Многоуровневое язычество: от наития до озарения.
Интересную заметку прочитал у fulgur_conditum в Ещё поганское:
"Попался мне исключительно симпатичный сборник, который открывает весьма неплохая статья П. Бишопа про философское понимание архаики; в ней же - отсылка к следующему фрагменту одного из писем Сенеки к Луцилию:
Если тебе встретится роща, где то и дело попадаются старые деревья выше обычного, где не видно неба из-за гущины нависающих друг над другом ветвей, то и высота стволов, и уединённость места, и удивительная под открытым небом тень, густая и без просветов, - всё внушит тебе веру в присутствие божества. Или если пещера в глубоко изъеденных скалах несёт на своих сводах гору, если выкопана она не руками, а стала столь просторной от естественных причин, то душа у тебя всколыхнётся предчувствием святыни. Мы чтим истоки больших рек, ставим алтари там, где из-под земли вдруг выбиваются обильные потоки, поклоняемся горячим источникам, многие озёра для нас священны из-за их тёмных вод или безмерной глубины. (XLI, 3)
Автор цитирует этот пассаж в качестве иллюстрации к мысли о том, что понимание божественного и священного как проявленного в материи mysterium tremendum появилось задолго до Рудольфа Отто и всей немецкой философии вместе взятой; мне не совсем понятно только, зачем нужно апеллировать к столь позднему источнику, когда уже начиная с гомеровского времени находится множество сходных свидетельств. Впрочем, в этих ранних текстах действительно не бывает особых оговорок о том, что душа должна "всколыхнуться предчувствием святыни": это настолько естественно, что вообще не требует никаких пояснений.
И вот, мне хочется сделать одно чудовищное, дерзостное обобщение, вокруг которого я хожу кругами не один год и которое постоянно намечаю пунктирными линиями практически во всех своих писаниях. Вся вообще греко-римская религия - это религия одной необъятной теофании, множественной в миллионах явлений и единой в природе своей энергии, первично постигаемой смертным через предчувствие mysterium tremendum et fascinans, - а дальше осваиваемой, насколько хватает сил, интеллектуально и и интуитивно. Эта теофания равновелика миру. Нет вообще ничего, что лежало бы за её пределами, потому что наличие такого объекта автоматически положило бы предел божественности.
Это пиндаровское: τί θεός; τὸ πάν. (Что (есть) бог? Всё.).
И отсюда главный императив. Далеко, за пределы, за богами ходить не надо. Здесь Родос - здесь и прыгай."
Вроде всё правильно написано. Но только с одной стороны. Потому что теофании (или эпифании) всякие-разные бывают. Одно дело, кому-то что-то прошептала на ушко наяда у родника, и совсем другое дело, например, эпифания Диониса.
Э. Тремер обратил внимание на ту особенность культа Диониса, что в нём сам бог является в облике своего жертвенного животного. Дионис назывался быком, изображался с бычьей головой, и на праздненствах, посвящённых этому богу, мужчины ревели по-бычьи.
А вот описание африканского ритуала, посвящённого поклонению клановому божеству, являющемуся поклонникам в облике шакала:
"Танец начался (как и большинство других) с медленного ритмичного пения. Колдун вёл это пение, и хор отвечал ему, что было очень похоже на церковную службу. Члены племени, образовав круг, пили какое-то варево, приготовленное колдуном, и, по мере того, как они поглощали напиток, ритм барабана становился всё быстрее. Неожиданно из тишины джунглей донёсся отдалённый вой шакала. Темп напева возрос, голоса поднялись до резкого крика и, перейдя в дикий вопль, похожий на вой шакала, вдруг оборвались.
Нгомбо (колдун) начал медленный танец. На голове его была укреплена морда шакала, а на плечах висели шакальи шкуры, тело было изукрашено белыми полосами, рёбра также подчёркнуты белой краской. Танец всё ускорялся, и вот нгомбо завёл песню, похожую на заклинание. Пение закончилось пронзительным криком, похожим на крик шакала; в ответ из леса раздались завывания, принадлежавшие, по-видимому, людям. Голоса выступали один за другим, и вся ночь наполнилась этими дикими воплями. Вой шакалов приближался и становился всё громче. Наконец в нём можно было отчётливо различить визг женщин и рычание мужчин. Возбуждение нарастало.
