!!!!! Год назад умер Антон Носик. ИНТЕРВЬЮ мамы - филолога Виктории МОЧАЛОВОЙ (июл 2018) (окончание)
Начало:
https://loxovo.livejournal.com/8305197.html
«Страх или какая-то неврастения не были ему свойственны»
- Что это была за история, когда Антон незаконно пересек границу ФРГ и ГДР?
- В 1989 году мы с мужем жили в Берлине, он тогда получил стипендию в фонде DAAD. А моя сестра вышла замуж за чеха и жила в Праге. Антоша поехал ее навестить, а на обратном пути прилетел в Берлин, никого не предупредив. И вот он звонит мне и говорит: «Знаешь, я в Берлине. Слава богу, что здесь метро бесплатное». А я ему: «Антош, метро не бесплатное. Там просто нет турникетов, но если вы нарветесь на контролеров, то заплатите большой штраф». А потом спрашиваю: «А как же ты прошел границу?» А он мне: «Ну, понимаешь, было шесть утра, они все спали. Ну как-то так вот и прошел». Он качал им права, собачился с ними, говорил, что в Берлин не нужно визу делать, что он как советский человек имеет право приехать в свою оккупационную зону. Он был такой талмудист-крючкотвор-законник, спорил, спорил с ними, и они, в общем, - фьють, и отпустили его.
Западный Берлин вообще тогда имел статус особого города - это не была ФРГ, это был Западный Берлин, там стояли оккупационные войска. Мы с мужем, чтобы прописаться там на год, ездили в штаб союзных войск за разрешением.
В аэропорту - уже на обратном пути - пограничник никак не мог понять, как Антон вообще тут оказался, и ходил куда-то совещаться. Я стою ни жива, ни мертва. А Антоша, смеясь, говорит: «Ну, мать моя, ну не выпустят меня, останусь в Берлине».
- Делился ли он с вами какими-то своими сомнениями или страхами?
- Нет. Не могу вспомнить о таком. Он все-таки был человек бесстрашный. Страх или какая-то неврастения не были ему свойственны. С пятого класса они вместе с другом Пашей Пивоваровым ездили в школу юного искусствоведа в Пушкинском музее. Мы жили на «Речном вокзале», и они сами ездили туда на метро. Если Антоша заболевал и не мог ехать, Паша тоже оставался дома, а Антон не боялся ездить один.
И вот характерный эпизод: на субботу-воскресенье Антона забирали к себе бабушка с дедушкой, мои родители. Однажды дедушка забрал его после школы - Антоша вышел после лыжного урока. Они сели в метро и поехали, потом перешли на Кольцевую линию. Антоша сидел и читал «Питера Пэна», а дедушка, озабоченный тем, что у него лыжи, на нужной остановке встал и вышел - дедушка-философ был в состоянии своей обычной отрешенности от земного. А Антоша продолжал сидеть и читать «Питера Пэна». Когда книжка кончилась, он, по его словам, вышел из вагона, подошел к «красной шапочке» (так он описал дежурную по станции) и спросил: «Как вы думаете, мой дедушка уже доехал до „Водного стадиона“?» Ни страха, ни слез, а - доехал ли дедушка? Она, конечно, сообразила, спросила, знает ли он свой домашний телефон. Он знал. Она позвонила, и бабушка поехала за ним. Но сам он ничуть не испугался.
- А с кем-то еще он мог делиться чем-то сокровенным? С друзьями?
- Этого я не знаю, это от меня за кадром осталось. Это их дела, они закрывались в комнате, никто не лез в их личную жизнь.
- То есть он был скорее закрытым человеком?
- Мне сложно оценить его степень открытости-закрытости. У человека есть своя внутренняя жизнь, свой внутренний мир, в который он совершенно не собирался кого-то пускать. Я это очень хорошо понимаю, я сама это в нем культивировала. Он мне даже однажды сказал: «Меня еще в детстве научили, что человека нельзя стимулировать вопросами. Если он хочет что-то сказать, то скажет сам. И не надо к нему залезать».
- Семь лет, проведенных в Израиле (Антон Носик жил в Израиле с 1990 по 1997 год), были счастливым для него временем?
