SUBTILE VIRUS CAELITUM
Даже если считать устройство мира разумным (а у нас, в принципе, нет оснований в этом сомневаться), вряд ли мы когда-нибудь узнаем истинный смысл переживаемых нами событий: очень уж издалека и исподволь история подбирается к своим задачам. Корни нынешнего, беспрецедентного в новейшее время, насильственного разобщения наций могут уходить в столетнюю давность, тогда как их истинная цель может отстоять от нас еще на десятилетия: так, для того, чтобы у нас появился Пушкин, понадобилась череда межплеменных войн в средневековом Камеруне, без которых бедняжка Ибрагим не попал бы в плен к сребролюбивым туркам. Отчего-то кажется, что на острие подлинной задачи - чье-то подстроенное свидание (ну или, напротив, невстреча - чтоб не дать явиться в мир новому Аттиле), хотя по декорациям это, конечно, больше похоже на Божий гнев: вроде песьих мух. (И если мироздание таким образом намекает на что-то, то не хотелось бы, чтобы оно выразилось прямо). Вчера я был вынужденно молчаливым свидетелем на дистанционном филологическом семинаре: не потому безмолвным, что меня забанили, а из-за отсутствия в собственном обиходе камеры и микрофона - как-то они раньше не надобились. Говорили о Мандельштаме, о Ветхом Завете, о Содоме и Гоморре. "Хм", - подумал я, но развить тему, благодаря функциональной немоте, не мог. Между тем, сам этот маленький фрагмент удивительно психологичен (Быт. 19: 1 - 23), это какая-то вереница ситуативных гипербол, сплошной "надрыв на свежем воздухе": несчастный Лот, которого атакует местная шпана и который готов на все, чтобы не осрамиться перед гостями, затем неожиданное преображение визитеров и совершенно феноменальная кода: ангелы, проговорив свое, отступают в сторону; кругом мыкаются внезапно ослепшие содомляне, Лот спешно собирает вещи со словами "мужики, уходим" - но будущим зятьям его показалось, что он шутит. Вообще как-то, кажется, несерьезно принято было в семье к нему относиться. А зря. Соляной столб до сих пор там стоит.
Первые ощутимые ограничения у нас стали вводить в десятых числах марта: до этого лишь внимательно проверяли прибывавших из-за границы - сперва из проблемных стран, а после уже отовсюду. При этом было очевидно, что наши готовятся к худшему варианту - не только спешно перепрофилируя несколько крупных имеющихся больниц под будущих заразных пациентов, но и развернув, как раз в середине марта, гигантскую стройку века - гомерическую больницу на двадцать восемь корпусов. Шестнадцатого числа вышел приказ Федерального агентства о закрытии архивов. На следующий день решили законсервировать библиотеки. Последний день работы РГБ я встречал там, среди несколько озадаченной читательской толпы: не знаю, останавливалась ли библиотека в войну, но на моей памяти это, кажется, было впервые. Странное и необычное ощущение - для тех, кто привык во всякую трудную минуту скрываться в здешних стенах, сама мысль о закрытии ее на неопределенный срок оказалась болезненной даже выше ожидаемого. Удивительно, но библиотека, чувствуя эту массовую абстиненцию, пошла на беспрецедентный шаг: почти две недели с момента закрытия для очных посещений, можно было заказать дистанционно, не выходя из дома, копию практически любого документа (газетной статьи, главы из книги etc) - и его совершенно бесплатно отправляли вам по почте. Интересно, было ли такое еще где-нибудь в мире.
