Эмиль ПАИН: Уже не империя, еще не нация. Где находится и куда идет Россия
Политолог и этнограф Эмиль Паин отвечает историку Алексею Миллеру
Митинг в Евпатории
«Оба хуже» - эту знаменитую фразу Сталина о двух политических уклонах (1925) я вспомнил, оценивая два утверждения. Одно содержится в названии интервью Republic с историком Алексеем Миллером: «Россия не была, не является и никогда не будет национальным государством», а второе - в гневном ответе на него в фейсбуке академика Валерия Тишкова: «Индия, Китай, Бразилия, Индонезия и еще полсотни столь же полиэтничных стран считают себя национальными государствами, а мы - нет! Ну, не дурость ли саморазрушительная?!» Академик полагает: «Кто называет себя нацией - тот и нация». Если следовать этой логике, то страна, называющая себя демократией, ею и является, даже если это Северная Корея времен правления династии Ким.
После Второй мировой войны почти все признанные независимые государства захотели вступить в ООН, позиционируя себя как демократические национальные государства. Такой статус стал престижным, к нему стремились, хотя меньшинство стран мира в это время реально обладали признаками как демократии, так и национально-гражданских отношений. Разрыв между престижным статусом и реальностью породил спрос на имитацию, на идеологические суррогаты демократии и гражданской нации. Но и другое утверждение («другой уклон») - «Россия никогда не будет нацией» - тоже скорее идеологическое, чем научное, только оно напоминает не квазидемократическую, а консервативную, религиозно-мистическую идеологию предопределенности.
При всей противоположности этих идеологий их использование в указанных случаях приводит к одному и тому же следствию: отказу от цели развития гражданской нации в России. В одном случае такое стремление излишне («нация уже есть»), а в другом бессмысленно («гражданская нация невозможна»). Обе идеологии типичны для эпохи безвременья и безнадеги. В такие времена торжествует мода на неопределенные, размытые критерии, резиновые определения и туманные рассуждения, не опирающиеся на эмпирические данные, превращающие всю общественную науку в пустословие. Однако ныне в обществе ощущается спрос на перемены, следовательно, должен проявиться интерес и к тестированию возможностей перехода от постимперского состояния России к национально-гражданскому: от сугубо формального, зачастую имитационного гражданства к «гражданству действия», то есть к деятельному участию граждан в формировании представлений о национальных интересах (образа общего блага) и в их осуществлении.
Империя и нация: как определить различия?
Напомню, что в разные эпохи менялось содержание термина «нация». Во времена античного Рима под ним понималось племя. В Средние века доминировало этническое значение этого слова, используемое, например, в названии сообщества европейских монархий, возглавляемых немецкими династиями - Священная Римская империя германской нации. В XVIII веке появилось этатистское (государственническое) значение нации как жителей одного государства, подданных одного монарха. И, наконец, после Великой французской революции родилась гражданская трактовка политической нации как «согражданства», народного суверенитета, или, иными словами, общества, овладевшего государством с целью использования его для защиты и осуществления общего (национального) блага.
Именно в их гражданской трактовке нации обычно сопоставляют с другим типом территориально-государственного устройства - империями. Одним из первых это сделал Эрнест Ренан в своей знаменитой лекции «Что такое нация?» (1882). Уже в XIX веке такое сравнение было непростым делом, а с тех пор еще больше усложнилось. Во всяком случае, в современной научной практике считается некорректным жесткое разведение этих явлений как несовместимых антиподов. В обществе, как и в природе, преобладают смешанные явления. В природе не встречается абсолютно чистое железо или золото без примесей, а любое общество сохраняет пласты разных культур, поэтому ценности гражданской культуры переплетаются с подданническими. Но человечество давно научилось делать выбор и выделять доминирующие тенденции.
Политическая практика в таком выборе может опереться, например, на сравнительные социологические исследования. Одно из наиболее авторитетных исследований такого рода было проведено в 43 странах Европы по методике Рональда Инглхарта (2008-2010). Оно показало, что во всех этих странах представлены разные социально-ценностные классы, включая два противоположных: «инициативная автономия» (преобладание ценностей индивидуализма и инициативы) и «властная иерархия» (доминирование ценностей послушания, патернализма). Только соотношение этих классов разное. В Северной Европе доминирует первый из названных классов (доля его представителей колеблется от 55% в Финляндии до 74% в Швеции), а в республиках СНГ - второго (от 50% в России до 81% в Азербайджане). В Северной Европе к тому же зафиксирована наивысшая для континента готовность граждан к самоорганизации и их включенность в институты гражданского общества, а в странах номинального СНГ самые низкие на континенте показатели гражданской активности и гражданских ценностей. Все это дает основания утверждать, что страны Северной Европы сегодня - это наиболее яркие примеры гражданских наций, где доминирует гражданская культура (civic culture), а страны бывшего СССР демонстрируют преобладание подданнической культуры, характерной для (пост)имперских, «вертикальных» обществ.
