,
После некоторого раздумья с риском поплатиться материально, решил просветить калужан и выписать Есенина. Однако, вот какие условия. 1) Плата от 10 до 12 червонцев, 12 крайняя цена. 2) Он не должен ограничиться двумя-тремя стихотворениями, а дать целый вечер. Хорошо бы какой-нибудь докладик, ведь он автор "Ключей Марии"27, а затем стихи и стихи. Не прочтет ли он, напр., Пугачева? Во всяком случае, чтобы он дал 1 ? - 2 ч. не менее. За дорогу, его содержание в Калуге, штрафы за скандалы и пр. мы не отвечаем. 12 червонцев и ничего более. Что касается времени, то нам нет оснований торопиться. Если он едет в Питер, то по возвращении. Нужно только хорошо списаться, когда он приедет и что будет читать, в зависимости от этого будут и афиши.
Переговорите с ним и ответьте, а кстати, приезжайте вместе с ним, выпьем пивка. Очень жалею, что Вас вычищают из Университета. Может быть, еще и устроится. А если вычистят, то и тут будет хорошая статья: волей-неволей Вам придется специализироваться на ремесле поэта.
Крепко жму Вашу руку и жду ответа.
Ваш Якурнов "28.
Из этих остроумных планов в общем ничего не вышло: Есенин в Калугу так и не поехал. Но для нас эти письма имеют первостепенное значение, поскольку, хотя и отраженным светом, вырисовывают культуртрегерскую физиономию Богословского: вряд ли его калужский корреспондент мог питать столь конкретные надежды, не будучи ободренным рассказами своего адресата. Следовательно, кажется почти неизбежным, что составителем сборника "Московские поэты" был именно Богословский - а компаньоном его по изданию стал Владимир Алентов, обладавший таинственными связями в Великом Устюге. Первое из двух его посланий - недатированная телеграмма, подтверждающая предварительно достигнутую договоренность: "высылайте все принято как говорил подробное отправлено почтой = алентов"29. Второе же письмо прямо свидетельствует о судьбе великоустюжского сборника:
5 апреля 1925 "Николай Вениаминович!
Много раз писал Вам по поводу нашего сборника "Московские Поэты".
Он напечатан еще в сентябре прошлого года, а до сих пор лежит в издательстве.
Все что зависело лично от меня я сделал.
Помнится Вы говорили как-то в письме ко мне, что дело лишь за напечатанием, а выкуп не замедлит, намекали на какого-то мецената и Союз Поэтов и т.д.
Для меня вопрос с сборником необходимо выяснить в окончательной форме, а потому, прошу Вас, пожалуйста, насколько возможно быстрей ответьте какие последние из возможных перспектив предвидятся в этом отношении. Если никаких все-таки напишите: будет ясно, а это в данном случае для меня очень важно.
Между прочим, "Московские поэты" поступили для отзыва в редакцию Известий Ц. И. К. (газета Изв. Цик от 10 марта 1925 г. № 57 отдел "Новые книги").
Итак еще раз прошу, пишите Ваше "заключительное слово" как только можете быстрей. Адрес - г. Никольск С.-Двинской губ. Педагогический техникум такому-то.
Или Школа II-й ступени.
Ваш Вл. Алентов"30.
На этом история почти заканчивается. Вероятно, Богословский, не найдя мецената, на письмо так и не ответил, из-за чего сборник не был выкуплен: по крайней мере, если был он поступил в продажу, то при объявленном тираже в 1250 экземпляров он встречался бы намного чаще, чем сейчас. Книга прошла совершенно незамеченной - и упомянутое объявление в "Известиях" так и осталось единственным печатным откликом на нее. Покрыта почти полным мраком и дальнейшая судьба Алентова. Педагогический техникум сделался педагогическим училищем и просуществовал до 1955 года: между прочим, его фонд, по крайней мере частично, сохранился. Увы, местные архивисты отвечали на мой запрос неутешительным письмом - в бумагах техникума личного дела Алентова нет. Уже на последнем этапе работы над этой историей весьма значительная находка была сделана в базе "Память народа": там зафиксированы два относящиеся к нему документа: в одном из них он назван Владимиром Павловичем Алинтовым, в другом - Алентовым. Из них следует, что родился он в 1902 году в деревне Леденское Павинского района Вологодской области, имел высшее образование, служил учителем, был женат на Александре Фоковне и воспитывал троих детей. 6 декабря 1942 года он был мобилизован, 6 февраля 1943 г. был признан негодным для службы и комиссован по болезни; тогда же ему были выданы средства для проезда до станции Шарья. Его родное Леденское сейчас называется Леденгск и относится к Костромской области. На сайте местной школы особый раздел (чем вряд ли могут похвастаться и многие столичные учреждения) посвящен учителям, работавшим в ней с конца XIX века до наших дней. Среди этих учителей значатся священник Павел Алентов, вероятно, отец нашего героя, преподававший там в 1911 году (впрочем, в профильных справочниках - 1 и 2 - среди его детей Владимира нет), и он сам, Алентов В. П., учитель русского языка и литературы в 1940-1950-х гг.
