Интеллигенция и революция (Глеб ПАВЛОВСКИЙ, Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ) (начало)
Сергей Медведев: - Один из вечных вопросов русской жизни - интеллигенция и революция. Собственно, это заглавие статьи Петра Струве из знаменитого сборника 1909 года "Вехи", написанного по следам первой русской революции 1905-1907 годов, по поводу ответственности русской интеллигенции за все, что произошло. О проклятом треугольнике русской истории между интеллигенцией, государством и народом говорится в сюжете нашего корреспондента Анастасии Тищенко.
#
Анастасия Тищенко: - В XVIII веке в России появились первые интеллигенты. Это были дворяне-вольнодумцы, такие как Радищев, Новиков. Зарождение нового класса, по мнению писателя Бориса Вахтина, произошло благодаря "Царице-матушке Елизавете Петровне, отменившей смертную казнь и тем самым зародившей в нашем отечестве интеллигенцию". Выражать свои политические взгляды, не совпадающие с царской позицией, стало не так страшно.
Позже философы Серебряного века сказали, что интеллигенция - это не обязательно люди из "образованного класса". Главный критерий в этом определении - оппозиционность по отношению к официальной власти. В преддверии революции 1917 года интеллигентами называли анархистов и социалистов. Сегодня, спустя сто лет после октябрьских событий, Патриарх Кирилл обвиняет в подготовке революции именно интеллигенцию, которая, по его мнению, "совершила страшные преступления против бога, против своего народа, против своей страны".
С приходом советской власти жизнь интеллигенции не стала лучше. Многие представители белого движения были вынуждены бежать за границу. Тех, кто выступал против коммунистической партии, ссылали в лагеря. Условно "новая интеллигенция" выступала уже против советской власти. Распространять свои идеи приходилось подпольно - появились диссидентские движения, самиздат. Но в 1991 году цель была достигнута - Советский Союз распался.
Сегодня в протестных движениях участвуют "рассерженные горожане" и "креативный класс". Последнее определение в России стало синонимом либеральной оппозиции. И хоть смертной казни за участие в акциях протеста не предусмотрено, обыски и аресты никто не отменил. Но интеллигенция продолжает свою нелегкую борьбу против той системы, которую когда-то установили другие ее представители.
#
Сергей Медведев: - Поговорить об этой вечной теме мы пригласили наших гостей - политолога Глеба ПАВЛОВСКОГО и публициста Андрея АРХАНГЕЛЬСКОГО.
Это одна и та же интеллигенция, если смотреть функционально по отношению к государству? Это один и тот же класс - те, что звали Русь к топору в XIX веке, что обсуждали буквально сотнями, тысячами статьи в "Вехах" в 1909 году, и те, что шли на Болотную площадь?
Глеб Павловский: - Я так не думаю. Скорее, это такой подвижный эталон, в который ты всегда можешь вписаться сегодня. Это как бы шкаф - ты открываешь дверцы, а там уже висит мундир интеллигента. И тогда там все уже ясно - где пуговки, петлички, чеховское пенсе.
Главное, что интеллигенция - это действительно существовавший феномен. Он очень реален - интеллигенция XIX века, дореволюционная интеллигенция, и реально, но совершенно по-другому существовала советская интеллигенция, которая находилась в определенных связях с первой. Она была в значительной степени искусственным созданием. Но то, что мы можем сегодня предложить стране, миру и самим себе, вряд ли можно описать термином, который когда-то долго приписывали Боборыкину, но, кажется, он все-таки не боборыкинский, но появился где-то в 1860-х годах и был популярным в Советском Союзе в 60-е годы.
А сегодня мы и не интеллектуалы в западном смысле, потому что вот уже в этом треугольнике, который мы таскаем за собой, как вериги, обязательно надо относиться к власти, к народу, и тогда ты в третьем углу - интеллигент.
А вообще-то, это из британской энциклопедии, кажется, столетней давности. Там было определение: интеллигенция - это русские образованные люди, обычно в оппозиции властям.
Сергей Медведев: - Это типично русская ситуация - вот этот третий угол, межеумочное положение этой прослойки между властью и народом?