Уже не империя, еще не нация
После принятия Конституции 1993 года можно говорить о появлении в России первых формально-юридических признаков государства-нации. Конституционная модель России признает принцип народного суверенитета («Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ», ст. 3, п. 1 Конституции) и правового государства (универсальное юридическое равенство российских граждан на всей территории, ст. 5, п. 2). Эта Конституция, в отличие от всех предыдущих, содержит процедуры избрания властей федерации и ее субъектов на основе свободных выборов. Конституционный статус России как федеративного государства-нации не позволяет делать безапелляционные заявления о том, что Россия в принципе не может быть нацией. Вместе с тем в реальном политическом процессе в России наблюдается не только формирование предпосылок для становления национального общества, но и противоположные этому тенденции.
В России сохраняются и даже укрепляются признаки «имперского синдрома». Россия - составное государство, унаследовавшее от системы прошлых столетий «имперское тело», то есть многочисленные ареалы компактного расселения ранее колонизированных этнических сообществ, обладающих собственными традиционными культурами. Пока горизонтальные гражданские формы связи слабы, воспроизводится «имперская ситуация» параллельного и разобщенного функционирования таких общностей, связанных только через подчинение общему центру. При этом договорные отношения, взаимные обязательства между центром и регионами, характерные для национальных государств федеративного типа, формировались в России в 1990-е годы, а в 2000-е стали слабеть, уступая место возрождавшейся, точнее, целенаправленно возрождаемой имперской иерархии, полной зависимости периферии от центра. Центральная власть ныне может произвольно и в одностороннем порядке менять правила игры: вводить не предусмотренные Конституцией управленческие институты (федеральные округа); разрешать или запрещать выборы глав регионов и мэров городов; по своему усмотрению денонсировать договоры о распределении полномочий между центральной властью и властями субъектов Федерации; выхолащивать сущность республиканских законов, например, закона о государственном языке.
Исследования Левада-центра (начиная с 2006 года) показывают, что важнейший признак гражданской нации - гражданская субъектность, реализация принципа народного суверенитета - не укрепляется в России, а стремление ее формальных граждан участвовать в политической жизни и влиять на нее даже падает по сравнению с 1990-ми годами. В России усиливаются как признаки имперского, подданнического сознания по отношению к начальству, так и неоколониалистское пренебрежение по отношению к меньшинствам, да и вообще к культурно «чужим». Важно подчеркнуть, что этот регресс никак не связан с какими-то особенностями русских как этнического большинства страны. Те же русские, в том числе и родившиеся в СССР, прекрасно доказывают свою способность к гражданской активности и демонстрируют способности к освоению либерально-демократических норм в странах, где такие нормы не подавляются властями. В России же государство все больше овладевает обществом, поэтому участие граждан в общественной и политической жизни слабеет, проявляется процесс «дегражданизации». Однако и (пост)имперскую систему нельзя назвать устойчивой: она сталкивается с целым рядом новых социально-экономических и политических вызовов, и это столкновение неизбежно порождает кризис имперского порядка, точнее, его остатков.
Имперский порядок и новая реальность
Казалось бы, и поныне Кремль управляет регионами так, как русские цари управляли провинциями империи. И сейчас назначение главы российской республики напоминает передачу власти над «сатрапиями» местному правителю-вассалу. Вот, например, с 1868 года правителями Бухары стали эмир Музаффар, объявивший за некоторое время до того газават (священную войну) России, и его наследники. А в 2000 году лидером Чечни стал Ахмат Кадыров, ранее (1995) объявивший джихад России, а затем его сын Рамзан Кадыров, участвовавший в этой священной войне. Все похоже, но только кто в царской России знал эмира Бухары? А вот Рамзана Кадырова в России знают прекрасно, поскольку он один из лидеров так называемого антирейтинга и сплачивает против себя представителей разных политических сил - от националистов до либералов. Кадыров - живое наглядное свидетельство административной слабости верховного правителя «нации», который не может сместить чеченского лидера так, как он сместил главу соседнего Дагестана, заменив Рамазана Абдулатипова московским генералом милиции. Кого в Российской империи интересовал особый статус Бухарского эмирата? Ныне же, по мере удаления от эпохи экономически тучных лет, неравные статусы территорий все болезненнее воспринимаются как элитой, так и населением соседних регионов в условиях куда более единого, чем в империи Романовых, информационного пространства России.
Родной язык и политическая субъектность
Изменилась и демографическая ситуация со времен Российской империи и СССР. Тогда численность русского населения в колонизированных районах росла, а сейчас она сокращается в большинстве республик РФ. И эта ситуация порождает множество конфликтов. Например, именно в последние годы конфликтность все чаще проявляется в вопросах национальных языков. На их изучении в государственных школах настаивает местная элита (и закон на ее стороне - эти языки признаны государственными в соответствии с республиканским законодательством), но этой практике сопротивляется русское население там, где оно пока составляет значительную часть жителей (республики Поволжья, Урала и Северо-Запада России), хотя доля его в последние годы сокращается. Президент Путин встал на сторону этнического большинства. 20 июля 2017 года на заседании Совета по межнациональным отношениям в Йошкар-Оле он заявил: «Заставлять человека изучать язык, который родным для него не является, так же недопустимо, как и снижать уровень преподавания русского». Итак, не обязательно изучать любой язык, кроме русского как государственного. Отдав распоряжение прокуратуре проверить добровольность изучения языков титульных народов в республиках РФ, глава страны тем самым фактически одним росчерком пера лишил эти языки статуса государственных на территории республик. Это было сугубо персональное решение («воля императора»), и политически никаких ограничений для этой воли нет. Однако есть ограничения социально-исторические.
