ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ И ТИФЛИС: НЕСЛОЖИВШИЕСЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА - окончание
Окончание. Начало - здесь :::::::
Здесь было над чем поразмыслить. Педагогической карьере Иванова к этому моменту исполнилось несколько месяцев: с 1 сентября 1910 года он преподавал античную литературу на курсах Раева по контракту, гораздо более жесткому, чем предполагался в Тифлисе: за две лекции в неделю он получал 500 рублей в год20. Кроме того, эмоциональный фон грузинского приглашения явно подразумевал, что Вяч. Ив. предстоит быть звездой отделения, а то и факультета (так, как это десять лет спустя случилось в Баку). С другой стороны, отъезд из Петербурга среди налаженного творческого и литературного быта мог его смущать. Кстати сказать, у другого приглашенного - Ю. Н. Верховского - такого выбора не было - и его исключительно стесненные финансовые обстоятельства вынудили сделанное ему предложение принять21. Почти наверняка 29 (день получения тифлисского письма), 30 и 31 педагогические темы должны были обсуждаться на башне. А 1 февраля почта принесла еще один документ, касающийся того же предмета - но прежде чем привести его полностью, необходимо представить новое действующее лицо.
«Дорогой Вячеслав Иванович, шлю Вам весточку о себе. Вы не знаете, батюшки мои, что со мной было, - охо-хо что! - На волосок от смерти! - Несчастный случай: получила ожог ноги от уксусной эссенции - до самой кости, - ну не будь подана своевременно помощь гангрена развилась бы и капут», - этот зачин одного из писем Людмилы Семеновны Герасимовой к Иванову мог бы служить эпиграфом к жизнеописанию этой нелепой, обаятельной и незаурядной личности22. Дочь священника, журналистка (на ее визитной карточке означены газеты «Голос Земли» и «Биржевые ведомости» - и еще одно название тщательно выскоблено), студентка-агроном, поэтесса, носительница тайного знания23 - была полна удивительных идей и невероятных проектов. Раз в несколько месяцев Иванов получал от нее письмо - откуда-нибудь из Старой Руссы - содержащее отчет о злоключении и/или головокружительное предложение, наподобие следующего:
«Дорогой Вячеслав Иванович, сорок тысяч раз здравствуйте! Знаете ли, где я нынче летом была? Ну, огорошу опять. В «школе огнестойкого строительства», училась дома строить из бетона и цемента, ха-ха! - Здорово? Теперь, дорогой, буду - строить самолично студенческий дом. А знаете что? Я Вам сейчас сделаю следующее предложение. Я беру в аренду пустынный остров в 2 десятины земли - место красота! Посреди реки - скала, поросшая кудрявыми огромными ивами, кругом поля, в 9 ч. езды от Петерб. Я там организую птицеводное хозяйство и сама построю себе хату и церковь - не хотите ли пойти со мной в долю и основать Храм для проповеди Евангелия духа и чистого христианства. - Мне кажется, когда я пишу - или говорю с Вами, то будто это разговор происходит в надмирных сферах и на языке Богов. Скоро нам не нужно будет слов, чтобы интуитивно понимать друг друга. - Хочу поделиться с Вами моим новым стихотворением и Вы скажете свое мнение.
Я снова бог и лев своих пустынь
Где луки царские оставили добычу
И загнанный олень на мох отрадный пал
Гонцы твердынь гласят отбоя притчу
Смежает сон ущелия зенниц
И ризой багряниц
Вожатый-луч упал.
Я бог и царь, где плещет океан
Ловцы искусные не выловили дани
И мрежи полные сокровища тягчат
В подножье жертвенно легли младые лани
И мирная корысть резвится стая львят
Зови кудесника проснувшийся баян
Сметай парчу одежд для творческого пира
Убор из яхонта и дымок аметиста
Из перлов слез морских победой волшебства
И звезд возьми мониста
Рубин камей зари небесного потира
Сойди поэзии бессмертная порфира
Сотканная из блесток божества!
Если можно, я зайду к Вам в пятницу 28 в 5 ч. а если нельзя предупредите письмом»24.
