Лия АХЕДЖАКОВА: "Хочется заглушить мракобесие" (ИНТЕРВЬЮ)

[loxovo]

Знаменитая актриса - о том, как до сих пор боится, что на сцене не случится чуда, о том, зачем она подписывает письма в защиту людей, преследуемых властью, и почему не будет писать мемуары
С Лией Ахеджаковой мы говорили в последнее дни 2018 года. Настроение и у нее, и у меня было не самое оптимистическое - продолжалось «театральное дело», Юрий Дмитриев и Оюб Титиев, за которых Лия Ахеджакова публично заступалась, по-прежнему сидели в тюрьме. Ахеджакова говорила, что трудно оставаться оптимисткой, черпая информацию из «Эха Москвы», «Новой газеты» и «Первого канала» телевидения. Мне же хотелось поговорить с ней не только о политике, но и о театре, о любимых режиссерах и секретах мастерства.
- Вы не жалеете, что выбрали именно эту профессию?
- Я уже сейчас, подводя итоги, понимаю: я ничего другого не умею. А если бы даже умела, то делала бы это плохо. Так что это не я выбрала, а меня выбрала профессия.
- Вы с самого детства хотели быть актрисой?
- Нет. Я ведь из актерской семьи, я с самого рождения видела и знала всю эту театральную жизнь, знала, что такое провинциальный театр. Мне казалось, что это все ужасно. Но хочешь - не хочешь, тебя туда затягивает, засасывает.
- Сколько вам было лет, когда вы поняли, что будете работать в театре?
- Я поступила в совершенно случайный институт в Москве - Московский институт цветных металлов и золота. Учиться там было очень скучно, сама не знаю, зачем я туда пошла. Но там была самодеятельность. Театральную студию вел очень хороший актер из театра Ленинского комсомола Арсен Романович Барский. И меня туда «засосало». Я поняла, что больше ничего другого не хочу.
- А потом вы бросили этот институт и пошли в театральный?
- Да, поняла, что это не мое, и пошла в ГИТИС.
«Надоело бегать в красном галстуке»
- А после ГИТИСа был ТЮЗ. Но вы ушли и оттуда. Почему?
- Наступает какой-то возраст, когда уже надоедает играть вечных пионеров, девочек и мальчиков. А во-вторых, в театре сменилось руководство, пришла такая режиссура, что оставаться там было невозможно. А я тогда была поклонницей Анатолия Васильевича Эфроса, очень сильно влюбилась в его театр и обратилась к нему с вопросом, не возьмет ли он меня к себе в театр на Малой Бронной. Он сказал, что в театре командует главный режиссер - Дунаев. Я пошла к Дунаеву. Он был категоричен: «Вы типичная травести. Держитесь за место в ТЮЗе, и другого вам не суждено». Тогда Анатолий Васильевич посоветовал мне попробовать себя в «Современнике». И я туда пошла.
- Как вас приняла Галина Волчек?
- Я стала командовать и выдвигать свои требования: «Галина Борисовна! Я столько наигралась мальчиков и девочек, уже такой возраст (а мне было тогда 37 лет), что я больше не могу бегать с этим красным галстуком. И еще, если можно, не заставляйте меня играть сказки, меня от них тошнит. Эти „Два клена“, я не могу больше их играть».
Вот так я стала ей выставлять какие-то условия. Сказала: «У вас ведь в театре нет амплуа». Она удивилась: «Как это нет? У нас есть амплуа». Волчек попросила Лилю Толмачеву посмотреть меня в ТЮЗе. Лиля пришла на спектакль «Я бабушка, Илико и Илларион», где я играла бабушку. Да, пионеры, бабушки - другого мне было не дано.
- Толмачевой вы понравились?
- Да. Но если бы я знала, что вот-вот в ТЮЗ придут Гета Яновская и Кама Гинкис, с которыми я уже тогда дружила, не ушла бы из театра. Но я не знала, что они придут, я думала, что ТЮЗ умирает.
- В «Современнике» вы сыграли много важных для себя ролей?
