СТЕЦЮК И ЧАСЫ новелла первая
Саша Стецюк перебрался жить обратно в Совок и перед ним встал давно забытый вопрос: что делать? На вопрос «кто виноват» Стецюк ответил еще в самолете, когда за десять часов полета ему дважды подряд прокрутили «Английского пациента», а потом еще половину «Титаника»… Вина за эту экзекуцию довольно органично легла на сонную молодящуюся даму - старшую бортпроводницу. А вот делать-то на родине что?
Помотавшись по встречам, спустив на мобильную связь в три раза больше, чем обычно, Стецюк осел в конторе, которая занималась арендой аудио- и видео аппаратуры. Железки брали в основном киношники, выездные лабухи средней руки, школы с колледжами да лицеями на выпускные и всякие дискотеки. Но хлебом с маслом для Стецюка и его коллег, конечно же, были старые добрые корпоративы.
Традиция упиваться два-три раза в год всем трудовым коллективом незыблема. Независимость ей не помеха, и на трудность времен, экономические кризисы и общую нестабильность славяне с их гремучим генофондом внимания обращать так и не научились.
Три святых праздника у росса на календаре - три! Рождество, плавно перетекающее в Новый Год (потом год старый и там по ходу еще парочка каких-то церковных дат) - это две недели несгибаемого пития. День рождения конторы, в которой росс работает - тоже святое. При этом летоисчисление в родной фирме носит весьма условный характер - даже учредители не всегда помнят, какая именно дата взята в качестве дня рождения компании. День регистрации юридического лица и день регистрации на бирже скованы в одно монолитное понятие: праздник. Ну, и день рождения главного босса, конечно же! Тот самый день, когда мы можем взять его за пуговицу, подышать на него селедкой и сказать ему «ты» без приглашения - и нам за это ничего не будет.
В этот день начальник всегда очень занят. Он и слышать ничего не хочет о празднике и праздновании. Его макушка едва видна из-за горы срочных дел, но сразу после обеда его увозят домой - переодеваться. Как по команде, по домам тут же разбегается весь коллектив, ибо знают - к восьми накрыто в каком-нибудь шератонебельведере, и приходить имеет смысл вовремя, если хочешь успеть отпробовать нормального бухла. Нормального бухла всегда мало. Его покупают для красоты, для солидности, чтоб не ударить в грязь лицом перед теми, кто появляется на вечеринке на пятнадцать минут - пригубить виски, поупражняться в камеры и катиться дальше. Стецюк-арендодавец много раз наблюдал забавные картины, когда начавшие с виски были вынуждены догоняться дешевой водкой, поскольку виски иссякал прямо на «апофеозе». На «апогее». А с апогея все равно под гору, и что пить после апогея и во время апофеоза уже все равно. Отсюда и смешные картинки, а потом и пресловутый синдром… Вот.
Корпоратив, о котором мне рассказал Саша Стецюк был из тех, которые делят жизнь на «до» и «после». Когда аппаратуру из Киева в Донецк заказывают фурами, знаешь, тебя ждет как минимум Шуфутинский и «Феличита». Потом оказалось, что все еще сложнее: ждали московскую солянку с Ургантом в авангарде и Агутиным замыкающим. Гуляла какая-то подахметовская контора, у начальника которой в этот день был еще и день рожденья, так что ни денег, ни семги, ни «ред лейбла» не пожалели.
Начальник-именинник был, что называется, вдумчывый и осязательный. Вместо того чтобы сидеть дома, прихорашиваться и ждать фанфар он со своей дебелой охраной бегал по площадке и всем мешал. Он был похож на мраморную пешку - крошечная белесая голова на разросшемся книзу шаркающем фундаменте. Ручки похожие на усики чрезмерно растолстевшего таракана беспрерывно шевелились, пощипывая воздух. На левом запястье поблескивали изящные котлы, делившие кисть и предплечье на две сардельки.
