ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ. Энонтекио - Нордкап - Москва.
1. Много лет назад, когда границы между европейскими странами сделались пустой формальностью, таможенная инфраструктура принялась ветшать: так, этим летом мы видели почти руинированную будку бывшего пограничника на высокогорном участке итало-французской границы. Холодный климат замедляет этот процесс - но, почти ежегодно преодолевая фантомную преграду между Норвегией и Финляндией, мы наблюдали зримые приметы увядания: вот не стало стекол на будке, вот вздыбился асфальт на площадке досмотра - и вот уже ягель-победитель осваивает почти готовые развалины. Не то теперь. Только подъезжая к ничтожнейшему из погранпереходов (всего на финско-норвежской границе их восемь и этот едва ли не самый заброшенный) по шоссе, ведущему в Kautokeino, мы обнаружили неожиданное оживление: домик со стражей был отреставрирован, на площадке рядом с ним готовились, вероятно, к экзекуции насупленные грузовики с финскими номерами, сама же дорога обзавелась светофором, который при нашем появлении зажегся красным. Я остановился; из будки выпростался небритый господин в полувоенном и направился в нашу сторону. Завязался утомительный разговор, известный всякому путешественнику. «Куда едете?» «В Honningsvåg». «Рыбу ловить?» «Нет, по горам ходить». «Документы». «Гав-гав-гав-гав» (это вступил в разговор дотоле молчавший участник автопробега, по странной ассоциации наведя таможенника на новую мысль). «Водка есть?» «Водки нет». «А что есть выпить?» «Белое вино». «Покажи». Проклиная жестокое время, рождающее недоверие между людьми, открываю багажник и, покопавшись в многочисленных сумках, нахожу пакет из duty free, приятно позвякивающий запасами: впрочем, небольшими. Неугомонный буквалист начинает сверять завалявшийся там чек с наличием - и мгновенно обнаруживает недостачу бутылки Сhateauneuf du pape (кстати, отменного). «А это где?» «Inside», - отвечал я мстительно. «А водка есть?» «Нет водки». «Откройте сумку» и т.д. В результате, после примерно двадцатиминутной тягомотины мы были отпущены - и даже без назидания. Впрочем, расстилающиеся вокруг пейзажи быстро вернули нас к умиротворению: безлюдное 93-е шоссе, ведущее к городу Alta - одно из лучших мест на свете для восстановления душевной гармонии. На глазах у едущего по нему человека земная эволюция разворачивается обратной спиралью, как будто он, в соответствии с намерениями поэта, стремительно опускается к кольчецам и усоногим. Вот деревья измельчали и исчезли, вот кустарники сначала разъединились из кущ в отдельные экземпляры, потом попрятались средь камней и наконец вовсе сгинули; вот еще торчат кой-где какие-то осоковые, а вот не стало и их… только мхи, лишайники и - редко-редко - пучок героической травы среди неровных каменистых гряд. Озера с прозрачной водой, языки недотаявшего снега, невысокие горы на горизонте: невозможный, невообразимый пейзаж, не переменившийся ни на йоту за миллионы лет. Воздействуя своей архаичностью на внутреннего человеческого кольчеца, он запечатлевается в душе намертво: ровно десять лет назад мы ехали впервые по этой же дороге - и я до сих пор помню свой первый взгляд на эти горы и дальше - на серые воды Altafjord’а. В здешнем райцентре Alta есть все: несколько супермаркетов, ресторан, три автозаправки, отели - и превосходный музей древних рисунков, куда очень хотелось бы заглянуть, чтобы сверить впечатления с французскими, виденными этим летом. Но время уже поджимает, причем отнюдь не хвост - и поэтому, наскоро пополнив запасы провизии, берегом могучего Porsangerfjord мы отправляемся дальше на север.