- Счастливым в том смысле, что это была молодость, там у него была любовь и друзья, но это было дико трудное время: нищета, съемные квартиры. Мое сердце прямо разрывалось. Он там работал, развивал интернет и был, в общем, довольно успешным. Но в Израиле есть такая проблема: люди, - во всяком случае, его поколения - очень быстро достигают своего потолка. Вся их великолепная четверка: Демьян Кудрявцев (медиаменеджер, бизнесмен, поэт. В 1990-х - один из руководителей компании Cityline, во второй половине 2000-х - гендиректор издательского дома «Коммерсант». Сейчас его семья владеет газетой «Ведомости» и еще несколькими СМИ), Арсен Ревазов (основатель рекламного агентства IMHO VI, писатель), Аркан Карив (журналист, писатель) и Антон - в итоге вернулись, потому что их аудитория здесь, язык здесь. Людям, которые работают с языком, естественнее быть здесь. Но они все попробовали.
В Москве он ушел с головой в становление рунета. Я уже не говорю о том, что здесь не надо было снимать квартиру. Он продолжал туда ездить по несколько раз в год. Потом появился Лева, с ним он безостановочно ездил в Израиль. Для Левы Израиль стал вторым домом.
- А для Антона не стал?
- Стал, конечно. Просто жить там очень трудно. Если вы приезжаете туда в возрасте 24 лет, у вас нет шансов. Приехать надо в коляске и все пройти, тогда ты - местный продукт. Даже тем, кто приехал в 15 лет, уже очень тяжело. Приехать из очень большой страны в очень маленькую, из мегаполиса - в ближневосточный провинциальный город психологически очень сложно. И я не говорю про климат, про жуткие взаимоотношения религиозных и светских, и арабы кругом, и интифада. Надо быть очень, очень мотивированным.
Виктория Мочалова в Москве, июнь 2018 года
- Вы интересовались его работой?
- Да, он мне все показывал, это было очень интересно, потрясающе. Когда он в Берлин к нам тогда приезжал, мы купили ему компьютер - в СССР купить его было еще нельзя. Он мне все показывал, и я в это погружалась - степ-бай-степ.
А потом он мне прислал в Москву какого-то мальчика, который мне дома наладил электронную почту. Она была такая смешная: черный экран, зеленые буковки. Я была очень этим увлечена, мы бурно переписывались. Потом уже, когда он переехал, он приносил мне всякие эпплы, айпады, считал, что я должна продвигаться. Ну я и продвигалась как могла.
- Какой из проектов Антона вы выделяете для себя?
- Мне очень нравились «Вести.ру». Там была аналитика, хорошие статьи, хорошие авторы. Симпатично было. И конечно, мне нравился его благотворительный проект Pomogi.org.
«Он считал, что может себе позволить говорить что хочет»
- Год назад мы общались с Саррой Нежельской - директором благотворительного фонда «Помоги.орг», основанного Антоном Носиком. И она вспоминала, что, когда впервые увидела Антона, он произвел на нее впечатление плохиша. У него была такая защитная броня?
- Не знаю. Это эпатаж какой-то. Плохиш-плохиш, но он же создал «Помоги.орг» на свои деньги, а потом собирал на это все бесконечно.
Когда Антоше было лет шесть, мы отдыхали в Коктебеле. И на пляже какая-то мамаша с таким же по возрасту ребенком вдруг мне сказала: «Вы за своего ребенка можете быть абсолютно спокойны, потому что он уже обладает двумя самыми важными в жизни качествами: во-первых, он очень добрый, а во-вторых, он никогда не врет».
Меня тогда это поразило: как эта тетка на пляже это увидела и очень точно назвала. Эти два качества у него сохранились. Он действительно всегда был ужасно добрый и никогда не врал.
Когда он создал «Помоги.орг», люди давали ему деньги, потому что знали, что все до последней копейки пойдет на дело. А в свой последний день рождения он написал в фейсбуке: «Если кто-то хочет меня поздравить, вот мальчик, которому нужна операция. Отправляйте туда деньги».
- Обсуждали ли вы с ним его резкие высказывания, которые он делал публично? Например, то, что он сказал про Сирию и сирийцев.
- Конечно. Я сказала, что это людоедское высказывание и что это совершенно недопустимо. Но слово не воробей, вылетело - не поймаешь. Я же это уже постфактум с ним обсуждала.
- Зачем, как вам кажется, он такое говорил?