В отличии от шахматной фигуры, мужик был криклив и многословен, в конце концов, он все-таки устал и исчез, оставив в залог охрану. Разгрузка и расстановка пошла живее, и часам к шести Стецюк уже торжественно щелкал по микрофонам, повторяя мантру звуковиков: «Раз-два. Раз-два-три. Ц. Ц. Ц. Один. Один. Один…»
+++
Вечера летом наступают медленно, и в этом их опасность. Никогда не знаешь, какой рюмкой начинается праздник; пока темнота не спустилась окончательно, все кажется, что разминаешься. Потом - бац, и уже поздно! Наразминался… В этом плане квасить, конечно, лучше зимой, когда световой день сдается рано, удлиняя всем на радость время греха.
Шахтер-именинник нализался быстро. Не успела отпеть Ани Лорак, белобрысый сорвал с себя галстук и пошел вприсядку. Подчиненные не отставали, и возле сцены быстро образовалась куча-мала. Поскольку в толпе были «все свои», разгонять поклонников постсоветской эстрады никто не стал, а наоборот, более вменяемые с хохотом и прибаутками комментировали па давно потерявших человеческий облик. Словом, было весело.
И тут на сцену вышел Агутин. Дополняла его, как обычно, Варум, но ждали все Леню. Так и кричали на сцену: «Леня, Леня, а мы тебя ждем!» Профессиональный развлекатель Леня схватил микрофон - и песня полилась. Лилась она ровно сорок пять минут, как в договоре. Ни минутой больше, ни минутой меньше. Знатоки уважительно цыкали зубом: профессионал!
Но в публике зрело недовольство. На сорок пятой минуте выступления жена юбиляра, не подозревая, что едва вписывается в финал, сорвалась с места и сделала первый круг, а тут Леня вдруг стал прощаться. Жена захныкала и стала искать взглядом богатого мужа. Муж, к этому времени впавший в полную невменяху, обрадовался шансу поразмять свое рыцарство, и группка дебелых охранников во главе с ним самим направилась за кулисы.
Ни Леню, ни его охрану появление бывших шахтеров не испугало. Наоборот, Леня приободрился, отставил свой зеленый чай и вопросительно посмотрел на делегацию. Сплотившиеся вокруг Лени визажисты с костюмерами тоже смотрели вопрошающе. В этот момент Агутин был похож на Иисуса после первого успеха знаменитой Нагорной проповеди.
- Ленчик, ну что такое?! - начал главный. - Что, уже все?
- Сорок пять, как договаривались.
- Ленчик, - шахтер не привык, вернее, давно отвык просить, но ситуация была безвыходной. - Ленчик, я тя прошу. Леня…
В этот момент ноги начальника слегка подкосились, но жилистые руки бывших забойщиков, а ныне бритоголовых атлантов удержали своего божка в вертикальном положении.
- Миша, мы же обсуждали этот вопрос, - Агутин закусил несуществующий ус, и талантливо взглянул исподлобья. - Я вам говорил, что публике будет мало. Вы настояли на своей цене. В самом деле…
- Леня! - закричал главный, - Пой! Играй! Ты покушал? Покушай! От шо тебе надо? От шо? Скажи! Я жду! Леня, мы ж тебя любим, ты наш любимый артист, Леня… Босоногий мальчииииик…. Ленчик, давай, а? Еще полчаса! - и с этими словами главный отстегнул часы и протянул их артисту. - На! Владей! Дарю в знак любви и уважения любимому народному артисту Леониду Агутину! - главный вращал головой, ища поддержки. Охранники одобрительно загудели.
Агутин облобызал взглядом блестящий светло-серый кружочек, быстро спрятал его в карман и тихо отрезал:
- Полчаса.
