Барон Штейнгель пишет письма Государю-1.
Это феерически. 11 января и 28 января.
В принципе в эти даты, после дворцовых допросов, после личных встреч - очень многие пишут ему (или Левашеву, в общем разница тут не очень большая). Разнообразно припадая к стопам, выпрашивая милости, еще не зная, чем все закончится - даже самые влипшие полагают возможным для себя отставку или Кавказ, а не виселицу. Каясь, перекладывая вину на других ("а об этом спросите у Барятинского и Волконского", ага). Ну в общем и целом - в своем уме люди-то.
Штейнгель пишет гигантский трактат для Николая на тему как ему, Николаю, получше обустроить Россию. На 14 страниц. В пост жж не умещается. Там ни слова о малых детушках (которых у Штейнгеля много), о проливающей слезу супруге, о том, как он готов искупить преступные заблуждения.
...Со стороны и через 200 лет он кажется прекраснодушным придурком. Как и со своим трактатами о том, как бы удобно и быстро убрать торг людьми и уничтожить наказание кнутом. Избавился он от заблуждений полностью к Петровскому заводу, а уж предисловие к запискам Колесникова - и вовсе без иллюзий ("Есть истины, которые забываются именно от излишней известности; потому не мешает от времени до времени напоминать о них. Во всяком государстве, управляемом на праве отчином, нет и не может быть гласности. Там, где нет гласности, там все под Домоклесовым мечом; там попасть под суд и пропасть - синонимы; там законы - обольстительная, обманчивая благовидность для пасомых, верный костыль - для пасущих.").
Но пока, 11 января, после разговора с Государем показавшимся человекообразным... нет, не идиот. Просто правда не понимает, насколько это все бесполезно - и насколько раздражающий и поучающий тон он выбрал.
Но, блин, каков, а?:) "действительно, положение ваше, государь, весьма затруднительно...". Но я щас объясню!
При том ведь еще консерватор-консерватор, за санкции, против перевода Евангелия на русский
Августейший монарх, всемилостивейший государь! Из мрачной темницы моей, возносясь духом любви к отечеству, духом верноподданнического к вашему императорскому величеству усердия, припадаю ко священным стопам вашим.
Умоляю ваше величество благом многих миллионов людей, коих вы нареклись отцом, умоляю собственною вашею славою и самою безопасностью: не презрите моих наблюдений и сведений; удостойте прочесть все нижеследующее до последней строки прежде, нежели произнесете строгий суд о свойстве и самой цели настоящего подвига. Дерзаю представить обнаженную истину: она должна быть доступна престолу мудрого монарха, восприявшего бразды правления с намерением жить для отечества.
В высочайшем манифесте о восшествии вашем на престол, как бы в утешение народа сказано, что ваше царствование будет продолжением предыдущего. О, государь! Ужели сокрыто от вас, что эта самая мысль страшила всех и что одна токмо общая уверенность в непременной перемене порядка вещей говорила в пользу цесаревича?
Истина, не подверженная ни малейшему возражению, что в бозе почивший государь, брат ваш, обладал в совершенстве даром привлекать к себе сердца всех тех, кои имели счастие с ним встречаться, и что его поведение в звании наследника, его действия и намерения в начале царствования, твердость его при всеобщем бедствии 1812 года, его кротость в блеске последующей за тем славы, человеколюбие его во время последнего наводнения, равно как и многие другие, известные свету и народу в особенности случаи, в коих явил он высокие свойства души своей,- соделали особу его любезною и священной для россиян-современников. Но по непостижному для нас противоречию, которое к изумлению грядущих веков, может быть, объяснит одна токмо беспристрастная история, царствование его - если разуметь под словом сим правление - было во многих отношениях для России пагубно, под конец же тягостно для всех состояний, даже до последнего изнеможения. Противоречие cue поставило средний и нижний класс народа в недоумение: государь всюду являлся ангелом и сопровождался радушными восклицаниями, но в то же время от распоряжений правительства именем его разливалось повсюду неудовольствие и ропот. Народ приписывал сие лицам: то Сперанскому, то Гурьеву, то Аракчееву и вообще думал: «Министры обманывают доброго нашего государя; где ему, батюшке, все знать». Ноте, кои просвещеннее, смотрели и рассуждали иначе. Результат общий: государь, встреченный на престоле со всеобщим вожделением, с единодушною, искреннею, беспримерною радостью, сопровожден во гроб едва ли не всеобщим равнодушием.
О, государь! Если это с моей стороны дерзновение, то в совести моей вопию¬щий глас убеждает меня, что она в миллион раз полезнее вашему величеству, моему всемилостивейшему монарху, нежели та лесть, которую если и возносят владык земных до небес, то для того только, чтоб они не видели, что на управляемой ими земле делается.
