К. Ю. ЛЯНДАУ. ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОДНОГО РУССКОГО БИБЛИОФИЛА (окончание)
Начало - здесь.
Незадолго до революции мне позволялось сопровождать Лазаря Львовича Аронсона также и в более длительных поездках, когда его, например, приглашали в польские, ему уже знакомые имения, поскольку их владельцам были нужны деньги, и они были готовы расстаться ради этого с какой-то частью своего наследства. В этот раз польский помещик был азартным человеком, и Аронсон был вынужден до ночи играть с ним в карты и даже намеренно что-то проигрывать, чтобы иметь возможность на следующее утро со всей своей хваткой «взяться за дело». Я в игре не участвовал. Во время таких поездок я в большинстве случаев никогда не встречал книг, т.е. интересных книг. Но тут в коридорах этого имения я нашел очень редкие, расписанные от руки литографии Беггрова с изображением старого Санкт-Петербурга25 в оригинальных рамках в стиле бидермейера, которые мне удалось приобрести совсем дешево. Древнее стекло, которое, к счастью, еще защищало эти литографии, было настолько сильно покрыто экскрементами мух, что с большим трудом можно было увидеть то, что за этим стеклом скрывалось. Во время другой такой поездки, когда я вообще ничего не нашел, что меня могло бы заинтересовать, я стал свидетелем одного довольно типичного события. В еврейской деревеньке, где мы ночевали в доме шамеса (у которого были две прекрасные дочери, мечтавшие о лихих русских офицерах), Лазарь Львович повел меня в еврейскую школу, чтобы показать мне великолепный ларь в стиле ранней готики, на котором, как он говорил, проводилось обрезание. Я не знаю, действительно ли он собирался приобрести этот «Thron des Honor»26, как он его называл. Точно также можно было подумать, что Аронсон, который отнюдь не страдал отсутствием чувства юмора, хотел сделать меня свидетелем «человечной, слишком человечной» сцены. В любом случае он спросил соответствующего человека, не продадут ли ему этот предмет и, если продадут, то за сколько. И тут начался самый настоящий спектакль. В волнение пришла вся деревня; началось хождение из одного дома в другой. В конце концов, все собрались в школе, кричали, спорили, жестикулировали три-четыре часа… Маленькая деревня дрожала от воспаленных голосов, исходивших от этого скопления кафтанов и бород. Неудивительно было, что прекрасные дочери шамеса мечтали о доблестных офицерах. Аронсон довольно улыбнулся и подмигнул мне. «Подождите-ка, увидите, что сейчас будет», - именно это говорил его взгляд. Дальше действительно началось самое настоящее театральное представление. Трое старейшин деревни приблизились к нам и торжественно и серьезно сказали: «Рабби учил…Евреи знают… Императорский Эрмитаж хочет приобрести этот престол…Собирался….Деревня Глобице27 должна получить миллион рублей» (а тогда и сто рублей были огромными деньгами). Я видел, как маленький, кругловатых форм Лазарь Львович в следующий момент был готов взорваться от смеха, хотя и сам любил пожонглировать такими астрономическими цифрами. Но нам пришлось разочаровать длиннобородых патетичных евреев; я не хотел, чтобы они лишились радости рассказывать своим детям и детям своих детей о том, что Императорский Эрмитаж в Санкт-Петербурге собирался приобрести этот их престол. И я, прежде чем что-то успел промолвить Аронсон, когда за нами приехал экипаж, сказал: «мы расскажем о Вашем желании в Санкт-Петербурге». Что теперь произошло с этой великолепной вещью в стиле ранней готики после всех войн и всего этого хаоса? Скорее всего, ее сожгли, отапливая помещение, как и многие другие предметы. А что сталось с прекрасными дочерьми шамеса? Лучше не будем об этом думать.
В 1916 году, то есть за год до революции и в год, когда под названием «У темной двери» в Москве вышел томик моих стихов28, я вместе со своими друзьями - поэтами (или просто «сочиняющими стихи») Евгением Лисенковым29 и Сергеем Гедройц (литературный псевдоним княгини Гедройц, врача-хирурга царицы в ее больнице в Царском селе30) учредил издательство «Фелана»31.
К сожалению, нам (по техническим причинам) удалось выпустить всего три, но зато какие прекрасные книги. Это были: 1) «Альманах муз» 1916, роскошное издание лирических стихотворений с прекрасной обложкой, созданной известным графиком Чехониным, в которой были представлены почти все современные русские поэты; 2) «Камень», первая книга замечательного, тогда еще не очень известного лирика Осипа Мандельштама32 (якобы, как и многие другие, уничтоженного Сталиным33); особое, прекрасное издание на французской голубой сатинированной бумаге верже; 3) «Шведские перчатки», своеобразный первый роман еще совсем юного Юрия Юркуна, к которому сделал очень занимательные рисунки пером живущий сейчас в Париже известный график и художник-декоратор Юрий Анненков33а. Ну и на этом, собственно, все. Наше издательство исчезло так же, как и появилось: без всякой помпы, тихо и незаметно, за бокалом вина (если мне память не изменяет, в уютном итальянском винном погребке Тани34). Несмотря на то, что мы все трое понесли определенные финансовые потери, из нас явно никто об этом не печалился. Изданные нами книги были действительно прекрасны. И мы были рады этому. Вероятно, не мы одни. Разве этого недостаточно? Приблизительно те же ощущения были у меня через много лет в Париже, когда я был одним из «четырех учредителей» окрещенного Жаном Кокто издательства «Edition des quatre chemins»35. Я покинул его также, не заработав там ни копейки (мне надо было иметь больше терпения), но будучи абсолютно счастливым в связи с тем, что принимал участие в издании прекрасных (и редких сегодня!) книг.