С этим изданием связана еще одна загадка, ныне не поддающаяся решению: в РГАЛИ хранится экземпляр "Московских поэтов" с коллективной дарственной надписью: на нем расписались двенадцать человек. В принципе, до этого момента в самом факте общего инскрипта нет ничего необычного, но дальше начинаются странности: во-первых, из двенадцати соавторов в альманахе представлены девять или десять (одну подпись я прочитать не могу): Аксенов, Белый, Брюсов, Ивнев, Есенин, Владычина, Мандельштам, Рукавишников и Спасский. Напротив, расписавшиеся Мариенгоф, Маяковский31 и Шершеневич в "Московских поэтах" не участвовали. Во-вторых, часть этих подписей (если не все) - не автографы, а не очень умелая имитация: бесспорно не аутентична подпись Белого, абсолютно невозможен Брюсов (к моменту выхода сборника он был уже в могиле), крайне сомнителен Мандельштам и т.д. Но совсем неожиданен адресат автографа - Евгения Александровна Глинка. Дело в том, что человека с таким именем в московских литературных летописях не существует: есть ее полная тезка, жившая в Ельце и учившая музыке местных юнцов, но что могло связать ее с московскими поэтами - решительно невозможно вообразить.
В приложении я помещаю несколько стихотворений Богословского, извлеченных из его архива32.
==
1 Остальные два - Сполохи. 1-й сборник студии стиха. В.-Устюг., 1920 и Маленький альманах. № 1. В.-Устюг. Издание С.-Двинского отделения "Перевал". 1926. Североустюжская пресса представлена в библиотеках довольно скудно: "Северное эхо" (1925) вполне общедоступно и мною обследовано, но вот "Красный колокол" (1922), "Наш ответ Чемберлену" (1927) и "Северные огни" найти не удалось.
2 См.: Пудожгорский В. 100 литературных мест Вологодской области. Вологда. 1992. С. 6.
3 Чему способствовала, между прочим, сделанная нами с высокочтимым В. Резвым его книга: Знак земли: Собрание стихотворений. М., "Водолей", 2012.
4 Нерлер П. Осип Мандельштам и Америка. М., 2012. С. 85.
5 Чудакова М. О. Новые автографы Б. Л. Пастернака // Записки отдела рукописей <РГБ>. Выпуск 32. М. 1971. С. 210.
6 Летопись жизни и творчества О. Э. Мандельштама. Сост. А. Г. Мец. Toronto, 2016. С. 254.
7 Есенин С. Полное собрание сочинений. Т. 1. Подготовка текста и комментарии А. А. Козловского. М., 1995. С. 603.
8 Год рождения взят из базы данных "Вологодского объединения поисковиков" (http://vop35.ru/baza/detail.php?ID=152368).
9 Автобиография 1946 г. // РГБ. Ф. 630. Карт. 4. Ед. хр. 6. Л. 1. Биографическая заметка о нем есть в Краткой литературной энциклопедии.
10 Из большого письма к К. И. Чуковскому от 8 марта 1954 г. // Ю. Г. Оксман - К. И. Чуковский. Переписка. Предисл. и коммент. А. Л. Гришунина. М., 2001. С. 51.
11 Первая публикация: Богословский А. Н. Пояснения к фотографии // Вестник русского христианского движения. № 172. 1995. С. 131 - 133.
12 См.: Любимов Н. Борис Пастернак // Пастернак Б. Полное собрание сочинений с приложениями. Т. XI. М., 2005. С. 620.
13 Экземпляр ("Зовы времен") сохранился: РГБ. Ф. 630. Карт. 5. Ед. хр. 10. Это не единственный экземпляр: аналогичные есть в РНБ и РГАЛИ.
