!!!!!! Политолог Владимир ПАСТУХОВ: Почему Путин не может пожалеть Аню Павликову?
Владимир Пастухов - о посткоммунистическом терроре
Аня Павликова в Дорогомиловском суде
Конечно, Путин ничего не знает об Ане Павликовой, как раньше ничего не знал о Сенцове, а до этого - о Магнитском. Референты не докладывают, министры скрывают правду. Он вообще обо всем узнает последним. Если бы его правильно проинформировали, то конечно бы он ее пожалел, не допустил бы такого безобразия и остановил бы зарвавшихся исполнителей.
Нет, не так. Путин, безусловно, все знает об Ане Павликовой, но ничего не может сделать, потому что суд и следствие в России независимы и подчиняются только закону. Вот он хотел посадить возлюбленную министра обороны Сердюкова, прекрасную Елену Васильеву, но ничего не смог сделать, потому что суд отпустил ее под домашний арест и даже разрешил ей посещать бутики как меру борьбы с депрессией. А Павликовой суд не разрешил выходить из тюрьмы, что же Путин в этой ситуации может сделать?
На самом деле, все было совсем по-другому. Все знают, что Путин может Павликову пожалеть и отпустить домой. Он вообще все может, но не хочет. Отпустишь одну, надо отпускать и всех остальных. Кто же тогда будет его бояться? А если никто в России не будет его бояться, то и России не будет.
Потому что Россия - это страх. Пока есть страх - и она есть, а чуть страх прошел - Россия падает на колени.
Как ее потом поднимать, если Павликову пожалеть сейчас?
Но, если серьезно, то ему просто плевать на Павликову. Одной Павликовой больше, одной меньше, кто она такая, чтобы ее жалеть? Она что, сестра Ротенберга или внебрачная дочь Трампа? Достали все уже его разными «павликовыми» - оставьте его в покое, президент занят, райком закрыт, все ушли на фронт. В конце концов, павликовых много, а он один, всех не пожалеешь.
Только для своих, по секрету: Путин хочет, чтоб Павликова сидела в тюрьме, пусть страдает другим в назидание. Она для него «спящая» - скрытый враг, коварный агент влияния иностранных разведок, маскирующаяся под беззащитного подростка. Она совершила предательство, замыслила русский «майдан». Таких, как Павликова, надо уничтожать, преодолевая в себе всякую жалость, хладнокровно и решительно, ради будущего России. Его России.
Абсолютно все эти версии имеют право на существование, но ни одна из них, увы, не отражает суровую реальность. Правда же - что хуже всякой лжи - состоит в том, что Путин не может себе позволить пожалеть Аню Павликову, потому что больше не управляет маховиком насилия, который сам же когда-то запустил. Он разрушил хрупкую плотину, сдерживавшую реку ненависти, и ее «железный поток» снес его самого на обочину истории, как раньше сносил всех, кто экспериментировал с этой рекой до него. Теперь он стоит на берегу с непроницаемым лицом и невидящими глазами смотрит, как река произвола и беззакония уносит вдаль Аню Павликову и сотни других невинных жертв.
С добрым утром, Россия! Проснись, это уже не репрессии, это - террор, бессмысленный и беспощадный.
Тиски гибридного террора
В известном каноническом анекдоте о первой реабилитации Сталина в эпоху брежневского застоя, - не такой агрессивной, как сегодня, но тоже весьма ощутимой, - сын спрашивает отца: «Папа, а 37-й год правда был?», на что отец отвечает: «Нет, сынок, не был. Но будет…» Анекдот оказался пророческим. Новый 37-й год уже наступил, но люди не сразу его узнали. Как и весь современный «русский мир», он оказался гибридным.
