МАРГИНАЛИИ СОБИРАТЕЛЯ. 1. ВСТУПЛЕНИЕ. МАНДЕЛЬШТАМ.
В метафизическом смысле коллекционирование представляет собой заполнение пустоты, овеществленное стремление к упорядочиванию явлений. Собиратель - шаг за шагом, предмет за предметом - приближается к идеальной картине, сложившейся в его распаленном воображении: его коллекция есть отражение его самого, проекция его личности, которая останется въяве, когда бренное его тело истлеет. В этих атавистических делах есть свои невидные сразу законы и обстоятельства: из клубящегося вокруг враждебного тумана бескорыстный стяжатель извлекает добычу и влечет ее к себе в убежище, чтобы положить рядом с подобиями - и замереть от удовольствия в секундной победе над энтропией.
В детстве я, признаться, не находил особенного удовольствия в обычных (сообразно с обстоятельствами места и времени) увлечениях этого рода: меня слегка завораживал момент, когда марка, отклеившись над паром от конверта, являла свой бесстыжий влажный испод, окаймленный драгоценными зубчиками; засушенный в видах будущего гербария цветок намекал на своих тропических непознанных родственников; бренчащая горстка мелочи таила в себе редкую возможность встретиться с драгоценным непрочеканом, но все это было не то. Интересней было бы собирать коллекции зоологического толка, но после трагической истории с бежавшей пиявкой гидробиологическим штудиям (в практическом смысле) был положен предел, а неловкая возня с морилками была мне не по душе; кроме того, мне с детства невыносимо прикосновение крыльев бабочек, уж не знаю почему.
Так или иначе, судьба явно толкала меня к книжному собирательству - но одновременно и отвращала от него, ибо я вырос в доме, все стены которого от пола до потолка были покрыты книжными полками. Более того, сам факт моего существования отчасти пребывал под книжной угрозой: над изголовьем кровати начиналась могучая конструкция дубовых полок, на которых стоял 90-томник Толстого, и первое, что я видел утром проснувшись, был вбитый в стену и державший полку матовый железный костыль, прогнувшийся под физическим грузом кряжистой мудрости.
Несмотря на это, букинистические магазины я любил до дрожи - и особенно тот, что расположен на Л-ском проспекте города М. В ту пору состав тамошних продавцов был звезден: там работал Иван Иванович, просвещенный собиратель Гнедича (никогда я не встречал коллекционера с такой странной, узкой и исключительно проработанной специальностью), временами за прилавок вставал Юра К-тин (с которым мы позже крепко подружились), но в видах смирения чаще мне попадался грубый и неприветливый хмырь в сером халате, с которым мы сразу прониклись друг к другу устойчивой неприязнью. Попросить у него книгу на просмотр за один визит можно было единожды - и долго приходилось выбирать, мысленно сопрягая плачевное состояние финансов, заманчивость содержания и заведомое ее отсутствие в бездонных домашних закромах.
Конечно, я очень хорошо помню первую купленную антикварную книгу - «Чародейная чаша» Сологуба, 2-й этаж «Дома книги», 17 руб. 50 коп., 1989 год: шел я, помнится, из РГБ (которая тогда называлась еще как-то мерзопакостно) в ИМЛИ. Довольно компактный мир собирателей и книгопродавцев тогда представлял собой крайне пестрое и симпатичное сообщество; до нынешних подлых времен, когда само слово «библиофил» («Ты лишь один друг верный библиотек, / Спаситель от того, чтобы под смех и свист / Какой-нибудь слюнявый идиотик / Посмел кощунственно сломать тисненый лист» - три человека на земле могут продолжить цитату) оказалось осквернено нахрапистыми коррупционерами, оставалась еще четверть века. Еще живы были… впрочем, как писали авторы поглавнее, «волнуемый воспоминаниями, я забылся» - как описать тогдашнюю книжную жизнь? У высокочтимого mikl53 это заняло несколько сотен страниц - и именно к его книге я и отсылаю интересующихся за подробностями.
В 1990 - 1996 году я собирал библиотеку, типичную для историка литературы: решительно отвергая книги авторов, условно говоря, первого ряда («как будто поэты строятся рядами»!), я деятельно разыскивал книги тех, кто был интересен мне в научном смысле. В результате, ко второй половине 1990-х я не имел ни одной книги Блока, Ахматовой, Пастернака (если не считать автографов, которыми как раз - с той же ученой мотивировкой - никогда не пренебрегал), но зато обладал безукоризненными комплектами книг А. Тинякова, А. Кондратьева и т.п.