Коллективным воспоминанием за последние недели извлечено было немало карантинных эпизодов, преимущественно из текстов и биографии Пушкина: между тем, несмотря на дикую (по сегодняшним меркам) антисанитарию и регулярно навещавшие нас эпидемии, совсем немного писателей сделалось их жертвами. Собственно, сразу вспоминается, кажется, только Зиновьева-Аннибал, случайно заразившаяся скарлатиной и погибшая осенью 1907 года в Загорье. Сто лет спустя мой дорогой друг В.К. пытался разыскать остатки усадьбы, обращенной временем в прах: не осталось не только зданий, но и руин. Единственный уцелевший предмет, найденный им на месте, где совсем недавно была жизнь - маленькая игрушечная металлическая собачка, ныне хранящаяся у меня. Как обычно, в эти смутные дни повезло собаководам - в нынешнем суровом карантине собака заменяет пропуск-вездеход: ее можно выгуливать рядом с домом, ради нее в экстренных случаях можно отправиться в ветеринарную клинику (которые остались работать) и благодаря ей спасены от горя и голода владельцы и сотрудники зоомагазинов: последние включены в список социально важных объектов, не подлежащих закрытию. Впрочем, еще со времен св. Роха известно, что без собаки в деле исцеления от болезней справиться невозможно. Мы подумывали о том, чтобы завести щенка накануне падения этого марлевого занавеса, окутавшего мир, но решили присмотреться к развитию событий.
Необычным (по мировым меркам) было и почти полное отсутствие у нас продуктовой паники, что очень странно: собственно, по всей Европе только в любезном отечестве (и, наверное, в странах, некогда составлявших Югославию) хорошо помнят пустые магазинные полки и многочасовые очереди - но отчего-то именно в России этот архаический хватательный рефлекс не слишком разгулялся. Не знаю, дело в хорошей ритейловой логистике или в каких-то психологических вещах: мне из каких-то косвенных соображений делать этого не хотелось, так что я и не стал. В ту неделю, когда особо обученные люди разгоняли панику, я специально заходил три дня подряд в разные магазины: в одном не было дешевой крупы и макарон, в другом отсутствовала сакраментальная гречка, в третьем было все как прежде, причем из гречки и туалетной бумаги были воздвигнуты демонстративные консюмерические бастионы при входе: налетайте. Люди стеснительно обходили их стороной. Единственный предмет, действительно остающийся в дефиците - медицинские маски, но у нас дома был небольшой запас. Между прочим, тоже занятная психологическая черта: в Германии на месте зияний в супермаркете висят объявления: "не больше двух пачек в одни руки". У нас, напротив, развешаны листочки: "товар в пути, скоро будет, сохраняйте спокойствие".
Насколько существенный след эпидемические волны оставили в архитектуре, скульптуре, живописи (собственно, значительной частью современного облика Венеции мы обязаны чуме), настолько скромен их след в литературе: ну "Декамерон", ну "Пир во время чумы", ну, прости Господи, коньячный тезка, а дальше? Впрочем, есть два прочно связанных между собой текста со сходными сюжетами из этой области: "Попрыгунья" Чехова и "Узорный покров" Моэма. В последнем дело происходит в Китае, но где - неясно: нарвавшись на судебный иск от случайного омонима отрицательного героя, автор сознательно убрал из книги все привязывающие повествование к действительности приметы. На одном из притоков Западной реки.
Дней десять после этого мы прожили в каком-то межеумочном состоянии, готовясь к неизбежной осаде: в частности, друзей и родственников, находящихся в золотом возрасте, перевели на строгий карантин. Пользуясь хорошей погодой, я дважды съездил на велосипеде большим кругом (по 30-50 км) по окрестностям: в одиночку, избегая других граждан, не пользуясь электричкой. Менялся тем временем и окружающий пейзаж: в подъезде появился график дезинфекции (и прилагающийся к нему джентльмен с опрыскивателем); при входе в любой ресторан вас первым делом оттесняли к санитайзеру, который поливал доверчиво подставленные ладони доброй порцией спирта. В один из последних погожих денечков, когда это еще было не запрещено, мы съездили на машине погулять в Поленово: сам музей был уже закрыт, но вдоль Оки и по прилегающему лесу вполне можно было пройтись. Наконец, третьего дня карантин был введен уже в жесткой форме, практически по израильскому образцу. Можно безвозбранно выходить из дома в ближайший магазин, аптеку и ради выноса мусора. Есть и неожиданные послабления, отличающие нас от других стран: разрешено уехать на дачу, не воспрещается съездить на машине не в самый ближний магазин (хотя внешне бессмысленные разъезды и не благословляются). К последним, я думаю, даже самый взыскательный проверяющий не отнесет тот, что назревает: на почте рядом с работой ждет меня уже третий день редчайшая, известная в двух экземплярах книга стихов, изданная в Омске в 1923-м году. Трудно описать, до какой степени хотелось бы за ней съездить, чтобы водрузить ее наконец на полку, но пока из соображений всеобщего блага воздерживаюсь.