- Во-первых, Антон - человек эпатажа. К тому же он не был тем, кто продумывает свои речи и шаги, он был человеком спонтанным. Сирия и Израиль находятся в понятно каком состоянии, именно поэтому он подчеркнул, что как израильтянин он хочет, чтобы Сирии не было. Это было эмоциональное высказывание. Взвешенный человек этого не скажет, но он не был взвешенным человеком. Он считал, что может себе позволить говорить что хочет. Он ведь не был главным редактором, за которым стоит коллектив, который он может подвести. Он сказал это как вольный стрелок, частное лицо и израильтянин: «Да чтоб эта Сирия провалилась вообще! Чтоб ее не было». И это было сказано под влиянием алкоголя.
- Вам было больно, когда о вашем сыне кто-то высказывался плохо, в том числе и после этой истории с Сирией?
- Если говорить о сирийской истории, то мне самой было очень больно это слушать. Я абсолютно не разделяю его позицию и понимаю, что она может вызвать у людей очень острую негативную реакцию. Я понимаю этих людей. Но что может добавить к моему переживанию то, что скажет мне какой-то другой, чужой, неизвестный человек? Мало что добавит - мне самой очень неприятно.
Я уже не говорю о судебном разбирательстве, которое длилось год. Оно мне тоже дорого стоило. Я очень тяжело его переживала. А Антоша совершенно не понимал моей реакции. Он даже друзей просил: «Вы не поговорите с моей мамой? Почему она так на это реагирует?»
- Вы боялись, что его посадят?
- Во-первых, конечно. А во-вторых, целый год под подпиской о невыезде, собирание вещей для камеры, книг. Помню, он пришел ко мне и выбрал книги, которые возьмет с собой, если его посадят. Все это было достаточно тяжким переживанием.
- Злились на него?
- После драки кулаками не машут. В судебном процессе у него была задача отменить 282-ю статью. И весь пафос его выступления, все его публикации были направлены на это. Он так говорил: «Ко мне приковано внимание очень многих СМИ, но есть люди совершенно безвестные, которые сидят». Это уже была борьба другого направления. Что тут было говорить? Он был рад, что может бороться за этих несчастных людей.
- Вы сказали, что та фраза про Сирию была в том числе сказана под влиянием алкоголя. Для Антона это было проблемой?
- Он не считал это проблемой, он просто любил выпить.
- Вы пытались с ним об этом говорить?
- Он был взрослым человеком. А я не сторонник перманентного воспитания, которое было принято в Советском Союзе. Моя мама, дожившая до 94 лет, воспитывала сестру и меня до своего последнего дня.
- А вы когда перестали Антона воспитывать?
- Воспитываешь ведь своим примером, своим поведением, а не нотациями. Поэтому в каком-то смысле этот обмен или влияние происходит всегда. Я старалась не прибегать к нотациям, но не всегда, конечно, могла от этого удержаться, увы.
«Для меня теперь каждый день - 9 июля»
- Сколько сейчас лет вашему внуку?
- Леве в августе будет 11 лет.
Антон Носик с сыном Левой, 2010-е годы. Из архива Виктории Мочаловой
- Вы часто с ним видитесь?
- Обычно по уикендам, но сейчас он в лагере.
- Он бунтарь, как отец?
- Нет, Лева совсем другой, очень покладистый, позитивный и веселый. Только иногда мне приходится замечать: «О, ты, кажется, вступаешь в возраст бунта и неповиновения!» Как-то мы с ним были в магазине, и там рыдал и бился в истерике какой-то мальчик. Я говорю: «Боже мой, какой кошмар! Почему он так кричит? Ты ведь вот никогда так себя не вел». А он говорит: «Ответ на твой вопрос: просто у него не было такого доброго папы, как у меня». Антон действительно был добрым папой, может быть, даже слишком, таким вседозволяющим, балующим. И Лева это признавал: «Папа меня балует».
- Вы часто говорите с ним об Антоне?
- Я не хочу как-то его дополнительно травмировать и говорю обычно в каком-то таком примерно духе: «А вот когда папе было столько-то лет, то он делал то-то и то-то». Я стараюсь вплетать эти истории без какого-то надрыва. Или пересказываю ему Антошины шутки.
Мы как-то поехали на кладбище к Антону, и Лева взял с собой человечка Lego, чтобы отвезти папе. И поставил там на могиле. Как папа обрадуется, что ему привезли человечка Lego.