Андрей Архангельский
Андрей Архангельский: - На мой взгляд, это нечто объективное. Само наличие интеллигенции - это следствие всего образования русского общества, всей его системы. К сожалению, главным модусом системы является насилие и бесчеловечность. Вот откуда взялась эта особая бесчеловечность именно как страсть в отношении к подданным, к людям, то есть, переводя на русский язык - зачем так издеваться?! Ладно - издеваться, допустим, как какой-нибудь скрежещущий немецкий механизм. Но - нет! Здесь это издевательство именно доставляет удовольствие и как бы является сверхидеей. И вот в качестве компенсации этой бесчеловечности и появляется такой слой, для которого напоминание о человечности является фактически единственным его модусом на протяжении последних трех столетий. И в этом функция интеллигента не изменилась. Эта функция продиктована самим существованием этой структуры.
Сергей Медведев: - Для вас это этический стандарт?
Андрей Архангельский: - Конечно, и даже не этический, а какой-то человеческий - напоминать о человечности. Я бы сказал, что функция интеллигента в этом.
Сергей Медведев: - Акакий Акакиевич: "Зачем вы меня обижаете?"… И вот это человек дает голос Акакию Акакиевичу…
Андрей Архангельский: - Структура не понимает, как можно иначе обращаться с человеком. Она привыкла давить его разными способами - символическими, и не менее страшными, чем физическими. ГУЛАГ - это понятно - за какое-то инакомыслие. Но ведь система в принципе жестока к человеку, даже пришедшему в управу попросить какую-нибудь бумажку. Родился ребенок, и родители вынуждены ходить по тринадцати адресам, где им говорят: "Вы что, думаете, мы сейчас прямо перед вами расстелемся и все сделаем?!"
Система отражает свою жестокость. Она ее демонстрирует, можно сказать, бессознательно, в каких-то мельчайших деталях. Интеллигент нужен, чтобы напоминать о том, что это аномально.
Сергей Медведев: - Тот самый чеховский человек с молоточком.
Андрей Архангельский: - Кроме того, я бы сказал, что сейчас эта функция несколько обострилась и приобрела международное значение в связи с тем, что, условно говоря, конфликт в Европе (во Франции, в Германии) и в США между одной и другой частью общества тоже этически заострился. Он фактически опять свелся к противостоянию между модерном и архаикой, между деревней и городом.
Сергей Медведев: - Пайпс писал, что интеллигенция появляется там, где невозможна политика. С одной стороны, это некий продукт несовершенства русской системы. С другой стороны, она же вызвана к жизни задачами модернизации. Петр отправляет дворянских детей за границу, часть из них там остается, но те, кто возвращается, полагают основы этому творческому классу. То же самое в 60-е годы - реформенная Россия, и к жизни вызываются совершенно новые люди, все эти разночинцы, которые получают образование, выполняют задачи капиталистического развития. Каждый раз государство вызывает к жизни эту прослойку.
Глеб Павловский: - Парадоксально, что Пайпс, который, конечно, является в каком-то смысле эталонным западным мыслителем, попадает здесь в плен своих штудий именно России. Ведь во Франции интеллигенция возникает в период, можно сказать, разгула политической жизни. Не так много стран, где интеллигенция существует в таком чистом виде. При всех отличиях, Франция в этом качестве называется второй после России.
Безусловно, правильно, что один из компонентов деятельности интеллигенции - это дворянское внутреннее освобождение. Но это был именно протест против того, что понималось как рабство. И, вообще, эта тема не уходит. Там, где есть русская интеллигенция, всегда есть борьба, вытеснение, преодоление, превозмогание рабства. Это очень важный момент.
И Пайпс говорит о России, в которой во всех вариантах, даже в самом либеральном, перед гибелью старой имперской России, где уже в каком-то смысле была возможна политическая деятельность, все-таки оставался огромный пласт рабских структур, порабощающих на индивидуальном или на групповом уровне.
Сквозная линия нашей страны - это то, что в ней очень разные режимы постоянно генерируют в разных вариантах вот тот удобный для тебя эталон. Ты входишь в этот эталон. Это рабский эталон, эталон покорности, подчиненности, причем даже личной, опережающей требования к тебе.