В моем обычном распорядке никаких особенных перемен, кажется, не произошло: ныне прокламируемую частную задачу не стать биологическим оружием я поставил перед собой лет тридцать назад и с тех пор живу, практически не прерывая карантина: по возможности уклоняюсь от личных встреч и любому очному общению предпочитаю черные буквочки на белом экране. Это же касается и работы - из-за того, что пропали два-три дня, которые обычно я проводил в библиотеках и архивах, все ныне теснящиеся на мониторе текущие труды продвигаются куда как стремительно. Немного жаль несостоявшихся горных походов (в принципе, согласно давно пестуемым планам, мы должны были сейчас лететь в Южную Америку), но, конечно, с Божией стихией не совладать. С другой стороны, если сейчас человечество так трепещет перед лицом ничтожного вируса, который, по сути, есть кусочек ДНК в обертке, то что будет, когда на нас нападут какие-нибудь разумные амебы?
Первые ощутимые ограничения у нас стали вводить в десятых числах марта: до этого лишь внимательно проверяли прибывавших из-за границы - сперва из проблемных стран, а после уже отовсюду. При этом было очевидно, что наши готовятся к худшему варианту - не только спешно перепрофилируя несколько крупных имеющихся больниц под будущих заразных пациентов, но и развернув, как раз в середине марта, гигантскую стройку века - гомерическую больницу на двадцать восемь корпусов. Шестнадцатого числа вышел приказ Федерального агентства о закрытии архивов. На следующий день решили законсервировать библиотеки. Последний день работы РГБ я встречал там, среди несколько озадаченной читательской толпы: не знаю, останавливалась ли библиотека в войну, но на моей памяти это, кажется, было впервые. Странное и необычное ощущение - для тех, кто привык во всякую трудную минуту скрываться в здешних стенах, сама мысль о закрытии ее на неопределенный срок оказалась болезненной даже выше ожидаемого. Удивительно, но библиотека, чувствуя эту массовую абстиненцию, пошла на беспрецедентный шаг: почти две недели с момента закрытия для очных посещений, можно было заказать дистанционно, не выходя из дома, копию практически любого документа (газетной статьи, главы из книги etc) - и его совершенно бесплатно отправляли вам по почте. Интересно, было ли такое еще где-нибудь в мире.
Коллективным воспоминанием за последние недели извлечено было немало карантинных эпизодов, преимущественно из текстов и биографии Пушкина: между тем, несмотря на дикую (по сегодняшним меркам) антисанитарию и регулярно навещавшие нас эпидемии, совсем немного писателей сделалось их жертвами. Собственно, сразу вспоминается, кажется, только Зиновьева-Аннибал, случайно заразившаяся скарлатиной и погибшая осенью 1907 года в Загорье. Сто лет спустя мой дорогой друг В.К. пытался разыскать остатки усадьбы, обращенной временем в прах: не осталось не только зданий, но и руин. Единственный уцелевший предмет, найденный им на месте, где совсем недавно была жизнь - маленькая игрушечная металлическая собачка, ныне хранящаяся у меня. Как обычно, в эти смутные дни повезло собаководам - в нынешнем суровом карантине собака заменяет пропуск-вездеход: ее можно выгуливать рядом с домом, ради нее в экстренных случаях можно отправиться в ветеринарную клинику (которые остались работать) и благодаря ей спасены от горя и голода владельцы и сотрудники зоомагазинов: последние включены в список социально важных объектов, не подлежащих закрытию. Впрочем, еще со времен св. Роха известно, что без собаки в деле исцеления от болезней справиться невозможно. Мы подумывали о том, чтобы завести щенка накануне падения этого марлевого занавеса, окутавшего мир, но решили присмотреться к развитию событий.