Значимость родного языка в этническом самосознании чрезвычайно велика. Распоряжение о проверке добровольности изучения национальных языков вызвало небывалую волну протестов, при этом не только среди элит, но и в массовой аудитории, прежде всего в социальных сетях. В Республике Коми, где никогда не проявлялся национальный протест (хотя по переписи 1926 года титульный народ составлял 92% населения, а по последней переписи - лишь 22%), распоряжение о языке оказалось столь будоражащим, что новый глава Сергей Гапликов, проведя ряд встреч с представителями общественных организаций, приостановил действие приказа Минобрнауки «по вопросам изучения родного и государственных языков». В тишайшей Чувашии представители творческой интеллигенции, ранее всегда солидаризировавшиеся с решениями «партии и правительства», осенью 2017 года опубликовали открытое письмо властям с протестом в связи с угрозой чувашскому языку. Глава Башкирии Рустем Хамитов, принявший одним из первых и без возражений распоряжение президента о языках, 2 ноября 2017 года собрал национальную общественность в уфимском Конгресс-холле, чтобы погасить страсти вокруг башкирского языка, и объявил о создании правительственного фонда по сохранению родного языка и широкой программе мер по его развитию. Однако никакие программы и фонды не смогут поправить дело со слабеющим знанием национальных языков в подавляющем большинстве республик России. Рецепт возрождения родного языка демонстрируют соседние с Россией постсоветские независимые государства. Их опыт показал, что национальные языки, затухавшие в советское время, не имея шансов конкурировать с русским, стали быстро возрождаться после обретения независимости благодаря тому, что получили статус обязательных для обучения и использования в политико-правовой и научной сфере.
В связи с языковыми проблемами в современной России вспоминаются две исторические аналогии. Первая связана с тем, что во всех случаях, когда империя переходила от надэтнического принципа управления (он мог существовать веками) к преимущественной поддержке этнического большинства и к наступлению на права меньшинств, имперский порядок быстро деградировал, империя приближалась к краху. Так было в начале XX века как в Российской, так и в Османской империи (в канун гибели последней после младотурецкой националистической революции 1908 года). И еще одна, более свежая исторически аналогия: движение балтийских республик к независимости началось с их требований к руководству СССР о возрождении национальных языков.
Миграция вытесняет имперский синдром
Больше всего воспроизводству традиционной имперской ситуации препятствует такое обстоятельство, как радикально возросшая в постсоветские годы социальная и территориальная мобильность населения. В эпоху классических империй народы, как колонизированные, так и жители метрополии, веками сохраняли свои особые уклады, поскольку бóльшая часть населения рождалась и умирала в границах своих этнических территорий. По переписи 1926 года, даже после пертурбаций Гражданской войны, только 25% населения СССР жили за пределами мест, где они родились, тогда как по данным последней российской переписи 2010 года таких было уже более половины (53,8%). Территориальная мобильность в Российской Федерации иная, чем была в СССР. В Советском Союзе свободные перемещения сдерживались государственным регулированием, институтом прописки, дефицитом жилья и отсутствием собственности на него. Ныне же массовая миграция сминает «имперское тело», перемешивает население, приводит к целому ряду фундаментальных изменений в поведении людей.
Многочисленные исследования показывают, что мигранты из национальных республик, оседая в городах России, уже во втором поколении характеризуются радикально иными нормами поведения, чем их сородичи, оставшиеся дома. Например, чеченцы в Тюменской области по основным характеристикам своего демографического поведения так же отличаются от чеченцев в Чечне, как русские в Эстонии от русских в России, а турки в Германии от турок в Турции. Однако процесс культурной адаптации к новым условиям носит длительный и болезненный характер, он чреват конфликтами между «понаехавшим» и местным населением. В 2006 году, а затем в 2011-2013 годах по городам России прокатилась серия столкновений местных жителей с мигрантами. Сначала беспорядки затронули в основном небольшие города и поселки (Кондопога, Сагра, Демьяново, Пугачев и др.), но вскоре перекинулись на крупнейшие города - Манежка и Бирюлево в Москве, рынок «Апраксин Двор» в Санкт-Петербурге. С 2000-х годов центр тяжести этнополитической проблематики в России перемещается из регионов в города, и эта трансформация не специфична только для постсоветского и постимперского пространства, поскольку характерна для большинства стран глобального Севера, хотя и имеет свои российские особенности.