2. На тысячекилометровом, изрезанном фьордами, северном норвежском берегу, от Kirkenes (на российской границе, где названия улиц дублированы по-русски и восточный ветер наносит иногда ядовитый дым с нашей стороны) до Narvik, где приехавшие из Швеции вагонетки с железной рудой грузят на гигантские баржи и развозят по всему миру, на всем этом пространстве не осталось городов и дорог, где бы мы не были хотя бы один раз. Поэтому сейчас, планируя поездку, мы исходили уже не из необходимости закрасить белый участок карты, а из простой туристической прагматики: пройтись интересными тропами, не слишком утомив собаку. По сумме показателей победил классический вариант - добраться до Nordkapp и погулять в его окрестностях, а главное - покорить одну из знаменитейших туристических троп Норвегии - самый северный пешеходный маршрут в мире - на мыс Knivskjelodden. Появлению этого маршрута способствовал некоторый репутационно-географический казус: дело в том, что уже чуть ли не с XVIII века самой северной точкой Европы считается мыс Nordkapp - величественный, монументальный, вдающийся в Северный Ледовитый океан и завершающийся многометровым обрывом: в соответствии с этим десятилетиями выстраивались морские и сухопутные маршруты путешествий. В какой-то момент, впрочем, обнаружилось, что один из соседних мысов вдается в океан на ничтожные несколько сотен метров дальше и формально мог бы претендовать на статус самой северной суши - но, поразмыслив о схоластической природе этого соперничества, ничего уже решили не менять.
3. Парадоксальным образом по мере дальнейшего движения к северу признаков жизни становится больше: океан, несмотря на всю свою ледовитость, снабжает эти неприветливые места хоть каким-то условным теплом. Припарковавшись у самого фьорда, вышли размять лапы; собака, с типичной лабрадорьей прытью, увидев обширную водную гладь, полезла купаться, совершив почти одновременно два открытия: во-первых, она впервые столкнулась с казусом морской волны (это оказалось не страшно и даже весело), а во-вторых, вода - впервые в ее практике - оказалась непригодной для питья. Несколько раз с совершеннейшим изумлением на морде она пыталась сделать глоток - и каждый раз брезгливо сплевывала. Символически омыв лапы, отправились дальше - и уже в сумерках заселились в отдельный коттедж самого северного кемпинга Европы.
4. Следующий день встретил нас гнуснейшей из доступных здесь погод: почти сплошной туман, довольно сильный дождь, температура + 6. Несмотря на это, решаем предпринять штурм Knivskjelodden’а: по прогнозу завтра и послезавтра погода не улучшится, а лучше иметь на всякий случай день в запасе. Местные правила не предписывают, но рекомендуют перед выходом на маршрут зарегистрироваться у спасателей, но мы самонадеянно этим манкируем и выезжаем к точке старта. Припарковавшись на совершенно пустой стоянке, видим, что перед нами на маршрут выходят еще двое безумцев: это придает нам решимости. Переодевшись в условно непромокаемое и взяв неунывающую собаку, отправляемся в путь. Туман стоит такой, что обозначающих тропу меток (красное «Т») не видать вовсе; выручают сложенные из камней пирамидки-вешки, которые стоят каждые 100-150 метров. Пройдя одну из них, нужно продолжать двигаться в том же направлении, пока из тумана не выплывет следующая - и так далее. Первый километр дорога идет по болотистой, совершенно ровной каменистой тундре, потом рельеф меняется, тундру прорезает внушительный овраг, за которым начинается полоса холмов. Дождь усилился, одновременно к нему прибавился ветер, быстро набравший почти ураганную силу. После третьего километра решаем разделиться: все непромокаемые вещи промокли, а несчастное животное явственно иззябло, так что трое из нас отправляются к машине и далее домой, а мы с сыном решаем все-таки дойти до цели. В какой-то момент кажется, что мы в тумане бродим по кругу - настолько однообразен пейзаж, точнее, тот небольшой участок, что доступен взору: но нет; спустя полтора часа откуда-то издалека начинает доноситься ритмический гул, становящийся ревом - и, сквозь расходящуюся пелену становится виден примерно стометровый резкий спуск к береговой линии. Преодолев его, выходим к пенной полосе прибоя: шум такой, что невозможно разговаривать. На отлогом каменистом берегу небольшая выставка достижений океанского хозяйства: выброшенные на берег бутылки (отчего-то запомнилась одна - из-под просекко: карту сокровищ забрал кто-то до