14 См.: Крусанов А. В. Русский авангард. 1907 - 1932. Исторический обзор. Т. 2. Кн. 2. М., 2003. С. 217, 219.
15 Мурзин М. Вечер Союза поэтов // Коммуна (Калуга). 1921. № 4. 4 января. С. 2 (отзыв разыскан А. В. Крусановым).
16 РГБ. Ф. 630. Карт. 3. Ед. хр. 56. Л. 8.
17 См.: Крусанов А. В. Русский авангард. 1907 - 1932. Исторический обзор. Т. 2. Кн. 2. М., 2003. С. 219.
18 См.: Литературная жизнь России 1920-х годов. События. Отзывы современников. Библиография. Ответственный редактор - А. Ю. Галушкин. Т. 1. Ч. 2. Москва и Петроград. 1921-1922. М., 2006. С. 645.
19 РГБ. Ф. 630. Карт. 3. Ед. хр. 57.
20 "Калужский губернский кооператив учащихся и учащих по снабжению культурно-просветительных учреждений книгами, учебными пособиями и канцелярскими принадлежностями".
21 Эта шутка (кроме ее очевидного флоберовского подтекста) мне непонятна. Впрочем, может быть, я неверно прочел довольно неразборчивое слово.
22 Вероятно, Ермолинский Сергей Александрович (1900-1984) - в будущем драматург и сценарист. С одной стороны, ни в биографической справке о нем (Сценаристы советского художественного кино. 1917 - 1967. Справочник. М., 1972. С. 132 - 133), ни в его собственных мемуарах (Ермолинский С. Из записок разных лет. М., 1990) Калуга не упоминается вовсе; с другой, квалифицированный калужский краевед безоговорочно считает его местным уроженцем (Мосин О. В. Калуга и калужане. М.-Берлин, 2016. С. 8). Совместная их лекция с Богословским нам неизвестна - если речь не идет об уже упомянутом вечере 10 августа 1922 года, где оба они выступали в прениях.
23 Перечислены заметные критики Петр Семенович Коган (1872 - 1932), Василий Львович Львов-Рогачевский (1873 - 1930), Павел Никитич Сакулин (1868 - 1930).
24 Театральный техникум в Калуге был открыт осенью 1920 г. В 1924 г., протестуя против планов его закрытия, столичный "Новый зритель" писал: "О профтехнических заслугах этого техникума достаточно ясно говорит то обстоятельство, что спектакли его вот уже 1 ? года отмечаются и местной прессой, и тележурналами, как неизменно значительные художественно, не только не уступающие, но даже превосходящие порою спектакли труппы местного Гортеатра" (Королев В. Вольный театр // Новый зритель. 1924. № 30. С. 4).
25 Письмо от 28 мая 1924 г. // РГБ. Ф. 630. Карт. 3. Ед. хр. 56. Л. 1 - 1 об.
26 Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 58. М.-Л., 1934. С. 847.
27 Статья Есенина.
28 Письмо от 10 июня 1924 г. // РГБ. Ф. 630. Карт. 3. Ед. хр. 56. Л. 2 - 2 об.
29 РГБ. Ф. 630. Карт. 2. Ед. хр. 14. Л. 1.
30 Там же. Л. 2.
31 Фамилия Маяковского правильно прочтена при первопубликации (Инскрипты и маргиналии О. Э. Мандельштама. Публикация С. В. Василенко и П. М. Нерлера // "Сохрани мою речь…" Выпуск 5. М., 2011. С. 219) и ошибочно при современном воспроизведении (https://mandelstam.hse.ru/archive/201882574).
32 РГБ. Ф. 630. Карт. 1. Ед. хр. 2. Вдохновение ("И совсем нежданно, как ветер…") и Овидий в изгнании ("Среди славян, на берегу Дуная…") напечатаны: Накануне (Берлин). 1923. 27 октября. "Снег слепит глаза и снится…" - в "Московских поэтах".
* * *
Ускользают семафоров
Разноцветные глаза,
Проводи последним взором
Отбегающий вокзал…
Гром вагонов, гул и ветер
Скрип воланов, лязг цепей
Где ты песней утро встретишь
Все равно тебе теперь!...
Как подстреленные птицы
Версты вьются под откос!
Только хочешь позабыться
В ровном грохоте колес.
Как тяжелую дремоту
Разрывает поворот.
