ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ: национальный парк Mercantour (Франция)
«Жизнь мне не мила», - сказал командир корабля. «Когда мы сегодня утром взлетали, я увидел палевый испод облаков и мне поневоле вспомнилось стихотворение моего любимого поэта Рильке». (Кажется, это имя действительно прозвучало). «Вот не знаю, одобрит ли авиакомпания, если я его вам сейчас почитаю». (В одном из изводов немецкого языка есть особенная, чаще мужская, интонация, при которой фраза предваряется полувздохом-полувсхлипом). «Впрочем, так ли уж важно, что одобряют и что порицают эти скучные люди, закосневшие в своих нелепых офисах, этих поганых крольчатниках, ждущих, чтобы их истребил очищающий огонь праведного гнева».
Немецкого я не знаю, поэтому о содержании речи пилота, доносившейся до нас сквозь микрофонные помехи, я мог судить только по наитию и, кажется, ошибался: невозмутимые пассажиры в соседних серо-графитовых креслах продолжали заниматься кто чем: разглядывать проплывающую под нами Чехию, всю расчерченную геометрическими свидетельствами земледелия; дожевывать заслуженную пайку, только что розданную усталыми стюардессами, а кто-нибудь, возможно, как и я - вычитывать корректуру справочника по русской поэзии второй половины ХХ века. Последнее, впрочем, вряд ли.
Краткое собеседование с мюнхенским пограничником, который задумчиво поднял бровь, увидев в моем паспорте россыпь свежих штампов, оставленных его местными коллегами, закончилось благополучно. На площади между терминалами происходила масштабная вечеринка: леди в вечерних платьях по-лебединому («выбери ы, придуманное монголом») тянулись к узким бокалам с шампанским, на сцене извивался и выл кто-то фиолетовый; усатый полицейский, похожий на актера немого кино, показывал пути обхода. Служитель прокатной конторы, загадочно улыбнувшись, вручил нам мускулистый японский кроссовер, украшенный отчего-то футбольными эмблемами; мы забили его чемоданами и покатили прочь. День в Мюнхене, сутки невдалеке от французской границы, ночь в причудливом Tutlingen, где течет Дунай размером с нашу Лихоборку, барышни в гостинице говорят по-русски и темно-полосатая беременная кошка с изможденными желтыми глазами тяжело преследует своего угольно-черного кавалера, который удирает от нее - куда бы вы подумали? - под крышу полуразрушенного домика, зажатого между двух своих некогда молодцеватых собратьев (тоже уже, впрочем, потускневших), где черепица, изрядно прореженная временем, дает приют и певчим немецким птицам и их вековечным врагам.
Потом - Инсбрук, где я никогда не был иначе, как проездом - и каждый раз уезжал оттуда, мысленно рассыпаясь в обещаниях вскоре вернуться на подольше, поскольку есть в нем все, чего можно желать от города: цепь зеленеющих гор, фуникулеры, трамваи и собаки; туман, поднимающийся от реки Инн (отчего, кстати, названия европейских рек так стремятся к краткости? Среди десяти крупнейших лишь одна шести-, а одна семибуквенная, остальные меньше). За следующий день нужно было доехать до юга Франции - путь длиной почти в 800 километров, осложненный необходимостью прибыть в искомую деревушку до шести часов вечера: трудолюбие не входит в число прованских добродетелей. Такие перегоны меня в принципе не пугают, да и сам маршрут принадлежит к числу пленительных - сперва немного по Австрии (на выезде из которой рачительные путешественники запасаются топливом, которое здесь дешевле, чем у соседей); затем перевал Brennero - и оттуда извилистый спуск в благоуханные итальянские долины. Больцано, Тренто, Брешия - музыка для русского слуха; аккуратно объезжаем озеро Гарда; у Кремоны (где останавливались мы не раз и не два, и где печальный лев, держащий на своей широкой спине всю тяжесть собора, улыбается снисходительной улыбкой) берем ниже, к краю ойкумены, - Генуя! - но, не притормозив даже, по прибрежной автотрассе, до самых Канн, где нам пора сворачивать в красные холмы Эстереля.
Уже несколько лет мы селимся в одном и том же месте, недалеко от городишка Agay, где некогда проводили тревожные дни в ожидании вестей с родины Мережковский, Гиппиус и Философов. Место это удобно и для традиционных приморских променадов (быстро, впрочем, приедающихся) и для смелых экспериментов в области провансальской кухни (в апартаментах есть плита и минималистский набор посуды); главное же наше занятие - обширные экскурсии в национальный парк Mercantour, объемлющий самые высокие и самые красивые горы этих мест. Прожив там восемь дней, мы сделали четыре радиальных выхода, по преимуществу в районе реки Vésubie (все маршруты взяты из путеводителя «Haut Pays» серии «Les guides randoxygène»).
1. «Boucle de la Barlatte».
Это небольшой, легкий, привлекательный поход, почти весь маршрут которого проходит в лесу. Последнее было для нас немаловажно: по всей южной Европе установилась удушающая жара, сбивавшая с ног даже нас, теплолюбивых гиперборейцев. Твердо помня, что каждый километр высоты означает потерю примерно восьми градусов тепла, я пообещал, что на 1500 метрах мы будем стартовать в приятной прохладе. Как бы не так! Угрюмые 32 градуса по Цельсию, установившиеся еще у моря, сопровождали нас всю дорогу - сперва по окраинам Фрежюса, потом по широченной А8, после по шоссе Ницца - Динь/Гренобль - и дальше, когда узенькая дорожка, ведущая к col de la Cayolle, запетляла среди красных скал. Из-за какой-то геологической причуды, тяжеловесной игривости гнейса, примерно десятикилометровый участок пути проходит среди гор удивительного красно-фиолетового цвета. Впечатление от них совершенно фантастическое; оно усиливается, если остановиться и положить руку на красный камень: он теплый, маслянистый и мягкий - можно пальцами отламывать от него кусочки. Несколько лет назад я подобрал валявшийся здесь на земле камешек и положил его в карман (как лирический герой В. Комаровского); в Москве он затосковал в разлуке - и превратился в пыль - минералогическая метафора ностальгии. За красными скалами нужно принять направо и, еще немного попетляв, выехать к непримечательной деревушке Châteauneuf-d'Entraunes и часовне Св. Антуана за ней. Подъехав туда, мы с изумлением обнаружили, что температура не убавилась ни на градус.