нас), исхлестанные в щепу бревна, остов трески («дверью треска скрипит», как сказал поэт), бочка из-под горючего. Сверяемся с картой: следующие два километра нужно идти вдоль беснующегося прибоя. Тропы как таковой здесь уже нет: нужно пробираться по камням, что не так-то просто: летнее таяние снегов изрезало прибрежье перпендикулярными промоинами, иные - больше человеческого роста, так что нужно или обходить их поверху или каждый раз в них спускаться и подниматься; к счастью, у нас были с собой хайкинговые палки, которые сильно облегчают оба этих процесса. Небольшие участки ровных каменных плит таят в себе свою опасность: стихии отполировали их до зеркального блеска, а дождь добавил им маслянистости, так что нога легко по ним скользит. Угрюмому реву океана аккомпанируют стоны горьковских буревестников: на прибрежных скалах гнездится их чертова уйма; большую часть времени они сидят нахохлившись, пока среди них не найдется паникер: с диким криком «пора валить» он взмывает в воздух, отчего за ним устремляется вся стая: несколько сотен птиц, грузно хлопая крыльями, совершают небольшой круг над океаном и возвращаются на свои места, пока два усталых мирных путника тихонько тащатся по каменистым россыпям. Наконец из тумана выплывает цель путешествия: небольшой каменный знак, символизирующий место, где земля закругляется; рядом в землю вмонтирован сейф, в котором хранится журнал для запечатления имен тех, кто преодолел маршрут. Негнущимися пальцами записываемся туда (группа № 1002 за сезон 2014 года), выпиваем немного чая из термоса и отправляемся в обратный путь. Общая продолжительность маршрута - 18 километров 200 метров, перепад высот - 1900 м (спуск/подъем), прошли почти за шесть часов. Если бы не дикий дождь - просто симпатичная прогулка, а так, конечно, вымотались довольно решительно. Не обошлось и без ущерба: на лежавшем в кармане и намертво промокшем паспорте расплылись все печати: неплохой поэтический символ, но при ближайшей поверке документов могут возникнуть вопросы. Тогда же произошло и событие, с которого я начал первую часть своего правдивого повествования: в дождливой суматохе мы потеряли собачий поводок, что обнаружили только ночью, накануне прогулки, так что пришлось изготовить заменитель из того, что было под рукой: из рыболовной сумки взяли леску, из коттеджных запасов - деревянную ложку (чтобы леска не резала руки) - и отправились в путь. Поводок, кстати, на следующий день нашли.
5. Среди органов чувств, которыми человек постигает новые страны, важную роль играют вкусовые рецепторы: отчего-то сознание устроено так, что, например, Бретань рифмуется с устрицами, а Ментона с Limoncello какой-то особенной полнотой, по прямым безусловным (в физиологическом смысле) связям. Поэтому в любом путешествии мы всегда предпочитаем арендовать дом или квартиру, в которой можно готовить самостоятельно. Рестораны я, честно говоря, недолюбливаю: они рано закрываются, устраивают себе (на юге) непредсказуемые сиесты, угнетают курильщиков (сам я курю редко, но за других мне обидно) etc. Напротив, самостоятельный поход на рынок или в супермаркет мне очень по душе, равно как и последующие манипуляции на кухне. С точки зрения гурманства северная Норвегия, признаться, не слишком изобильна: овощи тут не растут, а основу местного рациона исторически составляет треска и северная оленина. (Кстати сказать, насколько причудливы бывают исторические торговые пути: треска, которую здесь в диких количествах ловят и сушат, еще в Средневековье поставлялась отсюда во Францию и Италию, где до сих пор входит в состав классических рецептов. Кто бы мог подумать! - в цветущее Средиземноморье, исполненное местной рыбы, оказывалось выгодным возить за тридевять земель изделия здешних рыбаков). Впрочем, здесь свободно продаются два продукта, которые в других странах купить трудно или очень дорого: китовое мясо и королевский краб. В окружающем нас вялотекущем заполярном интернете было весьма непросто отыскать подходящий рецепт; еще труднее адаптировать его к незамысловатым условиям съемного коттеджа, но препоны оказались тщетны. Много лет я, отвечая на вопрос о желаемой степени прожаренности стейка, цитирую Мелвилла: «Ты должен взять бифштекс в одну руку, а другой показать ему издалека раскаленный уголек и, проделав это, подавать к столу; ты слышишь меня?». Жизнь оказалась суровей - и тушить китятину в красном вине нужно довольно долго, хотя получается очень вкусно.