И сквозь гул поют минуты,
Хоры медленных минут…
Счастье, ставшее возможным,
Тает дымом папиросы.
И твердят, твердят тревожно
О тоске твоей колеса.
1923
* * *
Снег слепит глаза и снится,
Снится ночью, снится днем
Острый профиль гордой птицы
С переломленным крылом.
Как хотел бы я тот вечер
В темной памяти сберечь.
Не забыть твой горький голос
И взволнованную речь.
Как хотел бы милый вечер
Целым в памяти сберечь,
И запомнить складки шали
У высоких, острых плеч.
Как хотел бы, снам доверясь,
Успокоить бедный ум -
Что в саду цветущий вереск,
Что в саду знакомый шум. ..
……………………………..
Но зачем же робко бьются
Ветви в синее стекло -
Что былому не вернуться,
Только снится о былом.
1925
* * *
Проходит горькая любовь -
Для песен нет ни слов, ни голоса…
Так пусть же горлом хлынет кровь,
И с каждым днем редеют волосы…
Повсюду поздний блеск садов
И смутный шопот опадания,
Но сердце слепо ищет слов,
Как будто нужно оправдание
Тому, что буйная листва
В июльском мраке отшумела,
Что облетает голова
И медленно сгнивает тело…
ВДОХНОВЕНИЕ
И совсем нежданно, как ветер,
На меня безумье нахлынет,
Эти острые, быстрые мысли
Словно желтые листья кружа.
И тогда - я один на свете,
Я затерян в песчаной пустыне,
Над которой сто солнц повисли,
Нестерпимый струя пожар.
Простирая слепые длани
К ускользающему виденью,
Я шепчу чье-то нежное имя
И растет неизбежный бред…
Но когда прояснится сознанье,
И умолкнет тайное пенье,
И потухнет, растаяв в дыме,
На мгновенье вспыхнувший свет,
Все слова вдруг станут земными,
Претворенными в тихий стих -
И тогда я не помню, чье имя
Я ловил на губах своих…
1923
НА ПОСТРОЙКЕ
Еще рассвет не тронул
Холодною рукой
Берез кудрявых кроны
И бревен сон сухой,
Еще войти не мог он
При свете фонарей
В квадраты черных окон
И выбитых дверей,
И он еще не пил их
Пустой, бездонный взор,
Как зазвенели пилы
И застонал топор.
По тряским скрепам лестниц
Мы шли в тот страшный дом
И тихо пели песни,
Встречая день трудом.
* * *
В. Б.
Мы лежим под кедром, под высоким,
Под пушистым кружевом ветвей…
Где-то плачут журавли в осоке,
Цепенеет в холоде кипрей.
Как бесшумно пламя лижет щели,
Трещины надрубленного пня!
В сердце страх и тайное веселье
От такого сильного огня.
Ты устал, мой друг, но спать помедли -
Посмотри, веселый спутник мой,
Как на тонких, на дрожащих стеблях
Расцветают звезды над горой
Алтай, 1924
ПОРТРЕТ ПОЭТА
С порочным блеском грустных глаз
С улыбкой тайною и кроткой
Проходит юноша меж вас
Слегка развинченной походкой.
Когда дневной смыкая круг
Повиснет полночь над часами
Он очарует шумный круг
Певучими как ночь стихами.
Он говорит - едва-едва,
Худые вздрагивают плечи
Ловите тихие слова
Его небесного наречья
С порочным блеском грустных глаз
С улыбкой тайною и кроткой
Проходит юноша меж вас
Слегка развинченной походкой.
1923
ОВИДИЙ В ИЗГНАНИИ
Меж нами есть одно преданье…
Пушкин
Среди славян, на берегу Дуная
Родного Рима не забыл Овидий,
Но помнил, строфы скорбные слагая,
Что он отчизны больше не увидит.
К чему теперь страстей любовных опыт,
О чем ему повествовать в изгнаньи? ?
Чужая речь, коней томидских топот
И волн прибрежных шумные рыданья,
Вот все, что римлянина окружало
Вот все, чем жизнь его теперь дарила
Кто знает, как суровая опала
На склоне лет Овидия томила.
Любовь и жизнь! Они неповторимы
Седые волны запевают хором -
Он засыпая слышит песни Рима
И снова видит многолюдный Форум.
Но сон исчез и сразу ледяная
Тоска стесняет сердце - он в Томиде!
Среди славян на берегу Дуная
Родного Рима не забыл Овидий!
1923