После того, как издательство «Фелана» прекратило свою деятельность, у меня появилась оригинальная идея о создании «Книжной лавки писателей», в которой некоторые авторы могли самостоятельно продавать свои произведения и произведения своих друзей. Мысль имела успех, однако все ее великолепие было утеряно при ее практическом воплощении, так как из писателей, которые, как планировалось, должны были по несколько часов самостоятельно обслуживать клиентов, остались лишь немногие, и даже на этих оставшихся нельзя было точно рассчитывать. Самым любимым из всех у меня был чудесный лирик (необъяснимым образом он не обладал всемирной известностью, которой ему надлежало обладать) Михаил Кузмин, худощавый, с проседью, всегда с аккуратным пробором причесанный, узкие пальцы которого ласкали книги, когда он их пролистывал и расхваливал36. Купить книгу из его рук должно было быть настоящим наслаждением. Скоро к нам присоединился один друг поэта Лисенкова, очень хорошо выглядящий, симпатичный молодой человек Сергей Алексеевич Львов37, у которого были очень хорошие отношения в кругах людей, где можно было найти ценные коллекции книг. Собственно только его одного и стоит благодарить за то, что наш книжный магазин существовал и после 1920 года, когда я покинул Россию. Уже через несколько месяцев после открытия «Книжная лавка писателей» стала местом сборищ петроградских библиофилов. По понятным причинам в памяти остались лишь некоторые имена, которые почти все относились к тогда уже почти не выходившему журналу «Мир искусства», или являлись сотрудниками журнала «Аполлон»: П. П. Вейнер38, Тройницкий39, известный художник и коллекционер Браз40, критик-искусствовед Сергей Эрнст41, художник Д. Д. Бушен42 (последние двое сейчас живут в Париже), архитектор П. П. Марсеру, который, насколько мне известно, был арестован и умер в тюрьме43, заведующий одним из отделов Эрмитажа Нерадовский44 и т.д. У каждого из нас были друзья среди них, и так как каждый из нас обладал своими собственными отношениями с частными коллекционерами, то мы всегда могли предложить кое-какие редкие книги. Тогда уже началась «распродажа», пусть и несколько робко, то там, то здесь; пессимисты уезжали за границу или готовились к отъезду, уезжая на юг. Но было и много тех, кто верил в целесообразность терпеливого выжидания того, что могло произойти, и использовал конъюнктуру для того, чтобы пополнить свои библиотеки особо ценными экземплярами. Я знал слишком немногих коммунистов, чтобы понять, не занимается ли тем же самым кто-то из них. Скорее всего, таковых не было.
Уличное кафе на одной из популярнейших улиц Петрограда, которое мы выкупили у одной французской модистки, оказалось скоро слишком маленьким, так как наш книжный магазин сам по себе превратился в антикварную лавку. Мы были рады тому, что в том же доме раньше находилось ателье с большими помещениями, которые мы и заняли45. На широких дубовых столах ателье было особенно удобно раскладывать и рассматривать ценные фолианты, гравюры на меди и рисунки. Неудивительно, что с увеличением площади помещений рос и наш бюджет. Но и начинали мы совсем с малого. Как же часто нам предлагали купить целые библиотеки с ценными книгами, а у нас не хватало денег на это. К счастью, личные отношения кого-нибудь из нас способствовали тому, чтобы взять на комиссию некоторые редкие экземпляры. Так, например, знакомый одного из наших сотрудников Львова поручил нам продажу некоторых особо редких первых русских изданий начала 19-го века, которые уже затем, намного позднее, можно было встретить в Париже в подписных переплетах. Я не смог удержаться от того, чтобы самому приобрести одну из этих великолепных книг, стихи юного современника великого Пушкина по имени Шишков, оставшегося для большинства неизвестным. Хотелось бы упомянуть также еще одного моего сотрудника, большого знатока книг Якова Максимовича Каплана46. Он содействовал тому, что у «Книжной лавки писателей» появилось много посетителей, и был нашим настоящим верным другом.