В благотворные для собирательства 1996 - 2005 года мы с моим коллегой и компаньоном были типичными коллекционерами «геннадиевского толка», покупая по преимуществу книги XVIII - первой половины XIX века; избегаю ныне распространяться подробнее, поскольку в обозримом будущем, вероятно, будет издано отдельное описание этой части библиотеки.
Примерно с 2005 - 2007 года судьба вернула меня - и в науке и в коллекционировании - к работе двадцатилетней давности, так что ныне главный круг интересов в обеих областях сосредоточен в сфере русской поэзии первой половины ХХ века. Поскольку угодья эти принципиально неисчерпаемы, любой каталог посвященного им собрания будет зиять мучительными лакунами, но здесь есть лукавый выход: увидеть и картографировать внутри массива конечные разделы. В обозримом будущем я планирую описать подборки книг некоторых поэтов, собранных мною с почти исчерпывающей полнотой. Оговорка «почти» касается двух типов изданий: детских и прозаических - первые я не покупал никогда, а обладание вторыми считаю для себя факультативным, поскольку прежде всего собираю поэзию. Надо сказать, что русские авторы сильно (и непредсказуемо) различаются по возможности, так сказать, парадигматического собирания: скажем, полный прижизненный Блок не составит особого труда (хотя кое с чем придется повозиться), а вот, например, Гиппиус будет почти невозможна - из-за треклятых «Походных песен», два с половиной десятилетия открывающих мою дезидерату. Первым номером будет Мандельштам, дальше - наверное, Парнок, потом Кондратьев… потом посмотрим. Конечно, в зависимости от степени общеизвестности автора специфика описания должна меняться, но для меня здесь библиофильская сторона важнее всякой другой. Итак.
1. Мандельштам О. Камень. СПб. 1913.
Среди великих дебютов ХХ века «Камень» всегда был в библиофильском смысле проще прочих - то ли из-за подготовленной репутации, стимулировавшей спрос, то ли для посмертного контраста с хрупкой судьбой автора. Мне многажды попадались вполне приличные экземпляры и я всегда легко с ними расставался, пока в какой-то момент не обнаружил, что книга нечаянно сделалась редкостью. После этого первый же попавшийся «Камень» я оставил себе (положил, так сказать, в протянутую руку), тем более, что он был из собрания, к которому я сентиментально привязан. Экземпляр без обложки, в простоватом переплете 1920-х годов, но, что интересно, в него же вплетено 2-е издание той же книги - случай редкий и непонятный. Вроде жест сугубо библиофильский - но где тогда обложки? И зачем вообще переплетать? Впрочем, второе издание я держу и в гораздо лучшем виде.
2. Мандельштам О. Камень. Пг. 1916
Второе издание «Камня» никогда не казалось особенной редкостью, но всегда было труднонаходимо в приличной сохранности: м.б. дело в особой хрупкости бумаги, но все экземпляры, которые мне попадались, как правило были с какой-нибудь червоточиной. Этот же почти безукоризненный; нашел его для меня высокочтимый mikl53, за что ему огромное спасибо. На титульном листе есть владельческая запись 1925 года, но расшифровать ее я не могу.
3. Мандельштам О. Камень. М. - Пг. 1923
Когда в начале 1990-х годов поэзия не стоила почти ничего, эта книжка, напротив, весьма ценилась - из-за обложки Родченко (на мой вкус - неизящной и совершенно не подходящей к Мандельштаму). Редкой она, впрочем, так и не стала. Сейчас, на волне переоценки ценностей, автор вновь кажется значительней художника. Интересно, что эта тенденция овеществилась и географически: экземпляр этот, как говорили в старину, реэкспортный - я купил его совсем недавно у израильской леди-книготорговца. Качество его небезупречно, но полку он не портит.
4. Мандельштам О. Tristia. Пб. - Берлин. 1922
Обложка Добужинского к «Tristia» - наоборот, представляется мне самой красивой среди книг Мандельштама - и одной из удачнейших среди поэтических сборников вообще. Книжка никогда не была особенно редкой, но приличный экземпляр требовалось некоторое время поискать. У меня их две; вторую я недавно согласился променять, но она от меня спряталась и не показывалась несколько месяцев, так что пришлось извиняться и сделку отменять (так порой бывает с книгами). Теперь они стоят рядом.