- Что войдет в будущую книгу Антона?
- За этот год я очень много всего перечитала, когда отбирала его тексты для книги.
Там будут совершенно разные его тексты. О путешествиях: Китай, Лондон, Венеция - его любовь. Антоша начинал писать что-то вроде автобиографии «Сто фактов обо мне». Только там у него их совершенно не сто - это станет биографической частью книги, предисловие к которой написал Павел Пепперштейн. Большое место займут тексты об Израиле и израильской армии, литературе, искусстве, политике, протестном движении (он входил в «Комитет-2008», был доверенным лицом Навального).
- Что из этого для вас самое важное?
- Мне трудно сказать. Невозможно ведь решить, какой палец для вас самый важный. Все это отражает многогранность его личности, без одного из этих элементов Антон уже не был бы полностью собой.
Когда ему было года четыре, мы рассуждали на тему, кем он станет, когда вырастет. Он говорил так: «Я сначала буду писателем. Побуду-побуду-побуду, мне наскучит, и я стану художником. Побуду-побуду-побуду, мне наскучит, я стану композитором. Побуду-побуду, мне наскучит, и я стану кондуктором». Тут я встрепенулась и говорю: «Может быть, тебе не наскучит быть композитором? Ведь музыка всегда такая разная». - «Нет уж, я себя знаю. Уж такой я человек - мне всегда все наскучивает».
- Годовщина смерти Антона, сам день 9 июля, что-то значит для вас? Является ли он неким рубежом?
- Для меня теперь каждый день - 9 июля. Я ведь теперь живу совсем в другом пространстве и времени. В каком-то смысле с этого дня я уже и не живу. Так-то я двигаюсь, шевелюсь, работаю, но внутри у меня - выжженная пустыня, и это теперь не привязано к какой-то дате. Если бы я к Антону присоединилась как можно скорее, я была бы только рада. Только сначала я хочу сделать эту книжку, этот его сборник. Все, что могло случиться самого страшного в моей жизни, уже случилось, дальше мне все совершенно безразлично. Все остальное не имеет никакого значения.
Медуза, 09.07.2018
https://meduza.io/feature/2018/07/09/on-vse-taki-byl-chelovek-besstrashnyy
https://loxovo.livejournal.com/8305197.html
«Страх или какая-то неврастения не были ему свойственны»
- Что это была за история, когда Антон незаконно пересек границу ФРГ и ГДР?
- В 1989 году мы с мужем жили в Берлине, он тогда получил стипендию в фонде DAAD. А моя сестра вышла замуж за чеха и жила в Праге. Антоша поехал ее навестить, а на обратном пути прилетел в Берлин, никого не предупредив. И вот он звонит мне и говорит: «Знаешь, я в Берлине. Слава богу, что здесь метро бесплатное». А я ему: «Антош, метро не бесплатное. Там просто нет турникетов, но если вы нарветесь на контролеров, то заплатите большой штраф». А потом спрашиваю: «А как же ты прошел границу?» А он мне: «Ну, понимаешь, было шесть утра, они все спали. Ну как-то так вот и прошел». Он качал им права, собачился с ними, говорил, что в Берлин не нужно визу делать, что он как советский человек имеет право приехать в свою оккупационную зону. Он был такой талмудист-крючкотвор-законник, спорил, спорил с ними, и они, в общем, - фьють, и отпустили его.
Западный Берлин вообще тогда имел статус особого города - это не была ФРГ, это был Западный Берлин, там стояли оккупационные войска. Мы с мужем, чтобы прописаться там на год, ездили в штаб союзных войск за разрешением.
В аэропорту - уже на обратном пути - пограничник никак не мог понять, как Антон вообще тут оказался, и ходил куда-то совещаться. Я стою ни жива, ни мертва. А Антоша, смеясь, говорит: «Ну, мать моя, ну не выпустят меня, останусь в Берлине».
- Делился ли он с вами какими-то своими сомнениями или страхами?
- Нет. Не могу вспомнить о таком. Он все-таки был человек бесстрашный. Страх или какая-то неврастения не были ему свойственны. С пятого класса они вместе с другом Пашей Пивоваровым ездили в школу юного искусствоведа в Пушкинском музее. Мы жили на «Речном вокзале», и они сами ездили туда на метро. Если Антоша заболевал и не мог ехать, Паша тоже оставался дома, а Антон не боялся ездить один.