Однажды мне позвонил Лазарь Львович Аронсон - мы очень давно не виделись - и попросил меня зайти к нему, чем я сразу же и воспользовался. Он сделал мне предложение, которое вызвало во мне определенное чувство неловкости. Ведь я такими вещами раньше никогда не занимался. Господин Аронсон выписал чек на сорок тысяч рублей и пообещал мне 10% от этой суммы, если мне удастся по этому чеку получить деньги. Но он сказал, что мне следует всем говорить, что вся эта сумма пожертвована им «Книжной лавке писателей». Не очень-то веря в успех, я сразу же принялся за дело. Моей первой целью был мягкосердечный (по общему мнению) комиссар по делам культуры Луначарский, который, в свою очередь, со словами поддержки направил меня к вовсе не мягкосердечному и даже в некоторой мере внушавшему страх комиссару по делам финансов Менжинскому. Так вышло, что последний недавно женился на Мане (Марии Николаевне) Васильевой, с которой меня связывали воспоминания о совместно проведенных «Петербургских белых ночах» 47. Маня устроила мне аудиенцию у всемогущего комиссара по делам финансов и дала, вероятно, хорошие рекомендации, так как принимали меня по-дружески, а на чеке Аронсона появилась виза Менжинского. Можно представить себе радость Аронсона, когда он получал эти уже «списанные» деньги (тогда все счета были окончательно заблокированы, а все сейфы уже разворованы). Но, наверное, моя радость была еще больше, ведь теперь у нас были деньги, чтобы приобрести две небольших, но ценных библиотеки, которые нам как раз предлагались.
Одну из них я купил в семье Г., близкие родственники которого незадолго до этого бежали в Финляндию. Симпатичная юная дочка хозяина, которой я сказал, что я тоже как можно скорее собираюсь покинуть Россию, ввела меня в замешательство. Она поведала мне, что обручена с сыном Великого князя (и поэта) Константина Константиновича и со слезами на глазах просила меня, если я встречу его за границей, сказать ему, что она его любит и будет его ждать. Бедная девочка не подозревала, что ее суженый, как и его отец, великий князь, и все другие члены этой очень популярной в среде либералов семьи уже давно на том свете (даже самые ярые противники большевиков не хотели верить в эту бессмысленную бойню)48.
С тех пор прошло пятьдесят лет. Но перед моими глазами до сих пор стоит стройная девичья фигура перед открытым книжным шкафом, вынужденная из-за нужды продавать хранящиеся в нем сокровища.
Здесь я вынужден прервать мои воспоминания; продолжать - значило бы позволить читателю сопроводить меня в Париж, чтобы там и дальше предаваться библиофильству. В заключение я хотел бы еще раз упомянуть Лазаря Львовича Аронсона. Ведь благодаря ему я нашел его брата, известного скульптора Наума Аронсона в Париже, этого приветливого мужчину с длинной бородой с проседью и румянцем на щеках49. А уже через него я познакомился с большим количеством интересных людей. Одного из них я хотел бы здесь упомянуть: Рене Блюм50 (брат известного социалиста и тогдашнего премьер-министра Леона Блюма51). Его библиотека сплошь и рядом состояла из первых изданий с дарственными надписями авторов, да каких авторов! Стоит лишь назвать некоторых из них: Пьер Луис, Аполлинер, Гюисманс, Пруст, Андре Жид, Анатоль Франс и т.д. Около библиотеки была выставлена напоказ табличка со следующей надписью: «Будучи членом объединения библиофилов, я дал торжественную клятву никогда и никому, кем бы он ни был, не давать ни одну мою книгу взаймы». Я непроизвольно подумал, прочитав эти слова, где еще можно взять на себя такого рода обязательство!
==
25 Имеется в виду серия литографий Карла Иоахима (Карла Петровича) Беггрова (1799 - 1875). Современное представление о ней, как о едином издании ошибочно; правилен перечень, приведенный в книге: Описание нескольких гравюр и литографий. Составил по своему собранию Е. Н. Тевяшов. Спб., 1903. С. 36 - 45.
26 В машинописи место трудночитаемо (а в моей копии печатного текста нечитаемо вовсе), так что нельзя даже определить, каким языком здесь пользуется автор. Возможно, это французское «Trône d'honneur» (трон чести), записанное на слух.
27 В рукописи - Globitz. Вероятно, имеется в виду польская деревня Głobice.
28 Ляндау К. У темной двери. М., Изд. В. В. Пашуканиса. 1916.
29 Лисенков Евгений Григорьевич (1885 - 1954) - поэт, искусствовед, научный сотрудник, а затем заведующий отделом гравюр Эрмитажа.
30 Гедройц Вера Игнатьевна ( 1876 - 1932 ) - врач, поэтесса, прозаик.
31 Всю часть мемуаров, касающуюся издательства «Фелана», я очень подробно комментирую в книге, поэтому здесь будет дан лишь самый сокращенный вариант.
32 Ляндау ошибается: «Фелана» (да и он сам) не имела никакого отношения ни к одному из трех изданий «Камня». Описывает он (причем весьма близко к оригиналу) другую изданную «Феланой» поэтическую книгу - «Самосожжение» Р. Ивнева (Пг., 1917).