5. Мандельштам О. Вторая книга. М. - Пб. 1923
Во внешности и выходных данных этой книги ничего не выдает будущей редкости: выпущена в метрополии, цензурой (вроде бы) не преследовалась, тираж вполне приличный. А между тем это - одна из самых редких книг Мандельштама, причем обычно встречается в совершенно убитом виде. Мне пришлось сменить три экземпляра перед тем, как я добился этого, вполне приличного.
6. Мандельштам О. Шум времени. Л. 1925
Это же касается и первой книги прозы О. М., но она, по моим ощущениям, встречается еще реже: купив в середине 1990-х экземпляр в качестве временного местоблюстителя, я до сих пор не только не смог поменять его на лучший, но даже и не видел в продаже никакого. Рисунок обложки Елены Филипповны Килюшевой вполне изящен, но качество экземпляра причиняет мне ощутимые моральные страдания. UPD. Только сейчас, перепероверяя уже выложенный текст, увидел маленькую пометку Лесмана на титульном листе, ну и ну. Значит, из его библиотеки, погибшей в войну.
7. Мандельштам О. Египетская марка. Л. 1928
Одна из немногих книг О. М., до сих пор не представляющая собой никакой трудности для собирателя. Вероятно, это связано прежде всего со сравнительной незанимательностью содержания: представить себе барышню, не расстающуюся с томиком стихов очень даже просто, а вот носящую с собой отягощенную смыслами и подтекстами (как учит нас современная наука) прозу - затруднительно.
8. Мандельштам О. О поэзии. Л. 1928
Аналогично: книга всегда была исключительно простой и только в последние годы экземпляры немного подобрались. Хотя удивительно - по идее, ее должны были алкать и представители могучего племени собирателей «Academia» и простые любители поэзии.
9. Мандельштам О. Стихотворения. М. - Л. 1928
Последняя прижизненная книга О.М. представляет собой некоторый библиофильский парадокс: она достаточно часто встречается, чтобы рассчитывать на хороший или отличный экземпляр, но при этом слишком редка для того, чтобы раздобыть его без труда. Я пересмотрел в своей жизни экземпляров десять, но вечно то мне не нравился корешок, то мою ставку перебивали на аукционе… в общем, лет пять назад, купив этот приличный, но не безукоризненный сборник, я поиски насильственно прекратил.
За пределами описания остаются детские книги (которых у меня нет), переводы (которыми я не интересуюсь) и рукописные материалы (которые будут напечатаны не в ближайшее время). Чувствительно для меня отсутствие маленькой харьковской теоретической брошюрки 1922 года, но я не теряю надежды ее заполучить.
В детстве я, признаться, не находил особенного удовольствия в обычных (сообразно с обстоятельствами места и времени) увлечениях этого рода: меня слегка завораживал момент, когда марка, отклеившись над паром от конверта, являла свой бесстыжий влажный испод, окаймленный драгоценными зубчиками; засушенный в видах будущего гербария цветок намекал на своих тропических непознанных родственников; бренчащая горстка мелочи таила в себе редкую возможность встретиться с драгоценным непрочеканом, но все это было не то. Интересней было бы собирать коллекции зоологического толка, но после трагической истории с бежавшей пиявкой гидробиологическим штудиям (в практическом смысле) был положен предел, а неловкая возня с морилками была мне не по душе; кроме того, мне с детства невыносимо прикосновение крыльев бабочек, уж не знаю почему.
Так или иначе, судьба явно толкала меня к книжному собирательству - но одновременно и отвращала от него, ибо я вырос в доме, все стены которого от пола до потолка были покрыты книжными полками. Более того, сам факт моего существования отчасти пребывал под книжной угрозой: над изголовьем кровати начиналась могучая конструкция дубовых полок, на которых стоял 90-томник Толстого, и первое, что я видел утром проснувшись, был вбитый в стену и державший полку матовый железный костыль, прогнувшийся под физическим грузом кряжистой мудрости.
Несмотря на это, букинистические магазины я любил до дрожи - и особенно тот, что расположен на Л-ском проспекте города М. В ту пору состав тамошних продавцов был звезден: там работал Иван Иванович, просвещенный собиратель Гнедича (никогда я не встречал коллекционера с такой странной, узкой и исключительно проработанной специальностью), временами за прилавок вставал Юра К-тин (с которым мы позже крепко подружились), но в видах смирения чаще мне попадался грубый и неприветливый хмырь в сером халате, с которым мы сразу прониклись друг к другу устойчивой неприязнью. Попросить у него книгу на просмотр за один визит можно было единожды - и долго приходилось выбирать, мысленно сопрягая плачевное состояние финансов, заманчивость содержания и заведомое ее отсутствие в бездонных домашних закромах.