Сергей Медведев: - Но интеллигенция является одним из стейкхолдеров этой системы рабства.
Глеб Павловский: - Да.
Сергей Медведев: - Особенно в советский период.
Глеб Павловский: - Она появляется как протест против рабства небольшого, в XIX веке очень тонкого слоя (разночинского и т. д.), который медленно расширяется. Для них это вообще консенсусный момент - другое отношение к крепостному поведению. Рабство просто удаляло тебя из интеллигенции: ты можешь быть очень образованным, культурным человеком, но ты не интеллигент. И, кстати, известный ряд русских писателей не считались интеллигентами в XIX веке, во время их жизни, потому что у них было сложное отношение к самодержавию.
Андрей Архангельский: - Как сегодня интеллигенту невозможно каким-либо образом оправдывать Сталина. Это лакмусовая бумажка, рубеж.
Глеб Павловский: - Да. Поэтому у нас до сих пор интеллигенция не написала биографии Сталина. А вот немецкая интеллигенция написала много блестящих биографий Гитлера, и это не мешало антигитлеризму.
Сергей Медведев: - Это очень больной вопрос, потому что в сталинские времена интеллигенция была одним из приводных ремней системы сталинизма.
Глеб Павловский: - Сталин создал этот феномен именно специфической сталинской, а впоследствии - просто советской интеллигенции…
Андрей Архангельский: - …из которой вынут этический стержень. Сталин, как и любая власть в Советском Союзе, пытался отделить от интеллигента его этическую составляющую, то есть вытащить его личную совесть, как блок из машины, и вставить туда какую-то идеологию или, например, эстетику - уже в поздние годы. Ты интеллигент, ты можешь себе позволить кое-что говорить про эстетику и даже провозглашать какие-то эстетические манифесты, но лезть в этику - ни в коем случае!
Парадокс заключается в том, что Сталин действительно создал удобную ему советскую интеллигенцию, которая аплодировала на съездах и так далее, но чем это закончилось? Уже буквально через 15 лет, начиная не с шарашек, а с технической интеллигенции, которая ваяла атомную бомбу, ей невозможно стало не дать некоторую свободу и вольномыслие, лишь бы они сделали бомбу. А поскольку им дали большую свободу, эта же советская интеллигенция, условно говоря, очень быстро прогнила изнутри. И к 60-м годам она как бы вывернулась наизнанку: изнанка опять стала интеллигентской. Идея старой интеллигенции проросла сквозь искусственно созданную советскую.
Сергей Медведев: - Это был парадокс, потому что, с другой стороны, интеллигенция все равно была сословием, зависящим от государства.
Андрей Архангельский: - Как говорится, природа берет свое.
Глеб Павловский: - Я думаю, что здесь дело не в природе и не в генетике, о которой сейчас очень модно говорить. Сталин сознательно использовал старую интеллигенцию как компонент, не давая ей возможности задать этический стандарт. Только после того, как инженеры были разбиты как класс во время известного процесса рубежа 30-х годов, они были полноправно включены в отряд советской интеллигенции, а до этого это было, скорее, клеймо. А уже на XVIII съезде Сталин прямо говорит активу: "А вы знаете, что вы - интеллигенты? Не думайте, что партия - это что-то такое… Забудьте. Вы уже не рабочие, не колхозники, вы - советская интеллигенция".
Сергей Медведев: - И я хотел бы понять - что это? Это советское сословие? Сословие в большой системе перераспределения? Или это некий этический императив? Ведь если это сословие, то оно закончилось вместе с Советским Союзом.
Глеб Павловский: - Попробовали бы вы выступить с этическим императивом внутри предвоенной советской интеллигенции… Это было очень трудно. Война чуть-чуть изменила ситуацию. Во время войны стихи Ахматовой могли печататься на первой странице "Правды". И это продолжалось еще первые два года после войны, пока Сталин не провел очень эффективную, кинжальную, не такую кровавую, как в 1937 году, но чрезвычайно эффективную кампанию по удалению этого этического компонента, этической претензии интеллигенции, которая потом с большим трудом вернулась, но уже в сильно искаженном виде после его смерти- в 1956-м, в 60-е годы. Но тот вариант интеллигента, который вернулся с войны и чувствовал себя вправе говорить от всего народа, не противостоя ему, был фактически разбит, деморализован и коррумпирован.