Этот женский образ, из-за своей низкой жизнестойкости почти полностью вымерший в первые десятилетия ХХ века, в вегетарьянские годы был очень распространен: слегка истерический дискурс и чистая душа делали барышень этого рода непременными участницами любых вольнолюбивых выступлений (что и оказалось самоубийственно для типажа). Студенческие волнения 1911 года, организованные в ответ на угнетающее университетскую автономию постановление 11 января, увлекли Герасимову с тем же пылом, что и теософия с птицеводством; следствием этого сделалось ее немотивированно гневное послание к Иванову, помеченное 31-м января:
«Уважаемый Вячеслав Иванович, симпатии мои к Вам остаются неизменны. Но от лица истины моей души и студенчества - я бросаю Вам - и Вашим единомышленникам идеологам революции тяжкие упреки. Я говорю вам: вы - наши враги, предатели и убийцы личности! Чувство глубочайшей ненависти возбудили Вы во мне к Вам после нашего последнего разговора. Вот в каком свете предстали Вы передо мною. Вот сейчас льется - моя - горячая, живая человеческая кровь, - хрустят - мои - кости распинаемые на кресте, а Вы смотрите - да похваливаете - «ну-ну, вот так еще наддай. - Хорошо, прекрасно! Не плачьте, - дитя мое, - это все во имя идеала!». - Какого? - кричу я Вам. - Лучшего будущего Ваших братьев. - А-а, так - вы унизили - мою личность - до навоза - удобрения - других поколений!
- Во имя идеала - вечной правды - и добра! Прекрасно, - во имя вечного идеала, ко мне мой брат, говорю я Вам, рука об руку, - пусть и ваши кости хрустят, и льется Ваша кровь, как моя. «Нет, говорите вы, мое время прошло». - Так, значит, - идеалец состряпанный вами, - о котором вы кричите - на площадях - и проституируете - во имя - его нас - молодежь - временный, условный? - Так он ложь!
И как Вы смеете обесценивать человеческую личность, унижать ее до навоза, - во имя лжи! Горе соблазнителю и предателю, ибо он мыслил ложно за свою личную ложь одного ума, или - кучки единомыслящих, касты, партии - он предал - смерти - безграничной ценности нравственной - человеческую - личность! Личность и только она творит реальное благо! - А не стадо коллектива - шарахающееся в бездну - во имя ваших идеалов - утопических фетишей вашего недомыслия - легкомыслия - безответственных - совести - и разума. Личность - и только она - творит из себя идеалы - а по ним жизнь - но не мертвое мясо - жертв - во имя ваших донкихотских мечтаний и формальных построений блудящего во тьме разума. - Так, говорю я вам: руки прочь! от храма челов. личности, обагренные ее кровью. - Прочь - от молодежи - вы - шатающиеся - волей как флюгарки. Прочь - вы проституты - мысли и слова! Ибо - ваши идеалы - ложь! Ибо ваши - деяния - казнь и унижения личности!
По плодам вашим узнаю я вас и вот ваши - дела: могилы самоубийц, толпы ссыльных, психиатрические заведения - где бродят - духовные мертвецы. Тьмы искалеченных жизней - во имя - лжи. А вот мои дела - во имя вечных идеалов истины и добра: о них сейчас могут рассказать живые свидетели - спасенных мною самоубийц - возрожденных духовно и все их падшие - вытащенные мною из грязи, вертепов и мертвых домов. Какая сила - раскрывает мне сердца и души людей, расцвечивает улыбкой - каменные - лица - тюремщиков и г. Толмачевых при моем имени: Вы - называете себя христианами, - так Ваш мистический бог требует жертв? Во имя поддержания культурной ценности - будете читать лекции, - а какова ценность личности - не знаете? Вы возмущаетесь сечением преступников в тюрьмах - исполнителями долго - преподанного извне, б. может - скорбящих душой. А вы - с легким сердцем толкающие - нас в бездну гибели и анархии во имя - внутренних идеалов - кто вы? Но что вам Гекуба-личность? Была бы спасена - ценою челов. жертв - ваша теорийка - так кто радикальнее - я или вы? Чья - опровергните фактами если я мыслю ложь. - Жму Вашу руку
Людмила Герасимова»25.
Проститут мысли и слова (снискавший это звание, признаться, на ровном мести и без всяких оснований) был, вероятно, немало ошеломлен таким напором. Думается (предположение рискованное, но, кажется, оправданное), что неизбежные размышления по поводу тифлисского предложения соединились в первый день февраля с мыслями, возникшими из-за письма Герасимовой - и адресованный ей ответ, представляющий собой единственное в своем роде изложение педагогического кредо Иванова26, поневоле проецируется за пределы частной переписки:
«2 февраля 1911
Дорогая Людмила Семеновна,
Из-за чего Вы беснуетесь? И с кем говорите? Мне кажется, Вы направили Ваше письмо по фальшивому адресу. Профессорское подстрекательство я считаю делом недостойным; если бы таковое видел, осуждал бы его не менее резко, чем Вы. Столь же ненавистны мне и демагогические смутьянства и насилия. Но есть здоровая молодежь, не думающая, что университет для политики, и не думающая также, что университет только для науки. Последнее мнение было бы так же ложно, как и мнение профессора, полагающего, что его обязанность ограничивается преподаванием данного предмета и не включает в себя элементов воспитания. Именно с воспитательной точки зрения университет существует не только для науки. Учащаяся молодежь вправе чувствовать себя как живое соборное тело, надежду нации - не в смысле только разъединенных личностей, но и в смысле нового просвещенного поколения. Это право налагает на нее обязанность самовоспитания, а в последнее входит живое отношение к общественности. Поэтому, поскольку безумны утилитарные попытки молодежи непосредственно и фактически влиять на ход общественных дел, постольку же, с другой стороны, оправданы и внутренне плодотворны свободные провозглашения ее подлинного настроения в важные моменты общественной жизни.