Новые этнополитические процессы меняют сущность русского национализма. Чаще всего национализм рассматривают как фактор вытеснения империи нацией, русский же национализм со времен образования первой националистической партии (Союз русского народа, 1905) ставил своей целью сохранение и расширение империи. И вдруг в 2011-2013 годах, в период роста столкновений с кавказскими мигрантами, русские националисты стали в массе своей поддерживать совершенно антиимперский лозунг - «Долой Кавказ». Правда, эти антиимперские настроения быстро схлынули, и уже в 2014-2015 годах внимание масс было переключено на события в Крыму и Донбассе. Новый, посткрымский подъем имперской волны в русском национализме привел к тому, что это идейное направление практически перестало существовать как самостоятельная сила, растворившись в государевой идеологии «официальной народности». Однако представители некогда массовых низовых ячеек русских националистов неизбежно будут искать новые формы своей самореализации, и, возможно, в этом поиске с ними произойдет трансформация, которая наблюдалась у Алексея Навального, двигавшегося от национал-популизма начала 2000-х к нынешнему протестному, гражданскому (вовсе не этническому) антикоррупционному и антиэлитарному движению. Ныне это единственная, более или менее значимая сила российской оппозиции, формирующаяся в городской среде.
Кризис постимперской ситуации и перспективы выхода из него
Российское общество переживает, но пока не осознает кризисное состояние своей постимперской ситуации. Этот кризис развивается медленно и неравномерно, но неуклонно, и связан он со столкновением унаследованного «имперского порядка» с новыми социальными, экономическими и политическими условиями. Важнейшим следствием нереализованности проекта гражданской нации в России является слабеющее доверие к общественным институтам и к другим членам сообщества, осознанная и активная солидарность в котором подменяется пассивной лояльностью правителю. Сохранение нынешнего эклектического монстра - уже не империи, но еще не нации - представляет собой нарастающую проблему. Накапливается все больше доказательств того, что Россия уже не может жить так, как жила в эпоху классических империй. И дело не столько в том, что внешний мир ей это не позволяет; главное, что ее внутреннее устройство включает в себя обширные пространства, занятые новыми институтами, прежде всего экономическими, которые буквально задыхаются в условиях низкого общественного доверия, подавляемого авторитарным государством. Отмеченные кризисные явления существенно ограничивают возможность сохранения имперского наследия в жизни современной России, но они не указывают пути перехода от вертикально-имперских к горизонтальным гражданским отношениям. Между тем их источник в России понятен, он тот же, что и в других странах мира.
В словаре Даля слово «гражданин» определяется как «городской житель», «горожанин», точно так же, как английский citizen - одновременно гражданин и горожанин. Отмеченные смысловые совпадения неслучайны, поскольку обе национальные традиции восходят к общим культурным предкам - древним грекам. Античные города-полисы - общемировая прародина как гражданства, так и политики. И сегодня новые политические и гражданские отношения формируются, сохраняются и развиваются прежде всего в городах. Девять десятых того, что называют институтами гражданского общества России, сосредоточено в Москве и небольшом числе других крупнейших городов страны. В них же проявляются и отношения, которые в теории не принято называть гражданскими, хотя эти отношения в донациональных или в ранненациональных обществах были предпосылками становления гражданственности. Исследования, которые были проведены под моим руководством по гранту Российского научного фонда в трех городах (Ростов-на-Дону, Уфа и Пермь), показали, что, как и во всей стране, жители преимущественно пассивно относятся к участию в политических партиях, профсоюзных организациях, органах местного самоуправления или товариществах собственников жилья, но зато здесь весьма эффективно действуют неформальные организации разного типа.
В Ростове-на-Дону это прежде всего соседские и дружеские связи. Этот город характеризуется рекордно высокой долей респондентов, которые указывают ценность «дружба, общение с близкими, друзьями, знакомыми» - 73% при среднем по стране показателе 48% для городов с населением от 500 тысяч до 1 млн жителей. Наши опросы в фокус-группах, а также интервью с экспертами и антропологические наблюдения показали, что в русской среде Ростова-на-Дону сложился такой тип социальных связей, который можно назвать «куначеством», как у народов Северного Кавказа. Это дружба, связанная с обязательствами взаимной защиты, обеспечения безопасности и экономической взаимопомощи. В Уфе взаимоотношения трех этнических сообществ (русских, татар и башкир) формируют систему сдержек и противовесов, обеспечивающих поддержание этнополитической стабильности, а в Перми сильна общегородская солидарность и гражданская культура, подтверждаемая рейтингами демократичности регионов России, в которых Пермь неизменно входит в первую десятку.
Вероятно, развитие гражданских отношений, исходных клеточек гражданской нации, будет носить в России постепенный очаговый характер, и начнется этот рост здоровых клеток в крупнейших городах, затем распространится на их агломерации, регионы и впоследствии на всю страну. Путь этот, возможно, долгий (хотя никто не знает реальную скорость социальных процессов), но верный и исторически хорошо проверенный - совсем не особый.
Эмиль ПАИН - политолог и этнограф. Кандидат исторических наук, доктор политических наук. Руководитель центра по изучению ксенофобии и предотвращения экстремизма Института социологии РАН, директор Центра этнополитических и региональных исследований. Профессор ГУ-ВШЭ.
Republic (бывший Slon), 17.01.2018
https://republic.ru/posts/88963
Примечание: все выделения в тексте - мои.