33 Разрозненные сведения о судьбе Мандельштама, проникавшие в Европу, описаны в работах: Богомолов Н.А. Сквозь железный занавес: Как узнавали в эмиграции о судьбах советских писателей. Статья первая // Литература русского зарубежья (1920-1940-е гг.): взгляд из XXI века: Материалы Международной научно-практической конференции 4-6 октября 2007 г. Спб., 2008. С. 14-20; Богомолов Н. А. Что видно сквозь железный занавес // Новое литературное обозрение. 2009. № 100. С. 376-387; Нерлер П. «Сарафанная почта»: вести и слухи о смерти Осипа Мандельштама // Пермяковский сборник. [М., 2010]. Ч. 2. С. 548-560; Кацис Л.Ф. Борис Николаевский о судьбе О. Мандельштама: К проблеме аутентичности информации журнала «Социалистический вестник» (1946 год) // Вестник РГГУ. Серия «Журналистика. Литературная критика». 2008. № 11. С. 143-149.
33а В действительности - книгу Юркуна «Дурная компания».
34 «Погребок русских виноградных вин» (Пушкинская, 5), принадлежавший Франческо Иосифовичу Тани.
35 Мне не удалось найти подробностей об «Издательстве четырех дорог», которое упоминает Ляндау, за исключением нескольких названий книг, выпущенных под этой маркой в Париже между 1924 и 1932 гг.
36 Кузмин приветствовал открытие книжной лавки писателей (23 апреля 1918 г.) специальным мадригалом-акростихом («Книга - лучшая подруга…»): Альманах библиофила. Л., 1929. С. 287 - 288 (здесь текст датирован «1917»; аргументированная конъектура приводится в комментариях Н. А. Богомолова: Кузмин Михаил. Стихотворения. Из переписки. М. 2006. С. 143). Ср. кстати дневниковую запись В. Судейкиной: «У Кузмина книжная лавка на Морской» (Судейкина Вера. Дневник. Петроград. Крым. Тифлис. М. 2006. С. 205); адрес лавки - Морская, 14. Ср. также: «Между прочим - я купил себе в Книжной лавке писателей (там торгуют Кузмин и Юркун) Gundolf'a <…>». - Письмо Б. М. Эйхенбаума к В. М. Жирмунскому от 5 августа 1918 г. - Переписка Б. М. Эйхенбаума и В. М. Жирмунского. Публ. Н. А. Жирмунской и О. Б. Эйхенбаум. Вступительная статья Е. А. Тоддеса. Прим. Н. А. Жирмунской и Е. А. Тоддеса // Тыняновский сборник. Третьи тыняновские чтения. Рига, 1988. С. 307.
37 В столичных адресных книгах второй половины 1920-х годов значится один Сергей Алексеевич Львов - проживающий на Лиговской, 63 служащий Государственной канцелярии.
38 Вейнер Петр Петрович (1879 - 1931) - искусствовед, коллекционер, издатель журнала «Старые годы».
39 Тройницкий Сергей Николаевич (1882-1948) - искусствовед, специалист по геральдике.
40 Браз Осип Эмильевич (1873-1936).
41 Эрнст Сергей Ростиславович (1894-1980) - художественный критик и историк искусства.
42 Бушен Дмитрий Дмитриевич (1893-1993) - живописец, график.
43 Павел Петрович Марсеру (1860 - ?) был не только архитектором, но и владельцем фешенебельного магазина фарфора, хрусталя и бронзы. Со ссылкой на машинописный некрополический труд В. Чувакова в качестве года его смерти называется 1920-й ( «А пришлось в разлуке жить года…» Российское зарубежье в Финляндии между двумя войнами. Материалы к библиографии. 1987 - 2002. Спб. 2003. С. 146), но в «Незабытых могилах» эти сведения не повторены.
44 Нерадовский Петр Иванович (1875-1962) - художник-график, хранитель Русского музея.
45 По адресу будущей Петроградской книжной лавки писателей (Морская, 14) до событий 1917 года располагалось ателье «Шарль».
46 Каплан Яков Максимович (1878-1942) - переводчик, библиотечный работник, собиратель.
47 Вторая жена Менжинского - Мария Николаевна Ростовцева (урожд. Васильева; ? - 1925). О ней см.: Мария Федоровна Андреева. М. 1968 (ук.); Зайцев П. Н. Воспоминания. М. 2008 (ук.); Спивак М. Андрей Белый - мистик и советский писатель. М. 2006 (ук.).
48 У в. к. Константина Константиновича было шестеро сыновей. Один из них погиб еще в 1914 году на фронте, двоим после большевистского переворота удалось бежать (причем в. к. Гавриил Константинович был к этому времени уже женат). Из троих оставшихся, убитых близ Алапаевска в июле 1918 г., Иоанн Константинович был женат. Следовательно, здесь речь может идти или о в. к. Игоре Константиновиче или о Константине Константиновиче-младшем. Про последнего известно, что он намеревался просить руки в.к. Ольги Николаевны, дочери Николая II (см.: Князь Императорской крови Константин Константинович. 1890 - 1918. Биография и документы. Составитель, автор предисловия, комментариев, биографического справочника Т. А. Лобашкова. М., 2014. С. 46). Следовательно, либо речь идет о неизвестной нам невесте в. к. Игоря Константиновича (не упоминаемой, впрочем, в обширном комплексе недавно обнародованных бумаг семьи Константиновичей), либо весь эпизод представляет собой фантазию автора.
49 Аронсон Наум Львович (1872-1943).
50 Блюм Рене (1878 - 1942) - театральный критик, основатель театра в Монте-Карло.