- Ну, вот и славно, Ленчик, братуха! - начальника совсем уж развезло от ответственности пастыря перед паствой, - Людям понравится, людям приятно, мы ж все для людей…
+++
Похмелье называют горьким по многим причинам. Во-первых, конечно же, жуткий привкус во рту. Горький привкус. Это привкус счастья, которое вот уже в который раз ускользнуло, просочилось между пальцами, ушло. А как все хорошо было - все предпосылки к нирване!.. Это горечь обиды на недавшую, или на давшую, но не восставший… Это порванный рукав и следы мела в самых неожиданных местах. Мириады бычков на зеленой траве, потерянный бумажник и необходимость сматывать шнурки и таскать тяжеленные ящики, когда сердце полузадушенной птицей бьется в груди и с каждым ударом умоляет: «Убей… Убей… Убей»
Для Миши-начальника это похмелье было особо горьким. Кроме обычных горьких составляющих Мишу ждал неприятный сюрприз. Очень неприятный. Миша потерял часы. Подозревая худшее, Миша для начала дрожащими руками обшарил необъятную постель. Часов не было. Едва удерживаясь от рвоты, Миша сполз под кровать. Под кроватью тоже не было. Была разбужена жена, которая при всем желании показаний давать не могла. Жену пришлось оставить в покое. После серии очных ставок, перемежающихся пивом, удалось вычислить, что часы исчезли между полуночью и двумя ночи. Вдруг, новенький охранник Сева, который пока еще стеснялся нажираться в говнище и кое-что помнил, подал голос:
- Эта, Михал Григорьич, вы ж вроде отдали свои часы. Этому… Агутину.
Миша медленно перевел взгляд с пола на Севу. На Севе взгляд остановился и уже никуда не двигался.
- То есть как - отдал?!
Вообще-то восклицательный знак здесь не нужен, поскольку Миша больше прошептал вопрос, чем его произнес. Но, поскольку тишину, в которой все это происходило, с уверенностью можно квалифицировать как звенящую, вопрос таки был услышан…
…Приготовления к поездке в Москву заняли всего пару часов. Из ангара был выкачен Gulfstream, приобретенный год назад на полицейском аукционе в Майами. Пилота сняли с коммерческого рейса и дали в зубы штуку. Пилот было заикнулся, что в одиночку на таких джетах летать опасно, но вторая штука и новенький охранник Сева его заткнули. В дорогу был взят спартанский минимум: валидол, дипломат с наличными и два боксера из ближнего круга. Взревели двигатели…
В Москву прилетели за несколько часов до Агутина, который добирался поездом. Зато картина получилась очень эффектная: вот артист выходит из спального вагона, на перроне, как водится, несколько отпетых фанаток, из тех, которые общаются с Вселенной как дельфины, отслеживая кумира ультразвуком. И тут же мраморный от природы и от волнения Миша с не менее взволнованными лбами по обеим сторонам. Вроде как генерал Вольф возвращается с переговоров, а его на аэродроме встречают костоломы из подземной тюрьмы гестапо, и только своевременное вмешательство Шелленберга... Короче, чистое кино!
Агутин понял все и сразу. Напрягшихся, было, своих охранников он остановил легким мановением и весело подошел к потупившемуся Мише.
- Ну чо, протрезвел?
- Леня, отдай… - только и смог выговорить Миша. Но Агутин не торопился радовать юбиляра.
- Какие вы там щедрые все - с ума сойти! А как же! Все-таки Украина - бывшая всесоюзная житница! Добродушное село! Наихристианнейший район… Так, чтоб не покалядовать на Рождество, чтоб детишкам конфеток не насыпать…
- Леня, отдай… - чемодан наличных перешел из рук в руки. Агутин приоткрыл кейс и долго изучал содержимое.
- Ладно, не стони. Держи!
И снова сверкнул светло-серый кружочек. И оба таких разных гешефтмахера вдруг притихли и уставились на этого светлячка. Это был самый настоящий Patek Philippe Sky Moon Turbillon, чуть ли не самые дорогие наручные часы в истории человечества. Их делают в год всего две штуки. Один из платины, другой из розового золота. Платиновый в 2003 году Миша через своего дилера в Женеве купил на «Сотбисе» за лимон евро, сам за ним ездил анонимом, потом гацал по номеру отеля «Эдельвейс» с часами на руках и все смеялся, смеялся… Ну, а Леня Агутин оказался нормальным пацаном. Исполнитель он отличный, и шоумен превосходный, но на лимон все-таки не тянет - и сам это, видно, понимает. Вот такая история.