СМ. ТАКЖЕ:
Историк Алексей МИЛЛЕР: "Россия не была, не является и никогда не будет национальным
Разговор о духе времени с автором книги "Империя Романовых и национализм"
https://loxovo.livejournal.com/8129382.html
Историк А.МИЛЛЕР: "Я вижу тенденцию решать сложные вопросы довольно простым способом. И это опасно"
https://loxovo.livejournal.com/8130023.html
Митинг в Евпатории
«Оба хуже» - эту знаменитую фразу Сталина о двух политических уклонах (1925) я вспомнил, оценивая два утверждения. Одно содержится в названии интервью Republic с историком Алексеем Миллером: «Россия не была, не является и никогда не будет национальным государством», а второе - в гневном ответе на него в фейсбуке академика Валерия Тишкова: «Индия, Китай, Бразилия, Индонезия и еще полсотни столь же полиэтничных стран считают себя национальными государствами, а мы - нет! Ну, не дурость ли саморазрушительная?!» Академик полагает: «Кто называет себя нацией - тот и нация». Если следовать этой логике, то страна, называющая себя демократией, ею и является, даже если это Северная Корея времен правления династии Ким.
После Второй мировой войны почти все признанные независимые государства захотели вступить в ООН, позиционируя себя как демократические национальные государства. Такой статус стал престижным, к нему стремились, хотя меньшинство стран мира в это время реально обладали признаками как демократии, так и национально-гражданских отношений. Разрыв между престижным статусом и реальностью породил спрос на имитацию, на идеологические суррогаты демократии и гражданской нации. Но и другое утверждение («другой уклон») - «Россия никогда не будет нацией» - тоже скорее идеологическое, чем научное, только оно напоминает не квазидемократическую, а консервативную, религиозно-мистическую идеологию предопределенности.
При всей противоположности этих идеологий их использование в указанных случаях приводит к одному и тому же следствию: отказу от цели развития гражданской нации в России. В одном случае такое стремление излишне («нация уже есть»), а в другом бессмысленно («гражданская нация невозможна»). Обе идеологии типичны для эпохи безвременья и безнадеги. В такие времена торжествует мода на неопределенные, размытые критерии, резиновые определения и туманные рассуждения, не опирающиеся на эмпирические данные, превращающие всю общественную науку в пустословие. Однако ныне в обществе ощущается спрос на перемены, следовательно, должен проявиться интерес и к тестированию возможностей перехода от постимперского состояния России к национально-гражданскому: от сугубо формального, зачастую имитационного гражданства к «гражданству действия», то есть к деятельному участию граждан в формировании представлений о национальных интересах (образа общего блага) и в их осуществлении.
Империя и нация: как определить различия?
Напомню, что в разные эпохи менялось содержание термина «нация». Во времена античного Рима под ним понималось племя. В Средние века доминировало этническое значение этого слова, используемое, например, в названии сообщества европейских монархий, возглавляемых немецкими династиями - Священная Римская империя германской нации. В XVIII веке появилось этатистское (государственническое) значение нации как жителей одного государства, подданных одного монарха. И, наконец, после Великой французской революции родилась гражданская трактовка политической нации как «согражданства», народного суверенитета, или, иными словами, общества, овладевшего государством с целью использования его для защиты и осуществления общего (национального) блага.
Именно в их гражданской трактовке нации обычно сопоставляют с другим типом территориально-государственного устройства - империями. Одним из первых это сделал Эрнест Ренан в своей знаменитой лекции «Что такое нация?» (1882). Уже в XIX веке такое сравнение было непростым делом, а с тех пор еще больше усложнилось. Во всяком случае, в современной научной практике считается некорректным жесткое разведение этих явлений как несовместимых антиподов. В обществе, как и в природе, преобладают смешанные явления. В природе не встречается абсолютно чистое железо или золото без примесей, а любое общество сохраняет пласты разных культур, поэтому ценности гражданской культуры переплетаются с подданническими. Но человечество давно научилось делать выбор и выделять доминирующие тенденции.
Политическая практика в таком выборе может опереться, например, на сравнительные социологические исследования. Одно из наиболее авторитетных исследований такого рода было проведено в 43 странах Европы по методике Рональда Инглхарта (2008-2010). Оно показало, что во всех этих странах представлены разные социально-ценностные классы, включая два противоположных: «инициативная автономия» (преобладание ценностей индивидуализма и инициативы) и «властная иерархия» (доминирование ценностей послушания, патернализма). Только соотношение этих классов разное. В Северной Европе доминирует первый из названных классов (доля его представителей колеблется от 55% в Финляндии до 74% в Швеции), а в республиках СНГ - второго (от 50% в России до 81% в Азербайджане). В Северной Европе к тому же зафиксирована наивысшая для континента готовность граждан к самоорганизации и их включенность в институты гражданского общества, а в странах номинального СНГ самые низкие на континенте показатели гражданской активности и гражданских ценностей. Все это дает основания утверждать, что страны Северной Европы сегодня - это наиболее яркие примеры гражданских наций, где доминирует гражданская культура (civic culture), а страны бывшего СССР демонстрируют преобладание подданнической культуры, характерной для (пост)имперских, «вертикальных» обществ.