51 Блюм Леон (1872 - 1950) - французский политик.
Незадолго до революции мне позволялось сопровождать Лазаря Львовича Аронсона также и в более длительных поездках, когда его, например, приглашали в польские, ему уже знакомые имения, поскольку их владельцам были нужны деньги, и они были готовы расстаться ради этого с какой-то частью своего наследства. В этот раз польский помещик был азартным человеком, и Аронсон был вынужден до ночи играть с ним в карты и даже намеренно что-то проигрывать, чтобы иметь возможность на следующее утро со всей своей хваткой «взяться за дело». Я в игре не участвовал. Во время таких поездок я в большинстве случаев никогда не встречал книг, т.е. интересных книг. Но тут в коридорах этого имения я нашел очень редкие, расписанные от руки литографии Беггрова с изображением старого Санкт-Петербурга25 в оригинальных рамках в стиле бидермейера, которые мне удалось приобрести совсем дешево. Древнее стекло, которое, к счастью, еще защищало эти литографии, было настолько сильно покрыто экскрементами мух, что с большим трудом можно было увидеть то, что за этим стеклом скрывалось. Во время другой такой поездки, когда я вообще ничего не нашел, что меня могло бы заинтересовать, я стал свидетелем одного довольно типичного события. В еврейской деревеньке, где мы ночевали в доме шамеса (у которого были две прекрасные дочери, мечтавшие о лихих русских офицерах), Лазарь Львович повел меня в еврейскую школу, чтобы показать мне великолепный ларь в стиле ранней готики, на котором, как он говорил, проводилось обрезание. Я не знаю, действительно ли он собирался приобрести этот «Thron des Honor»26, как он его называл. Точно также можно было подумать, что Аронсон, который отнюдь не страдал отсутствием чувства юмора, хотел сделать меня свидетелем «человечной, слишком человечной» сцены. В любом случае он спросил соответствующего человека, не продадут ли ему этот предмет и, если продадут, то за сколько. И тут начался самый настоящий спектакль. В волнение пришла вся деревня; началось хождение из одного дома в другой. В конце концов, все собрались в школе, кричали, спорили, жестикулировали три-четыре часа… Маленькая деревня дрожала от воспаленных голосов, исходивших от этого скопления кафтанов и бород. Неудивительно было, что прекрасные дочери шамеса мечтали о доблестных офицерах. Аронсон довольно улыбнулся и подмигнул мне. «Подождите-ка, увидите, что сейчас будет», - именно это говорил его взгляд. Дальше действительно началось самое настоящее театральное представление. Трое старейшин деревни приблизились к нам и торжественно и серьезно сказали: «Рабби учил…Евреи знают… Императорский Эрмитаж хочет приобрести этот престол…Собирался….Деревня Глобице27 должна получить миллион рублей» (а тогда и сто рублей были огромными деньгами). Я видел, как маленький, кругловатых форм Лазарь Львович в следующий момент был готов взорваться от смеха, хотя и сам любил пожонглировать такими астрономическими цифрами. Но нам пришлось разочаровать длиннобородых патетичных евреев; я не хотел, чтобы они лишились радости рассказывать своим детям и детям своих детей о том, что Императорский Эрмитаж в Санкт-Петербурге собирался приобрести этот их престол. И я, прежде чем что-то успел промолвить Аронсон, когда за нами приехал экипаж, сказал: «мы расскажем о Вашем желании в Санкт-Петербурге». Что теперь произошло с этой великолепной вещью в стиле ранней готики после всех войн и всего этого хаоса? Скорее всего, ее сожгли, отапливая помещение, как и многие другие предметы. А что сталось с прекрасными дочерьми шамеса? Лучше не будем об этом думать.
В 1916 году, то есть за год до революции и в год, когда под названием «У темной двери» в Москве вышел томик моих стихов28, я вместе со своими друзьями - поэтами (или просто «сочиняющими стихи») Евгением Лисенковым29 и Сергеем Гедройц (литературный псевдоним княгини Гедройц, врача-хирурга царицы в ее больнице в Царском селе30) учредил издательство «Фелана»31.
К сожалению, нам (по техническим причинам) удалось выпустить всего три, но зато какие прекрасные книги. Это были: 1) «Альманах муз» 1916, роскошное издание лирических стихотворений с прекрасной обложкой, созданной известным графиком Чехониным, в которой были представлены почти все современные русские поэты; 2) «Камень», первая книга замечательного, тогда еще не очень известного лирика Осипа Мандельштама32 (якобы, как и многие другие, уничтоженного Сталиным33); особое, прекрасное издание на французской голубой сатинированной бумаге верже; 3) «Шведские перчатки», своеобразный первый роман еще совсем юного Юрия Юркуна, к которому сделал очень занимательные рисунки пером живущий сейчас в Париже известный график и художник-декоратор Юрий Анненков33а. Ну и на этом, собственно, все. Наше издательство исчезло так же, как и появилось: без всякой помпы, тихо и незаметно, за бокалом вина (если мне память не изменяет, в уютном итальянском винном погребке Тани34). Несмотря на то, что мы все трое понесли определенные финансовые потери, из нас явно никто об этом не печалился. Изданные нами книги были действительно прекрасны. И мы были рады этому. Вероятно, не мы одни. Разве этого недостаточно? Приблизительно те же ощущения были у меня через много лет в Париже, когда я был одним из «четырех учредителей» окрещенного Жаном Кокто издательства «Edition des quatre chemins»35. Я покинул его также, не заработав там ни копейки (мне надо было иметь больше терпения), но будучи абсолютно счастливым в связи с тем, что принимал участие в издании прекрасных (и редких сегодня!) книг.