По маршрутной книжке мы посмотрели, нет ли в относительной близости маршрутов повыше; нашелся один, в районе двух тысяч. Начинался он от следующей деревни: я впечатал ее название в навигатор, завел мотор, обогнул по дуге ближайший холм - и как будто снова оказался в Непале. Судя по всему, совсем недавно здесь сошел оползень¸ сваливший в пропасть большую часть дороги. Путь этот кончается тупиком, так что жители деревни оказывались оторваными от всего мира: на скорую руку французские дорожные службы проложили там грунтовку в одну полосу, отсыпали ее гравием и натыкали предупреждающих знаков (настрого запрещающих пользоваться ею в дождь); ручьи изъязвили ее промоинами, докончив дело. Арьергард дорожников пасся неподалеку: краснощекие джентльмены в желтых робах смотрели на выпуклый извив грунтовки, грустно качая головой - потом, не переставая грустить и покачивать, они проводили взглядом нашу изрядно уже запыленную машину, медленно проехавшую мимо. «А что, Ксавье», - сказал один из них, - «что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось в Гренобль, или не доедет?». Опасный участок пути кончился; небо заволокло тучами, температура держалась как влитая. Мы плюнули, развернулись и пошли по первоначально намеченному маршруту.
Он начинается с долгого спуска вниз по тропинке, петляющей в пленительной тени густого лиственного леса; рядом, скрытый от глаз, течет ручей, один из бесчисленных притоков большой реки Вар. Здесь очень странная почва - серая, пастозная глина - вероятно, пригодная для каких-нибудь керамических изделий. Через некоторое время тропа выходит к старой мельнице, стоящей на речке Barlatte, давшей название маршруту - вид у мельницы полужилой, но по прямому назначению ее явно использовать нельзя: запруды давно уже нет, так что стоит она в нескольких десятках метров от берега. Вода мутная, белая: так (весьма французская ассоциация) выглядит пастис, слава и отрада здешних мест, когда в неумолимый жаркий полдень его разводишь холодной водой. Пропетляв вокруг речки и встретив надменного грязно-белого кота, тонко гармонирующего с основными здешними цветами, выходим к затяжному штурму, который, по счастью, по большей части проходит по лесу - жара продолжает стоять немилосердная. Еще час спустя мы вышли на грунтовую дорогу, по которой мягко спустились к раскалившейся на солнце машине.
2. «Tour de Lausfer».
Эта прогулка относится к верховьям реки Tinee и начинается не во Франции, а в Италии: кому случалось пересекать пешком их горную границу, того, вероятно, поражала разница между породой людей во французских горных деревнях и итальянской породой. Там будут глядеть на вас глазками-бусинками через закрытые ставни; кафе будет закрыто, а в магазинчике надсмеются над вашим акцентом; здесь, напротив, все будет само радушие и приветливость. Дорога ведет мимо французского горнолыжного поселка Isola 2000 (в окрестностях его мы в прошлом году ходили по горам с высокочтимым ishmael), дальше совершает несколько головокружительных петель и выводит на col de la Lombarde, один из французско-итальянских перевалов. Еще только направляясь туда, я сообразил, что итальянские карабинеры в симфонии с французскими жандармами запросто могут устроить тотальную проверку документов на границе (сейчас это регулярно делается по всей южной Европе), а паспорта-то я и забыл в отеле, но средиземноморское жизнелюбие не подвело - и на приграничном перевале коротало время лишь несколько туристов, таких же, как мы. В нескольких километрах на итальянской стороне (дорога сразу делается поуже и разметка пропадает) лежит деревушка, обозначенная на картах как Sanctuaire de Ste-Anne, въехав в которую, сразу попадаешь в уютный итальянский фильм: две длиннолягие прелестницы красят ажурную оградку, за ними присматривает смуглый юноша с мотоциклетным шлемом в руках; к нему же спешат две монашки в белых одеждах - за всем этим придирчиво, но нежно наблюдает группа немолодых мужчин, сидящих на террасе бара… мы переобулись в походное и вышли на маршрут.
Большая часть окрестных топонимов напрямую связана со Святой Анной: здесь есть посвященное ей озеро, названный в ее честь перевал и отдельно - озеро имени ее перевала: эта избыточная номинативная ажурность мне, признаться, очень по душе. Поднявшись на первые сто метров, мы подошли к большой статуе и автостоянке при ней - оттуда в горы шла мощеная тропа крайне древнего вида. Интересно было бы знать (думал я, разглядывая щелястые ее неровности, поросшие травой), откуда вообще берутся тропинки, по которым строятся горные маршруты. Понятно, что часть их сделана туристическим департаментом специально про нашу честь, но ведь в основном они, кажется, должны иметь изначально утилитарное происхождение. Протаптывали ли их контрабандисты, спасающиеся от чрезмерных поборов или честные купцы, желавшие поскорее уйти от жуликоватых средиземноморских портов к богатым синеглазым покупателям равнин; мрачные пастухи, гнавшие свои отары на горные луга или просто жители соседних деревень, обменивавшихся визитерами в заранее проигранной борьбе с инбридингом - Бог весть! Попирая камни древней мостовой, мы медленно поднимались в полдневном мареве к озеру Св. Анны… перед нами шли французские Пульхерия Ивановна с Афанасием Ивановичем - свежеотмытые, с дорогими треккинговыми палками и новыми рюкзаками… - умилительное зрелище! На повороте мы их обогнали и устремились вперед: за большим озером виднелось еще маленькое, безымянное; дальше тропа поворачивала к выходу из долины и начинала, мягко изгибаясь подниматься вверх. Кругом не было уже ни дерева - лишь густая трава и, кое-где в укрытиях, небольшие пучки местного колючего кустарника. До перевала Pas de Tesina, где нам нужно было поворачивать в сторону Франции, оставалось едва ли двести вертикальных метров, как вдруг из-за него выплыла косматая темно-серая туча и, поварчивая, повисла над нами.
Это было более чем некстати. Сам по себе дождь в горах может быть несимпатичен, неприятен, неуместен (ряд апофатических синонимов можно длить), но вот гроза - штука довольно опасная. Мы остановились, переложили фотоаппараты в рюкзаки (стало ощутимо накрапывать) и прислушались к себе: была тревожность, но малодушия не было или, иными словами, плоть была слаба, но дух силен. Под нарастающими струями дождя мы стали взбираться к перевалу. За ним открылся типичный итальянский пейзаж: полуразваленная каменная хижина, голубые маленькие озера, пятна серого июльского снега. Влево, продолжением маршрута, уходил неширокий карниз над вполне внушительным обрывом, мы ступили было на него - и тут грянуло по настоящему. После короткого совещания благоразумие победило - и мы, достигнув высшей точки маршрута, но не пройдя его целиком, повернули назад.
Природа в таких случаях, продемонстрировав свое владычество, быстро смиряет гнев: гроза, пустив нам вслед с педагогической целью несколько молний, быстро выдохлась и пошла стороной, поливая истосковавшиеся по влаге каменистые наделы поселян; мы же, впечатленные увиденным, медленно пошли вниз. Кругом не было ни души; лишь где-то невдалеке, невидимый, музыкально посвистывал повелитель этих мест - толстенький сурок - то ли сокрушаясь о том, что дождь подмочил припасы, либо просто для того, чтобы я не забыл упомянуть о нем на этой странице.