Помотавшись по встречам, спустив на мобильную связь в три раза больше, чем обычно, Стецюк осел в конторе, которая занималась арендой аудио- и видео аппаратуры. Железки брали в основном киношники, выездные лабухи средней руки, школы с колледжами да лицеями на выпускные и всякие дискотеки. Но хлебом с маслом для Стецюка и его коллег, конечно же, были старые добрые корпоративы.
Традиция упиваться два-три раза в год всем трудовым коллективом незыблема. Независимость ей не помеха, и на трудность времен, экономические кризисы и общую нестабильность славяне с их гремучим генофондом внимания обращать так и не научились.
Три святых праздника у росса на календаре - три! Рождество, плавно перетекающее в Новый Год (потом год старый и там по ходу еще парочка каких-то церковных дат) - это две недели несгибаемого пития. День рождения конторы, в которой росс работает - тоже святое. При этом летоисчисление в родной фирме носит весьма условный характер - даже учредители не всегда помнят, какая именно дата взята в качестве дня рождения компании. День регистрации юридического лица и день регистрации на бирже скованы в одно монолитное понятие: праздник. Ну, и день рождения главного босса, конечно же! Тот самый день, когда мы можем взять его за пуговицу, подышать на него селедкой и сказать ему «ты» без приглашения - и нам за это ничего не будет.
В этот день начальник всегда очень занят. Он и слышать ничего не хочет о празднике и праздновании. Его макушка едва видна из-за горы срочных дел, но сразу после обеда его увозят домой - переодеваться. Как по команде, по домам тут же разбегается весь коллектив, ибо знают - к восьми накрыто в каком-нибудь шератонебельведере, и приходить имеет смысл вовремя, если хочешь успеть отпробовать нормального бухла. Нормального бухла всегда мало. Его покупают для красоты, для солидности, чтоб не ударить в грязь лицом перед теми, кто появляется на вечеринке на пятнадцать минут - пригубить виски, поупражняться в камеры и катиться дальше. Стецюк-арендодавец много раз наблюдал забавные картины, когда начавшие с виски были вынуждены догоняться дешевой водкой, поскольку виски иссякал прямо на «апофеозе». На «апогее». А с апогея все равно под гору, и что пить после апогея и во время апофеоза уже все равно. Отсюда и смешные картинки, а потом и пресловутый синдром… Вот.
Корпоратив, о котором мне рассказал Саша Стецюк был из тех, которые делят жизнь на «до» и «после». Когда аппаратуру из Киева в Донецк заказывают фурами, знаешь, тебя ждет как минимум Шуфутинский и «Феличита». Потом оказалось, что все еще сложнее: ждали московскую солянку с Ургантом в авангарде и Агутиным замыкающим. Гуляла какая-то подахметовская контора, у начальника которой в этот день был еще и день рожденья, так что ни денег, ни семги, ни «ред лейбла» не пожалели.
Начальник-именинник был, что называется, вдумчывый и осязательный. Вместо того чтобы сидеть дома, прихорашиваться и ждать фанфар он со своей дебелой охраной бегал по площадке и всем мешал. Он был похож на мраморную пешку - крошечная белесая голова на разросшемся книзу шаркающем фундаменте. Ручки похожие на усики чрезмерно растолстевшего таракана беспрерывно шевелились, пощипывая воздух. На левом запястье поблескивали изящные котлы, делившие кисть и предплечье на две сардельки.