6. В последующие дни погода значительно улучшилась, что позволило совершить еще две прогулки: я в одиночку поднялся на безымянную, но крутоватую сопку над озером Storvatnet: размеченной тропы тут нет, так что пришлось лезть прямо по осыпям, лавируя между изъязвленных камней и редких участков, поросших невразумительным мхом. Наверху среди валунов обнаружилась маленькая, укрытая со всех сторон от ветра полянка и замечательный вид на бухту и океан. На другой день мы все вместе пошли в недолгий, но симпатичный поход к месту, называемому Kirkeporten: это регулярно встречающийся в Норвегии феномен в виде здоровенной арки, проточенной в скале прибоем и эрозией. Здешняя арка велика, хороша и знаменита: все (не исключая, естественно, собаки) сначала спустились к ней с горы, потом залезли под ее каменные своды, а после, преодолев полосу препятствий, добрались до береговой линии.
7. Дорога с севера на юг всегда сродни быстро наступающей весне: в этих краях разница в сто километров, ничтожная по нашим меркам, может оказаться существенной - и с каким удовольствием после нескольких дней, проведенных на грани камня и воды, ты видишь первое дерево! Путь наш лежал к границе обширного лесного массива, объемлющего громадное озеро Kemijarvi, в самом сердце финской Лапландии. Обратное пересечение границы прошло как в минувшие денечки (никто нами не заинтересовался), зато в глубоко заполярном Ивало нас ждал привет от политизированного мира: форма некоторых кассирш в местном супермаркете была украшена георгиевскими ленточками. Будучи посланцами мира, мы мгновенно отменили режим санкций и закупились продуктами на неделю, после чего, грустно размышляя о ходе истории, отправились в арендованную нами лесную избушку.
8. Как известно, буколическая жизнь с трудом подлежит описанию в прозе, так что я не стану даже пытаться пересказать череду пережитых нами дней. Мы ловили щуку (весьма успешно, но крупных не попадалось), собирали подосиновики (что здесь больше ремесло, чем искусство: как говорили у нас в Брянской области, «коси косой»), поднимались на окрестные сопки, которые с библейской простотой называются «Большая», «Малая», «Домашняя», учили собаку самостоятельно добывать чернику и бруснику, до которых она большая охотница. В этих занятиях незаметно промелькнули отпущенные дни и мы - почти без происшествий - вернулись в любезное отечество.
9. Впрочем, нет. Окидывая мысленным взором события последних дней поездки, мне трудно заставить себя забыть об одном из них. В предотъездное утро, выйдя в Хельсинки из гостиницы с чемоданами, мы с интересом обнаружили отсутствие своей машины на том месте, где она была оставлена накануне. Человек нашего склада по природе своей - беженец, поэтому мы даже не слишком расстроились: сложили чемоданы неаккуратной кучкой, привязали к ним собаку и стали размышлять. Служительница отеля, к которой мы обратились за помощью, припомнила, что, кажется, утром машину нашу грузили на эвакуатор: это было хорошо, поскольку уменьшало вероятность криминальной версии. С другой стороны, не слишком понятно было, за какую провинность, собственно, ее могли эвакуировать: она была припаркована на легальном месте среди других машин с оплаченным сполна билетом. Другая гостиничная леди посоветовала походить по окрестным улицам и поискать: часто бывает, - говорила она, - что они отвозят машину метров на триста и там бросают. Мы походили и поискали: безуспешно. Как всегда в таких случаях бывает, стал накрапывать дождь. Наши хельсинкские друзья тем временем раздобыли десятизначный номер, на который нужно послать смс с номером машины - и искусственный разум скажет тебе что-то утешительное. Искусственный разум грубо отвечал по-фински, что про такую машину впервые слышит. Тем временем, от брошенного в воду камня круги расходились все дальше и дальше - и вот уже коллега Т. с кафедры славянских литератур звонил на чистейшем финском языке в какое-то спецподраздение; с другой стороны, не дремали и гостиничные служащие, добираясь