Вместе с профессорами я принципиально осуждаю учебную забастовку, как политическое средство. Я бы желал, чтобы настоящая забастовка немедленно кончилась заявлением, что единственною целью был демонстрированный ею протест. Как видите, я не из тех, которые зовут других на жертвы. Напротив, я всегда высказываюсь против отклонений от непосредственной задачи саморазвития, самовоспитания и научной подготовки в сторону односторонне, мечтательно и преувеличенно понятых требований долга - до той поры, когда личность станет внутренне самостоятельной, крепкой опытом и волей, умственно и нравственно зрелой. Только предположение, что Вы лично такой человек, только взгляд на Вас как на ровню мне по зрелости, а не как на «студентку» (теперь я припомнил, что Вы в самом деле все еще числитесь в студенчестве) позволили мне высказать Вам в разговоре о молодежи замечание, что ее волнения постольку, лишь постольку симптом здоровья (помните, я сказал: это не плеврит, а корь), поскольку симптомами нравственного нездоровья являются в моих глазах общественный индифферентизм и поглощенность интересами модного эстетизма или пошлого флирта. Вы, устраивающая какие-то религиозно-философские и художественно-воспитательные общества среди молодежи, должны были бы это понимать. Религия и индифферентизм, художественное воспитание и декадентщина, в смысле фальшивого эстетства и беспринципного снобизма, суть для меня понятия взаимно исключающиеся. Повторю, что если бы Вы были в глазах моих не воспитательницей молодежи, каковою Вы желаете быть, а одною из воспитываемых, я не решился бы высказать Вам даже вышеизложенных мыслей, предпочитая про себя, молча, радоваться тому, что в совершающемся кажется мне здоровым, и печалиться о том, что я нахожу опасным и неправильным, - дабы, в виду переживаемого возбуждения, не подливать масла в огонь, и без того чрезмерно разгоревшийся. Повторяю, что радоваться я способен только идеализму в молодежи и доказательствам этого идеализма; но попытки практического участия в общественной борьбе со стороны студенчества меня печалят, как невыразимо горькая растрата драгоценных сил на пути к настоящему действию, на которое потом у перекипятившихся не хватает зачастую нравственных сил, - и оттого жизнь оказывается не действием по нравственному закону, а деланием частных делишек. Из этого Вы видите как я смотрю на предмет спора и с точки зрения личности. Культ же личности, как Вы его формулируете, может оказаться в истолковании человека злонамеренного коварною ложью. В заключение - совет: быть осторожной и вдумчивой, понимать чтò Вам говорят и постичь также, что пафос митингового оратора в разговоре с философом особенно безвкусен и нелеп, а подверженность ему - признак нелюбви к истине, несовместимый с занятиями философией. Приходите.
Вяч. Иванов
<Приписка на первом листе>: Простите карандаш: пишу в постели, среди обычных занятий ночью»27.
На этом область крупномасштабной реконструкции вынужденно заканчивается: прямых последствий в биографии Иванова события конца января - начала февраля не оставили, тифлисское предложение было отвергнуто, переписка с Герасимовой прервалась. Но многократное эхо этих дней мы увидим еще несколько раз: многолетний грузинский вояж Верховского, структура и обстоятельства педагогического воцарения Иванова в Баку, и даже возникшая в февральском сумбуре 1912 года мысль о спешной эвакуации Веры Константиновны в Тифлис28 - все это берет свои истоки в описанном выше многосоставном эпизоде.
==
20 См.: Лаппо-Данилевский К. Ю. О преподавании Вячеслава Иванова на курсах Н. П. Раева // РЛ. 2011. № 4. С. 76. В контракте применена такая формулировка: «Сообщая об этом, имею честь уведомить, что по античной литературе положено 2 лекции в неделю, с гонораром по 250 руб. за годовой час» (правильно ли я ее расшифровал?).