Сергей Медведев: - Можно ли вообще говорить о существовании интеллигенции сегодня?
Андрей Архангельский: - Я вынужден напомнить о труде Ханны Арендт о коллективной ответственности при диктатуре, где она пишет, что часть немецкого общества, которая осталась свободна от пропаганды в 30-е годы в нацистской Германии, это люди, для которых вовсе не культура и не образование были важнейшим модусом, а всего лишь наличие "сверх-Я" или совести, наличие постоянного, незримого диалога с самим собой. С кем мы внутренне спорим? Со своей совестью, со своим вторым "Я". И вот Арендт пишет, что именно интенсивность и напряженность этого диалога спасала людей от неправедных поступков.
В данном случае слово "интеллигент" - это, в конечном итоге, всего лишь слово. Мы ведем речь о людях, у которых сохраняется этот диалог с самими собой, то есть совесть как контролер, и о людях, у которых этот диалог со вторым "Я", со "сверх-Я" отсутствует.
Мне кажется, эта проблема по-прежнему остается актуальной, поскольку тоталитарная система отучает человека от того, что внутри у него есть какой-то капитан. Тоталитарная система всегда берет на себя решение этических проблем. При тоталитаризме государство решает, что хорошо, а что плохо, даже на этическом уровне. Человек освобождается от решения этих проблем. Ему так проще. Но сохраняется какая-то часть "уродов", которая по-прежнему решает этот вопрос, прежде всего, исходя из самих себя. Что-то внутри дает им эту осмысленность.
Сергей Медведев: - Итак, "интеллигенция" - это для вас по-прежнему этическое определение.
Андрей Архангельский: - Да.
Сергей Медведев: - Тема интеллигенции и революции особенно очевидна сейчас. Мы отмечаем столетие 1917 года, говорим о роли русской интеллигенции в той революции. В 2017 году, когда очевидным образом закончился цикл протеста, связанный с Болотной площадью, поднимается новая волна протеста, и встает вопрос - а какую роль интеллигенция или образованный, городской класс играет в этих новых протестах? О роли интеллигенции в протесте говорит публицист Александр РЫКЛИН.
Александр Рыклин
Александр Рыклин: - Интеллигенция - это наиболее ответственная часть общества, которая при этом генерирует содержательные смыслы и берет на себя ответственность за воплощение их в жизнь. Если мы договорились про это, то дальше не очень сложно. Ведь если в этой стране суждено победить прогрессу, если эта страна будет дальше двигаться вперед, а не застынет на том чудовищном и скромном месте, на котором она сейчас остановилась, то это может быть сделано только руками того самого сегмента общества, который называется "интеллигенция".
Непопулярность интеллигенции обусловлена всегда одним и тем же во все времена и эпохи. Интеллигенция раздражает тем, что отличается от других слоев общества по самым разнообразным параметрам. Интеллигенция образованней, она тоньше чувствует окружающий мир. Интеллигенция создает смыслы. Никакие другие слои общества не могут создавать смыслы.
Мне кажется, что у интеллигенции в любые времена нет задачи консолидировать все общество. У интеллигенции, возможно, есть задача решать какие-то внутриполитические проблемы, которые возникают внутри отдельных обществ или государств. Но в данном случае интеллигенции достаточно заручиться поддержкой какой-то активной части общества, чтобы решать политические проблемы. И это вовсе не большинство, это всегда активное меньшинство.
Идеальные образцы политического функционирования, политической жизни вполне сопоставимы с представлениями интеллигенции о том, что хорошо, а что дурно, что порядочно, а что подло, что правильно с этической точки зрения.
Интеллигенция, несомненно, может говорить на политическом языке, когда есть такая необходимость, когда внутри государства созрела ситуация, при которой интеллигенция должна брать на себя ответственность за судьбу этого государства, а то и за судьбу нации. Если интеллигенция находит в себе силы брать ответственность за судьбу нации, значит, она может претендовать на многое.
Окончание:
http://loxovo.livejournal.com/7931333.html