Не смею без особого соизволения изобразить вашему величеству в историческом порядке весь ход дел в последнее царствование; но цель, меня одушевляющая, заставляет сказать хотя ту только истину, что пра¬вительство отличалось непостоянством, и в управлении государством не было никакого положительного, твердого плана. Сначала был период либерализма и филантропии; потом - период мистицизма и, наконец, противных мнений и действий тому и другому. Вначале дано всему новое направление учреждением министерств: министры были в силе и доверенности. Чрез шесть лет разряд министерств изменился: с учреждением Совета в новом его образовании создано министерство полиции. Сила министров уступила силе государственного секретаря. Министерство коммерции уничтожено. Отсутствие государя дало повод к учреждению комитета господ министров, а затем смерть Вязмитинова произвела новую перемену в разряде министерств. Министерство полиции уничтожено и сделано вновь министерство духовных дел в соединении с просвещением, но п то на несколько лет. При первых министрах много предначато полезного, по крайней мере обнаружено явное намерение готовить государство к восприятию конституционных начал. После Тильзитского мира прибытие Коленкура ко двору и вышепомянутая перемена в министерстве пресекли деятельность пр¬вительства. Оно до самого 1812 года, видимо, тяготилось прихотливым деспотизмом Наполеона. Влияние Сперанского на дела ознаменовалось учреждением комиссии погашения долгов, началом изобретения новых налогов, обложением купцов усугубленною податью с капиталов, установлением торговых книг, учреждением о торгующих крестьянах, которым подорван кредит внутренней торговли, и новым образованием Комиссии составления зако¬нов, которая до сих пор издала гражданское и уголовное уложение, и оба не могли быть приведены в действие. В 1810 и в 1811 году приметно уже было неудовольствие противу правительства. Указ 1809 года о непроизвождении в чины гражданских чиновников 9 и 6 классов без экзамена, которым многие заслуженные и опытные люди оскорблены были, много развивал сие неудовольствие. 1812 год соединил всех к одной цели - защите отечества и престола.
Настал вожделенный мир! Монарх, от всех благословенный, возвратился ко всеобщей радости. Все, казалось, обещало эпоху, от которой начнется период внутреннего благоустройства. Ожидание не сбылось. Роздано несколько ми-лионов Москве, Смоленску и частью некоторым уездным городам сих губерний; но сим пособием воспользовались не столько совершенно разорившиеся, сколько имущие: ибо оно раздавалось в виде ссуды под залог недвижимости. Если Москва отрясла так скоро пепл с главы своей и вознеслась в новом велелепии, то не столько помогла тому сия помощь, сколько состояние внутренней коммерции к промышленности, оживотворенных тарифом 1810 года, который издан был при увещательном манифесте, чтобы все обращали капиталы свои не в пищу чужеземной роскоши, но в пользу отечества. Внезапно сей самый тариф в 1816 году изменен в пользу Австрии, Польши и Пруссии изданием нового тарифа на 12 лет. Коммерсанты могли, по крайней мере, располагать свои спекуляции на сие, императорским словом определенное время; но и в этом ошиблись: в 1819 году последовало новое всеобщее разрешение ввоза иностранных товаров, коими вскоре наводнили Россию. Многие купцы обанкрутились, фабриканты вконец разорились, а народ чрез то лишился способов к пропитанию и к оплачиванию податей. Вскоре увидели ошибку, исправили ее тарифом 1823 года, но причиненный вред невозвратен. Знатные суммы серебра и золота, вошедшие чрез одесский порт при выгодной хлебной торговле 1815, 1816 и 17 годов, исчезли мгновенно и не возвращались. Наконец, последовало новое дополнительное постановление о гильдиях, за коим изданы еще многие дополнения и пояснения, за всем тем местные начальства принуждены были представлять о невозможности его выполнить: ибо у бедных мещан, и особенно у жителей малых городов, отнят последний способ к пропитанию. Таким образом, коммерция наша находится в паралитическом состоянии, тогда как у всех других держав преуспевает и процветает, особенно во Франции, которая в 1815 году едва ли не в лучшем состоянии была, нежели Россия.