21 Более подробно этот сюжет изложен мною здесь. Приведу документ, на тот момент мне неизвестный, но принципиальный для всей тифлисской истории - письмо Верховского к А. В. Маркову:
14 января 1913 «Многоуважаемый Алексей Владимирович,
я в письме просил жену увидеться с Вами, поговорить о моих здешних делах и обстоятельствах. Мне хочется самому с Вами о них побеседовать. Дело в том, что я никак не могу сейчас и вообще на этих днях выехать из Петербурга - по очень большой сложности моих дел - и вместе с тем не хотел бы манкируя, наносить ущерб Курсам. Не мог ли бы кто-нибудь из преподавателей воспользоваться без меня несколькими моими часами - с тем, чтобы я в свою очередь весною возместил эти часы и также освободил того, кто мне сделает одолжение? Хоть я и надеюсь пропустить немного, но все же был бы спокойнее, если б это устроилось. Об этом я написал и Федору Васильевичу, так же как и подробности моего положения. Но позвольте Вас, как декана, особенно просить помочь мне, если возможно. Что касается моих затруднений, то, прежде всего, у меня было много задач, когда я ехал сюда: подвинуть издание 1-го выпуска материалов по Боратынскому и Антологии Поэтов Пушкинской Поры; подготовить, что можно, для 2-го выпуска материалов, подвинуть кое-какие статьи и - собрание сочинений Дельвига; обеспечить себе возможность научной работы в Тифлисе; наконец - двинуть издание новой книги стихов. Все это - помимо всякого другого значения - должно дать мне деньги, а без них и жить мне трудно и даже выехать. - Но важность всего этого по существу все же на первом плане, а между тем в самое последнее время для меня в академии создался рад затруднений, в силу которых мне, сверх перечисленного, неожиданно приходится: 1) По листочку разобрать, проверить и привести в порядок все материалы по Боратынскому - Татевского, Казанского и Тамбовского семейных архивов (порядок их сильно пострадал в чужих руках). 2) Составить им опись для рукописного отделения библиотеки (куда они только что переведены). 3) Наконец - сделать отбор того, что для меня должно быть сфотографировано. А. А. Шахматов так добр ко мне, что, не решаясь посылать рукописи в Тифлис (о чем я думал вновь просить) хочет важнейшие - в большом количестве - отдать сфотографировать, чтобы я мог в Тифлисе работать по снимкам. Вы, конечно, согласитесь, что я не могу отказаться и должен для этого проделать немедленно всю работу по разборке, описи и наконец - выбору материалов. - Я должен очень извиниться перед факультетом в невольном промедлении, но надеюсь, что оно не будет слишком продолжительно (последним сроком считаю 20-е число) и также надеюсь, что предлагаемая мною комбинация взаимного замещения может быть осуществлена и облегчит положение. - Искренне Вам преданный Юрий Верховский» (РГБ. Ф. 160. Карт. 4. Ед. хр. 454/455).
22 РГБ. Ф. 109. Карт. 15. Ед. хр. 70. Л. 13. Письма, составившие эту папку, по большей части недатированы. За пределами изложенного ниже ивановского сюжета мне известно единственное упоминание о ней: в 1917 или 1918 году она, будучи сестрой милосердия, подавала прошение о поставлении ее в диаконисы (чин для Православной церкви редкий, но существующий); оно приводится в отличной статье Е. В. и Н. А. Беляковых. В ивановском архиве сохранилось еще два ее документа: письмо Замятниной, где она просит напомнить название целебных капель (РГБ. Ф. 109. Карт. 15. Ед. хр. 71) и рукопись двух стихотворений, художественно сопоставимых с приведенным ниже (РГБ. Ф. 109. Карт. 42. Ед. хр. 35).
23 “Дорогой Вячеслав Иванович. Целую Вас в уста и сердце, в котором Бог. Дорогой, дорогой! - О небесной радости! - и восторге духовного воскресения - хочу сообщить Вам. - Ух - занимает дух - при мысли - на какие кручи - Альпийских высот вознесена я. - Исчезли пространство и время - в безграничном просторе духовной Свободы, творчество жизни - подобное - Логосу указано мне и лицезрение Бога в духе и истине дано мне» etc (РГБ. Ф. 109. Карт. 15. Ед. хр. 70. Л. 3 - 3 об.).
24 Там же. Л. 11 - 12 об. В архиве Иванова отложились рукописи еще двух (не столь выразительных) стихотворений Герасимовой: «Диссонанс» («Мятежный мир один я одолел…») и «Благодарность» («Всем подарившим участье…»); оба: РГБ. Ф. 109. Карт. 42. Ед. хр. 35.
25 РГБ. Ф. 109. Карт. 15. Ед. хр. 70. Л. 9 - 10 об.
26 См., впрочем, обширные дидактические фрагменты из писем к пасынку, приведенные в: Богомолов Н. А. Вячеслав Иванов об университетском образовании // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 2007. № 3. С. 28 - 35.
27 РГБ. Ф. 109. Карт. 9. Ед. хр. 18
28 «Влад. Фр. <…> понимает затруднительность страшную положения и готов с внешней стороны всячески помочь, предлагает Вере жить с ними в Тифлисе, если это устроило бы» (письмо Замятниной Вяч. Иванову 3/15 февраля 1912 года // РГБ. Ф, 109. Карт. 19. Ед. хр. 19. Л. 14).