Необычным (по мировым меркам) было и почти полное отсутствие у нас продуктовой паники, что очень странно: собственно, по всей Европе только в любезном отечестве (и, наверное, в странах, некогда составлявших Югославию) хорошо помнят пустые магазинные полки и многочасовые очереди - но отчего-то именно в России этот архаический хватательный рефлекс не слишком разгулялся. Не знаю, дело в хорошей ритейловой логистике или в каких-то психологических вещах: мне из каких-то косвенных соображений делать этого не хотелось, так что я и не стал. В ту неделю, когда особо обученные люди разгоняли панику, я специально заходил три дня подряд в разные магазины: в одном не было дешевой крупы и макарон, в другом отсутствовала сакраментальная гречка, в третьем было все как прежде, причем из гречки и туалетной бумаги были воздвигнуты демонстративные консюмерические бастионы при входе: налетайте. Люди стеснительно обходили их стороной. Единственный предмет, действительно остающийся в дефиците - медицинские маски, но у нас дома был небольшой запас. Между прочим, тоже занятная психологическая черта: в Германии на месте зияний в супермаркете висят объявления: "не больше двух пачек в одни руки". У нас, напротив, развешаны листочки: "товар в пути, скоро будет, сохраняйте спокойствие".
Насколько существенный след эпидемические волны оставили в архитектуре, скульптуре, живописи (собственно, значительной частью современного облика Венеции мы обязаны чуме), настолько скромен их след в литературе: ну "Декамерон", ну "Пир во время чумы", ну, прости Господи, коньячный тезка, а дальше? Впрочем, есть два прочно связанных между собой текста со сходными сюжетами из этой области: "Попрыгунья" Чехова и "Узорный покров" Моэма. В последнем дело происходит в Китае, но где - неясно: нарвавшись на судебный иск от случайного омонима отрицательного героя, автор сознательно убрал из книги все привязывающие повествование к действительности приметы. На одном из притоков Западной реки.
Дней десять после этого мы прожили в каком-то межеумочном состоянии, готовясь к неизбежной осаде: в частности, друзей и родственников, находящихся в золотом возрасте, перевели на строгий карантин. Пользуясь хорошей погодой, я дважды съездил на велосипеде большим кругом (по 30-50 км) по окрестностям: в одиночку, избегая других граждан, не пользуясь электричкой. Менялся тем временем и окружающий пейзаж: в подъезде появился график дезинфекции (и прилагающийся к нему джентльмен с опрыскивателем); при входе в любой ресторан вас первым делом оттесняли к санитайзеру, который поливал доверчиво подставленные ладони доброй порцией спирта. В один из последних погожих денечков, когда это еще было не запрещено, мы съездили на машине погулять в Поленово: сам музей был уже закрыт, но вдоль Оки и по прилегающему лесу вполне можно было пройтись. Наконец, третьего дня карантин был введен уже в жесткой форме, практически по израильскому образцу. Можно безвозбранно выходить из дома в ближайший магазин, аптеку и ради выноса мусора. Есть и неожиданные послабления, отличающие нас от других стран: разрешено уехать на дачу, не воспрещается съездить на машине не в самый ближний магазин (хотя внешне бессмысленные разъезды и не благословляются). К последним, я думаю, даже самый взыскательный проверяющий не отнесет тот, что назревает: на почте рядом с работой ждет меня уже третий день редчайшая, известная в двух экземплярах книга стихов, изданная в Омске в 1923-м году. Трудно описать, до какой степени хотелось бы за ней съездить, чтобы водрузить ее наконец на полку, но пока из соображений всеобщего блага воздерживаюсь.
В моем обычном распорядке никаких особенных перемен, кажется, не произошло: ныне прокламируемую частную задачу не стать биологическим оружием я поставил перед собой лет тридцать назад и с тех пор живу, практически не прерывая карантина: по возможности уклоняюсь от личных встреч и любому очному общению предпочитаю черные буквочки на белом экране. Это же касается и работы - из-за того, что пропали два-три дня, которые обычно я проводил в библиотеках и архивах, все ныне теснящиеся на мониторе текущие труды продвигаются куда как стремительно. Немного жаль несостоявшихся горных походов (в принципе, согласно давно пестуемым планам, мы должны были сейчас лететь в Южную Америку), но, конечно, с Божией стихией не совладать. С другой стороны, если сейчас человечество так трепещет перед лицом ничтожного вируса, который, по сути, есть кусочек ДНК в обертке, то что будет, когда на нас нападут какие-нибудь разумные амебы?