К крайнему изумлению всех действия министерства финансов в последние 10 лет были, можно сказать, ужасны . В 1814 году правительство убедило откупщиков винных при главном посредстве Гурьева и Пестеля сделать весьма важную наддачу. Естественным сего следствием была несостоятельность, и они разорены вконец, особенно Злобин, оказавший многие отечеству услуги, и Перетц. В преследовании сих откупщиков и потом поставщиков провиантских были случаи, что они представляли к расчету свои на казну претензии; но министр предписывал: «с них взыскивать, а им предоставить ведаться особо». Распоряжение, имеющее характер полного насилия и несправедли-вости. С откупщиками многие разорились. Уничтожив откупы, министерство финансов ввело новый образ винной продажи - источник чрезмерно гибельного народного разврата и самого разорения. Нарушены некоторые коренные права, унижено звание вице-губернаторов, дотоле весьма-весьма почтенное, явлен пример соблазна для чиновников, ибо способы наживаться стали предпочитать понятиям о чести, и те, кои при начале считали за уничижение надзирать за питейными домами, увидя, что на сих людей обращается внимание министра и вместе с обогащением даются чипы и кресты, стали искателями сего рода службы. Размножены повсюду трактиры, герберги, харчевни, портерные лавочки, питейные домы, временные выставки, из коих некоторые с биллиардами, с музыкой и с другими разными для черни приманками. Возвышена на вино ценз; для вннопродавцов установлены стеснительные и разорительные для них правила, зато злоупотребления устранены от надзора полиции, вице-губернаторам даны предписания стараться как можно о большей распродаже вина под опасением ответственности. И с такими мерами первые годы принесли точно прибыль, но вскоре оказалось, что она была временная, ибо в последние годы уже не добираются многие миллионы.
Когда таким образом, с одной стороны, народ поощрялся пропивать потовым трудом наживаемые деньги, с другой - умножена подать с паспортов, возвышена цена на первую потребность - на соль - и приняты строжайшие меры ко взысканию недоимок; предписано за недоимку помещиков отдавать под опеку, а с казенных крестьян взыскивать, хотя бы то было с пожертвованием последнего их имущества. Начали у них продавать домашний скот, лошадей и самые домы, а так как с таких обобранных взять уже нечего, то постановлено правилом, в отвращение недоимок за неимущих взыскивать с обществ. В некоторых губерниях «выбить, выколотить недоимку» сделалось техническим словом. Между тем в одних губерниях, как-то: в Белорусской, Псковской, Тверской, Вологодской и Ярославской, по нескольку лет был неурожай и помещики, не получая дохода, кормили крестьян; в других - напротив, как в Тамбовской, Пензенской и Симбирской, хлеб был нипочем от неимения сбыта, и деревни тоже не давали дохода. Обстоятельства сии уподобляют Россию тому состоянию, в котором была Франция во время Генриха III, когда сборщики податей обирали последнее у бедных земледельцев. О, государь! Извольте послать доверенную особу инкогнито, в виде частного человека - и вы откроете, может быть, гораздо горестнейшее состояние народа, нежели каковым я его представляю. Беспрестанные выгоны крестьян для делания дорог, часто в страдную пору, довершили их разорение, и притом от частых перемен в плане и or непрочной работы повинность сия сделалась бесконечною, между тем как в академическом календаре, в хронологическом показании печатается: «От издания манифеста, коим народ навсегда освобождается от делания дорог, столько-то лет!».
Умножая доходы крайними мерами, хотя три года тому назад сделано по всем министерствам сокращение расходов, но сколько еще есть предметов, па которые делаются напрасные издержки. Сколько чиновников, едва имеющих занятие, получают большие оклады в двух и трех местах, сколько таких же получают пенсионы. По одному комиссариату около трех миллионов расходуется в год на циновки, веревки, вообще на укупорку и развозку вещей от комиссий до местопребывания полков, тогда как одним распоряжением в рассуждении сей доставки вещей можно бы сей расход уничтожить.
По флоту такая же экономия. По адмиралтейскому регламенту Петра Великого, едва корабль заложится на стапеле, должно раздать по всем мастерствам пропорции, дабы ко дню спуска все принадлежности к вооружению оного были в готовности. Во все министерство маркиза де Траверзе сего не наблюдалось: корабли ежегодно строились, отводились в Кроиштат и нередко гнили, не сделав ни одной кампании; и теперь более четырех или пяти кораблей нельзя выслать в море: ибо мачты для сего переставляют с одного корабля на другой, прочие, хотя число их немалое, не имеют вооружения. И так переводится последний лес, тратятся деньги, а флота нет. Но в царствование блаженной памяти родителя вашего, в 1797 году, выходило 27 кораблей, всем снабженных, а в 1801 году против англичан готовилось 45 вымпелов! Можно сказать, что прекраснейшее в любезнейшее творение Великого Петра маркиз де Траверзе уничтожил совершенно. Теперь, на случай войны, некого и не с чем выслать в море. Кроме вновь принятого Синявина и контр-адмирала Рожнова-ни одного адмирала, несколько капитанов и весьма немного офицеров из тех, кои были в экспедициях. Между тем у соседнего государства сия часть в совершенной исправности всегда была и теперь существует.
По части управления губерний во все 25 лет не сделано ничего особенного к улучшению. Едва в 1822 году дозволено генерал-губернатору Балашову производить опыт преобразования. Начатый без сведения Сената опыт сей принимается обывателями с негодованием на новые тягости и на умножение инстанций, а о пользе, какая из того произойти имеет, никто еще не говорит. Подобным образом жалуются и на преобразование Сибири, где в обширном, но весьма малонаселенном крае, в котором бы приличнее было сокращать администрацию, прибавлена лишняя губерния и дан образ управления совещательно-аристократический, не свойственный монархическому.