Уже не империя, еще не нация
После принятия Конституции 1993 года можно говорить о появлении в России первых формально-юридических признаков государства-нации. Конституционная модель России признает принцип народного суверенитета («Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ», ст. 3, п. 1 Конституции) и правового государства (универсальное юридическое равенство российских граждан на всей территории, ст. 5, п. 2). Эта Конституция, в отличие от всех предыдущих, содержит процедуры избрания властей федерации и ее субъектов на основе свободных выборов. Конституционный статус России как федеративного государства-нации не позволяет делать безапелляционные заявления о том, что Россия в принципе не может быть нацией. Вместе с тем в реальном политическом процессе в России наблюдается не только формирование предпосылок для становления национального общества, но и противоположные этому тенденции.
В России сохраняются и даже укрепляются признаки «имперского синдрома». Россия - составное государство, унаследовавшее от системы прошлых столетий «имперское тело», то есть многочисленные ареалы компактного расселения ранее колонизированных этнических сообществ, обладающих собственными традиционными культурами. Пока горизонтальные гражданские формы связи слабы, воспроизводится «имперская ситуация» параллельного и разобщенного функционирования таких общностей, связанных только через подчинение общему центру. При этом договорные отношения, взаимные обязательства между центром и регионами, характерные для национальных государств федеративного типа, формировались в России в 1990-е годы, а в 2000-е стали слабеть, уступая место возрождавшейся, точнее, целенаправленно возрождаемой имперской иерархии, полной зависимости периферии от центра. Центральная власть ныне может произвольно и в одностороннем порядке менять правила игры: вводить не предусмотренные Конституцией управленческие институты (федеральные округа); разрешать или запрещать выборы глав регионов и мэров городов; по своему усмотрению денонсировать договоры о распределении полномочий между центральной властью и властями субъектов Федерации; выхолащивать сущность республиканских законов, например, закона о государственном языке.
Исследования Левада-центра (начиная с 2006 года) показывают, что важнейший признак гражданской нации - гражданская субъектность, реализация принципа народного суверенитета - не укрепляется в России, а стремление ее формальных граждан участвовать в политической жизни и влиять на нее даже падает по сравнению с 1990-ми годами. В России усиливаются как признаки имперского, подданнического сознания по отношению к начальству, так и неоколониалистское пренебрежение по отношению к меньшинствам, да и вообще к культурно «чужим». Важно подчеркнуть, что этот регресс никак не связан с какими-то особенностями русских как этнического большинства страны. Те же русские, в том числе и родившиеся в СССР, прекрасно доказывают свою способность к гражданской активности и демонстрируют способности к освоению либерально-демократических норм в странах, где такие нормы не подавляются властями. В России же государство все больше овладевает обществом, поэтому участие граждан в общественной и политической жизни слабеет, проявляется процесс «дегражданизации». Однако и (пост)имперскую систему нельзя назвать устойчивой: она сталкивается с целым рядом новых социально-экономических и политических вызовов, и это столкновение неизбежно порождает кризис имперского порядка, точнее, его остатков.
Имперский порядок и новая реальность
Казалось бы, и поныне Кремль управляет регионами так, как русские цари управляли провинциями империи. И сейчас назначение главы российской республики напоминает передачу власти над «сатрапиями» местному правителю-вассалу. Вот, например, с 1868 года правителями Бухары стали эмир Музаффар, объявивший за некоторое время до того газават (священную войну) России, и его наследники. А в 2000 году лидером Чечни стал Ахмат Кадыров, ранее (1995) объявивший джихад России, а затем его сын Рамзан Кадыров, участвовавший в этой священной войне. Все похоже, но только кто в царской России знал эмира Бухары? А вот Рамзана Кадырова в России знают прекрасно, поскольку он один из лидеров так называемого антирейтинга и сплачивает против себя представителей разных политических сил - от националистов до либералов. Кадыров - живое наглядное свидетельство административной слабости верховного правителя «нации», который не может сместить чеченского лидера так, как он сместил главу соседнего Дагестана, заменив Рамазана Абдулатипова московским генералом милиции. Кого в Российской империи интересовал особый статус Бухарского эмирата? Ныне же, по мере удаления от эпохи экономически тучных лет, неравные статусы территорий все болезненнее воспринимаются как элитой, так и населением соседних регионов в условиях куда более единого, чем в империи Романовых, информационного пространства России.
Родной язык и политическая субъектность
Изменилась и демографическая ситуация со времен Российской империи и СССР. Тогда численность русского населения в колонизированных районах росла, а сейчас она сокращается в большинстве республик РФ. И эта ситуация порождает множество конфликтов. Например, именно в последние годы конфликтность все чаще проявляется в вопросах национальных языков. На их изучении в государственных школах настаивает местная элита (и закон на ее стороне - эти языки признаны государственными в соответствии с республиканским законодательством), но этой практике сопротивляется русское население там, где оно пока составляет значительную часть жителей (республики Поволжья, Урала и Северо-Запада России), хотя доля его в последние годы сокращается. Президент Путин встал на сторону этнического большинства. 20 июля 2017 года на заседании Совета по межнациональным отношениям в Йошкар-Оле он заявил: «Заставлять человека изучать язык, который родным для него не является, так же недопустимо, как и снижать уровень преподавания русского». Итак, не обязательно изучать любой язык, кроме русского как государственного. Отдав распоряжение прокуратуре проверить добровольность изучения языков титульных народов в республиках РФ, глава страны тем самым фактически одним росчерком пера лишил эти языки статуса государственных на территории республик. Это было сугубо персональное решение («воля императора»), и политически никаких ограничений для этой воли нет. Однако есть ограничения социально-исторические.