Поколение, воспитанное на рассказах Шаламова и «Архипелаге ГУЛАГе» Солженицына, не признает террор в его новом постмодернистском обличье, когда он не сопровождается прямолинейно мрачной политической атрибутикой 30-х годов прошлого столетия, а подается на стол приправленным псевдолиберальным соусом. Частная собственность хоть и ничем не защищена, но формально не запрещена. Свобода слова продолжает жить в специально отведенных для нее резервациях вроде «Эха Москвы», «Дождя» или «Новой газеты», как индейцы в Северной Америке. Игрушечная оппозиция существует на правах петровских «потешных полков» при царевне Софье и катает в грязной политической луже свой игрушечный ботик. Пусть с ограничениями, но из России все еще можно свободно выезжать (что является, пожалуй, пока самым ценным атрибутом демократии). Все эти «либеральные излишества» сильно замутняют суть происходящего и мешают увидеть главное: государственный террор вернулся в Россию и быстро раскручивает свою гибельную спираль.
За исключением нескольких месяцев в начале ХХ века (в 1917 году между февральским и октябрьским переворотами) и парой лет в конце ХХ века (между августовским путчем 1991 года и октябрьским переворотом 1993 года) Россия никогда не была демократическим государством, да и в отношении этих двух периодов имеются существенные сомнения. Двоевластие или даже безвластие и демократия - все-таки не одно и то же. Все остальное время Россия была в большей или меньшей степени агрессивным авторитарным государством с репрессивным политическим режимом. Но, несмотря на это, к практике государственного террора русская власть прибегала лишь время от времени.
Существует достаточно четкий критерий, позволяющий провести границу между репрессиями и террором, которая проходит отнюдь не по линии жесткости действий власти по отношению к своим противникам и не зависит прямо от масштаба подавления инакомыслия. Если репрессии являются унылой константой российской действительности, то эпоха террора - это все-таки особый случай, своего рода исторический эксклюзив. В таком состоянии общество не может находиться долго, потому что последствия длительного пребывания в нем оказываются обычно крайне тяжелыми, а выход из него - болезненным и исторически затратным.
Краеугольным камнем террора является непредсказуемость насилия.
Нет никаких правил, придерживаясь которых, обыватель может защитить себя и свою семью. Лояльность, включенность, готовность делиться - ничто не дает гарантированной защиты. Человек часто становится жертвой террора в значительной степени случайно, просто потому, что ему «не повезло». При этом в прошлом остается эпоха «договорного государства», в котором, например, собственность можно было обменять на жизнь и свободу. В условиях террора жертва теряет все безо всяких условий. Это рождает страх особого рода, страх как перманентное и универсальное доминирующее состояние психики, парализующее волю к действию. Террор - это автоматическая система, к которой подключены все, но никто ничего не решает.
Главное отличие террора от репрессий состоит поэтому в том, что террор неуправляем. Это стихийный процесс, представляющий собой социальный и политический шторм, развивающийся внезапно при благоприятствующих тому обстоятельствах и заканчивающийся лишь тогда, когда его энергия сама по себе начинает идти на спад. Репрессии, как бы сильны они ни были, являются осмысленной политикой, которой можно управлять, в том числе направлять и дозировать. Управляемый террор - это утопия. В предложенном смысле СССР эпохи брежневского застоя был репрессивным государством, несмотря на тотальную жесткость системы, а Россия эпохи путинского застоя реализует политику террора, несмотря на внешнюю мягкость и эклектичность режима. Именно поэтому из брежневского застоя Горбачев мог позволить себе выйти, поломав систему, а Путин, как и Сталин, самостоятельно выбраться из созданного ими лабиринта не в состоянии.
Точка политической сингулярности
Дело вовсе не в том, сколько человек по политическим мотивам уничтожил Сталин, Брежнев или Путин, а в том, могут ли они регулировать это процесс. До 2014 года Путин в той или иной степени процессом управлял, но позже утратил над ним контроль. Запустив маховик террора, он сам стал его заложником. Работа репрессивной машины идет в автоматическом режиме, она сама выбирает цели, сама их преследует и сама их уничтожает.