И вот характерный эпизод: на субботу-воскресенье Антона забирали к себе бабушка с дедушкой, мои родители. Однажды дедушка забрал его после школы - Антоша вышел после лыжного урока. Они сели в метро и поехали, потом перешли на Кольцевую линию. Антоша сидел и читал «Питера Пэна», а дедушка, озабоченный тем, что у него лыжи, на нужной остановке встал и вышел - дедушка-философ был в состоянии своей обычной отрешенности от земного. А Антоша продолжал сидеть и читать «Питера Пэна». Когда книжка кончилась, он, по его словам, вышел из вагона, подошел к «красной шапочке» (так он описал дежурную по станции) и спросил: «Как вы думаете, мой дедушка уже доехал до „Водного стадиона“?» Ни страха, ни слез, а - доехал ли дедушка? Она, конечно, сообразила, спросила, знает ли он свой домашний телефон. Он знал. Она позвонила, и бабушка поехала за ним. Но сам он ничуть не испугался.
- А с кем-то еще он мог делиться чем-то сокровенным? С друзьями?
- Этого я не знаю, это от меня за кадром осталось. Это их дела, они закрывались в комнате, никто не лез в их личную жизнь.
- То есть он был скорее закрытым человеком?
- Мне сложно оценить его степень открытости-закрытости. У человека есть своя внутренняя жизнь, свой внутренний мир, в который он совершенно не собирался кого-то пускать. Я это очень хорошо понимаю, я сама это в нем культивировала. Он мне даже однажды сказал: «Меня еще в детстве научили, что человека нельзя стимулировать вопросами. Если он хочет что-то сказать, то скажет сам. И не надо к нему залезать».
- Семь лет, проведенных в Израиле (Антон Носик жил в Израиле с 1990 по 1997 год), были счастливым для него временем?
- Счастливым в том смысле, что это была молодость, там у него была любовь и друзья, но это было дико трудное время: нищета, съемные квартиры. Мое сердце прямо разрывалось. Он там работал, развивал интернет и был, в общем, довольно успешным. Но в Израиле есть такая проблема: люди, - во всяком случае, его поколения - очень быстро достигают своего потолка. Вся их великолепная четверка: Демьян Кудрявцев (медиаменеджер, бизнесмен, поэт. В 1990-х - один из руководителей компании Cityline, во второй половине 2000-х - гендиректор издательского дома «Коммерсант». Сейчас его семья владеет газетой «Ведомости» и еще несколькими СМИ), Арсен Ревазов (основатель рекламного агентства IMHO VI, писатель), Аркан Карив (журналист, писатель) и Антон - в итоге вернулись, потому что их аудитория здесь, язык здесь. Людям, которые работают с языком, естественнее быть здесь. Но они все попробовали.
В Москве он ушел с головой в становление рунета. Я уже не говорю о том, что здесь не надо было снимать квартиру. Он продолжал туда ездить по несколько раз в год. Потом появился Лева, с ним он безостановочно ездил в Израиль. Для Левы Израиль стал вторым домом.
- А для Антона не стал?
- Стал, конечно. Просто жить там очень трудно. Если вы приезжаете туда в возрасте 24 лет, у вас нет шансов. Приехать надо в коляске и все пройти, тогда ты - местный продукт. Даже тем, кто приехал в 15 лет, уже очень тяжело. Приехать из очень большой страны в очень маленькую, из мегаполиса - в ближневосточный провинциальный город психологически очень сложно. И я не говорю про климат, про жуткие взаимоотношения религиозных и светских, и арабы кругом, и интифада. Надо быть очень, очень мотивированным.
Виктория Мочалова в Москве, июнь 2018 года
- Вы интересовались его работой?
- Да, он мне все показывал, это было очень интересно, потрясающе. Когда он в Берлин к нам тогда приезжал, мы купили ему компьютер - в СССР купить его было еще нельзя. Он мне все показывал, и я в это погружалась - степ-бай-степ.
А потом он мне прислал в Москву какого-то мальчика, который мне дома наладил электронную почту. Она была такая смешная: черный экран, зеленые буковки. Я была очень этим увлечена, мы бурно переписывались. Потом уже, когда он переехал, он приносил мне всякие эпплы, айпады, считал, что я должна продвигаться. Ну я и продвигалась как могла.