После того, как издательство «Фелана» прекратило свою деятельность, у меня появилась оригинальная идея о создании «Книжной лавки писателей», в которой некоторые авторы могли самостоятельно продавать свои произведения и произведения своих друзей. Мысль имела успех, однако все ее великолепие было утеряно при ее практическом воплощении, так как из писателей, которые, как планировалось, должны были по несколько часов самостоятельно обслуживать клиентов, остались лишь немногие, и даже на этих оставшихся нельзя было точно рассчитывать. Самым любимым из всех у меня был чудесный лирик (необъяснимым образом он не обладал всемирной известностью, которой ему надлежало обладать) Михаил Кузмин, худощавый, с проседью, всегда с аккуратным пробором причесанный, узкие пальцы которого ласкали книги, когда он их пролистывал и расхваливал36. Купить книгу из его рук должно было быть настоящим наслаждением. Скоро к нам присоединился один друг поэта Лисенкова, очень хорошо выглядящий, симпатичный молодой человек Сергей Алексеевич Львов37, у которого были очень хорошие отношения в кругах людей, где можно было найти ценные коллекции книг. Собственно только его одного и стоит благодарить за то, что наш книжный магазин существовал и после 1920 года, когда я покинул Россию. Уже через несколько месяцев после открытия «Книжная лавка писателей» стала местом сборищ петроградских библиофилов. По понятным причинам в памяти остались лишь некоторые имена, которые почти все относились к тогда уже почти не выходившему журналу «Мир искусства», или являлись сотрудниками журнала «Аполлон»: П. П. Вейнер38, Тройницкий39, известный художник и коллекционер Браз40, критик-искусствовед Сергей Эрнст41, художник Д. Д. Бушен42 (последние двое сейчас живут в Париже), архитектор П. П. Марсеру, который, насколько мне известно, был арестован и умер в тюрьме43, заведующий одним из отделов Эрмитажа Нерадовский44 и т.д. У каждого из нас были друзья среди них, и так как каждый из нас обладал своими собственными отношениями с частными коллекционерами, то мы всегда могли предложить кое-какие редкие книги. Тогда уже началась «распродажа», пусть и несколько робко, то там, то здесь; пессимисты уезжали за границу или готовились к отъезду, уезжая на юг. Но было и много тех, кто верил в целесообразность терпеливого выжидания того, что могло произойти, и использовал конъюнктуру для того, чтобы пополнить свои библиотеки особо ценными экземплярами. Я знал слишком немногих коммунистов, чтобы понять, не занимается ли тем же самым кто-то из них. Скорее всего, таковых не было.
Уличное кафе на одной из популярнейших улиц Петрограда, которое мы выкупили у одной французской модистки, оказалось скоро слишком маленьким, так как наш книжный магазин сам по себе превратился в антикварную лавку. Мы были рады тому, что в том же доме раньше находилось ателье с большими помещениями, которые мы и заняли45. На широких дубовых столах ателье было особенно удобно раскладывать и рассматривать ценные фолианты, гравюры на меди и рисунки. Неудивительно, что с увеличением площади помещений рос и наш бюджет. Но и начинали мы совсем с малого. Как же часто нам предлагали купить целые библиотеки с ценными книгами, а у нас не хватало денег на это. К счастью, личные отношения кого-нибудь из нас способствовали тому, чтобы взять на комиссию некоторые редкие экземпляры. Так, например, знакомый одного из наших сотрудников Львова поручил нам продажу некоторых особо редких первых русских изданий начала 19-го века, которые уже затем, намного позднее, можно было встретить в Париже в подписных переплетах. Я не смог удержаться от того, чтобы самому приобрести одну из этих великолепных книг, стихи юного современника великого Пушкина по имени Шишков, оставшегося для большинства неизвестным. Хотелось бы упомянуть также еще одного моего сотрудника, большого знатока книг Якова Максимовича Каплана46. Он содействовал тому, что у «Книжной лавки писателей» появилось много посетителей, и был нашим настоящим верным другом.