В круг вошли несколько мужчин и женщин, начавших новый танец. <...> Они рычали, бросались друг на друга и в конце перешли на четвереньки и стали, как животные, обнюхивать друг друга. Вдруг что-то тёмное влетело в их круг - сначала я подумал, что это кто-нибудь из танцоров, но потом понял, что это настоящий шакал. Он бегал среди танцующих, рыча и кидаясь на них. Всё это закончилось дикой оргией [1]" (цит. по: Фёдоров В. Тайны вуду и шаманизма. - М., 2003, с. 45-46).
Я хочу сказать, что теофании-эпифании могут быть очень разной силы: от едва заметного "бриза" до сокрушительного "урагана". Или, пользуясь поэтическими аналогиями, можно сказать, что есть такое состояние, как наитие, а есть - озарение. Это как бы одно и то же состояние, и происходит оно из одного источника, но оно отличается качественно, как отличаются едва забродившие фрукты и вино многолетней выдержки.
То, что описала fulgur_conditum, это относится как раз к неочищенной "браге", к самым начаткам религиозного опыта; тут одни "наития", как у Лермонтова, но нет никаких "озарений". "Озарения" наступают во время "землетрясения" души, которое зовётся исступлением, трансом или экстазом. И это пиковое состояние не может длиться долго; поэтому оно имеет своё время и, как правило, своё место. В определённое время и в определённом месте происходит как бы "прорыв" Божественного в мир земной, подобный прорыву молнии сквозь облака. И происходит, например, парусия Диониса.
Неоплатоник Прокл говорит, что "в таинствах (Элевсинских) бывают явления несказанных Образов, phasmata". "Вакхом обуянные приводят себя в исступление, пока не увидят желаемого (бога)", - приоткрывает ту же святейшую тайну мистерий Филон Александрийский. Иногда он является среди своих поклонниц в видимом облике, часто в животном воплощении - быка или козла.
С приближением бога вся природа преображается для его поклонников. Она становится просвелённой, полной невиданных чудес.
"Чу!.. Прозвучало: "О Вакх, Эвоэ!"
Млеком струится земля, и вином, и нектаром пчелиным..."
Вот, вакханки расположились на Кифероне, по склонам горного луга, под ветвями дуба и ели - рассказывает нам прибежавший оттуда горный пастух. Они вьют себе венки из плюща, из цветущего тиса и дубовой листвы, а Природа раскрывает им свои сокровенные недра, они владычествуют над нею:
"Вот тирс берёт одна и ударяет
Им о скалу. Оттуда чистый ключ
Воды струится. В землю тирс воткнула
Другая - бог вина источник дал;
А кто хотел напиться белой влаги, -
Так стоило лишь землю поскоблить
Концами пальцев, - молоко лилося.
С плюща на тирсах капал сладкий мёд..."
Грани между человеком и всей остальной Природой - как миром животных, так и миром неодушевлённым - снимаются. Вакханки у Еврипида прикладывают волчат и сосунков лани к своим набухшим молоком грудям (ибо многие из них - молодые матери - бросили внизу, в городах и селениях, детей, спеша на зов Диониса). Звери прыгают, резвятся, ликуют вместе с ними, встречая Вакха.
Впрочем, в высший момент вакхического напряжения смолкают крики и возгласы. Чувствуя близость бога, неожиданно затихает вся Природа:
"И засиял божественный огонь
Между землёй и небом в это время.
Ни дуновенья ветра. Охватило
Безмолвие и мягкий луг и лес,
И голоса звериные замолкли..."
Таинство происходит только в тишине и тайне.
"Ты же, когда молишься,
войди в комнату твою
и, затворив дверь твою,
помолись Отцу твоему, Который втайне;
и Отец твой, видящий тайное,
воздаст тебе явно..." (Матфей 6:1-6).
pretre_philippe в О молчании Бога объясняет:
"Пророку Илии было после разных его подвигов и злоключений предложено: «Выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдёт, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, и там Господь» (3 Цар 19:11-12).
"Веяние тихого ветра" - дословно קול דממה דקה (коль дамма дака), после которых слов "и там Господь" нет, но просто - "и вот". В славянско-греческой версии - "глас хлада тонка" (φονή αύρας λεπτης). В еврейском оригинале, согласно новому русскому переводу РБО, - "тонкий звук тишины". Но если еще точнее читать, то скорее "ГЛАС ТОНКОЙ ТИШИНЫ".
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Не здесь ли ключ к разгадке таинственных слов Геродота в его описании древнего Египта: "В мои времена Мендес был свидетелем чуда: козёл публично совокуплялся с женщиной, и об этом было известно всем горожанам". Мы знаем, что Дионис являлся иногда в образе козла. В принципе, в египетском Мендесе могло быть так же, как и в африканской саванне.