- Да, спасибо Анатолию Васильевичу, он точно мне дал адрес, куда надо идти. И основатели «Современника» все были люди моего возраста, и мне было с ними комфортно. Первое время, правда, было очень трудно.
- Почему?
- По всяким причинам, по разным.
- Вы вообще конфликтный человек?
- Я выросла в этой среде, эта среда для меня родная, и я замечательно себя в ней чувствую. Но бывало всякое.
- Не секрет, что артисты ревнивы, завистливы.
- Нет, скорее меня коснулись другие вещи, вот этот советизм, который в любом коллективе в России тогда присутствовал.
- Что вы имеете в виду?
- Мне не хотелось бы ставить точки над i, поскольку я в этом театре по-прежнему работаю. Правда, этих людей уже нет, кто-то ушел, кто-то умер. Но были какие-то вещи, от которых я обалдела. Это такие значки, это такой советизм, который до сих пор процветает.


Актеры Валентин Гафт в роли Мартина Веллера и Лия Ахеджакова в роли Дорси Фонсии в сцене из спектакля режиссера Галины Волчек «Игра в джин» на сцене театра «Современник»
"Артист без режиссера не имеет власти"
- Ваше неприятие советизма, политизированность, она когда возникла?
- Мне кажется, я заразилась чуткостью к таким вещам от Эльдара Александровича Рязанова. Я только пришла в «Современник», и там начала с ним общаться. Сначала маленькая роль, потом большая, потом он специально для меня написал роль. Это долгий такой путь. Но я от него заражалась этой темой.
- У вас гражданский темперамент очень сильный?
- Именно в его окружении, в среде, которая была вокруг Эльдара Александровича - мне кажется, оттуда все это пошло.
- В какой-то момент для вас кино стало важнее, чем театр?
- Нет, никогда.
- А где вы больше любите работать?
- Я люблю работать с хорошими режиссерами. Мне все равно где. Театр, антреприза, кино, телевидение. Когда есть хороший текст и хороший режиссер, и этот режиссер приносит те смыслы, которые меня беспокоят и волнуют и вызывают слезы, только там я люблю работать.
- Что для вас важно донести до зрителя?
- Сам артист без режиссера не имеет власти. Он не может транслировать свои смыслы. И театр должен быть такой, в котором живет вот эта интонация, и режиссер должен быть такой. А мне везло с режиссерами. И тема должна транслироваться режиссером.
- С кем вам везло? С Рязановым, Волчек, Серебренниковым?
- Да, и Роман Виктюк - это тоже огромная часть моей жизни. Мы сначала дружили с ним, а потом вдруг он оказался в «Современнике» и сделал на меня ставку. Вдруг оказалось, что с моей индивидуальностью и моими внешними данными я могу играть не только пионеров, пионерок и бабушек, но и другие роли. А тогда на мое счастье произошел огромный скачок в драматургии. Появилась Петрушевская, появился Коковкин. Возникла совершенно новая драматургия. И благодаря Виктюку мне досталась Петрушевская, а это совершенно другой язык. Тогда же и Кира Муратова с ее фильмами. Но надо сказать, что зритель к этому не был готов.


Лия Ахеджакова в спектакле «Квартира Коломбины»
"Я „продукт“ Людмилы Петрушевской"
- К чему зритель был не готов?
- А зритель никогда не готов к чему-то новому. Он не готов к тому, к чему приходят деятели культуры, режиссеры, драматурги. Зритель очень трудно соглашается и с новыми темами, и с новой эстетикой, и с новым разговором на другом уровне. Это очень трудно.
- Как вы видите, что зритель не готов? Ведь все равно на вас ходят и всегда полный зал?
- Нет, не полный зал. Люди уходят, возмущаются, выражают свое полное несогласие. Это не так легко все проходило.
- Какие спектакли?
- Да даже «Квартира Коломбины» Людмилы Петрушевской. Это был совершенно уникальный спектакль. Тогда произошло это открытие Петрушевской. И я «продукт» вот этого нового шага в драматургии и «продукт» Петрушевской.
"Пьеса Улицкой всех "цепляет"
- А совсем недавно вы сыграли пьесу Улицкой «Мой внук Вениамин»?
