Заметки на полях. Дело Якушкина.
Как это иногда случается, едва ли не самый драматический момент дела Якушкина находится не в деле Якушкина, совсем даже в другом деле - у Муханова. Хотя у самого Якушкина тоже очень неплохо - он примерно до 13 февраля вообще не называет имен, никаких. Дважды объясняет - медлленно по буквам - почему. 13-го февраля пишет длинные ответы на вопросные пункты - вообще без имен.
Потом что-то происходит, возможно, с ним ээ...поговорили на эту тему? потому что дальше он пишет коротенькое объяснение - я имен не называл, но тут понял, что это способ "вредный для бывших моих сочленов, лишая меня возможности свидетельствовать истину их показаний"... И дальше начинает вполне говорить и называть.
Но самое интересное таки не здесь, а в деле Муханова. Муханову подгадил Митьков, который - совершенно случайно, вскользь - сказал, что вот приезжал к мне Муханов как-то и я ему сказал, что к обществу не принадлежу.(речь идет о Москве в последних числах декабря 25 года). Бенкендорф параллельно как раз разбирается с Мухановым (показания про него противоречивы, кроме Мишеля, который явно признается, что его принял, остальные ничего толком не знают - то ли член, то ли не член, то ли южного общества, то ли северного).
Ура, расскажите нам об этом Муханове? что он у вас делал, о чем вели разговоры?
И тут Митьков разражается - Муханова этого привез ко мне Якушкин, и Муханов говорил о происшествии 14 декабря, о котором откуда-то знал и "говоря о тех, которые произвели сие возмущение сказал, что неужели их так и оставят погибнуть и не будут стараться о том, чтобы их освободить... и не будут искать за них отомстить". На что Митьков ему и ответил, что к обществу не принадлежит.
Что ж, 19 февраля, Якушкин уже смирился и называет имена, и Бенкендорф спрашивает Якушкина. Вот вы Муханова к Митькову привозили - о чем там шла речь?
И дальше Якушкин выступает звездно, потому что рассказывает - "Муханов... предложил Митькову чтобы нескольким человекам отправиться в Петербург, чтобы покуситься на жизнь... Государя Императора".
Все, роковые слова про цареубийство произнесены, все участники попали.
Дальше у Якушкина прямо таки происходит движение мысли. И души - несомненно, души тоже, причем довольно судорожное.
Через два дня он пишет новое показание - Я тут вспомнил, что при том разговоре не присутстовал, а был в другой комнате с Нелединским. И самое главное: "Я более всех виновен, ибо я привез к ...Митькому... Муханова, не быв почти с ним знаком, без чего, вероятно, Муханов не подверг бы себя ответственности за несколько пустых и необдуманных слов, может также слывша от него что-то подобное прежде, молчанием моим поощрил его сделать неистовое предложение свое".
В тот же день Якушкин пишет Императору, повторяя тоже самое, еще уверенней - "Да подвергнусь один я к взысканию, как единственно виновный!.. не позвольте, о Государь, чтобы сие происшествие обременяло другого, кроме меня..."
На следующий день героическому Якушкину прилетают очередный вопросы от Бенкендорфа: ок, если вы были в другой комнате - то как услышали-то про цареубийство? вам кто-то передал? кто? Да и "невидя никакой причины к обвинению собственно вас за сделанное Мухановым" комитет требует пояснения - если вы едва знакомы, то о чем же таком и когда вы говорили раньше? и как именно своим молчанием вы его могли провоцировать? Да, и кто такой этот Нелединский, его когда и кто принял?
Якушкин, кажется, впадает в некоторую истерику и из него начинает сыпаться очень путаное: оказывается Муханов у Митьков был два раза, и в первый раз там было полно народу - Фонвизин, Неделинский, Семенов, и он, Якушкин, в упор не помнит, в который из вечеров состоялся искомый разговор. А познакомился он с Мухановым вообще у Орлова, у которого был разговор за 14 декабря, и вот там Муханов говорил о том, что знает человека, готового убить государя, а еще он говорил о том же в санях по дороге! И все равно я виновен, что его притащил к Митькову, потому что если бы еще в санях отказался его слушать - ничего бы не было.
Дальше снова опрашивают Митькова, потом Орлова, потом приходят с этим к Муханову, который меняет сволю формулировку - я говорил, что "ничто, кроме смерти Государя их не спасет", но убивать Государя не собирался, и вообще в запальчивости нес фигню.
Ок, а вот товарищи ваши говорят, что формулировки были другие, вот что вы знаете людей, готовых убить Государя, как насчет очных ставок?
У Якушкина тем временем происходит сюжет с Мысловским и первым причастием после 1812, а в начале мая, в качестве контрольного аккорда, происходит очная с Мухановым.
Собственно Муханов, не допуская ее соглашается с тем, что правда говорил о том, что знает человека, готового убить Государя, и что у Митькова делал людям предложение поехать в Питер и там цареубить.
На этом от Якушкина, кажется, отстают окончательно (а у Муханова следует еще один вполне безумный круг с Митьковым, о котором я завтра, потому что не Бенкендорф, у меня крыша едет.