до какого-то ГлавЭвакуатора… в общем, примерно через час у нас в руках была бумажка с адресом штрафстоянки, где покоился наш увалень-бедолага. Таксист, увидев адрес, уважительно поднял бровь и через полчаса (и тридцать пять евро, увы) стало понятно почему: я даже не знал, что в моем любимом городе есть такое место. За хилым забором смуглые молодцы пилили электролобзиком чей-то смятый капот (к счастью, не наш), за другим - громоздились какие-то ржавые обломки; вдоль пыльной дороги с асфальтом, которого постеснялся бы и Вышний Волочек, стояли какие-то немыслимые бараки и лабазы, в которых происходила шумная, тайная и, кажется, не слишком легальная жизнь. Дождавшись дружеского десанта, мы робко вошли под своды одного из них. Делами там заправлял цыган: настоящий, аутентичный, с золотой цепью толщиной в палец. «Черный, большой, с российскими номерами?». - «Да», - сказали мы смущенно. - «Опасная близость к перекрестку, 179 евро». Над рабочим местом цыгана висел плакатик, сообщающий, что 500-евровыми купюрами он брезгует. Расплатившись с бароном, шумною толпою вышли на улицу; тот, подобрев и узнав, что другой машины у нас нет, взялся довезти меня до автоузилища; в ужасном мятом пикапе ремни безопасности были подклинены за сиденьями, чтобы можно было не пристегиваться. Фаталист плюхнулся за руль, взревел мотором и, не включая поворотника, помчался среди лабазов. Спустя несколько минут, так, что я еще не успел толком поседеть, мы остановились у неприметных ворот, распахнувшихся с непременным скрипом: за ними, среди стайки других автомобилей, стоял и наш. Очень осторожно я выехал за ворота и отправился к своим.
2. На тысячекилометровом, изрезанном фьордами, северном норвежском берегу, от Kirkenes (на российской границе, где названия улиц дублированы по-русски и восточный ветер наносит иногда ядовитый дым с нашей стороны) до Narvik, где приехавшие из Швеции вагонетки с железной рудой грузят на гигантские баржи и развозят по всему миру, на всем этом пространстве не осталось городов и дорог, где бы мы не были хотя бы один раз. Поэтому сейчас, планируя поездку, мы исходили уже не из необходимости закрасить белый участок карты, а из простой туристической прагматики: пройтись интересными тропами, не слишком утомив собаку. По сумме показателей победил классический вариант - добраться до Nordkapp и погулять в его окрестностях, а главное - покорить одну из знаменитейших туристических троп Норвегии - самый северный пешеходный маршрут в мире - на мыс Knivskjelodden. Появлению этого маршрута способствовал некоторый репутационно-географический казус: дело в том, что уже чуть ли не с XVIII века самой северной точкой Европы считается мыс Nordkapp - величественный, монументальный, вдающийся в Северный Ледовитый океан и завершающийся многометровым обрывом: в соответствии с этим десятилетиями выстраивались морские и сухопутные маршруты путешествий. В какой-то момент, впрочем, обнаружилось, что один из соседних мысов вдается в океан на ничтожные несколько сотен метров дальше и формально мог бы претендовать на статус самой северной суши - но, поразмыслив о схоластической природе этого соперничества, ничего уже решили не менять.
3. Парадоксальным образом по мере дальнейшего движения к северу признаков жизни становится больше: океан, несмотря на всю свою ледовитость, снабжает эти неприветливые места хоть каким-то условным теплом. Припарковавшись у самого фьорда, вышли размять лапы; собака, с типичной лабрадорьей прытью, увидев обширную водную гладь, полезла купаться, совершив почти одновременно два открытия: во-первых, она впервые столкнулась с казусом морской волны (это оказалось не страшно и даже весело), а во-вторых, вода - впервые в ее практике - оказалась непригодной для питья. Несколько раз с совершеннейшим изумлением на морде она пыталась сделать глоток - и каждый раз брезгливо сплевывала. Символически омыв лапы, отправились дальше - и уже в сумерках заселились в отдельный коттедж самого северного кемпинга Европы.