- Да. Но я же все книги Улицкой читала, и я очень была полна миром Улицкой. И сегодня она мне очень созвучна, так же, как в то время была созвучна Петрушевская.
- Улицкая говорила, что когда она писала эту пьесу в конце 80-х годов, то думала, что вы могли бы сыграть главную роль, но она тогда была не такой известной писательницей, чтобы вам предложить сыграть эту пьесу.
- Я в это не очень верю.
- А я верю.
- Потому что я не была тогда такой уж, чтобы для меня кто-то что-то писал. Для меня то, что эта пьеса Улицкой, было важно, да что бы она ни написала!
- Расскажите, как этот спектакль принимают в разных городах.
- Поразительно! Кто его знает, в чем дело. Хотя спектакль поставила очень хороший режиссер Марфа Горовиц. Я ей купила книгу Парфенова «Намедни» про 80-е годы и дала ей почитать, чтобы она сопоставляла материал пьесы с тем, что было на самом деле в то время.
- И нестоличная публика считывает смыслы, которые заложены в этой пьесе?
- Да, даже в глухой провинции считывают, а в больших городах Сибири, Дальнего Востока, в Америке, в Канаде - везде, они это принимают так тепло, так нежно, просто замечательно. Мне очень это дорого, потому что я никогда не обольщалась на свой счет и особенно после того, как поначалу мы проваливались у зрителя с «Коломбиной», я всегда боюсь нарваться на полное непонимание. И на то, что «не цепляет». Но почему-то эта пьеса Улицкой всех «цепляет».
- Правда ли, что для вас самое главное в жизни работа?
- Не только работа. Театр.
"Магии не случается"
- Что вы вкладываете в понятие «театр»: репетиции, артисты, запах театра? Я помню, вы говорили, что выход на сцену - это всегда стресс. Вот, например, сегодня вечером у вас спектакль, как вы этот день проживаете?
- Теперь я уже начинаю повторять текст. Я ужасно боюсь что- то забыть, перепутать. Перед выходом на сцену у меня есть свои какие-то странности, как я себя готовлю. Это помогает. И я очень боюсь неудачи. Когда ничего не идет, «не взлетаешь».
- А что это значит?
- Когда ничего не происходит, не случается.
- Не случается магии?
- Магии не случается. Это так страшно, и выбраться из этого очень трудно. Это может быть и подавляющее число зрителей, которым все то, что происходит на сцене, «до лампочки». А может быть, что «не случается». Каждый раз это чудо. Когда и зал, и то, что происходит на сцене, это вместе все обретает какие-то крылья и «взлетает», в этом можно парить, можно парить в этом состоянии, и получать огромное удовольствие.
- То есть все-таки работа артиста - это не ремесло?
- Я не знаю. Где-то ремесло. Но это ремесло до того момента, как ты вышел на сцену и перед тобой полный зал. А дальше вот это случится или нет. Иногда не случается.
- А что потом?
- Неприятно ужасно. Пытаешься взлететь, ничего не получается. Иногда это на совести партнеров, иногда на собственной совести. Что-то там не случилось.
- А как вы спасаетесь? Ведь есть же страх, что и потом вдруг опять не «случится»?
- Это такие вещи, которыми трудно руководить. Тем театр и прекрасен. Кино - это другое. Тебе сняли таким, в каком состоянии ты был перед камерой, и это уже исправить нельзя. Если это очень фальшиво - только вырезать.
- То есть кино - это проще?
- В кино режиссер может за тебя сыграть в монтаже и перекинуть сцену и дать музыку, чем-то тебя закрыть, и оператор может сыграть. В кино очень много вещей, которые могут тебе помочь. А в театре ты как голый. Какой ты сегодня, сейчас, это все очень живое. И насильно ничего нельзя сделать.


Актриса Лия Ахеджакова во время выступления на митинге в защиту свободы СМИ под названием «Марш правды» на проспекте Академика Сахарова, Москва. 13 апреля 2014 года
"Может быть, мой голос поможет"
- Вы так увлечены своей профессией, зачем вам нужна еще и гражданская деятельность? Вы часто выступаете на митингах, подписываете различные письма. Это другая жизнь помимо театра?