Автор проекта еще может корректировать траекторию, но он уже не в состоянии прервать полет. Внешне кажется, что все компоненты системы строго исполняют его указания, но на самом деле они движутся стихийно, каждый сам по себе, направляемые собственными инстинктами и общей логикой развертывания неограниченного насилия. Тот, кто пытает Павликову тюрьмой, делает это вовсе не потому, что ему это приказал Путин, а потому, что он является винтиком системы, настроенной на пытку. И если Путин начнет подкручивать в ней каждый винтик, система просто не сможет выполнять свое предназначение.
Путин запер себя в точке политической сингулярности. С одной стороны, он - новое русское всё, и ни одно решение в конечной итерации не может быть принято без его участия и, при отсутствии законов, он - единственный верховный арбитр в любом споре. С другой стороны, он физически не в состоянии разрулить единолично сотни тысячи конфликтов, ежедневно возникающих вокруг него, и вынужден полагаться исключительно на систему, способную разрешать эти конфликты в автоматическом режиме, минимизируя его прямую вовлеченность в процесс. Поэтому в равной степени верны оба утверждения:
Путин выстроил систему, в которой все зависит от него, и Путин полностью зависит от им же созданной системы и является ее рабом.
По мере усиления государственного террора, даже при отсутствии явно выраженных «классических» его признаков, политический процесс начинает развиваться в соответствии с «парадоксом сингулярности». Перефразируя известное определение Брайсона, можно сказать, что для того, чтобы оказаться в точке [политической] сингулярности, «нужно … собрать все [всю власть], что есть в мире … и втиснуть все это [эту власть] в область столь бесконечно малую, что она вообще не имеет размеров [личность властителя]».
Чем ближе Путин продвигается к этой точке, чем больше власти он сосредоточивает в своих руках, ломая законы и институты, тем меньшее влияние на политический процесс в целом и в частностях он, в конечном счете, оказывает. Хотя количество вопросов, которые не могут быть разрешены без его личного участия, растет каждый день в геометрической прогрессии, с каждым днем ему становится все тяжелее вмешиваться в разрешение каждого конкретного вопроса по существу. В результате количество неразрешенных вопросов становится критичным и нависает над системой, как ледник над горной дорогой. Периодически в горах звучат выстрелы, и тогда противоречие разрешается стихийно и неуправляемо, обрушиваясь на дорогу мощным селевым потоком.
Поэтому, хотя Путину, на первый взгляд, совершенно невыгодно устраивать немыслимый «хайп» вокруг ареста какой-нибудь Павликовой, которая в его представлении является бесконечно малой социальной величиной, стремящейся к нулю, он не может прекратить этот «хайп», пожалев Павликову и отпустив ее домой. Поступив подобным образом, он нарушит целостность созданной им системы государственного террора, которая является, по сути, единственной надежной гарантией сохранения его власти.
Проявив чувственность или рационализм, он ограничит область страха, вернет в «русский мир» элемент предсказуемости, создаст прецедент «истории успеха» и обозначит таким образом вектор приложения общественных сил на будущее. Это подорвет систему террора, так как покажет, что согласованные коллективные действия, преодолевающие страх, способны приводить к позитивному результату. А это именно то, что он не может допустить ни в коем случае.
«Русский Мир» на станции «Дно»
Террор - это стихия, которую легко разбудить, но при этом очень сложно обуздать. Вход в этот мир стоит рубль, а выход - два. Путин привел в действие такие мощные силы и мотивы, которыми он сам не способен управлять. Он разбудил в человеке зверя, и этот зверь добровольно в клетку теперь не вернется, даже если Путин ему прикажет. Россия почувствовала вкус крови и кураж дувана.
Вертухаи пытают Макарова в тюрьме не потому, что Путин приказал им это делать, а потому, что этого требуют их животные инстинкты, их архаичное представление о праве силы.
Следователи и судьи измываются над Аней Павликовой не для того, чтобы сделать Путину приятное, а потому, что одержимы своими собственными бесами.