3. «Lacs de Prail».
Этот многолюдный и декоративный маршрут начинается недалеко от городка Saint-Martin-Vésubie, который сам по себе заслуживает и рассказа и посещения; медленно двигаясь по его (честно сказать) единственной улице, нужно не пропустить указатель на Madone de Fenestre - дальше примерно семь километров в меру извилистой узкой дорожки приведут к горному приюту, от которого начинается несколько маршрутов разной сложности и живописности. В выходные дни машину приходится ставить прямо на обочине (парковка забита напрочь); впрочем, для многих французов поход здесь начинается и заканчивается - достав из багажников своих ситроенов корзины с припасами, они отправляются к заботливо текущему неподалеку ручью и облепляют его говорливыми стайками; вечером, вернувшись с маршрута, вы застанете их на том же месте, только голоса будут громче, а бутылки из под местного розового почти пусты; вода же будет щебетать по-прежнему.
Тропа берет свое начало в молодом еловом лесу и, плавно поднимаясь, приводит к широкой каменистой лощине; видно, как, новые поколения деревьев, словно подросшие дети, стремятся уйти из родительского леса, но, не в силах справиться с жарой и бесплодной почвой, сутулясь, замирают; примерно на высоте 1800 метров пояс лесов заканчивается и тропа, несколько раз (кажется, исключительно из озорства), преодолев - то вброд, то по мостику - Vallon de Prals, устремляется ввысь по каменистому отрогу. Слева громоздится мрачная, вся покрытая валунами и известняковыми изъязвлениями, Mont Caval (2 379), справа - широкая холмистая долина, окаймленная цепью невысоких гор; трава здесь кое-где уже выгорела, особенно вдоль тропы. Пейзаж, хотя и лишен выдающихся примет, обладает сильным умиротворяющим эффектом - «никаких крайностей», - говорит он человеку, - «успокойся». «Ты натоптал здесь этих негармоничных троп? Пускай их; все прах - и ты, кстати, тоже, не забывай». Как тут забудешь! Посреди напрочь лишенного деревьев луга вдруг обнаруживается источенный временем лежащий в траве ствол-исполин - откуда он? Рос ли здесь этот кряжистый великан, назло гуляющему ветру и палящему солнцу, в утешение путнику и зверю - и пал наконец, через столетия, не выдержав напора судьбы? Или тащил его местный крестьянин, чтобы пожечь на дрова, а потом решил, что все равно скоро весна и, плюнув, бросил на середине пути? Впрочем, неудача больших обернулась везением маленьких - и муравьи заселили этот нежданный подарок судьбы с присущей их шестиногому народу прытью.
От Долины Муравьиного Ствола тропа забирает влево и подводит к довольно решительному почти трехсотметровому штурму; температура тем временем явно выше 30-ти, что несколько отягощает подъем; впрочем, предчувствуя это, мы взяли с собой воды больше обычного, по 2 литра на человека. Добравшись до высшей точки маршрута, сверяемся с картой и видим, что пробежали эту часть чуть ли не на час быстрее, чем положено, так что решаем слегка его разнообразить; лезем на травянистую вершинку справа от перевала, чтобы пофотографировать, как вдруг обнаруживаем неучтенную тропу, явно направляющуюся к торчащей неподалеку Cime de la Valette. Назначение ее, похоже, нетуристическое, отчего она узковата, крутовата и норовит при каждом удобном случае раствориться в камнях, но каждый раз бывает обнаруживаема вновь. Так мы идем по ней примерно полчаса, когда она, вдруг, в последний раз вильнув, решительно направляется к безымянному (для нас) перевалу между Cime de la Valette и Cime de Pertus. Крупномасштабной карты у нас с собой нет, так что проложить альтернативный маршрут мы не можем, а рассчитывать, что там начнутся указатели и маркированная тропа, было бы слишком оптимистично - так что с огорчением поворачиваем обратно и идем дальше вниз, заканчивая маршрут. На пути нам встречаются пять озер, раскинувшихся в витиеватом соположении, две рыженькие коровы (одна из которых с неожиданно разумным и тяжелым взглядом) и среброусый владелец сыроварни, с удовольствием продающий нам увесистый образец своих трудов.
4. «Circuit de Trécolpas».
Сначала мы собирались пойти по лежащему невдалеке маршруту «Circuit du Tournairet», но с ним вышла незадача: мы трижды объехали сонный раскидистый городок Roquebillier, разыскивая нужный указатель (Granges de la Brasque), но вотще. Наконец, смирившись, я решил пойти в туристическое бюро и спросить совета там; стали искать бюро, но, вопреки обещаниям, и оно куда-то запропастилось. Наш немецкий Ниссан, кажется, уже примелькался - по крайней мере, немногие аборигены, коротающие полдневный жар в тени платана, стали провожать его взглядом с все возрастающим интересом. Наконец, бросив уже поиски турбюро и желая отыскать хотя бы мэрию (в качестве отправной точки), мы чудом наткнулись на искомый указатель - размером с почтовую марку, он скромно притулился между объявлениями о предстоящих бракосочетаниях и анонсом благотворительной распродажи. Я, решительно повинуясь, свернул - и дорожка зигзагами повела нас вверх. Мне казалось, что водителю, не раз преодолевавшему расстояние между пос. Вздружное и дер. Кукуевка Навлинского района Брянской области, удивляться дорожному покрытию больше не придется никогда в жизни, но нет - этой тропиной (как сказали бы в Санкт-Петербурге) я был почти ошеломлен. К привычным нашим рытвинам, выбоинам и ухабам здесь добавляется новый фактор, напрочь отсутствующий на моей приземистой родине - с окрестных склонов то и дело скатываются камни, порой весьма значительные. Как на беду, в экипаже у меня случился камнепадофоб, так что, попетляв километров пять и убедившись, что даже середина пути еще не достигнута, мы с печальным шумом, с которым обнажается обычно сень в лучшем нашем романе, развернулись и покатили прочь.