К сему присовокупить остается недостатки в судопроизводстве вообще. Бесконечное продолжение тяжебных дел аппеляциями и обращением паки в нижние инстанции, неправосудие и повсеместное злоупотребление. Последнее было строго преследуемо, но от полумер осталось неисцельным. Посылались сенаторы, производили исследование, тысячами отдавали бедных чиновников под суд и определяли новых, а те принимались за то же, только смелее, ибо обыкновенно поступали на места с протекцией. Сколько и теперь есть губернаторов, состоящих под бесконечным судом.
В царствование великой бабки вашей, государь, была по всем пастям наблюдаема подготовка людей, столь многополезная: чиновники хотя медленно, но верно доходили от низших степеней до вышней, каждый по своей части; оттого были опытны и дельны. В предшедшее вашему царствованию сего вовсе не наблюдалось: всякий, при министре служащий или нашедший покровитель-ство, ко всему считался годным. Так и дела шли. Известно, что Великая Екатерина с полковничьего чина начинала обращать особенное на людей внимание, и те, кои не имели отличных дарований и способностей, не шли далее бригадиров в отставку. В последнее время каждому, продолжающему службу, особенно военную, дорога к высшим степеням сделалась отверзтою. В одной губернии был губернатор, выслужившийся из фельдфебелей, и в губернии поступал, как в роте. Не мог, конечно, долго быть терпим, но жители губернии не менее от того страдали.
Вообще гражданская часть - сей краеугольный камень в здании государственного благоденствия - была в некоторой как бы опале. Государь, блаженной памяти, изволил видеть зло, но, считая его неисцельным, ограничивался тем, что не скрывал своего отвращения. Энгельгард, имевший счастие часто разговаривать с государем, сказывал мне, что однажды при случае, как его величество любовался устройством войск, он осмелился заметить, что время приняться за устройство гражданской части, но государь, взяв его за руку я пожав крепко, с слезящимися глазами произнес: «Ах! Я это очень, очень чувствую, но ты видишь: кем я возьмусь!» Если это истина, что за (истинное) благоустройство государства в России монарху не кем взяться, то посудите, всемилостивейший государь, в каком несчастном, в каком ужасном положении наше любезнейшее отечество, коего судьба восприята вами на рама свое. Ва-шему гению предлежит, подобно Петру, Екатерине, найтить людей, вложить в них душу и соделать сопричастниками будущей вашей славы. Да пройдет она до позднейшего потомства!
Насильственная система так называемого водворения поселений принята была с изумлением и ропотом, как то и вашему величеству должно быть весьма известно, и не могло быть иначе. После тяжкой Отечественной войны, в которой все состояния, участвуя, оказали равное усердие и верность престолу и отечеству, когда всякий ожидал в мире вожделенного спокойствия, внезапно войтить в селения, военного рукою взять домы мирных земледельцев, все, дедами и самими ими нажитое, да и их самих в общий состав нового воинства - едва ли история представляет что-либо тому подобное. К сему присовокупить долж¬но вынужденную уступку и покупку соседственных земель и поместий: ибо одна несправедливость естественно рождает другую. Возникли, с одной стороны,- отчаянное сопротивление, особенно на юге, с другой - строгие меры укрощения. Всей России сделались известны сцены, которых никто не мог полагать возможными в царствование государя, толико кроткого, человеколюбивого! Общее недоумение разрешалось одним лицом графа Аракчеева. Оно во всех подобных действиях служило экраном для особы монарха.
Цель поселений объявлена после - освобождение России от тяжкой рекрутской повинности. Осмеливаюсь, государь, представить, что. уменьшение срока службы по примеру Пруссии до 8 или до 12 лет удовлетворило бы сей це¬ли справедливее, прочнее и безопаснее: ибо тогда через 25 лет во всей России разлился бы дух военный и крестьяне столь же бы легко стали расставаться с детьми, как дворяне, кои прежде также отпускали, как на смерть, а теперь охотно сами везут. Возвратившиеся в семейство могли бы жениться, заниматься крестьянским бытом и, наживая детей, воспитывали бы их заранее быть солдатами, сами были бы готовые ландверы.
Мысль о поселении войск не новая. Бурхард Миних представлял императрице Анне Иоанновне проект о заселении границ турецких, польских и шведских войсками с тем, чтобы они приучались к тому роду войны, который с сими неприятелями приличен. Поселение на границе может быть действительно оплотом, но внутри государства - другие следствия возможны. При разных мнениях о сем иностранцев известен краткий отзыв Веллингтона, я слышал его из уст графа Растопчина: «Видно, что русское правительство не боится штыков!».