В отличии от шахматной фигуры, мужик был криклив и многословен, в конце концов, он все-таки устал и исчез, оставив в залог охрану. Разгрузка и расстановка пошла живее, и часам к шести Стецюк уже торжественно щелкал по микрофонам, повторяя мантру звуковиков: «Раз-два. Раз-два-три. Ц. Ц. Ц. Один. Один. Один…»
+++
Вечера летом наступают медленно, и в этом их опасность. Никогда не знаешь, какой рюмкой начинается праздник; пока темнота не спустилась окончательно, все кажется, что разминаешься. Потом - бац, и уже поздно! Наразминался… В этом плане квасить, конечно, лучше зимой, когда световой день сдается рано, удлиняя всем на радость время греха.
Шахтер-именинник нализался быстро. Не успела отпеть Ани Лорак, белобрысый сорвал с себя галстук и пошел вприсядку. Подчиненные не отставали, и возле сцены быстро образовалась куча-мала. Поскольку в толпе были «все свои», разгонять поклонников постсоветской эстрады никто не стал, а наоборот, более вменяемые с хохотом и прибаутками комментировали па давно потерявших человеческий облик. Словом, было весело.
И тут на сцену вышел Агутин. Дополняла его, как обычно, Варум, но ждали все Леню. Так и кричали на сцену: «Леня, Леня, а мы тебя ждем!» Профессиональный развлекатель Леня схватил микрофон - и песня полилась. Лилась она ровно сорок пять минут, как в договоре. Ни минутой больше, ни минутой меньше. Знатоки уважительно цыкали зубом: профессионал!
Но в публике зрело недовольство. На сорок пятой минуте выступления жена юбиляра, не подозревая, что едва вписывается в финал, сорвалась с места и сделала первый круг, а тут Леня вдруг стал прощаться. Жена захныкала и стала искать взглядом богатого мужа. Муж, к этому времени впавший в полную невменяху, обрадовался шансу поразмять свое рыцарство, и группка дебелых охранников во главе с ним самим направилась за кулисы.
Ни Леню, ни его охрану появление бывших шахтеров не испугало. Наоборот, Леня приободрился, отставил свой зеленый чай и вопросительно посмотрел на делегацию. Сплотившиеся вокруг Лени визажисты с костюмерами тоже смотрели вопрошающе. В этот момент Агутин был похож на Иисуса после первого успеха знаменитой Нагорной проповеди.
- Ленчик, ну что такое?! - начал главный. - Что, уже все?
- Сорок пять, как договаривались.
- Ленчик, - шахтер не привык, вернее, давно отвык просить, но ситуация была безвыходной. - Ленчик, я тя прошу. Леня…
В этот момент ноги начальника слегка подкосились, но жилистые руки бывших забойщиков, а ныне бритоголовых атлантов удержали своего божка в вертикальном положении.
- Миша, мы же обсуждали этот вопрос, - Агутин закусил несуществующий ус, и талантливо взглянул исподлобья. - Я вам говорил, что публике будет мало. Вы настояли на своей цене. В самом деле…
- Леня! - закричал главный, - Пой! Играй! Ты покушал? Покушай! От шо тебе надо? От шо? Скажи! Я жду! Леня, мы ж тебя любим, ты наш любимый артист, Леня… Босоногий мальчииииик…. Ленчик, давай, а? Еще полчаса! - и с этими словами главный отстегнул часы и протянул их артисту. - На! Владей! Дарю в знак любви и уважения любимому народному артисту Леониду Агутину! - главный вращал головой, ища поддержки. Охранники одобрительно загудели.
Агутин облобызал взглядом блестящий светло-серый кружочек, быстро спрятал его в карман и тихо отрезал:
- Полчаса.