К счастью, у нас был запасной вариант - начинающийся в получасе езды, за многолюдным озером Бореон, где специально обученные люди разводят волков, чтобы заселить ими здешние леса (вот были бы изумлены, узнав про такие планы, их простоватые прадедушки!). Припарковались мы и вышли в путь в тот час, когда добрые люди подходят уже к своим автомобилям, прикидывая, куда отправиться на ужин после трудного дня - но в этом противотоке есть свое очарование. Тропа идет вдоль русла ручья Бореон (питающего одноименное озеро) в густом лиственном лесу, обходя вместе с ним предгорья Mont Pélago, но потом, нечувствительно поднявшись на пару сотен метров, вырывается из леса и резко поворачивает налево. Здесь начинается довольно резкий штурм, выводящий к приюту Refuge de Cougourde. На террасе его - обычная для заведений такого рода космополитическая компания - краснолицые джентльмены в спортивном затрапезе, коротающие вечер за банкой пива; компания поджарых англоязычных юниц, немолодая пара вечных немцев… отчего-то здесь, где, казалось бы, легко и даже естественно ощутить себя нелишним, мне особенно чувствуется собственная чужеродность - от языкового ли барьера или просто так, от игры лучей и усталости. Мы выпили по чашке кофе - и, подгоняемые клонящимся к закату солнцем, побрели дальше - через каменную россыпь и купы вцепившихся в нее узловатыми корнями лиственниц. За поворотом нам встретилось стадо серн (chamoix): эти создания, сочетающие в себе удивительную грациозность манер с прозаической козьей мордой, встречаются в южных горах повсюду, но, как правило, в одном из двух положений - либо улепетывающими от зрителя, либо, напротив, стоящими на недоступном возвышении и смотрящими на него презрительным взглядом, как французский философ на аудиторию. Здесь же мы видели - стадо? стаю? - компанию серн, включающую и нескольких серо-шоколадных детенышей, в их обычной жизни - пощипывающих травку да греющихся в последних сегодняшних лучах.
Медленно миновав их пастбище, мы шли, пересекая иссохшее каменистое русло горной речки, следуя извивам тропинки, наступая на исполинские корни деревьев, растущих здесь по нескольку сотен лет. Забавно им, должно быть, смотреть на нашу суету! Тропа выходит на широкую каменную осыпь, где исчезает окончательно - но наши благородные предшественники сложили каменные пирамидки, чтобы маркировать верный путь - и так, перебираясь с валуна на валун, мы медленно добрели до озера Trécolpas.
Оно лежит в закрытой небольшой долине; пейзаж, дотоле пустынный, вдруг оказывается плотно заселен: несколько групп треккеров ставят палатки и готовятся к ночлегу; наиболее предприимчивые заняли даже небольшой островок в дальней его части и готовят на газовой горелке что-то дымчатое или дымное. Все эти мирные дела вкупе с почти садящимся уже солнцем напоминают нам, что пора торопиться: до машины еще не меньше полутора часов довольно энергичного спуска, а налобный фонарик, предусмотрительно взятый в поездку, позорно забыт в отеле. В лесу уже совершенные сумерки и для большинства здешних обитателей это сигнал приготовиться к наиболее насыщенной части суток: то и дело в кустах слышатся подозрительное шуршание, а то и топот; птицы за спиной сварливо перекрикиваются; от ручья ползет туман… У самой стоянки мы увидели лису: в потрепанной летней шкурке, неожиданно длиннолапая, она вяло трусила по направлению к мусорному контейнеру и не обратила на нас никакого внимания.
На следующий день мы поехали в Швейцарию, встряв по пути в безобразную пробку в районе Ниццы: вышла почти полная имитация любезного отечества - кругом дорогие машины, двигающиеся на несколько метров в час, слышна русская речь - лишь пальмы на обочине слегка выбивались из привычного пейзажа. В соседнем загончике для оплаты проезда случилась драма: барышня на серебристой машинке внесла положенную сумму, а проехать не смогла: мешали стоящие впереди автомобили - так что шлагбаум, чуть помедлив, опустился ей прямо на ветровое стекло. Сделалось шумно и невесело - но экспансивные ее переговоры с прорезью в оранжевой тумбе завершились тем, что шлагбаум был поднят и невредимый автомобиль продолжил свой медленный путь.
Впрочем, пробка, не продлившись и двух часов, как-то иссякла, хотя заставила нас изрядно поспешить. Путь наш лежал в высокогорный отель на перевале Гранд-Сен-Бернар - расположенный на высоте 2400 метров и представляющий собой прекрасную базу для горных походов, он, в то же время, обещал незабываемую роскошь двухместных номеров и, главное, музей одноименных себе собачек.
Музей состоит из нескольких вольер, где живут ныне действующие сенбернары (отчего-то почти сплошь с венгерскими именами), небольшой площадки, где они демонстрируют свою прославленную ученость и довольно большой экспозиции, повествующей об их славных предках. Некоторой двусмысленности добавляет то, что чучело одного из предков, особенно знаменитого, выставлено тут же: плечистая немногословная псина с желтыми стеклянными глазами сурово смотрит на вас из витрины, в которой все свободное пространство занято перечислением и вещественными свидетельствами ее подвигов. По случаю окончания романтической эпохи нынешние сенбернары вместо поиска заплутавших пилигримов заняты по преимуществу делом интеллектуальным, но скучным: на потеху зрителям определяют, под каким из терракотовых горшков спрятано лакомство. Нашелся, впрочем, среди них и наследник решительных собак прошлого: огромной лапой он разом перевернул все горшки и шумно полакомился добычей. Победителей не судят.
На следующее утро, проснувшись до зари, мы отправились в горы: времени почти не было, но уехать оттуда без прогулки было бы кощунством. Еще дома я присмотрел небольшой маршрут, на который хватало тех 2-3-х часов, которые у нас были, но, несмотря на обещания, среди сонма указателей нужного не оказалось. Поэтому решили действовать по наитию - пошли по симпатичной тропинке в сторону Италии и свернули при первой же оказии направо в горы. В результате не прогадали: поднявшись метров на двести по чуть-чуть крутоватой, но вполне проходимой тропе, мы оказались перед скальной вершиной маленькой горы, нависающей над всей гигантской панорамой - и призадумались. Дальше нужно было лезть 15-20 метров по довольно понятным, но все-таки не вполне надежным скалам - и, самое главное, предстояло потом по тем же скалам спускаться, что гораздо труднее. Как всегда бывает в трудных случаях, на выручку пришел ангел. На этот раз он принял облик смуглого джентльмена средних лет в канареечной рубашке. Бесшумно возникнув из-за наших спин, он подошел к скалам, посмотрел на них, покачал головой и уселся на валун при начале тропы. Посидел несколько минут, тихо попрощался с нами по-французски и начал крайне грациозный спуск вниз - по той же тропе, по которой мы сюда и пришли. Некоторое время спустя мы последовали за ним - но, конечно, вскоре потеряли его из вида.
На обратном пути не обошлось без сучка и задоринки. Дело в том, что мюнхенский аэропорт имеет неприятную особенность: неевропейские рейсы отправляются там с третьего этажа, которому предшествует паспортный контроль с адской очередью. Не знающий этого пассажир предается невинным развлечениям в duty free, а отправившись к своему гейту за двадцать минут до вылета, обнаруживает вдруг себя в конце длинного, смуглого и непреклонного хвоста. Мы об этом знали, а вот шестеро из наших попутчиков - нет: и в результате на рейс они допущены не были, а чемоданы их были извлечены из самолетного чрева и низринуты обратно в багажную тележку. Благодаря этим манипуляциям рейс ощутимо задержался под скорбные стоны транзитников. Среди последних был маленький ребенок, невозмутимо ползавший по всему салону туда-сюда с пугающей скоростью и неожиданной для будущего человека грацией.