Здесь было над чем поразмыслить. Педагогической карьере Иванова к этому моменту исполнилось несколько месяцев: с 1 сентября 1910 года он преподавал античную литературу на курсах Раева по контракту, гораздо более жесткому, чем предполагался в Тифлисе: за две лекции в неделю он получал 500 рублей в год20. Кроме того, эмоциональный фон грузинского приглашения явно подразумевал, что Вяч. Ив. предстоит быть звездой отделения, а то и факультета (так, как это десять лет спустя случилось в Баку). С другой стороны, отъезд из Петербурга среди налаженного творческого и литературного быта мог его смущать. Кстати сказать, у другого приглашенного - Ю. Н. Верховского - такого выбора не было - и его исключительно стесненные финансовые обстоятельства вынудили сделанное ему предложение принять21. Почти наверняка 29 (день получения тифлисского письма), 30 и 31 педагогические темы должны были обсуждаться на башне. А 1 февраля почта принесла еще один документ, касающийся того же предмета - но прежде чем привести его полностью, необходимо представить новое действующее лицо.
«Дорогой Вячеслав Иванович, шлю Вам весточку о себе. Вы не знаете, батюшки мои, что со мной было, - охо-хо что! - На волосок от смерти! - Несчастный случай: получила ожог ноги от уксусной эссенции - до самой кости, - ну не будь подана своевременно помощь гангрена развилась бы и капут», - этот зачин одного из писем Людмилы Семеновны Герасимовой к Иванову мог бы служить эпиграфом к жизнеописанию этой нелепой, обаятельной и незаурядной личности22. Дочь священника, журналистка (на ее визитной карточке означены газеты «Голос Земли» и «Биржевые ведомости» - и еще одно название тщательно выскоблено), студентка-агроном, поэтесса, носительница тайного знания23 - была полна удивительных идей и невероятных проектов. Раз в несколько месяцев Иванов получал от нее письмо - откуда-нибудь из Старой Руссы - содержащее отчет о злоключении и/или головокружительное предложение, наподобие следующего:
«Дорогой Вячеслав Иванович, сорок тысяч раз здравствуйте! Знаете ли, где я нынче летом была? Ну, огорошу опять. В «школе огнестойкого строительства», училась дома строить из бетона и цемента, ха-ха! - Здорово? Теперь, дорогой, буду - строить самолично студенческий дом. А знаете что? Я Вам сейчас сделаю следующее предложение. Я беру в аренду пустынный остров в 2 десятины земли - место красота! Посреди реки - скала, поросшая кудрявыми огромными ивами, кругом поля, в 9 ч. езды от Петерб. Я там организую птицеводное хозяйство и сама построю себе хату и церковь - не хотите ли пойти со мной в долю и основать Храм для проповеди Евангелия духа и чистого христианства. - Мне кажется, когда я пишу - или говорю с Вами, то будто это разговор происходит в надмирных сферах и на языке Богов. Скоро нам не нужно будет слов, чтобы интуитивно понимать друг друга. - Хочу поделиться с Вами моим новым стихотворением и Вы скажете свое мнение.
Я снова бог и лев своих пустынь
Где луки царские оставили добычу
И загнанный олень на мох отрадный пал
Гонцы твердынь гласят отбоя притчу
Смежает сон ущелия зенниц
И ризой багряниц
Вожатый-луч упал.
Я бог и царь, где плещет океан
Ловцы искусные не выловили дани
И мрежи полные сокровища тягчат
В подножье жертвенно легли младые лани
И мирная корысть резвится стая львят
Зови кудесника проснувшийся баян
Сметай парчу одежд для творческого пира
Убор из яхонта и дымок аметиста
Из перлов слез морских победой волшебства
И звезд возьми мониста
Рубин камей зари небесного потира
Сойди поэзии бессмертная порфира
Сотканная из блесток божества!
Если можно, я зайду к Вам в пятницу 28 в 5 ч. а если нельзя предупредите письмом»24.
Этот женский образ, из-за своей низкой жизнестойкости почти полностью вымерший в первые десятилетия ХХ века, в вегетарьянские годы был очень распространен: слегка истерический дискурс и чистая душа делали барышень этого рода непременными участницами любых вольнолюбивых выступлений (что и оказалось самоубийственно для типажа). Студенческие волнения 1911 года, организованные в ответ на угнетающее университетскую автономию постановление 11 января, увлекли Герасимову с тем же пылом, что и теософия с птицеводством; следствием этого сделалось ее немотивированно гневное послание к Иванову, помеченное 31-м января:
«Уважаемый Вячеслав Иванович, симпатии мои к Вам остаются неизменны. Но от лица истины моей души и студенчества - я бросаю Вам - и Вашим единомышленникам идеологам революции тяжкие упреки. Я говорю вам: вы - наши враги, предатели и убийцы личности! Чувство глубочайшей ненависти возбудили Вы во мне к Вам после нашего последнего разговора. Вот в каком свете предстали Вы передо мною. Вот сейчас льется - моя - горячая, живая человеческая кровь, - хрустят - мои - кости распинаемые на кресте, а Вы смотрите - да похваливаете - «ну-ну, вот так еще наддай. - Хорошо, прекрасно! Не плачьте, - дитя мое, - это все во имя идеала!». - Какого? - кричу я Вам. - Лучшего будущего Ваших братьев. - А-а, так - вы унизили - мою личность - до навоза - удобрения - других поколений!