Конечно, я очень хорошо помню первую купленную антикварную книгу - «Чародейная чаша» Сологуба, 2-й этаж «Дома книги», 17 руб. 50 коп., 1989 год: шел я, помнится, из РГБ (которая тогда называлась еще как-то мерзопакостно) в ИМЛИ. Довольно компактный мир собирателей и книгопродавцев тогда представлял собой крайне пестрое и симпатичное сообщество; до нынешних подлых времен, когда само слово «библиофил» («Ты лишь один друг верный библиотек, / Спаситель от того, чтобы под смех и свист / Какой-нибудь слюнявый идиотик / Посмел кощунственно сломать тисненый лист» - три человека на земле могут продолжить цитату) оказалось осквернено нахрапистыми коррупционерами, оставалась еще четверть века. Еще живы были… впрочем, как писали авторы поглавнее, «волнуемый воспоминаниями, я забылся» - как описать тогдашнюю книжную жизнь? У высокочтимого mikl53 это заняло несколько сотен страниц - и именно к его книге я и отсылаю интересующихся за подробностями.
В 1990 - 1996 году я собирал библиотеку, типичную для историка литературы: решительно отвергая книги авторов, условно говоря, первого ряда («как будто поэты строятся рядами»!), я деятельно разыскивал книги тех, кто был интересен мне в научном смысле. В результате, ко второй половине 1990-х я не имел ни одной книги Блока, Ахматовой, Пастернака (если не считать автографов, которыми как раз - с той же ученой мотивировкой - никогда не пренебрегал), но зато обладал безукоризненными комплектами книг А. Тинякова, А. Кондратьева и т.п.
В благотворные для собирательства 1996 - 2005 года мы с моим коллегой и компаньоном были типичными коллекционерами «геннадиевского толка», покупая по преимуществу книги XVIII - первой половины XIX века; избегаю ныне распространяться подробнее, поскольку в обозримом будущем, вероятно, будет издано отдельное описание этой части библиотеки.
Примерно с 2005 - 2007 года судьба вернула меня - и в науке и в коллекционировании - к работе двадцатилетней давности, так что ныне главный круг интересов в обеих областях сосредоточен в сфере русской поэзии первой половины ХХ века. Поскольку угодья эти принципиально неисчерпаемы, любой каталог посвященного им собрания будет зиять мучительными лакунами, но здесь есть лукавый выход: увидеть и картографировать внутри массива конечные разделы. В обозримом будущем я планирую описать подборки книг некоторых поэтов, собранных мною с почти исчерпывающей полнотой. Оговорка «почти» касается двух типов изданий: детских и прозаических - первые я не покупал никогда, а обладание вторыми считаю для себя факультативным, поскольку прежде всего собираю поэзию. Надо сказать, что русские авторы сильно (и непредсказуемо) различаются по возможности, так сказать, парадигматического собирания: скажем, полный прижизненный Блок не составит особого труда (хотя кое с чем придется повозиться), а вот, например, Гиппиус будет почти невозможна - из-за треклятых «Походных песен», два с половиной десятилетия открывающих мою дезидерату. Первым номером будет Мандельштам, дальше - наверное, Парнок, потом Кондратьев… потом посмотрим. Конечно, в зависимости от степени общеизвестности автора специфика описания должна меняться, но для меня здесь библиофильская сторона важнее всякой другой. Итак.
1. Мандельштам О. Камень. СПб. 1913.
Среди великих дебютов ХХ века «Камень» всегда был в библиофильском смысле проще прочих - то ли из-за подготовленной репутации, стимулировавшей спрос, то ли для посмертного контраста с хрупкой судьбой автора. Мне многажды попадались вполне приличные экземпляры и я всегда легко с ними расставался, пока в какой-то момент не обнаружил, что книга нечаянно сделалась редкостью. После этого первый же попавшийся «Камень» я оставил себе (положил, так сказать, в протянутую руку), тем более, что он был из собрания, к которому я сентиментально привязан. Экземпляр без обложки, в простоватом переплете 1920-х годов, но, что интересно, в него же вплетено 2-е издание той же книги - случай редкий и непонятный. Вроде жест сугубо библиофильский - но где тогда обложки? И зачем вообще переплетать? Впрочем, второе издание я держу и в гораздо лучшем виде.