Немецкого я не знаю, поэтому о содержании речи пилота, доносившейся до нас сквозь микрофонные помехи, я мог судить только по наитию и, кажется, ошибался: невозмутимые пассажиры в соседних серо-графитовых креслах продолжали заниматься кто чем: разглядывать проплывающую под нами Чехию, всю расчерченную геометрическими свидетельствами земледелия; дожевывать заслуженную пайку, только что розданную усталыми стюардессами, а кто-нибудь, возможно, как и я - вычитывать корректуру справочника по русской поэзии второй половины ХХ века. Последнее, впрочем, вряд ли.
Краткое собеседование с мюнхенским пограничником, который задумчиво поднял бровь, увидев в моем паспорте россыпь свежих штампов, оставленных его местными коллегами, закончилось благополучно. На площади между терминалами происходила масштабная вечеринка: леди в вечерних платьях по-лебединому («выбери ы, придуманное монголом») тянулись к узким бокалам с шампанским, на сцене извивался и выл кто-то фиолетовый; усатый полицейский, похожий на актера немого кино, показывал пути обхода. Служитель прокатной конторы, загадочно улыбнувшись, вручил нам мускулистый японский кроссовер, украшенный отчего-то футбольными эмблемами; мы забили его чемоданами и покатили прочь. День в Мюнхене, сутки невдалеке от французской границы, ночь в причудливом Tutlingen, где течет Дунай размером с нашу Лихоборку, барышни в гостинице говорят по-русски и темно-полосатая беременная кошка с изможденными желтыми глазами тяжело преследует своего угольно-черного кавалера, который удирает от нее - куда бы вы подумали? - под крышу полуразрушенного домика, зажатого между двух своих некогда молодцеватых собратьев (тоже уже, впрочем, потускневших), где черепица, изрядно прореженная временем, дает приют и певчим немецким птицам и их вековечным врагам.
Потом - Инсбрук, где я никогда не был иначе, как проездом - и каждый раз уезжал оттуда, мысленно рассыпаясь в обещаниях вскоре вернуться на подольше, поскольку есть в нем все, чего можно желать от города: цепь зеленеющих гор, фуникулеры, трамваи и собаки; туман, поднимающийся от реки Инн (отчего, кстати, названия европейских рек так стремятся к краткости? Среди десяти крупнейших лишь одна шести-, а одна семибуквенная, остальные меньше). За следующий день нужно было доехать до юга Франции - путь длиной почти в 800 километров, осложненный необходимостью прибыть в искомую деревушку до шести часов вечера: трудолюбие не входит в число прованских добродетелей. Такие перегоны меня в принципе не пугают, да и сам маршрут принадлежит к числу пленительных - сперва немного по Австрии (на выезде из которой рачительные путешественники запасаются топливом, которое здесь дешевле, чем у соседей); затем перевал Brennero - и оттуда извилистый спуск в благоуханные итальянские долины. Больцано, Тренто, Брешия - музыка для русского слуха; аккуратно объезжаем озеро Гарда; у Кремоны (где останавливались мы не раз и не два, и где печальный лев, держащий на своей широкой спине всю тяжесть собора, улыбается снисходительной улыбкой) берем ниже, к краю ойкумены, - Генуя! - но, не притормозив даже, по прибрежной автотрассе, до самых Канн, где нам пора сворачивать в красные холмы Эстереля.
Уже несколько лет мы селимся в одном и том же месте, недалеко от городишка Agay, где некогда проводили тревожные дни в ожидании вестей с родины Мережковский, Гиппиус и Философов. Место это удобно и для традиционных приморских променадов (быстро, впрочем, приедающихся) и для смелых экспериментов в области провансальской кухни (в апартаментах есть плита и минималистский набор посуды); главное же наше занятие - обширные экскурсии в национальный парк Mercantour, объемлющий самые высокие и самые красивые горы этих мест. Прожив там восемь дней, мы сделали четыре радиальных выхода, по преимуществу в районе реки Vésubie (все маршруты взяты из путеводителя «Haut Pays» серии «Les guides randoxygène»).
1. «Boucle de la Barlatte».
Это небольшой, легкий, привлекательный поход, почти весь маршрут которого проходит в лесу. Последнее было для нас немаловажно: по всей южной Европе установилась удушающая жара, сбивавшая с ног даже нас, теплолюбивых гиперборейцев. Твердо помня, что каждый километр высоты означает потерю примерно восьми градусов тепла, я пообещал, что на 1500 метрах мы будем стартовать в приятной прохладе. Как бы не так! Угрюмые 32 градуса по Цельсию, установившиеся еще у моря, сопровождали нас всю дорогу - сперва по окраинам Фрежюса, потом по широченной А8, после по шоссе Ницца - Динь/Гренобль - и дальше, когда узенькая дорожка, ведущая к col de la Cayolle, запетляла среди красных скал. Из-за какой-то геологической причуды, тяжеловесной игривости гнейса, примерно десятикилометровый участок пути проходит среди гор удивительного красно-фиолетового цвета. Впечатление от них совершенно фантастическое; оно усиливается, если остановиться и положить руку на красный камень: он теплый, маслянистый и мягкий - можно пальцами отламывать от него кусочки. Несколько лет назад я подобрал валявшийся здесь на земле камешек и положил его в карман (как лирический герой В. Комаровского); в Москве он затосковал в разлуке - и превратился в пыль - минералогическая метафора ностальгии. За красными скалами нужно принять направо и, еще немного попетляв, выехать к непримечательной деревушке Châteauneuf-d'Entraunes и часовне Св. Антуана за ней. Подъехав туда, мы с изумлением обнаружили, что температура не убавилась ни на градус.
По маршрутной книжке мы посмотрели, нет ли в относительной близости маршрутов повыше; нашелся один, в районе двух тысяч. Начинался он от следующей деревни: я впечатал ее название в навигатор, завел мотор, обогнул по дуге ближайший холм - и как будто снова оказался в Непале. Судя по всему, совсем недавно здесь сошел оползень¸ сваливший в пропасть большую часть дороги. Путь этот кончается тупиком, так что жители деревни оказывались оторваными от всего мира: на скорую руку французские дорожные службы проложили там грунтовку в одну полосу, отсыпали ее гравием и натыкали предупреждающих знаков (настрого запрещающих пользоваться ею в дождь); ручьи изъязвили ее промоинами, докончив дело. Арьергард дорожников пасся неподалеку: краснощекие джентльмены в желтых робах смотрели на выпуклый извив грунтовки, грустно качая головой - потом, не переставая грустить и покачивать, они проводили взглядом нашу изрядно уже запыленную машину, медленно проехавшую мимо. «А что, Ксавье», - сказал один из них, - «что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось в Гренобль, или не доедет?». Опасный участок пути кончился; небо заволокло тучами, температура держалась как влитая. Мы плюнули, развернулись и пошли по первоначально намеченному маршруту.