Продолжение следует
В принципе в эти даты, после дворцовых допросов, после личных встреч - очень многие пишут ему (или Левашеву, в общем разница тут не очень большая). Разнообразно припадая к стопам, выпрашивая милости, еще не зная, чем все закончится - даже самые влипшие полагают возможным для себя отставку или Кавказ, а не виселицу. Каясь, перекладывая вину на других ("а об этом спросите у Барятинского и Волконского", ага). Ну в общем и целом - в своем уме люди-то.
Штейнгель пишет гигантский трактат для Николая на тему как ему, Николаю, получше обустроить Россию. На 14 страниц. В пост жж не умещается. Там ни слова о малых детушках (которых у Штейнгеля много), о проливающей слезу супруге, о том, как он готов искупить преступные заблуждения.
...Со стороны и через 200 лет он кажется прекраснодушным придурком. Как и со своим трактатами о том, как бы удобно и быстро убрать торг людьми и уничтожить наказание кнутом. Избавился он от заблуждений полностью к Петровскому заводу, а уж предисловие к запискам Колесникова - и вовсе без иллюзий ("Есть истины, которые забываются именно от излишней известности; потому не мешает от времени до времени напоминать о них. Во всяком государстве, управляемом на праве отчином, нет и не может быть гласности. Там, где нет гласности, там все под Домоклесовым мечом; там попасть под суд и пропасть - синонимы; там законы - обольстительная, обманчивая благовидность для пасомых, верный костыль - для пасущих.").
Но пока, 11 января, после разговора с Государем показавшимся человекообразным... нет, не идиот. Просто правда не понимает, насколько это все бесполезно - и насколько раздражающий и поучающий тон он выбрал.
Но, блин, каков, а?:) "действительно, положение ваше, государь, весьма затруднительно...". Но я щас объясню!
При том ведь еще консерватор-консерватор, за санкции, против перевода Евангелия на русский
Августейший монарх, всемилостивейший государь! Из мрачной темницы моей, возносясь духом любви к отечеству, духом верноподданнического к вашему императорскому величеству усердия, припадаю ко священным стопам вашим.
Умоляю ваше величество благом многих миллионов людей, коих вы нареклись отцом, умоляю собственною вашею славою и самою безопасностью: не презрите моих наблюдений и сведений; удостойте прочесть все нижеследующее до последней строки прежде, нежели произнесете строгий суд о свойстве и самой цели настоящего подвига. Дерзаю представить обнаженную истину: она должна быть доступна престолу мудрого монарха, восприявшего бразды правления с намерением жить для отечества.
В высочайшем манифесте о восшествии вашем на престол, как бы в утешение народа сказано, что ваше царствование будет продолжением предыдущего. О, государь! Ужели сокрыто от вас, что эта самая мысль страшила всех и что одна токмо общая уверенность в непременной перемене порядка вещей говорила в пользу цесаревича?
Истина, не подверженная ни малейшему возражению, что в бозе почивший государь, брат ваш, обладал в совершенстве даром привлекать к себе сердца всех тех, кои имели счастие с ним встречаться, и что его поведение в звании наследника, его действия и намерения в начале царствования, твердость его при всеобщем бедствии 1812 года, его кротость в блеске последующей за тем славы, человеколюбие его во время последнего наводнения, равно как и многие другие, известные свету и народу в особенности случаи, в коих явил он высокие свойства души своей,- соделали особу его любезною и священной для россиян-современников. Но по непостижному для нас противоречию, которое к изумлению грядущих веков, может быть, объяснит одна токмо беспристрастная история, царствование его - если разуметь под словом сим правление - было во многих отношениях для России пагубно, под конец же тягостно для всех состояний, даже до последнего изнеможения. Противоречие cue поставило средний и нижний класс народа в недоумение: государь всюду являлся ангелом и сопровождался радушными восклицаниями, но в то же время от распоряжений правительства именем его разливалось повсюду неудовольствие и ропот. Народ приписывал сие лицам: то Сперанскому, то Гурьеву, то Аракчееву и вообще думал: «Министры обманывают доброго нашего государя; где ему, батюшке, все знать». Ноте, кои просвещеннее, смотрели и рассуждали иначе. Результат общий: государь, встреченный на престоле со всеобщим вожделением, с единодушною, искреннею, беспримерною радостью, сопровожден во гроб едва ли не всеобщим равнодушием.
О, государь! Если это с моей стороны дерзновение, то в совести моей вопию¬щий глас убеждает меня, что она в миллион раз полезнее вашему величеству, моему всемилостивейшему монарху, нежели та лесть, которую если и возносят владык земных до небес, то для того только, чтоб они не видели, что на управляемой ими земле делается.