"Попался мне исключительно симпатичный сборник, который открывает весьма неплохая статья П. Бишопа про философское понимание архаики; в ней же - отсылка к следующему фрагменту одного из писем Сенеки к Луцилию:
Если тебе встретится роща, где то и дело попадаются старые деревья выше обычного, где не видно неба из-за гущины нависающих друг над другом ветвей, то и высота стволов, и уединённость места, и удивительная под открытым небом тень, густая и без просветов, - всё внушит тебе веру в присутствие божества. Или если пещера в глубоко изъеденных скалах несёт на своих сводах гору, если выкопана она не руками, а стала столь просторной от естественных причин, то душа у тебя всколыхнётся предчувствием святыни. Мы чтим истоки больших рек, ставим алтари там, где из-под земли вдруг выбиваются обильные потоки, поклоняемся горячим источникам, многие озёра для нас священны из-за их тёмных вод или безмерной глубины. (XLI, 3)
Автор цитирует этот пассаж в качестве иллюстрации к мысли о том, что понимание божественного и священного как проявленного в материи mysterium tremendum появилось задолго до Рудольфа Отто и всей немецкой философии вместе взятой; мне не совсем понятно только, зачем нужно апеллировать к столь позднему источнику, когда уже начиная с гомеровского времени находится множество сходных свидетельств. Впрочем, в этих ранних текстах действительно не бывает особых оговорок о том, что душа должна "всколыхнуться предчувствием святыни": это настолько естественно, что вообще не требует никаких пояснений.
И вот, мне хочется сделать одно чудовищное, дерзостное обобщение, вокруг которого я хожу кругами не один год и которое постоянно намечаю пунктирными линиями практически во всех своих писаниях. Вся вообще греко-римская религия - это религия одной необъятной теофании, множественной в миллионах явлений и единой в природе своей энергии, первично постигаемой смертным через предчувствие mysterium tremendum et fascinans, - а дальше осваиваемой, насколько хватает сил, интеллектуально и и интуитивно. Эта теофания равновелика миру. Нет вообще ничего, что лежало бы за её пределами, потому что наличие такого объекта автоматически положило бы предел божественности.
Это пиндаровское: τί θεός; τὸ πάν. (Что (есть) бог? Всё.).
И отсюда главный императив. Далеко, за пределы, за богами ходить не надо. Здесь Родос - здесь и прыгай."
Вроде всё правильно написано. Но только с одной стороны. Потому что теофании (или эпифании) всякие-разные бывают. Одно дело, кому-то что-то прошептала на ушко наяда у родника, и совсем другое дело, например, эпифания Диониса.
Э. Тремер обратил внимание на ту особенность культа Диониса, что в нём сам бог является в облике своего жертвенного животного. Дионис назывался быком, изображался с бычьей головой, и на праздненствах, посвящённых этому богу, мужчины ревели по-бычьи.
А вот описание африканского ритуала, посвящённого поклонению клановому божеству, являющемуся поклонникам в облике шакала:
"Танец начался (как и большинство других) с медленного ритмичного пения. Колдун вёл это пение, и хор отвечал ему, что было очень похоже на церковную службу. Члены племени, образовав круг, пили какое-то варево, приготовленное колдуном, и, по мере того, как они поглощали напиток, ритм барабана становился всё быстрее. Неожиданно из тишины джунглей донёсся отдалённый вой шакала. Темп напева возрос, голоса поднялись до резкого крика и, перейдя в дикий вопль, похожий на вой шакала, вдруг оборвались.
Нгомбо (колдун) начал медленный танец. На голове его была укреплена морда шакала, а на плечах висели шакальи шкуры, тело было изукрашено белыми полосами, рёбра также подчёркнуты белой краской. Танец всё ускорялся, и вот нгомбо завёл песню, похожую на заклинание. Пение закончилось пронзительным криком, похожим на крик шакала; в ответ из леса раздались завывания, принадлежавшие, по-видимому, людям. Голоса выступали один за другим, и вся ночь наполнилась этими дикими воплями. Вой шакалов приближался и становился всё громче. Наконец в нём можно было отчётливо различить визг женщин и рычание мужчин. Возбуждение нарастало.
В круг вошли несколько мужчин и женщин, начавших новый танец. <...> Они рычали, бросались друг на друга и в конце перешли на четвереньки и стали, как животные, обнюхивать друг друга. Вдруг что-то тёмное влетело в их круг - сначала я подумал, что это кто-нибудь из танцоров, но потом понял, что это настоящий шакал. Он бегал среди танцующих, рыча и кидаясь на них. Всё это закончилось дикой оргией [1]" (цит. по: Фёдоров В. Тайны вуду и шаманизма. - М., 2003, с. 45-46).