- Во имя идеала - вечной правды - и добра! Прекрасно, - во имя вечного идеала, ко мне мой брат, говорю я Вам, рука об руку, - пусть и ваши кости хрустят, и льется Ваша кровь, как моя. «Нет, говорите вы, мое время прошло». - Так, значит, - идеалец состряпанный вами, - о котором вы кричите - на площадях - и проституируете - во имя - его нас - молодежь - временный, условный? - Так он ложь!
И как Вы смеете обесценивать человеческую личность, унижать ее до навоза, - во имя лжи! Горе соблазнителю и предателю, ибо он мыслил ложно за свою личную ложь одного ума, или - кучки единомыслящих, касты, партии - он предал - смерти - безграничной ценности нравственной - человеческую - личность! Личность и только она творит реальное благо! - А не стадо коллектива - шарахающееся в бездну - во имя ваших идеалов - утопических фетишей вашего недомыслия - легкомыслия - безответственных - совести - и разума. Личность - и только она - творит из себя идеалы - а по ним жизнь - но не мертвое мясо - жертв - во имя ваших донкихотских мечтаний и формальных построений блудящего во тьме разума. - Так, говорю я вам: руки прочь! от храма челов. личности, обагренные ее кровью. - Прочь - от молодежи - вы - шатающиеся - волей как флюгарки. Прочь - вы проституты - мысли и слова! Ибо - ваши идеалы - ложь! Ибо ваши - деяния - казнь и унижения личности!
По плодам вашим узнаю я вас и вот ваши - дела: могилы самоубийц, толпы ссыльных, психиатрические заведения - где бродят - духовные мертвецы. Тьмы искалеченных жизней - во имя - лжи. А вот мои дела - во имя вечных идеалов истины и добра: о них сейчас могут рассказать живые свидетели - спасенных мною самоубийц - возрожденных духовно и все их падшие - вытащенные мною из грязи, вертепов и мертвых домов. Какая сила - раскрывает мне сердца и души людей, расцвечивает улыбкой - каменные - лица - тюремщиков и г. Толмачевых при моем имени: Вы - называете себя христианами, - так Ваш мистический бог требует жертв? Во имя поддержания культурной ценности - будете читать лекции, - а какова ценность личности - не знаете? Вы возмущаетесь сечением преступников в тюрьмах - исполнителями долго - преподанного извне, б. может - скорбящих душой. А вы - с легким сердцем толкающие - нас в бездну гибели и анархии во имя - внутренних идеалов - кто вы? Но что вам Гекуба-личность? Была бы спасена - ценою челов. жертв - ваша теорийка - так кто радикальнее - я или вы? Чья - опровергните фактами если я мыслю ложь. - Жму Вашу руку
Людмила Герасимова»25.
Проститут мысли и слова (снискавший это звание, признаться, на ровном мести и без всяких оснований) был, вероятно, немало ошеломлен таким напором. Думается (предположение рискованное, но, кажется, оправданное), что неизбежные размышления по поводу тифлисского предложения соединились в первый день февраля с мыслями, возникшими из-за письма Герасимовой - и адресованный ей ответ, представляющий собой единственное в своем роде изложение педагогического кредо Иванова26, поневоле проецируется за пределы частной переписки:
«2 февраля 1911
Дорогая Людмила Семеновна,
Из-за чего Вы беснуетесь? И с кем говорите? Мне кажется, Вы направили Ваше письмо по фальшивому адресу. Профессорское подстрекательство я считаю делом недостойным; если бы таковое видел, осуждал бы его не менее резко, чем Вы. Столь же ненавистны мне и демагогические смутьянства и насилия. Но есть здоровая молодежь, не думающая, что университет для политики, и не думающая также, что университет только для науки. Последнее мнение было бы так же ложно, как и мнение профессора, полагающего, что его обязанность ограничивается преподаванием данного предмета и не включает в себя элементов воспитания. Именно с воспитательной точки зрения университет существует не только для науки. Учащаяся молодежь вправе чувствовать себя как живое соборное тело, надежду нации - не в смысле только разъединенных личностей, но и в смысле нового просвещенного поколения. Это право налагает на нее обязанность самовоспитания, а в последнее входит живое отношение к общественности. Поэтому, поскольку безумны утилитарные попытки молодежи непосредственно и фактически влиять на ход общественных дел, постольку же, с другой стороны, оправданы и внутренне плодотворны свободные провозглашения ее подлинного настроения в важные моменты общественной жизни.