- Какой из проектов Антона вы выделяете для себя?
- Мне очень нравились «Вести.ру». Там была аналитика, хорошие статьи, хорошие авторы. Симпатично было. И конечно, мне нравился его благотворительный проект Pomogi.org.
«Он считал, что может себе позволить говорить что хочет»
- Год назад мы общались с Саррой Нежельской - директором благотворительного фонда «Помоги.орг», основанного Антоном Носиком. И она вспоминала, что, когда впервые увидела Антона, он произвел на нее впечатление плохиша. У него была такая защитная броня?
- Не знаю. Это эпатаж какой-то. Плохиш-плохиш, но он же создал «Помоги.орг» на свои деньги, а потом собирал на это все бесконечно.
Когда Антоше было лет шесть, мы отдыхали в Коктебеле. И на пляже какая-то мамаша с таким же по возрасту ребенком вдруг мне сказала: «Вы за своего ребенка можете быть абсолютно спокойны, потому что он уже обладает двумя самыми важными в жизни качествами: во-первых, он очень добрый, а во-вторых, он никогда не врет».
Меня тогда это поразило: как эта тетка на пляже это увидела и очень точно назвала. Эти два качества у него сохранились. Он действительно всегда был ужасно добрый и никогда не врал.
Когда он создал «Помоги.орг», люди давали ему деньги, потому что знали, что все до последней копейки пойдет на дело. А в свой последний день рождения он написал в фейсбуке: «Если кто-то хочет меня поздравить, вот мальчик, которому нужна операция. Отправляйте туда деньги».
- Обсуждали ли вы с ним его резкие высказывания, которые он делал публично? Например, то, что он сказал про Сирию и сирийцев.
- Конечно. Я сказала, что это людоедское высказывание и что это совершенно недопустимо. Но слово не воробей, вылетело - не поймаешь. Я же это уже постфактум с ним обсуждала.
- Зачем, как вам кажется, он такое говорил?
- Во-первых, Антон - человек эпатажа. К тому же он не был тем, кто продумывает свои речи и шаги, он был человеком спонтанным. Сирия и Израиль находятся в понятно каком состоянии, именно поэтому он подчеркнул, что как израильтянин он хочет, чтобы Сирии не было. Это было эмоциональное высказывание. Взвешенный человек этого не скажет, но он не был взвешенным человеком. Он считал, что может себе позволить говорить что хочет. Он ведь не был главным редактором, за которым стоит коллектив, который он может подвести. Он сказал это как вольный стрелок, частное лицо и израильтянин: «Да чтоб эта Сирия провалилась вообще! Чтоб ее не было». И это было сказано под влиянием алкоголя.
- Вам было больно, когда о вашем сыне кто-то высказывался плохо, в том числе и после этой истории с Сирией?
- Если говорить о сирийской истории, то мне самой было очень больно это слушать. Я абсолютно не разделяю его позицию и понимаю, что она может вызвать у людей очень острую негативную реакцию. Я понимаю этих людей. Но что может добавить к моему переживанию то, что скажет мне какой-то другой, чужой, неизвестный человек? Мало что добавит - мне самой очень неприятно.
Я уже не говорю о судебном разбирательстве, которое длилось год. Оно мне тоже дорого стоило. Я очень тяжело его переживала. А Антоша совершенно не понимал моей реакции. Он даже друзей просил: «Вы не поговорите с моей мамой? Почему она так на это реагирует?»
- Вы боялись, что его посадят?
- Во-первых, конечно. А во-вторых, целый год под подпиской о невыезде, собирание вещей для камеры, книг. Помню, он пришел ко мне и выбрал книги, которые возьмет с собой, если его посадят. Все это было достаточно тяжким переживанием.
- Злились на него?
- После драки кулаками не машут. В судебном процессе у него была задача отменить 282-ю статью. И весь пафос его выступления, все его публикации были направлены на это. Он так говорил: «Ко мне приковано внимание очень многих СМИ, но есть люди совершенно безвестные, которые сидят». Это уже была борьба другого направления. Что тут было говорить? Он был рад, что может бороться за этих несчастных людей.
- Вы сказали, что та фраза про Сирию была в том числе сказана под влиянием алкоголя. Для Антона это было проблемой?