Морали у истории нет ровно никакой, кроме того, что Бенкендорф, конечно, не Чернышев, и в итоге Муханову дают 4 разряд, а не первый. Но местами оно не легче.
Зачем я это все пишу, а?
Потом что-то происходит, возможно, с ним ээ...поговорили на эту тему? потому что дальше он пишет коротенькое объяснение - я имен не называл, но тут понял, что это способ "вредный для бывших моих сочленов, лишая меня возможности свидетельствовать истину их показаний"... И дальше начинает вполне говорить и называть.
Но самое интересное таки не здесь, а в деле Муханова. Муханову подгадил Митьков, который - совершенно случайно, вскользь - сказал, что вот приезжал к мне Муханов как-то и я ему сказал, что к обществу не принадлежу.(речь идет о Москве в последних числах декабря 25 года). Бенкендорф параллельно как раз разбирается с Мухановым (показания про него противоречивы, кроме Мишеля, который явно признается, что его принял, остальные ничего толком не знают - то ли член, то ли не член, то ли южного общества, то ли северного).
Ура, расскажите нам об этом Муханове? что он у вас делал, о чем вели разговоры?
И тут Митьков разражается - Муханова этого привез ко мне Якушкин, и Муханов говорил о происшествии 14 декабря, о котором откуда-то знал и "говоря о тех, которые произвели сие возмущение сказал, что неужели их так и оставят погибнуть и не будут стараться о том, чтобы их освободить... и не будут искать за них отомстить". На что Митьков ему и ответил, что к обществу не принадлежит.
Что ж, 19 февраля, Якушкин уже смирился и называет имена, и Бенкендорф спрашивает Якушкина. Вот вы Муханова к Митькову привозили - о чем там шла речь?
И дальше Якушкин выступает звездно, потому что рассказывает - "Муханов... предложил Митькову чтобы нескольким человекам отправиться в Петербург, чтобы покуситься на жизнь... Государя Императора".
Все, роковые слова про цареубийство произнесены, все участники попали.
Дальше у Якушкина прямо таки происходит движение мысли. И души - несомненно, души тоже, причем довольно судорожное.
Через два дня он пишет новое показание - Я тут вспомнил, что при том разговоре не присутстовал, а был в другой комнате с Нелединским. И самое главное: "Я более всех виновен, ибо я привез к ...Митькому... Муханова, не быв почти с ним знаком, без чего, вероятно, Муханов не подверг бы себя ответственности за несколько пустых и необдуманных слов, может также слывша от него что-то подобное прежде, молчанием моим поощрил его сделать неистовое предложение свое".
В тот же день Якушкин пишет Императору, повторяя тоже самое, еще уверенней - "Да подвергнусь один я к взысканию, как единственно виновный!.. не позвольте, о Государь, чтобы сие происшествие обременяло другого, кроме меня..."
На следующий день героическому Якушкину прилетают очередный вопросы от Бенкендорфа: ок, если вы были в другой комнате - то как услышали-то про цареубийство? вам кто-то передал? кто? Да и "невидя никакой причины к обвинению собственно вас за сделанное Мухановым" комитет требует пояснения - если вы едва знакомы, то о чем же таком и когда вы говорили раньше? и как именно своим молчанием вы его могли провоцировать? Да, и кто такой этот Нелединский, его когда и кто принял?
Якушкин, кажется, впадает в некоторую истерику и из него начинает сыпаться очень путаное: оказывается Муханов у Митьков был два раза, и в первый раз там было полно народу - Фонвизин, Неделинский, Семенов, и он, Якушкин, в упор не помнит, в который из вечеров состоялся искомый разговор. А познакомился он с Мухановым вообще у Орлова, у которого был разговор за 14 декабря, и вот там Муханов говорил о том, что знает человека, готового убить государя, а еще он говорил о том же в санях по дороге! И все равно я виновен, что его притащил к Митькову, потому что если бы еще в санях отказался его слушать - ничего бы не было.
Дальше снова опрашивают Митькова, потом Орлова, потом приходят с этим к Муханову, который меняет сволю формулировку - я говорил, что "ничто, кроме смерти Государя их не спасет", но убивать Государя не собирался, и вообще в запальчивости нес фигню.
Ок, а вот товарищи ваши говорят, что формулировки были другие, вот что вы знаете людей, готовых убить Государя, как насчет очных ставок?
У Якушкина тем временем происходит сюжет с Мысловским и первым причастием после 1812, а в начале мая, в качестве контрольного аккорда, происходит очная с Мухановым.
Собственно Муханов, не допуская ее соглашается с тем, что правда говорил о том, что знает человека, готового убить Государя, и что у Митькова делал людям предложение поехать в Питер и там цареубить.
На этом от Якушкина, кажется, отстают окончательно (а у Муханова следует еще один вполне безумный круг с Митьковым, о котором я завтра, потому что не Бенкендорф, у меня крыша едет.
Морали у истории нет ровно никакой, кроме того, что Бенкендорф, конечно, не Чернышев, и в итоге Муханову дают 4 разряд, а не первый. Но местами оно не легче.
Зачем я это все пишу, а?