Он начинается с долгого спуска вниз по тропинке, петляющей в пленительной тени густого лиственного леса; рядом, скрытый от глаз, течет ручей, один из бесчисленных притоков большой реки Вар. Здесь очень странная почва - серая, пастозная глина - вероятно, пригодная для каких-нибудь керамических изделий. Через некоторое время тропа выходит к старой мельнице, стоящей на речке Barlatte, давшей название маршруту - вид у мельницы полужилой, но по прямому назначению ее явно использовать нельзя: запруды давно уже нет, так что стоит она в нескольких десятках метров от берега. Вода мутная, белая: так (весьма французская ассоциация) выглядит пастис, слава и отрада здешних мест, когда в неумолимый жаркий полдень его разводишь холодной водой. Пропетляв вокруг речки и встретив надменного грязно-белого кота, тонко гармонирующего с основными здешними цветами, выходим к затяжному штурму, который, по счастью, по большей части проходит по лесу - жара продолжает стоять немилосердная. Еще час спустя мы вышли на грунтовую дорогу, по которой мягко спустились к раскалившейся на солнце машине.
2. «Tour de Lausfer».
Эта прогулка относится к верховьям реки Tinee и начинается не во Франции, а в Италии: кому случалось пересекать пешком их горную границу, того, вероятно, поражала разница между породой людей во французских горных деревнях и итальянской породой. Там будут глядеть на вас глазками-бусинками через закрытые ставни; кафе будет закрыто, а в магазинчике надсмеются над вашим акцентом; здесь, напротив, все будет само радушие и приветливость. Дорога ведет мимо французского горнолыжного поселка Isola 2000 (в окрестностях его мы в прошлом году ходили по горам с высокочтимым ishmael), дальше совершает несколько головокружительных петель и выводит на col de la Lombarde, один из французско-итальянских перевалов. Еще только направляясь туда, я сообразил, что итальянские карабинеры в симфонии с французскими жандармами запросто могут устроить тотальную проверку документов на границе (сейчас это регулярно делается по всей южной Европе), а паспорта-то я и забыл в отеле, но средиземноморское жизнелюбие не подвело - и на приграничном перевале коротало время лишь несколько туристов, таких же, как мы. В нескольких километрах на итальянской стороне (дорога сразу делается поуже и разметка пропадает) лежит деревушка, обозначенная на картах как Sanctuaire de Ste-Anne, въехав в которую, сразу попадаешь в уютный итальянский фильм: две длиннолягие прелестницы красят ажурную оградку, за ними присматривает смуглый юноша с мотоциклетным шлемом в руках; к нему же спешат две монашки в белых одеждах - за всем этим придирчиво, но нежно наблюдает группа немолодых мужчин, сидящих на террасе бара… мы переобулись в походное и вышли на маршрут.
Большая часть окрестных топонимов напрямую связана со Святой Анной: здесь есть посвященное ей озеро, названный в ее честь перевал и отдельно - озеро имени ее перевала: эта избыточная номинативная ажурность мне, признаться, очень по душе. Поднявшись на первые сто метров, мы подошли к большой статуе и автостоянке при ней - оттуда в горы шла мощеная тропа крайне древнего вида. Интересно было бы знать (думал я, разглядывая щелястые ее неровности, поросшие травой), откуда вообще берутся тропинки, по которым строятся горные маршруты. Понятно, что часть их сделана туристическим департаментом специально про нашу честь, но ведь в основном они, кажется, должны иметь изначально утилитарное происхождение. Протаптывали ли их контрабандисты, спасающиеся от чрезмерных поборов или честные купцы, желавшие поскорее уйти от жуликоватых средиземноморских портов к богатым синеглазым покупателям равнин; мрачные пастухи, гнавшие свои отары на горные луга или просто жители соседних деревень, обменивавшихся визитерами в заранее проигранной борьбе с инбридингом - Бог весть! Попирая камни древней мостовой, мы медленно поднимались в полдневном мареве к озеру Св. Анны… перед нами шли французские Пульхерия Ивановна с Афанасием Ивановичем - свежеотмытые, с дорогими треккинговыми палками и новыми рюкзаками… - умилительное зрелище! На повороте мы их обогнали и устремились вперед: за большим озером виднелось еще маленькое, безымянное; дальше тропа поворачивала к выходу из долины и начинала, мягко изгибаясь подниматься вверх. Кругом не было уже ни дерева - лишь густая трава и, кое-где в укрытиях, небольшие пучки местного колючего кустарника. До перевала Pas de Tesina, где нам нужно было поворачивать в сторону Франции, оставалось едва ли двести вертикальных метров, как вдруг из-за него выплыла косматая темно-серая туча и, поварчивая, повисла над нами.
Это было более чем некстати. Сам по себе дождь в горах может быть несимпатичен, неприятен, неуместен (ряд апофатических синонимов можно длить), но вот гроза - штука довольно опасная. Мы остановились, переложили фотоаппараты в рюкзаки (стало ощутимо накрапывать) и прислушались к себе: была тревожность, но малодушия не было или, иными словами, плоть была слаба, но дух силен. Под нарастающими струями дождя мы стали взбираться к перевалу. За ним открылся типичный итальянский пейзаж: полуразваленная каменная хижина, голубые маленькие озера, пятна серого июльского снега. Влево, продолжением маршрута, уходил неширокий карниз над вполне внушительным обрывом, мы ступили было на него - и тут грянуло по настоящему. После короткого совещания благоразумие победило - и мы, достигнув высшей точки маршрута, но не пройдя его целиком, повернули назад.
Природа в таких случаях, продемонстрировав свое владычество, быстро смиряет гнев: гроза, пустив нам вслед с педагогической целью несколько молний, быстро выдохлась и пошла стороной, поливая истосковавшиеся по влаге каменистые наделы поселян; мы же, впечатленные увиденным, медленно пошли вниз. Кругом не было ни души; лишь где-то невдалеке, невидимый, музыкально посвистывал повелитель этих мест - толстенький сурок - то ли сокрушаясь о том, что дождь подмочил припасы, либо просто для того, чтобы я не забыл упомянуть о нем на этой странице.
3. «Lacs de Prail».