4. Следующий день встретил нас гнуснейшей из доступных здесь погод: почти сплошной туман, довольно сильный дождь, температура + 6. Несмотря на это, решаем предпринять штурм Knivskjelodden’а: по прогнозу завтра и послезавтра погода не улучшится, а лучше иметь на всякий случай день в запасе. Местные правила не предписывают, но рекомендуют перед выходом на маршрут зарегистрироваться у спасателей, но мы самонадеянно этим манкируем и выезжаем к точке старта. Припарковавшись на совершенно пустой стоянке, видим, что перед нами на маршрут выходят еще двое безумцев: это придает нам решимости. Переодевшись в условно непромокаемое и взяв неунывающую собаку, отправляемся в путь. Туман стоит такой, что обозначающих тропу меток (красное «Т») не видать вовсе; выручают сложенные из камней пирамидки-вешки, которые стоят каждые 100-150 метров. Пройдя одну из них, нужно продолжать двигаться в том же направлении, пока из тумана не выплывет следующая - и так далее. Первый километр дорога идет по болотистой, совершенно ровной каменистой тундре, потом рельеф меняется, тундру прорезает внушительный овраг, за которым начинается полоса холмов. Дождь усилился, одновременно к нему прибавился ветер, быстро набравший почти ураганную силу. После третьего километра решаем разделиться: все непромокаемые вещи промокли, а несчастное животное явственно иззябло, так что трое из нас отправляются к машине и далее домой, а мы с сыном решаем все-таки дойти до цели. В какой-то момент кажется, что мы в тумане бродим по кругу - настолько однообразен пейзаж, точнее, тот небольшой участок, что доступен взору: но нет; спустя полтора часа откуда-то издалека начинает доноситься ритмический гул, становящийся ревом - и, сквозь расходящуюся пелену становится виден примерно стометровый резкий спуск к береговой линии. Преодолев его, выходим к пенной полосе прибоя: шум такой, что невозможно разговаривать. На отлогом каменистом берегу небольшая выставка достижений океанского хозяйства: выброшенные на берег бутылки (отчего-то запомнилась одна - из-под просекко: карту сокровищ забрал кто-то до нас), исхлестанные в щепу бревна, остов трески («дверью треска скрипит», как сказал поэт), бочка из-под горючего. Сверяемся с картой: следующие два километра нужно идти вдоль беснующегося прибоя. Тропы как таковой здесь уже нет: нужно пробираться по камням, что не так-то просто: летнее таяние снегов изрезало прибрежье перпендикулярными промоинами, иные - больше человеческого роста, так что нужно или обходить их поверху или каждый раз в них спускаться и подниматься; к счастью, у нас были с собой хайкинговые палки, которые сильно облегчают оба этих процесса. Небольшие участки ровных каменных плит таят в себе свою опасность: стихии отполировали их до зеркального блеска, а дождь добавил им маслянистости, так что нога легко по ним скользит. Угрюмому реву океана аккомпанируют стоны горьковских буревестников: на прибрежных скалах гнездится их чертова уйма; большую часть времени они сидят нахохлившись, пока среди них не найдется паникер: с диким криком «пора валить» он взмывает в воздух, отчего за ним устремляется вся стая: несколько сотен птиц, грузно хлопая крыльями, совершают небольшой круг над океаном и возвращаются на свои места, пока два усталых мирных путника тихонько тащатся по каменистым россыпям. Наконец из тумана выплывает цель путешествия: небольшой каменный знак, символизирующий место, где земля закругляется; рядом в землю вмонтирован сейф, в котором хранится журнал для запечатления имен тех, кто преодолел маршрут. Негнущимися пальцами записываемся туда (группа № 1002 за сезон 2014 года), выпиваем немного чая из термоса и отправляемся в обратный путь. Общая продолжительность маршрута - 18 километров 200 метров, перепад высот - 1900 м (спуск/подъем), прошли почти за шесть часов. Если бы не дикий дождь - просто симпатичная прогулка, а так, конечно, вымотались довольно решительно. Не обошлось и без ущерба: на лежавшем в кармане и намертво промокшем паспорте расплылись все печати: неплохой поэтический символ, но при ближайшей поверке документов могут возникнуть вопросы. Тогда же произошло и событие, с которого я начал первую часть своего правдивого повествования: в дождливой суматохе мы потеряли собачий поводок, что обнаружили только ночью, накануне прогулки, так что пришлось изготовить заменитель из того, что было под рукой: из рыболовной сумки взяли леску, из коттеджных запасов - деревянную ложку (чтобы леска не резала руки) - и отправились в путь. Поводок, кстати, на следующий день нашли.