Путин убрал заслонку, устранил тормоза и дал возможность армиям этих бесов вырваться на волю. Весь опыт, который известен нам из истории, свидетельствует о том, что выход из этой ситуации либо в революции, либо в перевороте, вслед за которыми общество проходит сквозь длительную и болезненную реабилитацию.
Когда Путин объявил крестный поход против Запада, предусмотрительно начав с беззащитной Украины, многим казалось, что он, как пророк, пройдет «по воде аки по суху», то есть снова выйдет сухим из воды. Однако спустя пять лет стало очевидно, что и сам «пророк», и поверивший в него народ тонут в волнах насилия, которое они развязали. «Случай Павликовой» свидетельствует о том, что Россия очень быстро идет ко дну, и, похоже, снизу ей больше некому постучать.
Владимир ПАСТУХОВ - публицист, политолог и юрист. Доктор политических наук, доктор юридических наук. Профессор St.Antony College, Oxford. Консультант юридической компании FD Advisory LLP.
Область научных интересов: политическая философия, цивилизационные исследования, конституционный процесс, федерализм.
Автор книг "Три времени России", "Реставрация вместо реформации", "Украинская революция и русская контрреволюция".
Известный исследователь российской политики покинул Россию в 2008 г. и уехал в Лондон в связи с участием в качестве защитника в деле Hermitage / Магнитского.
Был научным директором Института права и публичной политики; руководителем программы Института корпоративного предпринимательства ГУ ВШЭ, советником председателя Конституционного Суда РФ; членом редколлегий журналов "Полис" и "Сравнительное конституционное обозрение".
Член Московской городской коллегии адвокатов и Международной коллегии адвокатов.
Уроженец Киева. Закончил юрфак Киевского университета.
https://uk.wikipedia.org/wiki/Пастухов_Володимир_Борисович
http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?level1=authors&userid=1068
МБХ Медиа, 13.08.2018
https://mbk.sobchakprotivvseh.ru/sences/pochemu-putin-ne-mozhet/
Примечание: все выделения в тексте - мои.
СМ. ТАКЖЕ:
Григорий РЕВЗИН: Создается впечатление, что в заложники взяли всех
https://loxovo.livejournal.com/8303114.html
Аня Павликова в Дорогомиловском суде
Конечно, Путин ничего не знает об Ане Павликовой, как раньше ничего не знал о Сенцове, а до этого - о Магнитском. Референты не докладывают, министры скрывают правду. Он вообще обо всем узнает последним. Если бы его правильно проинформировали, то конечно бы он ее пожалел, не допустил бы такого безобразия и остановил бы зарвавшихся исполнителей.
Нет, не так. Путин, безусловно, все знает об Ане Павликовой, но ничего не может сделать, потому что суд и следствие в России независимы и подчиняются только закону. Вот он хотел посадить возлюбленную министра обороны Сердюкова, прекрасную Елену Васильеву, но ничего не смог сделать, потому что суд отпустил ее под домашний арест и даже разрешил ей посещать бутики как меру борьбы с депрессией. А Павликовой суд не разрешил выходить из тюрьмы, что же Путин в этой ситуации может сделать?
На самом деле, все было совсем по-другому. Все знают, что Путин может Павликову пожалеть и отпустить домой. Он вообще все может, но не хочет. Отпустишь одну, надо отпускать и всех остальных. Кто же тогда будет его бояться? А если никто в России не будет его бояться, то и России не будет.
Потому что Россия - это страх. Пока есть страх - и она есть, а чуть страх прошел - Россия падает на колени.
Как ее потом поднимать, если Павликову пожалеть сейчас?
Но, если серьезно, то ему просто плевать на Павликову. Одной Павликовой больше, одной меньше, кто она такая, чтобы ее жалеть? Она что, сестра Ротенберга или внебрачная дочь Трампа? Достали все уже его разными «павликовыми» - оставьте его в покое, президент занят, райком закрыт, все ушли на фронт. В конце концов, павликовых много, а он один, всех не пожалеешь.