Не смею без особого соизволения изобразить вашему величеству в историческом порядке весь ход дел в последнее царствование; но цель, меня одушевляющая, заставляет сказать хотя ту только истину, что пра¬вительство отличалось непостоянством, и в управлении государством не было никакого положительного, твердого плана. Сначала был период либерализма и филантропии; потом - период мистицизма и, наконец, противных мнений и действий тому и другому. Вначале дано всему новое направление учреждением министерств: министры были в силе и доверенности. Чрез шесть лет разряд министерств изменился: с учреждением Совета в новом его образовании создано министерство полиции. Сила министров уступила силе государственного секретаря. Министерство коммерции уничтожено. Отсутствие государя дало повод к учреждению комитета господ министров, а затем смерть Вязмитинова произвела новую перемену в разряде министерств. Министерство полиции уничтожено и сделано вновь министерство духовных дел в соединении с просвещением, но п то на несколько лет. При первых министрах много предначато полезного, по крайней мере обнаружено явное намерение готовить государство к восприятию конституционных начал. После Тильзитского мира прибытие Коленкура ко двору и вышепомянутая перемена в министерстве пресекли деятельность пр¬вительства. Оно до самого 1812 года, видимо, тяготилось прихотливым деспотизмом Наполеона. Влияние Сперанского на дела ознаменовалось учреждением комиссии погашения долгов, началом изобретения новых налогов, обложением купцов усугубленною податью с капиталов, установлением торговых книг, учреждением о торгующих крестьянах, которым подорван кредит внутренней торговли, и новым образованием Комиссии составления зако¬нов, которая до сих пор издала гражданское и уголовное уложение, и оба не могли быть приведены в действие. В 1810 и в 1811 году приметно уже было неудовольствие противу правительства. Указ 1809 года о непроизвождении в чины гражданских чиновников 9 и 6 классов без экзамена, которым многие заслуженные и опытные люди оскорблены были, много развивал сие неудовольствие. 1812 год соединил всех к одной цели - защите отечества и престола.
Настал вожделенный мир! Монарх, от всех благословенный, возвратился ко всеобщей радости. Все, казалось, обещало эпоху, от которой начнется период внутреннего благоустройства. Ожидание не сбылось. Роздано несколько ми-лионов Москве, Смоленску и частью некоторым уездным городам сих губерний; но сим пособием воспользовались не столько совершенно разорившиеся, сколько имущие: ибо оно раздавалось в виде ссуды под залог недвижимости. Если Москва отрясла так скоро пепл с главы своей и вознеслась в новом велелепии, то не столько помогла тому сия помощь, сколько состояние внутренней коммерции к промышленности, оживотворенных тарифом 1810 года, который издан был при увещательном манифесте, чтобы все обращали капиталы свои не в пищу чужеземной роскоши, но в пользу отечества. Внезапно сей самый тариф в 1816 году изменен в пользу Австрии, Польши и Пруссии изданием нового тарифа на 12 лет. Коммерсанты могли, по крайней мере, располагать свои спекуляции на сие, императорским словом определенное время; но и в этом ошиблись: в 1819 году последовало новое всеобщее разрешение ввоза иностранных товаров, коими вскоре наводнили Россию. Многие купцы обанкрутились, фабриканты вконец разорились, а народ чрез то лишился способов к пропитанию и к оплачиванию податей. Вскоре увидели ошибку, исправили ее тарифом 1823 года, но причиненный вред невозвратен. Знатные суммы серебра и золота, вошедшие чрез одесский порт при выгодной хлебной торговле 1815, 1816 и 17 годов, исчезли мгновенно и не возвращались. Наконец, последовало новое дополнительное постановление о гильдиях, за коим изданы еще многие дополнения и пояснения, за всем тем местные начальства принуждены были представлять о невозможности его выполнить: ибо у бедных мещан, и особенно у жителей малых городов, отнят последний способ к пропитанию. Таким образом, коммерция наша находится в паралитическом состоянии, тогда как у всех других держав преуспевает и процветает, особенно во Франции, которая в 1815 году едва ли не в лучшем состоянии была, нежели Россия.