Значимость родного языка в этническом самосознании чрезвычайно велика. Распоряжение о проверке добровольности изучения национальных языков вызвало небывалую волну протестов, при этом не только среди элит, но и в массовой аудитории, прежде всего в социальных сетях. В Республике Коми, где никогда не проявлялся национальный протест (хотя по переписи 1926 года титульный народ составлял 92% населения, а по последней переписи - лишь 22%), распоряжение о языке оказалось столь будоражащим, что новый глава Сергей Гапликов, проведя ряд встреч с представителями общественных организаций, приостановил действие приказа Минобрнауки «по вопросам изучения родного и государственных языков». В тишайшей Чувашии представители творческой интеллигенции, ранее всегда солидаризировавшиеся с решениями «партии и правительства», осенью 2017 года опубликовали открытое письмо властям с протестом в связи с угрозой чувашскому языку. Глава Башкирии Рустем Хамитов, принявший одним из первых и без возражений распоряжение президента о языках, 2 ноября 2017 года собрал национальную общественность в уфимском Конгресс-холле, чтобы погасить страсти вокруг башкирского языка, и объявил о создании правительственного фонда по сохранению родного языка и широкой программе мер по его развитию. Однако никакие программы и фонды не смогут поправить дело со слабеющим знанием национальных языков в подавляющем большинстве республик России. Рецепт возрождения родного языка демонстрируют соседние с Россией постсоветские независимые государства. Их опыт показал, что национальные языки, затухавшие в советское время, не имея шансов конкурировать с русским, стали быстро возрождаться после обретения независимости благодаря тому, что получили статус обязательных для обучения и использования в политико-правовой и научной сфере.
В связи с языковыми проблемами в современной России вспоминаются две исторические аналогии. Первая связана с тем, что во всех случаях, когда империя переходила от надэтнического принципа управления (он мог существовать веками) к преимущественной поддержке этнического большинства и к наступлению на права меньшинств, имперский порядок быстро деградировал, империя приближалась к краху. Так было в начале XX века как в Российской, так и в Османской империи (в канун гибели последней после младотурецкой националистической революции 1908 года). И еще одна, более свежая исторически аналогия: движение балтийских республик к независимости началось с их требований к руководству СССР о возрождении национальных языков.
Миграция вытесняет имперский синдром
Больше всего воспроизводству традиционной имперской ситуации препятствует такое обстоятельство, как радикально возросшая в постсоветские годы социальная и территориальная мобильность населения. В эпоху классических империй народы, как колонизированные, так и жители метрополии, веками сохраняли свои особые уклады, поскольку бóльшая часть населения рождалась и умирала в границах своих этнических территорий. По переписи 1926 года, даже после пертурбаций Гражданской войны, только 25% населения СССР жили за пределами мест, где они родились, тогда как по данным последней российской переписи 2010 года таких было уже более половины (53,8%). Территориальная мобильность в Российской Федерации иная, чем была в СССР. В Советском Союзе свободные перемещения сдерживались государственным регулированием, институтом прописки, дефицитом жилья и отсутствием собственности на него. Ныне же массовая миграция сминает «имперское тело», перемешивает население, приводит к целому ряду фундаментальных изменений в поведении людей.
Многочисленные исследования показывают, что мигранты из национальных республик, оседая в городах России, уже во втором поколении характеризуются радикально иными нормами поведения, чем их сородичи, оставшиеся дома. Например, чеченцы в Тюменской области по основным характеристикам своего демографического поведения так же отличаются от чеченцев в Чечне, как русские в Эстонии от русских в России, а турки в Германии от турок в Турции. Однако процесс культурной адаптации к новым условиям носит длительный и болезненный характер, он чреват конфликтами между «понаехавшим» и местным населением. В 2006 году, а затем в 2011-2013 годах по городам России прокатилась серия столкновений местных жителей с мигрантами. Сначала беспорядки затронули в основном небольшие города и поселки (Кондопога, Сагра, Демьяново, Пугачев и др.), но вскоре перекинулись на крупнейшие города - Манежка и Бирюлево в Москве, рынок «Апраксин Двор» в Санкт-Петербурге. С 2000-х годов центр тяжести этнополитической проблематики в России перемещается из регионов в города, и эта трансформация не специфична только для постсоветского и постимперского пространства, поскольку характерна для большинства стран глобального Севера, хотя и имеет свои российские особенности.
Новые этнополитические процессы меняют сущность русского национализма. Чаще всего национализм рассматривают как фактор вытеснения империи нацией, русский же национализм со времен образования первой националистической партии (Союз русского народа, 1905) ставил своей целью сохранение и расширение империи. И вдруг в 2011-2013 годах, в период роста столкновений с кавказскими мигрантами, русские националисты стали в массе своей поддерживать совершенно антиимперский лозунг - «Долой Кавказ». Правда, эти антиимперские настроения быстро схлынули, и уже в 2014-2015 годах внимание масс было переключено на события в Крыму и Донбассе. Новый, посткрымский подъем имперской волны в русском национализме привел к тому, что это идейное направление практически перестало существовать как самостоятельная сила, растворившись в государевой идеологии «официальной народности». Однако представители некогда массовых низовых ячеек русских националистов неизбежно будут искать новые формы своей самореализации, и, возможно, в этом поиске с ними произойдет трансформация, которая наблюдалась у Алексея Навального, двигавшегося от национал-популизма начала 2000-х к нынешнему протестному, гражданскому (вовсе не этническому) антикоррупционному и антиэлитарному движению. Ныне это единственная, более или менее значимая сила российской оппозиции, формирующаяся в городской среде.