- Нет, это одно и то же. Для меня это материал, с которым я работаю.
- То есть вы все время находитесь как бы в политической повестке?
- Не только политическая повестка. Это трудно объяснить.
- Вы откликаетесь на любую несправедливость, которая происходит в последние годы.
- Да, откликаюсь, но если бы меня не спрашивали, то я бы, как и большинство людей, откликалась бы у себя на кухне, со своими друзьями и со своим мужем. У меня много таких друзей, которые откликаются на то, что происходит, до боли в сердце, до сердечных приступов. Но когда меня спрашивают, это для меня возможность хоть как-то поучаствовать, хоть как-то помочь, хоть как-то к кому-то присоединиться. Может быть, мой голос поможет.
- А ведь вас преследовали, после ваших выступлений появлялись всякие публикации мерзкие. Не было страшно?
- Да, бывало время от времени, но это не настолько страшно, как это бывает, не мне вам рассказывать.
- Но вас это никогда не останавливало. Вы не стесняетесь в выражениях, вы не боитесь ходить на суды, помню вас на суде по делу Ходорковского и на судах по делу Серебренникова.
- Я чуть-чуть. Что могу. Мой голос очень слабый, и мало, кто его слышит. Но когда мне звонит Лева Пономарев и спрашивает: «Подпишешь письмо?»… А ведь если Людмила Михайловна Алексеева подписала, если Люся Улицкая подписала, то как же я не подпишу? Подпишу с радостью. Пусть на одно имя будет больше.
- Как вы считаете: артисты сегодня должны участвовать в политической жизни, заниматься защитой преследуемых властью? Ведь таких активных, как вы, совсем немного среди артистов.
- Много: Юлия Ауг, Леша Серебренников, Миша Ефремов, Макаревич, Шевчук, много. Но есть еще очень много таких людей среди моих друзей. Вот Володя Еремин, он такой же, как я. Я говорю: «Вот меня попросили в Сахаровском центре выступить на благотворительном вечере, на адвокатов собрать деньги. Ты можешь поехать и почитать стихи и спеть?». Он говорит: «Конечно». А я обращаюсь к молодым ребятам, артистам. И они мне: «Ой, Лия Меджидовна, я потом на спектакль опоздаю». Я: «Нет, не опоздаешь, успеешь приехать в театр». Другой: «Ой, Лия Меджидовна, у меня, кажется, еще съемка». Не было никакой съемки. Или я прошу: «Ты можешь стихи почитать в Сахаровском центре? Я уже испепелилась». «Ой, я в политику не лезу».
- То есть вы думаете, что эти молодые артисты боятся?
- Да.
- Вы записывали ролик, читали рассказы Олега Сенцова. Для него это было очень важно.
- И для меня очень важно.
- А вам почему важно?
- Ну мне хоть чем-то, хоть как-то ему помочь. Ведь когда парня захреначили ни за что ни про что на 20 лет за Полярный круг… Или эти украинские моряки... Я-то понимаю всю несправедливость того, что произошло, но помочь ничем не могу.
"Вирус советизма силен"
- Сейчас часто сравнивают советскую жизнь и нашу российскую. Чем похоже, чем не похоже?
- Сегодня много советизма. Вот это вот стукачество. Вот эти доносы. То, что произошло сейчас с Сокуровым, когда один из директоров его Фонда написал на него донос. Доносы пишут охотно. Эта совковая традиция, которая тянется оттуда, из истории. «Слово и дело», - говорили бояре, которые стучали. Это вообще традиция в России: стучать, закладывать людей. Я когда приехала в Москву, жила в квартире, которая раньше вся принадлежала моей хозяйке, но люди написали на нее донос, посадили ее в тюрьму и воспользовались этой квартирой. Осталась одна крошечная комнатка. Она была актрисой, звездой театра оперетты и очень много лет отсидела, чтобы эти люди заселили ее квартиру и получили жилплощадь. Еще есть этот «стокгольмский синдром», когда любят тех, кто тебя мучает.