Только для своих, по секрету: Путин хочет, чтоб Павликова сидела в тюрьме, пусть страдает другим в назидание. Она для него «спящая» - скрытый враг, коварный агент влияния иностранных разведок, маскирующаяся под беззащитного подростка. Она совершила предательство, замыслила русский «майдан». Таких, как Павликова, надо уничтожать, преодолевая в себе всякую жалость, хладнокровно и решительно, ради будущего России. Его России.
Абсолютно все эти версии имеют право на существование, но ни одна из них, увы, не отражает суровую реальность. Правда же - что хуже всякой лжи - состоит в том, что Путин не может себе позволить пожалеть Аню Павликову, потому что больше не управляет маховиком насилия, который сам же когда-то запустил. Он разрушил хрупкую плотину, сдерживавшую реку ненависти, и ее «железный поток» снес его самого на обочину истории, как раньше сносил всех, кто экспериментировал с этой рекой до него. Теперь он стоит на берегу с непроницаемым лицом и невидящими глазами смотрит, как река произвола и беззакония уносит вдаль Аню Павликову и сотни других невинных жертв.
С добрым утром, Россия! Проснись, это уже не репрессии, это - террор, бессмысленный и беспощадный.
Тиски гибридного террора
В известном каноническом анекдоте о первой реабилитации Сталина в эпоху брежневского застоя, - не такой агрессивной, как сегодня, но тоже весьма ощутимой, - сын спрашивает отца: «Папа, а 37-й год правда был?», на что отец отвечает: «Нет, сынок, не был. Но будет…» Анекдот оказался пророческим. Новый 37-й год уже наступил, но люди не сразу его узнали. Как и весь современный «русский мир», он оказался гибридным.
Поколение, воспитанное на рассказах Шаламова и «Архипелаге ГУЛАГе» Солженицына, не признает террор в его новом постмодернистском обличье, когда он не сопровождается прямолинейно мрачной политической атрибутикой 30-х годов прошлого столетия, а подается на стол приправленным псевдолиберальным соусом. Частная собственность хоть и ничем не защищена, но формально не запрещена. Свобода слова продолжает жить в специально отведенных для нее резервациях вроде «Эха Москвы», «Дождя» или «Новой газеты», как индейцы в Северной Америке. Игрушечная оппозиция существует на правах петровских «потешных полков» при царевне Софье и катает в грязной политической луже свой игрушечный ботик. Пусть с ограничениями, но из России все еще можно свободно выезжать (что является, пожалуй, пока самым ценным атрибутом демократии). Все эти «либеральные излишества» сильно замутняют суть происходящего и мешают увидеть главное: государственный террор вернулся в Россию и быстро раскручивает свою гибельную спираль.
За исключением нескольких месяцев в начале ХХ века (в 1917 году между февральским и октябрьским переворотами) и парой лет в конце ХХ века (между августовским путчем 1991 года и октябрьским переворотом 1993 года) Россия никогда не была демократическим государством, да и в отношении этих двух периодов имеются существенные сомнения. Двоевластие или даже безвластие и демократия - все-таки не одно и то же. Все остальное время Россия была в большей или меньшей степени агрессивным авторитарным государством с репрессивным политическим режимом. Но, несмотря на это, к практике государственного террора русская власть прибегала лишь время от времени.
Существует достаточно четкий критерий, позволяющий провести границу между репрессиями и террором, которая проходит отнюдь не по линии жесткости действий власти по отношению к своим противникам и не зависит прямо от масштаба подавления инакомыслия. Если репрессии являются унылой константой российской действительности, то эпоха террора - это все-таки особый случай, своего рода исторический эксклюзив. В таком состоянии общество не может находиться долго, потому что последствия длительного пребывания в нем оказываются обычно крайне тяжелыми, а выход из него - болезненным и исторически затратным.
Краеугольным камнем террора является непредсказуемость насилия.