К крайнему изумлению всех действия министерства финансов в последние 10 лет были, можно сказать, ужасны . В 1814 году правительство убедило откупщиков винных при главном посредстве Гурьева и Пестеля сделать весьма важную наддачу. Естественным сего следствием была несостоятельность, и они разорены вконец, особенно Злобин, оказавший многие отечеству услуги, и Перетц. В преследовании сих откупщиков и потом поставщиков провиантских были случаи, что они представляли к расчету свои на казну претензии; но министр предписывал: «с них взыскивать, а им предоставить ведаться особо». Распоряжение, имеющее характер полного насилия и несправедли-вости. С откупщиками многие разорились. Уничтожив откупы, министерство финансов ввело новый образ винной продажи - источник чрезмерно гибельного народного разврата и самого разорения. Нарушены некоторые коренные права, унижено звание вице-губернаторов, дотоле весьма-весьма почтенное, явлен пример соблазна для чиновников, ибо способы наживаться стали предпочитать понятиям о чести, и те, кои при начале считали за уничижение надзирать за питейными домами, увидя, что на сих людей обращается внимание министра и вместе с обогащением даются чипы и кресты, стали искателями сего рода службы. Размножены повсюду трактиры, герберги, харчевни, портерные лавочки, питейные домы, временные выставки, из коих некоторые с биллиардами, с музыкой и с другими разными для черни приманками. Возвышена на вино ценз; для вннопродавцов установлены стеснительные и разорительные для них правила, зато злоупотребления устранены от надзора полиции, вице-губернаторам даны предписания стараться как можно о большей распродаже вина под опасением ответственности. И с такими мерами первые годы принесли точно прибыль, но вскоре оказалось, что она была временная, ибо в последние годы уже не добираются многие миллионы.
Когда таким образом, с одной стороны, народ поощрялся пропивать потовым трудом наживаемые деньги, с другой - умножена подать с паспортов, возвышена цена на первую потребность - на соль - и приняты строжайшие меры ко взысканию недоимок; предписано за недоимку помещиков отдавать под опеку, а с казенных крестьян взыскивать, хотя бы то было с пожертвованием последнего их имущества. Начали у них продавать домашний скот, лошадей и самые домы, а так как с таких обобранных взять уже нечего, то постановлено правилом, в отвращение недоимок за неимущих взыскивать с обществ. В некоторых губерниях «выбить, выколотить недоимку» сделалось техническим словом. Между тем в одних губерниях, как-то: в Белорусской, Псковской, Тверской, Вологодской и Ярославской, по нескольку лет был неурожай и помещики, не получая дохода, кормили крестьян; в других - напротив, как в Тамбовской, Пензенской и Симбирской, хлеб был нипочем от неимения сбыта, и деревни тоже не давали дохода. Обстоятельства сии уподобляют Россию тому состоянию, в котором была Франция во время Генриха III, когда сборщики податей обирали последнее у бедных земледельцев. О, государь! Извольте послать доверенную особу инкогнито, в виде частного человека - и вы откроете, может быть, гораздо горестнейшее состояние народа, нежели каковым я его представляю. Беспрестанные выгоны крестьян для делания дорог, часто в страдную пору, довершили их разорение, и притом от частых перемен в плане и or непрочной работы повинность сия сделалась бесконечною, между тем как в академическом календаре, в хронологическом показании печатается: «От издания манифеста, коим народ навсегда освобождается от делания дорог, столько-то лет!».
Умножая доходы крайними мерами, хотя три года тому назад сделано по всем министерствам сокращение расходов, но сколько еще есть предметов, па которые делаются напрасные издержки. Сколько чиновников, едва имеющих занятие, получают большие оклады в двух и трех местах, сколько таких же получают пенсионы. По одному комиссариату около трех миллионов расходуется в год на циновки, веревки, вообще на укупорку и развозку вещей от комиссий до местопребывания полков, тогда как одним распоряжением в рассуждении сей доставки вещей можно бы сей расход уничтожить.
По флоту такая же экономия. По адмиралтейскому регламенту Петра Великого, едва корабль заложится на стапеле, должно раздать по всем мастерствам пропорции, дабы ко дню спуска все принадлежности к вооружению оного были в готовности. Во все министерство маркиза де Траверзе сего не наблюдалось: корабли ежегодно строились, отводились в Кроиштат и нередко гнили, не сделав ни одной кампании; и теперь более четырех или пяти кораблей нельзя выслать в море: ибо мачты для сего переставляют с одного корабля на другой, прочие, хотя число их немалое, не имеют вооружения. И так переводится последний лес, тратятся деньги, а флота нет. Но в царствование блаженной памяти родителя вашего, в 1797 году, выходило 27 кораблей, всем снабженных, а в 1801 году против англичан готовилось 45 вымпелов! Можно сказать, что прекраснейшее в любезнейшее творение Великого Петра маркиз де Траверзе уничтожил совершенно. Теперь, на случай войны, некого и не с чем выслать в море. Кроме вновь принятого Синявина и контр-адмирала Рожнова-ни одного адмирала, несколько капитанов и весьма немного офицеров из тех, кои были в экспедициях. Между тем у соседнего государства сия часть в совершенной исправности всегда была и теперь существует.
По части управления губерний во все 25 лет не сделано ничего особенного к улучшению. Едва в 1822 году дозволено генерал-губернатору Балашову производить опыт преобразования. Начатый без сведения Сената опыт сей принимается обывателями с негодованием на новые тягости и на умножение инстанций, а о пользе, какая из того произойти имеет, никто еще не говорит. Подобным образом жалуются и на преобразование Сибири, где в обширном, но весьма малонаселенном крае, в котором бы приличнее было сокращать администрацию, прибавлена лишняя губерния и дан образ управления совещательно-аристократический, не свойственный монархическому.