2. Мандельштам О. Камень. Пг. 1916
Второе издание «Камня» никогда не казалось особенной редкостью, но всегда было труднонаходимо в приличной сохранности: м.б. дело в особой хрупкости бумаги, но все экземпляры, которые мне попадались, как правило были с какой-нибудь червоточиной. Этот же почти безукоризненный; нашел его для меня высокочтимый mikl53, за что ему огромное спасибо. На титульном листе есть владельческая запись 1925 года, но расшифровать ее я не могу.
3. Мандельштам О. Камень. М. - Пг. 1923
Когда в начале 1990-х годов поэзия не стоила почти ничего, эта книжка, напротив, весьма ценилась - из-за обложки Родченко (на мой вкус - неизящной и совершенно не подходящей к Мандельштаму). Редкой она, впрочем, так и не стала. Сейчас, на волне переоценки ценностей, автор вновь кажется значительней художника. Интересно, что эта тенденция овеществилась и географически: экземпляр этот, как говорили в старину, реэкспортный - я купил его совсем недавно у израильской леди-книготорговца. Качество его небезупречно, но полку он не портит.
4. Мандельштам О. Tristia. Пб. - Берлин. 1922
Обложка Добужинского к «Tristia» - наоборот, представляется мне самой красивой среди книг Мандельштама - и одной из удачнейших среди поэтических сборников вообще. Книжка никогда не была особенно редкой, но приличный экземпляр требовалось некоторое время поискать. У меня их две; вторую я недавно согласился променять, но она от меня спряталась и не показывалась несколько месяцев, так что пришлось извиняться и сделку отменять (так порой бывает с книгами). Теперь они стоят рядом.
5. Мандельштам О. Вторая книга. М. - Пб. 1923
Во внешности и выходных данных этой книги ничего не выдает будущей редкости: выпущена в метрополии, цензурой (вроде бы) не преследовалась, тираж вполне приличный. А между тем это - одна из самых редких книг Мандельштама, причем обычно встречается в совершенно убитом виде. Мне пришлось сменить три экземпляра перед тем, как я добился этого, вполне приличного.
6. Мандельштам О. Шум времени. Л. 1925
Это же касается и первой книги прозы О. М., но она, по моим ощущениям, встречается еще реже: купив в середине 1990-х экземпляр в качестве временного местоблюстителя, я до сих пор не только не смог поменять его на лучший, но даже и не видел в продаже никакого. Рисунок обложки Елены Филипповны Килюшевой вполне изящен, но качество экземпляра причиняет мне ощутимые моральные страдания. UPD. Только сейчас, перепероверяя уже выложенный текст, увидел маленькую пометку Лесмана на титульном листе, ну и ну. Значит, из его библиотеки, погибшей в войну.
7. Мандельштам О. Египетская марка. Л. 1928
Одна из немногих книг О. М., до сих пор не представляющая собой никакой трудности для собирателя. Вероятно, это связано прежде всего со сравнительной незанимательностью содержания: представить себе барышню, не расстающуюся с томиком стихов очень даже просто, а вот носящую с собой отягощенную смыслами и подтекстами (как учит нас современная наука) прозу - затруднительно.
8. Мандельштам О. О поэзии. Л. 1928
Аналогично: книга всегда была исключительно простой и только в последние годы экземпляры немного подобрались. Хотя удивительно - по идее, ее должны были алкать и представители могучего племени собирателей «Academia» и простые любители поэзии.
9. Мандельштам О. Стихотворения. М. - Л. 1928
Последняя прижизненная книга О.М. представляет собой некоторый библиофильский парадокс: она достаточно часто встречается, чтобы рассчитывать на хороший или отличный экземпляр, но при этом слишком редка для того, чтобы раздобыть его без труда. Я пересмотрел в своей жизни экземпляров десять, но вечно то мне не нравился корешок, то мою ставку перебивали на аукционе… в общем, лет пять назад, купив этот приличный, но не безукоризненный сборник, я поиски насильственно прекратил.
За пределами описания остаются детские книги (которых у меня нет), переводы (которыми я не интересуюсь) и рукописные материалы (которые будут напечатаны не в ближайшее время). Чувствительно для меня отсутствие маленькой харьковской теоретической брошюрки 1922 года, но я не теряю надежды ее заполучить.