Нет никаких правил, придерживаясь которых, обыватель может защитить себя и свою семью. Лояльность, включенность, готовность делиться - ничто не дает гарантированной защиты. Человек часто становится жертвой террора в значительной степени случайно, просто потому, что ему «не повезло». При этом в прошлом остается эпоха «договорного государства», в котором, например, собственность можно было обменять на жизнь и свободу. В условиях террора жертва теряет все безо всяких условий. Это рождает страх особого рода, страх как перманентное и универсальное доминирующее состояние психики, парализующее волю к действию. Террор - это автоматическая система, к которой подключены все, но никто ничего не решает.
Главное отличие террора от репрессий состоит поэтому в том, что террор неуправляем. Это стихийный процесс, представляющий собой социальный и политический шторм, развивающийся внезапно при благоприятствующих тому обстоятельствах и заканчивающийся лишь тогда, когда его энергия сама по себе начинает идти на спад. Репрессии, как бы сильны они ни были, являются осмысленной политикой, которой можно управлять, в том числе направлять и дозировать. Управляемый террор - это утопия. В предложенном смысле СССР эпохи брежневского застоя был репрессивным государством, несмотря на тотальную жесткость системы, а Россия эпохи путинского застоя реализует политику террора, несмотря на внешнюю мягкость и эклектичность режима. Именно поэтому из брежневского застоя Горбачев мог позволить себе выйти, поломав систему, а Путин, как и Сталин, самостоятельно выбраться из созданного ими лабиринта не в состоянии.
Точка политической сингулярности
Дело вовсе не в том, сколько человек по политическим мотивам уничтожил Сталин, Брежнев или Путин, а в том, могут ли они регулировать это процесс. До 2014 года Путин в той или иной степени процессом управлял, но позже утратил над ним контроль. Запустив маховик террора, он сам стал его заложником. Работа репрессивной машины идет в автоматическом режиме, она сама выбирает цели, сама их преследует и сама их уничтожает.
Автор проекта еще может корректировать траекторию, но он уже не в состоянии прервать полет. Внешне кажется, что все компоненты системы строго исполняют его указания, но на самом деле они движутся стихийно, каждый сам по себе, направляемые собственными инстинктами и общей логикой развертывания неограниченного насилия. Тот, кто пытает Павликову тюрьмой, делает это вовсе не потому, что ему это приказал Путин, а потому, что он является винтиком системы, настроенной на пытку. И если Путин начнет подкручивать в ней каждый винтик, система просто не сможет выполнять свое предназначение.
Путин запер себя в точке политической сингулярности. С одной стороны, он - новое русское всё, и ни одно решение в конечной итерации не может быть принято без его участия и, при отсутствии законов, он - единственный верховный арбитр в любом споре. С другой стороны, он физически не в состоянии разрулить единолично сотни тысячи конфликтов, ежедневно возникающих вокруг него, и вынужден полагаться исключительно на систему, способную разрешать эти конфликты в автоматическом режиме, минимизируя его прямую вовлеченность в процесс. Поэтому в равной степени верны оба утверждения:
Путин выстроил систему, в которой все зависит от него, и Путин полностью зависит от им же созданной системы и является ее рабом.
По мере усиления государственного террора, даже при отсутствии явно выраженных «классических» его признаков, политический процесс начинает развиваться в соответствии с «парадоксом сингулярности». Перефразируя известное определение Брайсона, можно сказать, что для того, чтобы оказаться в точке [политической] сингулярности, «нужно … собрать все [всю власть], что есть в мире … и втиснуть все это [эту власть] в область столь бесконечно малую, что она вообще не имеет размеров [личность властителя]».
Чем ближе Путин продвигается к этой точке, чем больше власти он сосредоточивает в своих руках, ломая законы и институты, тем меньшее влияние на политический процесс в целом и в частностях он, в конечном счете, оказывает. Хотя количество вопросов, которые не могут быть разрешены без его личного участия, растет каждый день в геометрической прогрессии, с каждым днем ему становится все тяжелее вмешиваться в разрешение каждого конкретного вопроса по существу. В результате количество неразрешенных вопросов становится критичным и нависает над системой, как ледник над горной дорогой. Периодически в горах звучат выстрелы, и тогда противоречие разрешается стихийно и неуправляемо, обрушиваясь на дорогу мощным селевым потоком.