5. Среди органов чувств, которыми человек постигает новые страны, важную роль играют вкусовые рецепторы: отчего-то сознание устроено так, что, например, Бретань рифмуется с устрицами, а Ментона с Limoncello какой-то особенной полнотой, по прямым безусловным (в физиологическом смысле) связям. Поэтому в любом путешествии мы всегда предпочитаем арендовать дом или квартиру, в которой можно готовить самостоятельно. Рестораны я, честно говоря, недолюбливаю: они рано закрываются, устраивают себе (на юге) непредсказуемые сиесты, угнетают курильщиков (сам я курю редко, но за других мне обидно) etc. Напротив, самостоятельный поход на рынок или в супермаркет мне очень по душе, равно как и последующие манипуляции на кухне. С точки зрения гурманства северная Норвегия, признаться, не слишком изобильна: овощи тут не растут, а основу местного рациона исторически составляет треска и северная оленина. (Кстати сказать, насколько причудливы бывают исторические торговые пути: треска, которую здесь в диких количествах ловят и сушат, еще в Средневековье поставлялась отсюда во Францию и Италию, где до сих пор входит в состав классических рецептов. Кто бы мог подумать! - в цветущее Средиземноморье, исполненное местной рыбы, оказывалось выгодным возить за тридевять земель изделия здешних рыбаков). Впрочем, здесь свободно продаются два продукта, которые в других странах купить трудно или очень дорого: китовое мясо и королевский краб. В окружающем нас вялотекущем заполярном интернете было весьма непросто отыскать подходящий рецепт; еще труднее адаптировать его к незамысловатым условиям съемного коттеджа, но препоны оказались тщетны. Много лет я, отвечая на вопрос о желаемой степени прожаренности стейка, цитирую Мелвилла: «Ты должен взять бифштекс в одну руку, а другой показать ему издалека раскаленный уголек и, проделав это, подавать к столу; ты слышишь меня?». Жизнь оказалась суровей - и тушить китятину в красном вине нужно довольно долго, хотя получается очень вкусно.
6. В последующие дни погода значительно улучшилась, что позволило совершить еще две прогулки: я в одиночку поднялся на безымянную, но крутоватую сопку над озером Storvatnet: размеченной тропы тут нет, так что пришлось лезть прямо по осыпям, лавируя между изъязвленных камней и редких участков, поросших невразумительным мхом. Наверху среди валунов обнаружилась маленькая, укрытая со всех сторон от ветра полянка и замечательный вид на бухту и океан. На другой день мы все вместе пошли в недолгий, но симпатичный поход к месту, называемому Kirkeporten: это регулярно встречающийся в Норвегии феномен в виде здоровенной арки, проточенной в скале прибоем и эрозией. Здешняя арка велика, хороша и знаменита: все (не исключая, естественно, собаки) сначала спустились к ней с горы, потом залезли под ее каменные своды, а после, преодолев полосу препятствий, добрались до береговой линии.
7. Дорога с севера на юг всегда сродни быстро наступающей весне: в этих краях разница в сто километров, ничтожная по нашим меркам, может оказаться существенной - и с каким удовольствием после нескольких дней, проведенных на грани камня и воды, ты видишь первое дерево! Путь наш лежал к границе обширного лесного массива, объемлющего громадное озеро Kemijarvi, в самом сердце финской Лапландии. Обратное пересечение границы прошло как в минувшие денечки (никто нами не заинтересовался), зато в глубоко заполярном Ивало нас ждал привет от политизированного мира: форма некоторых кассирш в местном супермаркете была украшена георгиевскими ленточками. Будучи посланцами мира, мы мгновенно отменили режим санкций и закупились продуктами на неделю, после чего, грустно размышляя о ходе истории, отправились в арендованную нами лесную избушку.