Вместе с профессорами я принципиально осуждаю учебную забастовку, как политическое средство. Я бы желал, чтобы настоящая забастовка немедленно кончилась заявлением, что единственною целью был демонстрированный ею протест. Как видите, я не из тех, которые зовут других на жертвы. Напротив, я всегда высказываюсь против отклонений от непосредственной задачи саморазвития, самовоспитания и научной подготовки в сторону односторонне, мечтательно и преувеличенно понятых требований долга - до той поры, когда личность станет внутренне самостоятельной, крепкой опытом и волей, умственно и нравственно зрелой. Только предположение, что Вы лично такой человек, только взгляд на Вас как на ровню мне по зрелости, а не как на «студентку» (теперь я припомнил, что Вы в самом деле все еще числитесь в студенчестве) позволили мне высказать Вам в разговоре о молодежи замечание, что ее волнения постольку, лишь постольку симптом здоровья (помните, я сказал: это не плеврит, а корь), поскольку симптомами нравственного нездоровья являются в моих глазах общественный индифферентизм и поглощенность интересами модного эстетизма или пошлого флирта. Вы, устраивающая какие-то религиозно-философские и художественно-воспитательные общества среди молодежи, должны были бы это понимать. Религия и индифферентизм, художественное воспитание и декадентщина, в смысле фальшивого эстетства и беспринципного снобизма, суть для меня понятия взаимно исключающиеся. Повторю, что если бы Вы были в глазах моих не воспитательницей молодежи, каковою Вы желаете быть, а одною из воспитываемых, я не решился бы высказать Вам даже вышеизложенных мыслей, предпочитая про себя, молча, радоваться тому, что в совершающемся кажется мне здоровым, и печалиться о том, что я нахожу опасным и неправильным, - дабы, в виду переживаемого возбуждения, не подливать масла в огонь, и без того чрезмерно разгоревшийся. Повторяю, что радоваться я способен только идеализму в молодежи и доказательствам этого идеализма; но попытки практического участия в общественной борьбе со стороны студенчества меня печалят, как невыразимо горькая растрата драгоценных сил на пути к настоящему действию, на которое потом у перекипятившихся не хватает зачастую нравственных сил, - и оттого жизнь оказывается не действием по нравственному закону, а деланием частных делишек. Из этого Вы видите как я смотрю на предмет спора и с точки зрения личности. Культ же личности, как Вы его формулируете, может оказаться в истолковании человека злонамеренного коварною ложью. В заключение - совет: быть осторожной и вдумчивой, понимать чтò Вам говорят и постичь также, что пафос митингового оратора в разговоре с философом особенно безвкусен и нелеп, а подверженность ему - признак нелюбви к истине, несовместимый с занятиями философией. Приходите.
Вяч. Иванов
<Приписка на первом листе>: Простите карандаш: пишу в постели, среди обычных занятий ночью»27.
На этом область крупномасштабной реконструкции вынужденно заканчивается: прямых последствий в биографии Иванова события конца января - начала февраля не оставили, тифлисское предложение было отвергнуто, переписка с Герасимовой прервалась. Но многократное эхо этих дней мы увидим еще несколько раз: многолетний грузинский вояж Верховского, структура и обстоятельства педагогического воцарения Иванова в Баку, и даже возникшая в февральском сумбуре 1912 года мысль о спешной эвакуации Веры Константиновны в Тифлис28 - все это берет свои истоки в описанном выше многосоставном эпизоде.
==
20 См.: Лаппо-Данилевский К. Ю. О преподавании Вячеслава Иванова на курсах Н. П. Раева // РЛ. 2011. № 4. С. 76. В контракте применена такая формулировка: «Сообщая об этом, имею честь уведомить, что по античной литературе положено 2 лекции в неделю, с гонораром по 250 руб. за годовой час» (правильно ли я ее расшифровал?).