К сему присовокупить остается недостатки в судопроизводстве вообще. Бесконечное продолжение тяжебных дел аппеляциями и обращением паки в нижние инстанции, неправосудие и повсеместное злоупотребление. Последнее было строго преследуемо, но от полумер осталось неисцельным. Посылались сенаторы, производили исследование, тысячами отдавали бедных чиновников под суд и определяли новых, а те принимались за то же, только смелее, ибо обыкновенно поступали на места с протекцией. Сколько и теперь есть губернаторов, состоящих под бесконечным судом.
В царствование великой бабки вашей, государь, была по всем пастям наблюдаема подготовка людей, столь многополезная: чиновники хотя медленно, но верно доходили от низших степеней до вышней, каждый по своей части; оттого были опытны и дельны. В предшедшее вашему царствованию сего вовсе не наблюдалось: всякий, при министре служащий или нашедший покровитель-ство, ко всему считался годным. Так и дела шли. Известно, что Великая Екатерина с полковничьего чина начинала обращать особенное на людей внимание, и те, кои не имели отличных дарований и способностей, не шли далее бригадиров в отставку. В последнее время каждому, продолжающему службу, особенно военную, дорога к высшим степеням сделалась отверзтою. В одной губернии был губернатор, выслужившийся из фельдфебелей, и в губернии поступал, как в роте. Не мог, конечно, долго быть терпим, но жители губернии не менее от того страдали.
Вообще гражданская часть - сей краеугольный камень в здании государственного благоденствия - была в некоторой как бы опале. Государь, блаженной памяти, изволил видеть зло, но, считая его неисцельным, ограничивался тем, что не скрывал своего отвращения. Энгельгард, имевший счастие часто разговаривать с государем, сказывал мне, что однажды при случае, как его величество любовался устройством войск, он осмелился заметить, что время приняться за устройство гражданской части, но государь, взяв его за руку я пожав крепко, с слезящимися глазами произнес: «Ах! Я это очень, очень чувствую, но ты видишь: кем я возьмусь!» Если это истина, что за (истинное) благоустройство государства в России монарху не кем взяться, то посудите, всемилостивейший государь, в каком несчастном, в каком ужасном положении наше любезнейшее отечество, коего судьба восприята вами на рама свое. Ва-шему гению предлежит, подобно Петру, Екатерине, найтить людей, вложить в них душу и соделать сопричастниками будущей вашей славы. Да пройдет она до позднейшего потомства!
Насильственная система так называемого водворения поселений принята была с изумлением и ропотом, как то и вашему величеству должно быть весьма известно, и не могло быть иначе. После тяжкой Отечественной войны, в которой все состояния, участвуя, оказали равное усердие и верность престолу и отечеству, когда всякий ожидал в мире вожделенного спокойствия, внезапно войтить в селения, военного рукою взять домы мирных земледельцев, все, дедами и самими ими нажитое, да и их самих в общий состав нового воинства - едва ли история представляет что-либо тому подобное. К сему присовокупить долж¬но вынужденную уступку и покупку соседственных земель и поместий: ибо одна несправедливость естественно рождает другую. Возникли, с одной стороны,- отчаянное сопротивление, особенно на юге, с другой - строгие меры укрощения. Всей России сделались известны сцены, которых никто не мог полагать возможными в царствование государя, толико кроткого, человеколюбивого! Общее недоумение разрешалось одним лицом графа Аракчеева. Оно во всех подобных действиях служило экраном для особы монарха.
Цель поселений объявлена после - освобождение России от тяжкой рекрутской повинности. Осмеливаюсь, государь, представить, что. уменьшение срока службы по примеру Пруссии до 8 или до 12 лет удовлетворило бы сей це¬ли справедливее, прочнее и безопаснее: ибо тогда через 25 лет во всей России разлился бы дух военный и крестьяне столь же бы легко стали расставаться с детьми, как дворяне, кои прежде также отпускали, как на смерть, а теперь охотно сами везут. Возвратившиеся в семейство могли бы жениться, заниматься крестьянским бытом и, наживая детей, воспитывали бы их заранее быть солдатами, сами были бы готовые ландверы.
Мысль о поселении войск не новая. Бурхард Миних представлял императрице Анне Иоанновне проект о заселении границ турецких, польских и шведских войсками с тем, чтобы они приучались к тому роду войны, который с сими неприятелями приличен. Поселение на границе может быть действительно оплотом, но внутри государства - другие следствия возможны. При разных мнениях о сем иностранцев известен краткий отзыв Веллингтона, я слышал его из уст графа Растопчина: «Видно, что русское правительство не боится штыков!».
Продолжение следует