Однажды мне позвонил Лазарь Львович Аронсон - мы очень давно не виделись - и попросил меня зайти к нему, чем я сразу же и воспользовался. Он сделал мне предложение, которое вызвало во мне определенное чувство неловкости. Ведь я такими вещами раньше никогда не занимался. Господин Аронсон выписал чек на сорок тысяч рублей и пообещал мне 10% от этой суммы, если мне удастся по этому чеку получить деньги. Но он сказал, что мне следует всем говорить, что вся эта сумма пожертвована им «Книжной лавке писателей». Не очень-то веря в успех, я сразу же принялся за дело. Моей первой целью был мягкосердечный (по общему мнению) комиссар по делам культуры Луначарский, который, в свою очередь, со словами поддержки направил меня к вовсе не мягкосердечному и даже в некоторой мере внушавшему страх комиссару по делам финансов Менжинскому. Так вышло, что последний недавно женился на Мане (Марии Николаевне) Васильевой, с которой меня связывали воспоминания о совместно проведенных «Петербургских белых ночах» 47. Маня устроила мне аудиенцию у всемогущего комиссара по делам финансов и дала, вероятно, хорошие рекомендации, так как принимали меня по-дружески, а на чеке Аронсона появилась виза Менжинского. Можно представить себе радость Аронсона, когда он получал эти уже «списанные» деньги (тогда все счета были окончательно заблокированы, а все сейфы уже разворованы). Но, наверное, моя радость была еще больше, ведь теперь у нас были деньги, чтобы приобрести две небольших, но ценных библиотеки, которые нам как раз предлагались.
Одну из них я купил в семье Г., близкие родственники которого незадолго до этого бежали в Финляндию. Симпатичная юная дочка хозяина, которой я сказал, что я тоже как можно скорее собираюсь покинуть Россию, ввела меня в замешательство. Она поведала мне, что обручена с сыном Великого князя (и поэта) Константина Константиновича и со слезами на глазах просила меня, если я встречу его за границей, сказать ему, что она его любит и будет его ждать. Бедная девочка не подозревала, что ее суженый, как и его отец, великий князь, и все другие члены этой очень популярной в среде либералов семьи уже давно на том свете (даже самые ярые противники большевиков не хотели верить в эту бессмысленную бойню)48.
С тех пор прошло пятьдесят лет. Но перед моими глазами до сих пор стоит стройная девичья фигура перед открытым книжным шкафом, вынужденная из-за нужды продавать хранящиеся в нем сокровища.
Здесь я вынужден прервать мои воспоминания; продолжать - значило бы позволить читателю сопроводить меня в Париж, чтобы там и дальше предаваться библиофильству. В заключение я хотел бы еще раз упомянуть Лазаря Львовича Аронсона. Ведь благодаря ему я нашел его брата, известного скульптора Наума Аронсона в Париже, этого приветливого мужчину с длинной бородой с проседью и румянцем на щеках49. А уже через него я познакомился с большим количеством интересных людей. Одного из них я хотел бы здесь упомянуть: Рене Блюм50 (брат известного социалиста и тогдашнего премьер-министра Леона Блюма51). Его библиотека сплошь и рядом состояла из первых изданий с дарственными надписями авторов, да каких авторов! Стоит лишь назвать некоторых из них: Пьер Луис, Аполлинер, Гюисманс, Пруст, Андре Жид, Анатоль Франс и т.д. Около библиотеки была выставлена напоказ табличка со следующей надписью: «Будучи членом объединения библиофилов, я дал торжественную клятву никогда и никому, кем бы он ни был, не давать ни одну мою книгу взаймы». Я непроизвольно подумал, прочитав эти слова, где еще можно взять на себя такого рода обязательство!
==
25 Имеется в виду серия литографий Карла Иоахима (Карла Петровича) Беггрова (1799 - 1875). Современное представление о ней, как о едином издании ошибочно; правилен перечень, приведенный в книге: Описание нескольких гравюр и литографий. Составил по своему собранию Е. Н. Тевяшов. Спб., 1903. С. 36 - 45.
26 В машинописи место трудночитаемо (а в моей копии печатного текста нечитаемо вовсе), так что нельзя даже определить, каким языком здесь пользуется автор. Возможно, это французское «Trône d'honneur» (трон чести), записанное на слух.
27 В рукописи - Globitz. Вероятно, имеется в виду польская деревня Głobice.
28 Ляндау К. У темной двери. М., Изд. В. В. Пашуканиса. 1916.
29 Лисенков Евгений Григорьевич (1885 - 1954) - поэт, искусствовед, научный сотрудник, а затем заведующий отделом гравюр Эрмитажа.
30 Гедройц Вера Игнатьевна ( 1876 - 1932 ) - врач, поэтесса, прозаик.
31 Всю часть мемуаров, касающуюся издательства «Фелана», я очень подробно комментирую в книге, поэтому здесь будет дан лишь самый сокращенный вариант.
32 Ляндау ошибается: «Фелана» (да и он сам) не имела никакого отношения ни к одному из трех изданий «Камня». Описывает он (причем весьма близко к оригиналу) другую изданную «Феланой» поэтическую книгу - «Самосожжение» Р. Ивнева (Пг., 1917).
33 Разрозненные сведения о судьбе Мандельштама, проникавшие в Европу, описаны в работах: Богомолов Н.А. Сквозь железный занавес: Как узнавали в эмиграции о судьбах советских писателей. Статья первая // Литература русского зарубежья (1920-1940-е гг.): взгляд из XXI века: Материалы Международной научно-практической конференции 4-6 октября 2007 г. Спб., 2008. С. 14-20; Богомолов Н. А. Что видно сквозь железный занавес // Новое литературное обозрение. 2009. № 100. С. 376-387; Нерлер П. «Сарафанная почта»: вести и слухи о смерти Осипа Мандельштама // Пермяковский сборник. [М., 2010]. Ч. 2. С. 548-560; Кацис Л.Ф. Борис Николаевский о судьбе О. Мандельштама: К проблеме аутентичности информации журнала «Социалистический вестник» (1946 год) // Вестник РГГУ. Серия «Журналистика. Литературная критика». 2008. № 11. С. 143-149.