Поэтому, хотя Путину, на первый взгляд, совершенно невыгодно устраивать немыслимый «хайп» вокруг ареста какой-нибудь Павликовой, которая в его представлении является бесконечно малой социальной величиной, стремящейся к нулю, он не может прекратить этот «хайп», пожалев Павликову и отпустив ее домой. Поступив подобным образом, он нарушит целостность созданной им системы государственного террора, которая является, по сути, единственной надежной гарантией сохранения его власти.
Проявив чувственность или рационализм, он ограничит область страха, вернет в «русский мир» элемент предсказуемости, создаст прецедент «истории успеха» и обозначит таким образом вектор приложения общественных сил на будущее. Это подорвет систему террора, так как покажет, что согласованные коллективные действия, преодолевающие страх, способны приводить к позитивному результату. А это именно то, что он не может допустить ни в коем случае.
«Русский Мир» на станции «Дно»
Террор - это стихия, которую легко разбудить, но при этом очень сложно обуздать. Вход в этот мир стоит рубль, а выход - два. Путин привел в действие такие мощные силы и мотивы, которыми он сам не способен управлять. Он разбудил в человеке зверя, и этот зверь добровольно в клетку теперь не вернется, даже если Путин ему прикажет. Россия почувствовала вкус крови и кураж дувана.
Вертухаи пытают Макарова в тюрьме не потому, что Путин приказал им это делать, а потому, что этого требуют их животные инстинкты, их архаичное представление о праве силы.
Следователи и судьи измываются над Аней Павликовой не для того, чтобы сделать Путину приятное, а потому, что одержимы своими собственными бесами.
Путин убрал заслонку, устранил тормоза и дал возможность армиям этих бесов вырваться на волю. Весь опыт, который известен нам из истории, свидетельствует о том, что выход из этой ситуации либо в революции, либо в перевороте, вслед за которыми общество проходит сквозь длительную и болезненную реабилитацию.
Когда Путин объявил крестный поход против Запада, предусмотрительно начав с беззащитной Украины, многим казалось, что он, как пророк, пройдет «по воде аки по суху», то есть снова выйдет сухим из воды. Однако спустя пять лет стало очевидно, что и сам «пророк», и поверивший в него народ тонут в волнах насилия, которое они развязали. «Случай Павликовой» свидетельствует о том, что Россия очень быстро идет ко дну, и, похоже, снизу ей больше некому постучать.
Владимир ПАСТУХОВ - публицист, политолог и юрист. Доктор политических наук, доктор юридических наук. Профессор St.Antony College, Oxford. Консультант юридической компании FD Advisory LLP.
Область научных интересов: политическая философия, цивилизационные исследования, конституционный процесс, федерализм.
Автор книг "Три времени России", "Реставрация вместо реформации", "Украинская революция и русская контрреволюция".
Известный исследователь российской политики покинул Россию в 2008 г. и уехал в Лондон в связи с участием в качестве защитника в деле Hermitage / Магнитского.
Был научным директором Института права и публичной политики; руководителем программы Института корпоративного предпринимательства ГУ ВШЭ, советником председателя Конституционного Суда РФ; членом редколлегий журналов "Полис" и "Сравнительное конституционное обозрение".
Член Московской городской коллегии адвокатов и Международной коллегии адвокатов.
Уроженец Киева. Закончил юрфак Киевского университета.
https://uk.wikipedia.org/wiki/Пастухов_Володимир_Борисович
http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?level1=authors&userid=1068
МБХ Медиа, 13.08.2018
https://mbk.sobchakprotivvseh.ru/sences/pochemu-putin-ne-mozhet/
Примечание: все выделения в тексте - мои.
СМ. ТАКЖЕ:
Григорий РЕВЗИН: Создается впечатление, что в заложники взяли всех
https://loxovo.livejournal.com/8303114.html