- А как можно эти последствия совка преодолеть? Или это будет жить и после нас?
- Я вообще пессимист, но я вижу этих ребятишек, которые помогают Навальному и ходят на митинги. Вот эти вот ребятишки. О них Андрей Лошак снял фильм. Это меня очень сильно порадовало, какие-то совсем другие люди.
- Меня всегда поражает, что, казалось бы, люди воспитаны на фильмах Рязанова, выходило и выходит много замечательных книг, многие различают, где добро, а где зло. Но почему-то «совок» по-прежнему жив.
- Вирус есть и очень силен. Я много езжу по стране и вижу таких чудных людей, которые живут в нищете или такой небогатой жизнью, но они очень тянутся к литературе, к искусству. Они образованные люди, они умеют малым обходиться, и не жаловаться, не ныть. Очень хорошие люди, прекрасные, их очень много. Я всегда это видела, и всегда это было. Но есть и жертвы пропаганды.


21 февраля 2018. Лия Ахеджакова, Кирилл Серебренников и его адвокат во время рассмотрения жалобы на продление меры пресечения в Мосгорсуде
"Я скучаю по большим режиссерам"
- Какая ваша самая любимая роль?
- Нет, я как-то не привязываюсь к ролям. Я скучаю по большим режиссерам, с которыми меня связывают важные для меня работы. Я вот с Андреем Могучим мечтала бы еще поработать, если будут силы. Но он настолько парализован своим театром БДТ в Питере. И там такие мощные спектакли, столько сил туда положено. И там другой зритель, чем у Товстоногова. И, конечно, с Кириллом Серебренниковым хотелось бы поработать. Потому что дважды у меня с ним были очень успешные работы, которые меня греют. В кино я снималась у него в фильме «Изображая жертву», а в театре был «Фигаро», и мы 11 лет играли этот спектакль. Это был спектакль с таким замечательным актерским составом, и мы так прикипели друг к другу! Это был настоящий праздник, время от времени встречаться друг с другом. Да и вообще появились очень талантливые режиссеры, и так завидно, что они мимо проходят, потому что им надо работать с молодыми.
- А вы часто ходите в театр? Что сейчас надо смотреть?
- О! Много хорошего.
- Удивительно, что, несмотря на министра Мединского или вопреки ему, много чего еще есть смотреть в театре.
- Да, но что он произвел с МХАТом, как он этот женский МХАТ преобразовал за счет людей, которые воевали в Донбассе!
- Но когда этим театром руководила Татьяна Доронина, он особо не пользовался успехом.
- Теперь, я думаю, будет пользоваться успехом у этих квасных патриотов. Там, видимо, будет такой репертуар с помощью Боякова и самое главное, с помощью Прилепина.
- Может, туда будут свозить автобусами на эти спектакли?
- Не знаю, но они уже какой-то свой проект делали в табаковском МХТ у Женовача. (Сергей Женовач - главный режиссер МХАТа имени Чехова - «МБХ медиа»)
- Если в стране есть люди, которым нравится, что делает Бояков и Прилепин, то, может, пусть делают? Если люди хотят такого театра?
- Я так понимаю, что такого театра хочет министр Мединский.
- Вы думаете, что это не запрос общества?
- Какую-то часть общества представляет наш министр Мединский, и они себе отгребли этот театр, воспользовавшись тем, что им показалось, что это слабое звено. Только ужасно, что это слово МХАТ, и они его приватизировали. А это очень дорогое для русского театра слово, и им бросаться нельзя. Пусть они его переименуют в какой нибудь там…
- Патриотический театр?
- Вот именно, какой-нибудь патриотический театр и сугубо национальный русский патриотический театр.
- «Наш театр»?
- Да, такие вот «нашисты».
"Зарницы счастья были, безусловно"
- Вы мемуары никогда не писали?
- Нет. Я не писала. То, что я могла бы написать, я бы обидела кого-то, а люди еще живы, и не хочется их оскорблять. Я много читаю такой вот литературы. Полки ломятся от воспоминаний, которые на старости лет пишут. Но я мало чего хорошего читала. А вот сейчас прочла изумительную книгу Олега Басилашвили, он мне ее подарил: "Господи, неужели это я?"