33а В действительности - книгу Юркуна «Дурная компания».
34 «Погребок русских виноградных вин» (Пушкинская, 5), принадлежавший Франческо Иосифовичу Тани.
35 Мне не удалось найти подробностей об «Издательстве четырех дорог», которое упоминает Ляндау, за исключением нескольких названий книг, выпущенных под этой маркой в Париже между 1924 и 1932 гг.
36 Кузмин приветствовал открытие книжной лавки писателей (23 апреля 1918 г.) специальным мадригалом-акростихом («Книга - лучшая подруга…»): Альманах библиофила. Л., 1929. С. 287 - 288 (здесь текст датирован «1917»; аргументированная конъектура приводится в комментариях Н. А. Богомолова: Кузмин Михаил. Стихотворения. Из переписки. М. 2006. С. 143). Ср. кстати дневниковую запись В. Судейкиной: «У Кузмина книжная лавка на Морской» (Судейкина Вера. Дневник. Петроград. Крым. Тифлис. М. 2006. С. 205); адрес лавки - Морская, 14. Ср. также: «Между прочим - я купил себе в Книжной лавке писателей (там торгуют Кузмин и Юркун) Gundolf'a <…>». - Письмо Б. М. Эйхенбаума к В. М. Жирмунскому от 5 августа 1918 г. - Переписка Б. М. Эйхенбаума и В. М. Жирмунского. Публ. Н. А. Жирмунской и О. Б. Эйхенбаум. Вступительная статья Е. А. Тоддеса. Прим. Н. А. Жирмунской и Е. А. Тоддеса // Тыняновский сборник. Третьи тыняновские чтения. Рига, 1988. С. 307.
37 В столичных адресных книгах второй половины 1920-х годов значится один Сергей Алексеевич Львов - проживающий на Лиговской, 63 служащий Государственной канцелярии.
38 Вейнер Петр Петрович (1879 - 1931) - искусствовед, коллекционер, издатель журнала «Старые годы».
39 Тройницкий Сергей Николаевич (1882-1948) - искусствовед, специалист по геральдике.
40 Браз Осип Эмильевич (1873-1936).
41 Эрнст Сергей Ростиславович (1894-1980) - художественный критик и историк искусства.
42 Бушен Дмитрий Дмитриевич (1893-1993) - живописец, график.
43 Павел Петрович Марсеру (1860 - ?) был не только архитектором, но и владельцем фешенебельного магазина фарфора, хрусталя и бронзы. Со ссылкой на машинописный некрополический труд В. Чувакова в качестве года его смерти называется 1920-й ( «А пришлось в разлуке жить года…» Российское зарубежье в Финляндии между двумя войнами. Материалы к библиографии. 1987 - 2002. Спб. 2003. С. 146), но в «Незабытых могилах» эти сведения не повторены.
44 Нерадовский Петр Иванович (1875-1962) - художник-график, хранитель Русского музея.
45 По адресу будущей Петроградской книжной лавки писателей (Морская, 14) до событий 1917 года располагалось ателье «Шарль».
46 Каплан Яков Максимович (1878-1942) - переводчик, библиотечный работник, собиратель.
47 Вторая жена Менжинского - Мария Николаевна Ростовцева (урожд. Васильева; ? - 1925). О ней см.: Мария Федоровна Андреева. М. 1968 (ук.); Зайцев П. Н. Воспоминания. М. 2008 (ук.); Спивак М. Андрей Белый - мистик и советский писатель. М. 2006 (ук.).
48 У в. к. Константина Константиновича было шестеро сыновей. Один из них погиб еще в 1914 году на фронте, двоим после большевистского переворота удалось бежать (причем в. к. Гавриил Константинович был к этому времени уже женат). Из троих оставшихся, убитых близ Алапаевска в июле 1918 г., Иоанн Константинович был женат. Следовательно, здесь речь может идти или о в. к. Игоре Константиновиче или о Константине Константиновиче-младшем. Про последнего известно, что он намеревался просить руки в.к. Ольги Николаевны, дочери Николая II (см.: Князь Императорской крови Константин Константинович. 1890 - 1918. Биография и документы. Составитель, автор предисловия, комментариев, биографического справочника Т. А. Лобашкова. М., 2014. С. 46). Следовательно, либо речь идет о неизвестной нам невесте в. к. Игоря Константиновича (не упоминаемой, впрочем, в обширном комплексе недавно обнародованных бумаг семьи Константиновичей), либо весь эпизод представляет собой фантазию автора.
49 Аронсон Наум Львович (1872-1943).
50 Блюм Рене (1878 - 1942) - театральный критик, основатель театра в Монте-Карло.
51 Блюм Леон (1872 - 1950) - французский политик.