8. Как известно, буколическая жизнь с трудом подлежит описанию в прозе, так что я не стану даже пытаться пересказать череду пережитых нами дней. Мы ловили щуку (весьма успешно, но крупных не попадалось), собирали подосиновики (что здесь больше ремесло, чем искусство: как говорили у нас в Брянской области, «коси косой»), поднимались на окрестные сопки, которые с библейской простотой называются «Большая», «Малая», «Домашняя», учили собаку самостоятельно добывать чернику и бруснику, до которых она большая охотница. В этих занятиях незаметно промелькнули отпущенные дни и мы - почти без происшествий - вернулись в любезное отечество.
9. Впрочем, нет. Окидывая мысленным взором события последних дней поездки, мне трудно заставить себя забыть об одном из них. В предотъездное утро, выйдя в Хельсинки из гостиницы с чемоданами, мы с интересом обнаружили отсутствие своей машины на том месте, где она была оставлена накануне. Человек нашего склада по природе своей - беженец, поэтому мы даже не слишком расстроились: сложили чемоданы неаккуратной кучкой, привязали к ним собаку и стали размышлять. Служительница отеля, к которой мы обратились за помощью, припомнила, что, кажется, утром машину нашу грузили на эвакуатор: это было хорошо, поскольку уменьшало вероятность криминальной версии. С другой стороны, не слишком понятно было, за какую провинность, собственно, ее могли эвакуировать: она была припаркована на легальном месте среди других машин с оплаченным сполна билетом. Другая гостиничная леди посоветовала походить по окрестным улицам и поискать: часто бывает, - говорила она, - что они отвозят машину метров на триста и там бросают. Мы походили и поискали: безуспешно. Как всегда в таких случаях бывает, стал накрапывать дождь. Наши хельсинкские друзья тем временем раздобыли десятизначный номер, на который нужно послать смс с номером машины - и искусственный разум скажет тебе что-то утешительное. Искусственный разум грубо отвечал по-фински, что про такую машину впервые слышит. Тем временем, от брошенного в воду камня круги расходились все дальше и дальше - и вот уже коллега Т. с кафедры славянских литератур звонил на чистейшем финском языке в какое-то спецподраздение; с другой стороны, не дремали и гостиничные служащие, добираясь до какого-то ГлавЭвакуатора… в общем, примерно через час у нас в руках была бумажка с адресом штрафстоянки, где покоился наш увалень-бедолага. Таксист, увидев адрес, уважительно поднял бровь и через полчаса (и тридцать пять евро, увы) стало понятно почему: я даже не знал, что в моем любимом городе есть такое место. За хилым забором смуглые молодцы пилили электролобзиком чей-то смятый капот (к счастью, не наш), за другим - громоздились какие-то ржавые обломки; вдоль пыльной дороги с асфальтом, которого постеснялся бы и Вышний Волочек, стояли какие-то немыслимые бараки и лабазы, в которых происходила шумная, тайная и, кажется, не слишком легальная жизнь. Дождавшись дружеского десанта, мы робко вошли под своды одного из них. Делами там заправлял цыган: настоящий, аутентичный, с золотой цепью толщиной в палец. «Черный, большой, с российскими номерами?». - «Да», - сказали мы смущенно. - «Опасная близость к перекрестку, 179 евро». Над рабочим местом цыгана висел плакатик, сообщающий, что 500-евровыми купюрами он брезгует. Расплатившись с бароном, шумною толпою вышли на улицу; тот, подобрев и узнав, что другой машины у нас нет, взялся довезти меня до автоузилища; в ужасном мятом пикапе ремни безопасности были подклинены за сиденьями, чтобы можно было не пристегиваться. Фаталист плюхнулся за руль, взревел мотором и, не включая поворотника, помчался среди лабазов. Спустя несколько минут, так, что я еще не успел толком поседеть, мы остановились у неприметных ворот, распахнувшихся с непременным скрипом: за ними, среди стайки других автомобилей, стоял и наш. Очень осторожно я выехал за ворота и отправился к своим.