Этот многолюдный и декоративный маршрут начинается недалеко от городка Saint-Martin-Vésubie, который сам по себе заслуживает и рассказа и посещения; медленно двигаясь по его (честно сказать) единственной улице, нужно не пропустить указатель на Madone de Fenestre - дальше примерно семь километров в меру извилистой узкой дорожки приведут к горному приюту, от которого начинается несколько маршрутов разной сложности и живописности. В выходные дни машину приходится ставить прямо на обочине (парковка забита напрочь); впрочем, для многих французов поход здесь начинается и заканчивается - достав из багажников своих ситроенов корзины с припасами, они отправляются к заботливо текущему неподалеку ручью и облепляют его говорливыми стайками; вечером, вернувшись с маршрута, вы застанете их на том же месте, только голоса будут громче, а бутылки из под местного розового почти пусты; вода же будет щебетать по-прежнему.
Тропа берет свое начало в молодом еловом лесу и, плавно поднимаясь, приводит к широкой каменистой лощине; видно, как, новые поколения деревьев, словно подросшие дети, стремятся уйти из родительского леса, но, не в силах справиться с жарой и бесплодной почвой, сутулясь, замирают; примерно на высоте 1800 метров пояс лесов заканчивается и тропа, несколько раз (кажется, исключительно из озорства), преодолев - то вброд, то по мостику - Vallon de Prals, устремляется ввысь по каменистому отрогу. Слева громоздится мрачная, вся покрытая валунами и известняковыми изъязвлениями, Mont Caval (2 379), справа - широкая холмистая долина, окаймленная цепью невысоких гор; трава здесь кое-где уже выгорела, особенно вдоль тропы. Пейзаж, хотя и лишен выдающихся примет, обладает сильным умиротворяющим эффектом - «никаких крайностей», - говорит он человеку, - «успокойся». «Ты натоптал здесь этих негармоничных троп? Пускай их; все прах - и ты, кстати, тоже, не забывай». Как тут забудешь! Посреди напрочь лишенного деревьев луга вдруг обнаруживается источенный временем лежащий в траве ствол-исполин - откуда он? Рос ли здесь этот кряжистый великан, назло гуляющему ветру и палящему солнцу, в утешение путнику и зверю - и пал наконец, через столетия, не выдержав напора судьбы? Или тащил его местный крестьянин, чтобы пожечь на дрова, а потом решил, что все равно скоро весна и, плюнув, бросил на середине пути? Впрочем, неудача больших обернулась везением маленьких - и муравьи заселили этот нежданный подарок судьбы с присущей их шестиногому народу прытью.
От Долины Муравьиного Ствола тропа забирает влево и подводит к довольно решительному почти трехсотметровому штурму; температура тем временем явно выше 30-ти, что несколько отягощает подъем; впрочем, предчувствуя это, мы взяли с собой воды больше обычного, по 2 литра на человека. Добравшись до высшей точки маршрута, сверяемся с картой и видим, что пробежали эту часть чуть ли не на час быстрее, чем положено, так что решаем слегка его разнообразить; лезем на травянистую вершинку справа от перевала, чтобы пофотографировать, как вдруг обнаруживаем неучтенную тропу, явно направляющуюся к торчащей неподалеку Cime de la Valette. Назначение ее, похоже, нетуристическое, отчего она узковата, крутовата и норовит при каждом удобном случае раствориться в камнях, но каждый раз бывает обнаруживаема вновь. Так мы идем по ней примерно полчаса, когда она, вдруг, в последний раз вильнув, решительно направляется к безымянному (для нас) перевалу между Cime de la Valette и Cime de Pertus. Крупномасштабной карты у нас с собой нет, так что проложить альтернативный маршрут мы не можем, а рассчитывать, что там начнутся указатели и маркированная тропа, было бы слишком оптимистично - так что с огорчением поворачиваем обратно и идем дальше вниз, заканчивая маршрут. На пути нам встречаются пять озер, раскинувшихся в витиеватом соположении, две рыженькие коровы (одна из которых с неожиданно разумным и тяжелым взглядом) и среброусый владелец сыроварни, с удовольствием продающий нам увесистый образец своих трудов.
4. «Circuit de Trécolpas».
Сначала мы собирались пойти по лежащему невдалеке маршруту «Circuit du Tournairet», но с ним вышла незадача: мы трижды объехали сонный раскидистый городок Roquebillier, разыскивая нужный указатель (Granges de la Brasque), но вотще. Наконец, смирившись, я решил пойти в туристическое бюро и спросить совета там; стали искать бюро, но, вопреки обещаниям, и оно куда-то запропастилось. Наш немецкий Ниссан, кажется, уже примелькался - по крайней мере, немногие аборигены, коротающие полдневный жар в тени платана, стали провожать его взглядом с все возрастающим интересом. Наконец, бросив уже поиски турбюро и желая отыскать хотя бы мэрию (в качестве отправной точки), мы чудом наткнулись на искомый указатель - размером с почтовую марку, он скромно притулился между объявлениями о предстоящих бракосочетаниях и анонсом благотворительной распродажи. Я, решительно повинуясь, свернул - и дорожка зигзагами повела нас вверх. Мне казалось, что водителю, не раз преодолевавшему расстояние между пос. Вздружное и дер. Кукуевка Навлинского района Брянской области, удивляться дорожному покрытию больше не придется никогда в жизни, но нет - этой тропиной (как сказали бы в Санкт-Петербурге) я был почти ошеломлен. К привычным нашим рытвинам, выбоинам и ухабам здесь добавляется новый фактор, напрочь отсутствующий на моей приземистой родине - с окрестных склонов то и дело скатываются камни, порой весьма значительные. Как на беду, в экипаже у меня случился камнепадофоб, так что, попетляв километров пять и убедившись, что даже середина пути еще не достигнута, мы с печальным шумом, с которым обнажается обычно сень в лучшем нашем романе, развернулись и покатили прочь.
К счастью, у нас был запасной вариант - начинающийся в получасе езды, за многолюдным озером Бореон, где специально обученные люди разводят волков, чтобы заселить ими здешние леса (вот были бы изумлены, узнав про такие планы, их простоватые прадедушки!). Припарковались мы и вышли в путь в тот час, когда добрые люди подходят уже к своим автомобилям, прикидывая, куда отправиться на ужин после трудного дня - но в этом противотоке есть свое очарование. Тропа идет вдоль русла ручья Бореон (питающего одноименное озеро) в густом лиственном лесу, обходя вместе с ним предгорья Mont Pélago, но потом, нечувствительно поднявшись на пару сотен метров, вырывается из леса и резко поворачивает налево. Здесь начинается довольно резкий штурм, выводящий к приюту Refuge de Cougourde. На террасе его - обычная для заведений такого рода космополитическая компания - краснолицые джентльмены в спортивном затрапезе, коротающие вечер за банкой пива; компания поджарых англоязычных юниц, немолодая пара вечных немцев… отчего-то здесь, где, казалось бы, легко и даже естественно ощутить себя нелишним, мне особенно чувствуется собственная чужеродность - от языкового ли барьера или просто так, от игры лучей и усталости. Мы выпили по чашке кофе - и, подгоняемые клонящимся к закату солнцем, побрели дальше - через каменную россыпь и купы вцепившихся в нее узловатыми корнями лиственниц. За поворотом нам встретилось стадо серн (chamoix): эти создания, сочетающие в себе удивительную грациозность манер с прозаической козьей мордой, встречаются в южных горах повсюду, но, как правило, в одном из двух положений - либо улепетывающими от зрителя, либо, напротив, стоящими на недоступном возвышении и смотрящими на него презрительным взглядом, как французский философ на аудиторию. Здесь же мы видели - стадо? стаю? - компанию серн, включающую и нескольких серо-шоколадных детенышей, в их обычной жизни - пощипывающих травку да греющихся в последних сегодняшних лучах.