21 Более подробно этот сюжет изложен мною здесь. Приведу документ, на тот момент мне неизвестный, но принципиальный для всей тифлисской истории - письмо Верховского к А. В. Маркову:
14 января 1913 «Многоуважаемый Алексей Владимирович,
я в письме просил жену увидеться с Вами, поговорить о моих здешних делах и обстоятельствах. Мне хочется самому с Вами о них побеседовать. Дело в том, что я никак не могу сейчас и вообще на этих днях выехать из Петербурга - по очень большой сложности моих дел - и вместе с тем не хотел бы манкируя, наносить ущерб Курсам. Не мог ли бы кто-нибудь из преподавателей воспользоваться без меня несколькими моими часами - с тем, чтобы я в свою очередь весною возместил эти часы и также освободил того, кто мне сделает одолжение? Хоть я и надеюсь пропустить немного, но все же был бы спокойнее, если б это устроилось. Об этом я написал и Федору Васильевичу, так же как и подробности моего положения. Но позвольте Вас, как декана, особенно просить помочь мне, если возможно. Что касается моих затруднений, то, прежде всего, у меня было много задач, когда я ехал сюда: подвинуть издание 1-го выпуска материалов по Боратынскому и Антологии Поэтов Пушкинской Поры; подготовить, что можно, для 2-го выпуска материалов, подвинуть кое-какие статьи и - собрание сочинений Дельвига; обеспечить себе возможность научной работы в Тифлисе; наконец - двинуть издание новой книги стихов. Все это - помимо всякого другого значения - должно дать мне деньги, а без них и жить мне трудно и даже выехать. - Но важность всего этого по существу все же на первом плане, а между тем в самое последнее время для меня в академии создался рад затруднений, в силу которых мне, сверх перечисленного, неожиданно приходится: 1) По листочку разобрать, проверить и привести в порядок все материалы по Боратынскому - Татевского, Казанского и Тамбовского семейных архивов (порядок их сильно пострадал в чужих руках). 2) Составить им опись для рукописного отделения библиотеки (куда они только что переведены). 3) Наконец - сделать отбор того, что для меня должно быть сфотографировано. А. А. Шахматов так добр ко мне, что, не решаясь посылать рукописи в Тифлис (о чем я думал вновь просить) хочет важнейшие - в большом количестве - отдать сфотографировать, чтобы я мог в Тифлисе работать по снимкам. Вы, конечно, согласитесь, что я не могу отказаться и должен для этого проделать немедленно всю работу по разборке, описи и наконец - выбору материалов. - Я должен очень извиниться перед факультетом в невольном промедлении, но надеюсь, что оно не будет слишком продолжительно (последним сроком считаю 20-е число) и также надеюсь, что предлагаемая мною комбинация взаимного замещения может быть осуществлена и облегчит положение. - Искренне Вам преданный Юрий Верховский» (РГБ. Ф. 160. Карт. 4. Ед. хр. 454/455).
22 РГБ. Ф. 109. Карт. 15. Ед. хр. 70. Л. 13. Письма, составившие эту папку, по большей части недатированы. За пределами изложенного ниже ивановского сюжета мне известно единственное упоминание о ней: в 1917 или 1918 году она, будучи сестрой милосердия, подавала прошение о поставлении ее в диаконисы (чин для Православной церкви редкий, но существующий); оно приводится в отличной статье Е. В. и Н. А. Беляковых. В ивановском архиве сохранилось еще два ее документа: письмо Замятниной, где она просит напомнить название целебных капель (РГБ. Ф. 109. Карт. 15. Ед. хр. 71) и рукопись двух стихотворений, художественно сопоставимых с приведенным ниже (РГБ. Ф. 109. Карт. 42. Ед. хр. 35).
23 “Дорогой Вячеслав Иванович. Целую Вас в уста и сердце, в котором Бог. Дорогой, дорогой! - О небесной радости! - и восторге духовного воскресения - хочу сообщить Вам. - Ух - занимает дух - при мысли - на какие кручи - Альпийских высот вознесена я. - Исчезли пространство и время - в безграничном просторе духовной Свободы, творчество жизни - подобное - Логосу указано мне и лицезрение Бога в духе и истине дано мне» etc (РГБ. Ф. 109. Карт. 15. Ед. хр. 70. Л. 3 - 3 об.).
24 Там же. Л. 11 - 12 об. В архиве Иванова отложились рукописи еще двух (не столь выразительных) стихотворений Герасимовой: «Диссонанс» («Мятежный мир один я одолел…») и «Благодарность» («Всем подарившим участье…»); оба: РГБ. Ф. 109. Карт. 42. Ед. хр. 35.
25 РГБ. Ф. 109. Карт. 15. Ед. хр. 70. Л. 9 - 10 об.
26 См., впрочем, обширные дидактические фрагменты из писем к пасынку, приведенные в: Богомолов Н. А. Вячеслав Иванов об университетском образовании // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 2007. № 3. С. 28 - 35.
27 РГБ. Ф. 109. Карт. 9. Ед. хр. 18
28 «Влад. Фр. <…> понимает затруднительность страшную положения и готов с внешней стороны всячески помочь, предлагает Вере жить с ними в Тифлисе, если это устроило бы» (письмо Замятниной Вяч. Иванову 3/15 февраля 1912 года // РГБ. Ф, 109. Карт. 19. Ед. хр. 19. Л. 14).