- Так что, вы не будете писать мемуары?
- Нет, что-то мне не хочется. Мне кажется, столько артистов написали о себе, о своих любовях, о своих адюльтерах, о своем месте в театре. А лишь немногие книги остаются настоящей литературой.
- Вы считаете, что необязательно рассказывать свою жизнь? А если бы вы писали книгу, о чем бы она была?
- Не знаю, у меня никогда цели написать книгу не было. Более того, во многих книгах есть то, что я бы хотела сказать. То есть мои сверстники и мои коллеги уже это написали. Но не такая удивительная и не такая интересная моя личная судьба, чтобы это привлекло читателей.
- Мне кажется, что у вас один недостаток: вы очень скромный человек.
- Я просто знаю себе цену. И размер личности. И все это я знаю. И не хочется раздувать это.
- Вы счастливый человек?
- Кто его знает…
- Что такое счастье для вас? Быть на сцене? Или сидеть у своего камина читать книгу?
- Я, наверное, не сумею подвести итоги, не сумею оценить. Зарницы счастья были, безусловно. И были такие подарки жизни великие. Но очень много кусков жизни , которые были отравлены. И какие-то банальные слова не хочется говорить. Но я даже сейчас отравлена жизнью, отравлена тем, что происходит.
- В стране?
- Как можно быть счастливой, если один режиссер уже больше года сидит под домашним арестом - прекрасный, замечательный, и я знаю, что он обычно свои деньги вкладывал в спектакли, и этот человек не может воровать. И я знаю Малобродского, и эти обвинения против них - они невозможны, это все исключено. Я не знакома с Соней Апфельбаум, но это интеллигенция, это люди, которые очень нужны нашей культуре. И вот им заткнули рты, их обманывают, и каждый суд - это опять разводка и обман.
- Я помню вас на одном из заседаний в Мещанском суде на процессе Серебренникова. Помню, как вы спросили: «Как бы эта судья смогла судить ученого-генетика?»
- Если бы они судили ученого-генетика, или какого-то человека, который имеет дело с космосом, как они смогли бы их судить, если они понятия не имеют, что это за наука? Они никогда не были в театре. Они этого воздуха не знают. Я не знаю, как с этим быть. Конечно, каждый юрист не обязан знать все области, которыми он занимается, но хоть немножко.


Лия Ахеджакова. Кадр из кинофильма «Гараж»
"Пришло время, когда в бой пойдут молодые"
- У вас есть надежда, что все-таки приговор по «театральному делу» будет не такой уж суровый?
- Нету надежды. Хотя Мединский намекает, что приговор, возможно, будет не самым суровым.
- А если будет реальный срок для фигурантов этого дела? Это станет для вас точкой невозврата?
- Но не только это. И то, что происходит с «Мемориалом». Хоть я не знаю этого Оюба Титиева, но я убеждена, что это порядочный человек, я убеждена в том, что он жертва вот такого наследия «совка». Подбросить наркотики, ничего лучше не нашли. Испортить человеку репутацию элементарно. Как в плохом самом дурном примитивном сериале. И то, что с Дмитриевым происходит! Сначала они мэра Петрозаводска сожрали, эту замечательную женщину. А я туда часто езжу играть. И мне кажется, что там студенчество хорошее. И вдруг там такое дерьмо, из каких-то рассказов про 38-й год.
- Все это очень пессимистично.
- Сейчас спектаклей у меня немного, репетиций сейчас никаких нет. Приходится отказываться от каких-то предложений. Сейчас связаться с чем-то, что тебе не по душе, не имеет смысла. Когда ты отвлекаешься от своей профессии и оказываешься между «Новой газетой», «Эхо Москвы» и вот этой пропагандой из телевизора, а я его иногда смотрю, как не стать пессимистом? А от телевидения так разит ложью и фальсификацией, и это так стыдно…
- И что тогда делать?