Медленно миновав их пастбище, мы шли, пересекая иссохшее каменистое русло горной речки, следуя извивам тропинки, наступая на исполинские корни деревьев, растущих здесь по нескольку сотен лет. Забавно им, должно быть, смотреть на нашу суету! Тропа выходит на широкую каменную осыпь, где исчезает окончательно - но наши благородные предшественники сложили каменные пирамидки, чтобы маркировать верный путь - и так, перебираясь с валуна на валун, мы медленно добрели до озера Trécolpas.
Оно лежит в закрытой небольшой долине; пейзаж, дотоле пустынный, вдруг оказывается плотно заселен: несколько групп треккеров ставят палатки и готовятся к ночлегу; наиболее предприимчивые заняли даже небольшой островок в дальней его части и готовят на газовой горелке что-то дымчатое или дымное. Все эти мирные дела вкупе с почти садящимся уже солнцем напоминают нам, что пора торопиться: до машины еще не меньше полутора часов довольно энергичного спуска, а налобный фонарик, предусмотрительно взятый в поездку, позорно забыт в отеле. В лесу уже совершенные сумерки и для большинства здешних обитателей это сигнал приготовиться к наиболее насыщенной части суток: то и дело в кустах слышатся подозрительное шуршание, а то и топот; птицы за спиной сварливо перекрикиваются; от ручья ползет туман… У самой стоянки мы увидели лису: в потрепанной летней шкурке, неожиданно длиннолапая, она вяло трусила по направлению к мусорному контейнеру и не обратила на нас никакого внимания.
На следующий день мы поехали в Швейцарию, встряв по пути в безобразную пробку в районе Ниццы: вышла почти полная имитация любезного отечества - кругом дорогие машины, двигающиеся на несколько метров в час, слышна русская речь - лишь пальмы на обочине слегка выбивались из привычного пейзажа. В соседнем загончике для оплаты проезда случилась драма: барышня на серебристой машинке внесла положенную сумму, а проехать не смогла: мешали стоящие впереди автомобили - так что шлагбаум, чуть помедлив, опустился ей прямо на ветровое стекло. Сделалось шумно и невесело - но экспансивные ее переговоры с прорезью в оранжевой тумбе завершились тем, что шлагбаум был поднят и невредимый автомобиль продолжил свой медленный путь.
Впрочем, пробка, не продлившись и двух часов, как-то иссякла, хотя заставила нас изрядно поспешить. Путь наш лежал в высокогорный отель на перевале Гранд-Сен-Бернар - расположенный на высоте 2400 метров и представляющий собой прекрасную базу для горных походов, он, в то же время, обещал незабываемую роскошь двухместных номеров и, главное, музей одноименных себе собачек.
Музей состоит из нескольких вольер, где живут ныне действующие сенбернары (отчего-то почти сплошь с венгерскими именами), небольшой площадки, где они демонстрируют свою прославленную ученость и довольно большой экспозиции, повествующей об их славных предках. Некоторой двусмысленности добавляет то, что чучело одного из предков, особенно знаменитого, выставлено тут же: плечистая немногословная псина с желтыми стеклянными глазами сурово смотрит на вас из витрины, в которой все свободное пространство занято перечислением и вещественными свидетельствами ее подвигов. По случаю окончания романтической эпохи нынешние сенбернары вместо поиска заплутавших пилигримов заняты по преимуществу делом интеллектуальным, но скучным: на потеху зрителям определяют, под каким из терракотовых горшков спрятано лакомство. Нашелся, впрочем, среди них и наследник решительных собак прошлого: огромной лапой он разом перевернул все горшки и шумно полакомился добычей. Победителей не судят.
На следующее утро, проснувшись до зари, мы отправились в горы: времени почти не было, но уехать оттуда без прогулки было бы кощунством. Еще дома я присмотрел небольшой маршрут, на который хватало тех 2-3-х часов, которые у нас были, но, несмотря на обещания, среди сонма указателей нужного не оказалось. Поэтому решили действовать по наитию - пошли по симпатичной тропинке в сторону Италии и свернули при первой же оказии направо в горы. В результате не прогадали: поднявшись метров на двести по чуть-чуть крутоватой, но вполне проходимой тропе, мы оказались перед скальной вершиной маленькой горы, нависающей над всей гигантской панорамой - и призадумались. Дальше нужно было лезть 15-20 метров по довольно понятным, но все-таки не вполне надежным скалам - и, самое главное, предстояло потом по тем же скалам спускаться, что гораздо труднее. Как всегда бывает в трудных случаях, на выручку пришел ангел. На этот раз он принял облик смуглого джентльмена средних лет в канареечной рубашке. Бесшумно возникнув из-за наших спин, он подошел к скалам, посмотрел на них, покачал головой и уселся на валун при начале тропы. Посидел несколько минут, тихо попрощался с нами по-французски и начал крайне грациозный спуск вниз - по той же тропе, по которой мы сюда и пришли. Некоторое время спустя мы последовали за ним - но, конечно, вскоре потеряли его из вида.
На обратном пути не обошлось без сучка и задоринки. Дело в том, что мюнхенский аэропорт имеет неприятную особенность: неевропейские рейсы отправляются там с третьего этажа, которому предшествует паспортный контроль с адской очередью. Не знающий этого пассажир предается невинным развлечениям в duty free, а отправившись к своему гейту за двадцать минут до вылета, обнаруживает вдруг себя в конце длинного, смуглого и непреклонного хвоста. Мы об этом знали, а вот шестеро из наших попутчиков - нет: и в результате на рейс они допущены не были, а чемоданы их были извлечены из самолетного чрева и низринуты обратно в багажную тележку. Благодаря этим манипуляциям рейс ощутимо задержался под скорбные стоны транзитников. Среди последних был маленький ребенок, невозмутимо ползавший по всему салону туда-сюда с пугающей скоростью и неожиданной для будущего человека грацией.