- Он не считал это проблемой, он просто любил выпить.
- Вы пытались с ним об этом говорить?
- Он был взрослым человеком. А я не сторонник перманентного воспитания, которое было принято в Советском Союзе. Моя мама, дожившая до 94 лет, воспитывала сестру и меня до своего последнего дня.
- А вы когда перестали Антона воспитывать?
- Воспитываешь ведь своим примером, своим поведением, а не нотациями. Поэтому в каком-то смысле этот обмен или влияние происходит всегда. Я старалась не прибегать к нотациям, но не всегда, конечно, могла от этого удержаться, увы.
«Для меня теперь каждый день - 9 июля»
- Сколько сейчас лет вашему внуку?
- Леве в августе будет 11 лет.
Антон Носик с сыном Левой, 2010-е годы. Из архива Виктории Мочаловой
- Вы часто с ним видитесь?
- Обычно по уикендам, но сейчас он в лагере.
- Он бунтарь, как отец?
- Нет, Лева совсем другой, очень покладистый, позитивный и веселый. Только иногда мне приходится замечать: «О, ты, кажется, вступаешь в возраст бунта и неповиновения!» Как-то мы с ним были в магазине, и там рыдал и бился в истерике какой-то мальчик. Я говорю: «Боже мой, какой кошмар! Почему он так кричит? Ты ведь вот никогда так себя не вел». А он говорит: «Ответ на твой вопрос: просто у него не было такого доброго папы, как у меня». Антон действительно был добрым папой, может быть, даже слишком, таким вседозволяющим, балующим. И Лева это признавал: «Папа меня балует».
- Вы часто говорите с ним об Антоне?
- Я не хочу как-то его дополнительно травмировать и говорю обычно в каком-то таком примерно духе: «А вот когда папе было столько-то лет, то он делал то-то и то-то». Я стараюсь вплетать эти истории без какого-то надрыва. Или пересказываю ему Антошины шутки.
Мы как-то поехали на кладбище к Антону, и Лева взял с собой человечка Lego, чтобы отвезти папе. И поставил там на могиле. Как папа обрадуется, что ему привезли человечка Lego.
- Что войдет в будущую книгу Антона?
- За этот год я очень много всего перечитала, когда отбирала его тексты для книги.
Там будут совершенно разные его тексты. О путешествиях: Китай, Лондон, Венеция - его любовь. Антоша начинал писать что-то вроде автобиографии «Сто фактов обо мне». Только там у него их совершенно не сто - это станет биографической частью книги, предисловие к которой написал Павел Пепперштейн. Большое место займут тексты об Израиле и израильской армии, литературе, искусстве, политике, протестном движении (он входил в «Комитет-2008», был доверенным лицом Навального).
- Что из этого для вас самое важное?
- Мне трудно сказать. Невозможно ведь решить, какой палец для вас самый важный. Все это отражает многогранность его личности, без одного из этих элементов Антон уже не был бы полностью собой.
Когда ему было года четыре, мы рассуждали на тему, кем он станет, когда вырастет. Он говорил так: «Я сначала буду писателем. Побуду-побуду-побуду, мне наскучит, и я стану художником. Побуду-побуду-побуду, мне наскучит, я стану композитором. Побуду-побуду, мне наскучит, и я стану кондуктором». Тут я встрепенулась и говорю: «Может быть, тебе не наскучит быть композитором? Ведь музыка всегда такая разная». - «Нет уж, я себя знаю. Уж такой я человек - мне всегда все наскучивает».
- Годовщина смерти Антона, сам день 9 июля, что-то значит для вас? Является ли он неким рубежом?
- Для меня теперь каждый день - 9 июля. Я ведь теперь живу совсем в другом пространстве и времени. В каком-то смысле с этого дня я уже и не живу. Так-то я двигаюсь, шевелюсь, работаю, но внутри у меня - выжженная пустыня, и это теперь не привязано к какой-то дате. Если бы я к Антону присоединилась как можно скорее, я была бы только рада. Только сначала я хочу сделать эту книжку, этот его сборник. Все, что могло случиться самого страшного в моей жизни, уже случилось, дальше мне все совершенно безразлично. Все остальное не имеет никакого значения.
Медуза, 09.07.2018
https://meduza.io/feature/2018/07/09/on-vse-taki-byl-chelovek-besstrashnyy