Я хочу сказать, что теофании-эпифании могут быть очень разной силы: от едва заметного "бриза" до сокрушительного "урагана". Или, пользуясь поэтическими аналогиями, можно сказать, что есть такое состояние, как наитие, а есть - озарение. Это как бы одно и то же состояние, и происходит оно из одного источника, но оно отличается качественно, как отличаются едва забродившие фрукты и вино многолетней выдержки.
То, что описала fulgur_conditum, это относится как раз к неочищенной "браге", к самым начаткам религиозного опыта; тут одни "наития", как у Лермонтова, но нет никаких "озарений". "Озарения" наступают во время "землетрясения" души, которое зовётся исступлением, трансом или экстазом. И это пиковое состояние не может длиться долго; поэтому оно имеет своё время и, как правило, своё место. В определённое время и в определённом месте происходит как бы "прорыв" Божественного в мир земной, подобный прорыву молнии сквозь облака. И происходит, например, парусия Диониса.
Неоплатоник Прокл говорит, что "в таинствах (Элевсинских) бывают явления несказанных Образов, phasmata". "Вакхом обуянные приводят себя в исступление, пока не увидят желаемого (бога)", - приоткрывает ту же святейшую тайну мистерий Филон Александрийский. Иногда он является среди своих поклонниц в видимом облике, часто в животном воплощении - быка или козла.
С приближением бога вся природа преображается для его поклонников. Она становится просвелённой, полной невиданных чудес.
"Чу!.. Прозвучало: "О Вакх, Эвоэ!"
Млеком струится земля, и вином, и нектаром пчелиным..."
Вот, вакханки расположились на Кифероне, по склонам горного луга, под ветвями дуба и ели - рассказывает нам прибежавший оттуда горный пастух. Они вьют себе венки из плюща, из цветущего тиса и дубовой листвы, а Природа раскрывает им свои сокровенные недра, они владычествуют над нею:
"Вот тирс берёт одна и ударяет
Им о скалу. Оттуда чистый ключ
Воды струится. В землю тирс воткнула
Другая - бог вина источник дал;
А кто хотел напиться белой влаги, -
Так стоило лишь землю поскоблить
Концами пальцев, - молоко лилося.
С плюща на тирсах капал сладкий мёд..."
Грани между человеком и всей остальной Природой - как миром животных, так и миром неодушевлённым - снимаются. Вакханки у Еврипида прикладывают волчат и сосунков лани к своим набухшим молоком грудям (ибо многие из них - молодые матери - бросили внизу, в городах и селениях, детей, спеша на зов Диониса). Звери прыгают, резвятся, ликуют вместе с ними, встречая Вакха.
Впрочем, в высший момент вакхического напряжения смолкают крики и возгласы. Чувствуя близость бога, неожиданно затихает вся Природа:
"И засиял божественный огонь
Между землёй и небом в это время.
Ни дуновенья ветра. Охватило
Безмолвие и мягкий луг и лес,
И голоса звериные замолкли..."
Таинство происходит только в тишине и тайне.
"Ты же, когда молишься,
войди в комнату твою
и, затворив дверь твою,
помолись Отцу твоему, Который втайне;
и Отец твой, видящий тайное,
воздаст тебе явно..." (Матфей 6:1-6).
pretre_philippe в О молчании Бога объясняет:
"Пророку Илии было после разных его подвигов и злоключений предложено: «Выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдёт, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, и там Господь» (3 Цар 19:11-12).
"Веяние тихого ветра" - дословно קול דממה דקה (коль дамма дака), после которых слов "и там Господь" нет, но просто - "и вот". В славянско-греческой версии - "глас хлада тонка" (φονή αύρας λεπτης). В еврейском оригинале, согласно новому русскому переводу РБО, - "тонкий звук тишины". Но если еще точнее читать, то скорее "ГЛАС ТОНКОЙ ТИШИНЫ".
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Не здесь ли ключ к разгадке таинственных слов Геродота в его описании древнего Египта: "В мои времена Мендес был свидетелем чуда: козёл публично совокуплялся с женщиной, и об этом было известно всем горожанам". Мы знаем, что Дионис являлся иногда в образе козла. В принципе, в египетском Мендесе могло быть так же, как и в африканской саванне.