- Я понимаю, что мой голос ничего не значит, он такой тихий и такой незаметный. И голоса тех, кого я боготворю, кому я доверяю, которые как бы духовные авторитеты, и никто и их не слушает. А слушает каких-то, я даже не знаю, как их охарактеризовать. Кто это такие? Необразованные, неумные, продажные. Мы же помним, что было 20 лет назад - и туда, и сюда. Мы же помним, но их это не смущает. И сказать, что можно быть счастливым в атмосфере, когда все скользит туда, назад, назад, дальше назад, я не могу….
- Не хочется заканчивать на такой грустной ноте. Может, все-таки есть надежда на молодых?
- Мне хочется надеяться, что прошло время, когда «в бой идут одни старики». А сейчас «в бой пойдут молодые». Хочется на это надеяться, потому что я много знаю молодых, не трусливых, не связанных какой-то памятью и традицией, людей, умеющих думать, говорить, знающих языки. Они уже люди мира. И хочется, чтобы они подхватили то, что сейчас опустилось ниже плинтуса, то, что исчезает, с теми, кто ушел. И чтобы в стране звучало не только холуйство и мракобесие, а все-таки был слышен голос интеллектуалов и мыслителей. Чтобы он был сильнее и звучал. Хочется заглушить мракобесие.

МБХ медиа, 13.01.2019
https://mbk-news.appspot.com/sences/liya-axedzhakova-xoch/

ИЗ КОММЕНТАРИЕВ
Геннадий Перечнев  Янв 13, 2019
Очень интересное интервью. Человека Культуры в самом полном, первозданном смысле этого слова. Интеллигента, который пережил много раз упоминаемое в статье совковое время, но был им и тогда, остаётся им и сейчас. Многие спектакли, режиссёры лично мне не знакомы, но когда Лия Ахеджакова выделяет именно театр, говорит, что всё это «очень живое», «до сердечных приступов», снова ясно вспоминаешь её видеообращения и тексты в защиту Сенцова ли, Дмитриева ли, где она говорит своим сердцем, является кристаллизовавшимся и буквально физическим голосом Совести…
Да, необразованные, неумные, продажные сегодня чувствуют себя на коне, а голоса правды слишком тихи и одиноки. И тут снова не могу не согласиться с размышлениями Л.Ахеджаковой. Действительно, казалось бы, в то же самое «совковое» время было столько фильмов, произведений, книг, которые учили отличать добро от зла, чёрное от белого. Что-то для людей реально было непреложными истинами, какие-то ориентиры были незыблемыми. Что же должно было произойти, чтобы люди в основной своей массе предали всё это, предали себя и только ли пропаганда тут виновата? Большая загадка…
Лия Ахеджакова надеется, что интеллектуалы, мыслители и просто здравомыслящие люди победят окружающее мракобесие. Обязательно! И принесут эту победу молодые.
Ринат  Янв 13, 2019
Я всегда восхищался мужеством этой женщины! Дай Бог ей здоровья и долгих счастливых лет жизни!
Николай Шевенов  Янв 13, 2019
Замечательный человек, замечательный актёр, борец за права человека.
Natalia Likhtik  Янв 14, 2019
Хорошо, что в России ещё есть люди с понятиями честь и совесть.
Александр  Янв 14, 2019
Замечательное интервью с прекрасным человеком! Успехов, оптимизма и здоровья!
Вячеслав, Омск  Янв 14, 2019
Парадокс, но слабая женщина, на самом деле - сильный духом человек!
Исаак Трабский  Янв 15, 2019
Спасибо за искренность! Лия Ахеджакова говорила о том, во что верили Анатолий Эфрос, Эльдар Рязанов… Она их ученица, сохранившая верность ее великим учителям. Она борец за правду, которую не находит в сегодняшнем театре. Как нелегко ей жить и верить в будущее.
Сафия  Янв 15, 2019
Хрупкая женщина, с огромной силой правды и справедливости. Кланяюсь Вам, Лия Ахеджакова низко до земли. Пока такие люди есть, жизнь продолжается.
Потворствовать мракобесию, творящемуся в стране, значит быть соучастником преступления.
Эта великая, русская актриса, гордость нашей страны. И я благодарю судьбу, что живу рядом с таким порядочным и благородным человеком в одной стране.