- Ну, вот и славно, Ленчик, братуха! - начальника совсем уж развезло от ответственности пастыря перед паствой, - Людям понравится, людям приятно, мы ж все для людей…
+++
Похмелье называют горьким по многим причинам. Во-первых, конечно же, жуткий привкус во рту. Горький привкус. Это привкус счастья, которое вот уже в который раз ускользнуло, просочилось между пальцами, ушло. А как все хорошо было - все предпосылки к нирване!.. Это горечь обиды на недавшую, или на давшую, но не восставший… Это порванный рукав и следы мела в самых неожиданных местах. Мириады бычков на зеленой траве, потерянный бумажник и необходимость сматывать шнурки и таскать тяжеленные ящики, когда сердце полузадушенной птицей бьется в груди и с каждым ударом умоляет: «Убей… Убей… Убей»
Для Миши-начальника это похмелье было особо горьким. Кроме обычных горьких составляющих Мишу ждал неприятный сюрприз. Очень неприятный. Миша потерял часы. Подозревая худшее, Миша для начала дрожащими руками обшарил необъятную постель. Часов не было. Едва удерживаясь от рвоты, Миша сполз под кровать. Под кроватью тоже не было. Была разбужена жена, которая при всем желании показаний давать не могла. Жену пришлось оставить в покое. После серии очных ставок, перемежающихся пивом, удалось вычислить, что часы исчезли между полуночью и двумя ночи. Вдруг, новенький охранник Сева, который пока еще стеснялся нажираться в говнище и кое-что помнил, подал голос:
- Эта, Михал Григорьич, вы ж вроде отдали свои часы. Этому… Агутину.
Миша медленно перевел взгляд с пола на Севу. На Севе взгляд остановился и уже никуда не двигался.
- То есть как - отдал?!
Вообще-то восклицательный знак здесь не нужен, поскольку Миша больше прошептал вопрос, чем его произнес. Но, поскольку тишину, в которой все это происходило, с уверенностью можно квалифицировать как звенящую, вопрос таки был услышан…
…Приготовления к поездке в Москву заняли всего пару часов. Из ангара был выкачен Gulfstream, приобретенный год назад на полицейском аукционе в Майами. Пилота сняли с коммерческого рейса и дали в зубы штуку. Пилот было заикнулся, что в одиночку на таких джетах летать опасно, но вторая штука и новенький охранник Сева его заткнули. В дорогу был взят спартанский минимум: валидол, дипломат с наличными и два боксера из ближнего круга. Взревели двигатели…
В Москву прилетели за несколько часов до Агутина, который добирался поездом. Зато картина получилась очень эффектная: вот артист выходит из спального вагона, на перроне, как водится, несколько отпетых фанаток, из тех, которые общаются с Вселенной как дельфины, отслеживая кумира ультразвуком. И тут же мраморный от природы и от волнения Миша с не менее взволнованными лбами по обеим сторонам. Вроде как генерал Вольф возвращается с переговоров, а его на аэродроме встречают костоломы из подземной тюрьмы гестапо, и только своевременное вмешательство Шелленберга... Короче, чистое кино!
Агутин понял все и сразу. Напрягшихся, было, своих охранников он остановил легким мановением и весело подошел к потупившемуся Мише.
- Ну чо, протрезвел?
- Леня, отдай… - только и смог выговорить Миша. Но Агутин не торопился радовать юбиляра.
- Какие вы там щедрые все - с ума сойти! А как же! Все-таки Украина - бывшая всесоюзная житница! Добродушное село! Наихристианнейший район… Так, чтоб не покалядовать на Рождество, чтоб детишкам конфеток не насыпать…
- Леня, отдай… - чемодан наличных перешел из рук в руки. Агутин приоткрыл кейс и долго изучал содержимое.
- Ладно, не стони. Держи!
И снова сверкнул светло-серый кружочек. И оба таких разных гешефтмахера вдруг притихли и уставились на этого светлячка. Это был самый настоящий Patek Philippe Sky Moon Turbillon, чуть ли не самые дорогие наручные часы в истории человечества. Их делают в год всего две штуки. Один из платины, другой из розового золота. Платиновый в 2003 году Миша через своего дилера в Женеве купил на «Сотбисе» за лимон евро, сам за ним ездил анонимом, потом гацал по номеру отеля «Эдельвейс» с часами на руках и все смеялся, смеялся… Ну, а Леня Агутин оказался нормальным пацаном. Исполнитель он отличный, и шоумен превосходный, но на лимон все-таки не тянет - и сам это, видно, понимает. Вот такая история.