Кризис постимперской ситуации и перспективы выхода из него
Российское общество переживает, но пока не осознает кризисное состояние своей постимперской ситуации. Этот кризис развивается медленно и неравномерно, но неуклонно, и связан он со столкновением унаследованного «имперского порядка» с новыми социальными, экономическими и политическими условиями. Важнейшим следствием нереализованности проекта гражданской нации в России является слабеющее доверие к общественным институтам и к другим членам сообщества, осознанная и активная солидарность в котором подменяется пассивной лояльностью правителю. Сохранение нынешнего эклектического монстра - уже не империи, но еще не нации - представляет собой нарастающую проблему. Накапливается все больше доказательств того, что Россия уже не может жить так, как жила в эпоху классических империй. И дело не столько в том, что внешний мир ей это не позволяет; главное, что ее внутреннее устройство включает в себя обширные пространства, занятые новыми институтами, прежде всего экономическими, которые буквально задыхаются в условиях низкого общественного доверия, подавляемого авторитарным государством. Отмеченные кризисные явления существенно ограничивают возможность сохранения имперского наследия в жизни современной России, но они не указывают пути перехода от вертикально-имперских к горизонтальным гражданским отношениям. Между тем их источник в России понятен, он тот же, что и в других странах мира.
В словаре Даля слово «гражданин» определяется как «городской житель», «горожанин», точно так же, как английский citizen - одновременно гражданин и горожанин. Отмеченные смысловые совпадения неслучайны, поскольку обе национальные традиции восходят к общим культурным предкам - древним грекам. Античные города-полисы - общемировая прародина как гражданства, так и политики. И сегодня новые политические и гражданские отношения формируются, сохраняются и развиваются прежде всего в городах. Девять десятых того, что называют институтами гражданского общества России, сосредоточено в Москве и небольшом числе других крупнейших городов страны. В них же проявляются и отношения, которые в теории не принято называть гражданскими, хотя эти отношения в донациональных или в ранненациональных обществах были предпосылками становления гражданственности. Исследования, которые были проведены под моим руководством по гранту Российского научного фонда в трех городах (Ростов-на-Дону, Уфа и Пермь), показали, что, как и во всей стране, жители преимущественно пассивно относятся к участию в политических партиях, профсоюзных организациях, органах местного самоуправления или товариществах собственников жилья, но зато здесь весьма эффективно действуют неформальные организации разного типа.
В Ростове-на-Дону это прежде всего соседские и дружеские связи. Этот город характеризуется рекордно высокой долей респондентов, которые указывают ценность «дружба, общение с близкими, друзьями, знакомыми» - 73% при среднем по стране показателе 48% для городов с населением от 500 тысяч до 1 млн жителей. Наши опросы в фокус-группах, а также интервью с экспертами и антропологические наблюдения показали, что в русской среде Ростова-на-Дону сложился такой тип социальных связей, который можно назвать «куначеством», как у народов Северного Кавказа. Это дружба, связанная с обязательствами взаимной защиты, обеспечения безопасности и экономической взаимопомощи. В Уфе взаимоотношения трех этнических сообществ (русских, татар и башкир) формируют систему сдержек и противовесов, обеспечивающих поддержание этнополитической стабильности, а в Перми сильна общегородская солидарность и гражданская культура, подтверждаемая рейтингами демократичности регионов России, в которых Пермь неизменно входит в первую десятку.
Вероятно, развитие гражданских отношений, исходных клеточек гражданской нации, будет носить в России постепенный очаговый характер, и начнется этот рост здоровых клеток в крупнейших городах, затем распространится на их агломерации, регионы и впоследствии на всю страну. Путь этот, возможно, долгий (хотя никто не знает реальную скорость социальных процессов), но верный и исторически хорошо проверенный - совсем не особый.
Эмиль ПАИН - политолог и этнограф. Кандидат исторических наук, доктор политических наук. Руководитель центра по изучению ксенофобии и предотвращения экстремизма Института социологии РАН, директор Центра этнополитических и региональных исследований. Профессор ГУ-ВШЭ.
Republic (бывший Slon), 17.01.2018
https://republic.ru/posts/88963
Примечание: все выделения в тексте - мои.
СМ. ТАКЖЕ:
Историк Алексей МИЛЛЕР: "Россия не была, не является и никогда не будет национальным
Разговор о духе времени с автором книги "Империя Романовых и национализм"
https://loxovo.livejournal.com/8129382.html
Историк А.МИЛЛЕР: "Я вижу тенденцию решать сложные вопросы довольно простым способом. И это опасно"
https://loxovo.livejournal.com/8130023.html