Зоя СВЕТОВА: Солидарность как норма жизни
Заметки о десятичасовом обыске
Во вторник 28 февраля ко мне домой пришли с обыском. Шесть сотрудников ФСБ и два следователя СК РФ. Их визит затянулся на десять часов. Официальная причина - постановление судьи Басманного суда Ленской от 18 января 2017 года, которая разрешила провести обыск в «целях отыскания и изъятия документов, в том числе, содержащихся на электронных носителях информации, содержащей сведения о получении от организаций с названием Palmus Foundation, Khodorkovsky Foundation, Corbiere Trust, Rysaffe Trustee Company(C.I.) Limited и расходовании денежных средств, в том числе в виде, черновых записей и электронной переписки, а также в виде банковских выписок, учредительных документов российских и иностранных организаций..... содержащих сведения о противоправной деятельности, сведений о лицах, причастных к совершению преступления, переписки, в том числе в электронном виде, с Ходорковским М.Б., Невзлиным Л.Б., Лебедевым П.Л., Брудно М.Б., Дубовым В.М. и другими лицами, входящим в состав организованной группы, совершавшей под руководством Ходорковского М.Б. хищения и легализацию....»
Достаточно сказать, что ничего подобного в моем доме не нашли. И не могли найти, поскольку ни с кем из перечисленных людей я в переписке не состою, кого-то из них я видела на судебных заседаниях, о ком-то слышала, о ком-то лишь читала в газетах.
Мне трудно представить, что следователь СК РФ Руслан Нигматуллин, который расследует дело № 18/41-03, а именно по этому делу меня вызвали свидетелем на допрос 20 ноября 2016 года, не знал, что у меня дома нет тех самых документов, которые указаны в постановлении Басманного суда, и за которыми ко мне пришли с обыском 28 февраля 2017 года.
Тогда логический вопрос: зачем проводить обыск в квартире, в которой вы заведомо не найдете то, чего ищете? На этот вопрос у меня, конечно, нет точного ответа. Но есть предположения, которые основываются на обстоятельствах самого обыска и на деталях, ему предшествовавших.
Итак: обыск по делу, которое расследуется Следственным комитетом РФ , проводило восемь сотрудников. Шесть из них оказались сотрудниками ФСБ, но их ведомственная принадлежность выяснилась только тогда, когда обыск закончился, и их фамилии были занесены в протокол. Впрочем, у меня нет никакой уверенности, что в протоколе оказались их настоящие фамилии, а не псевдонимы.
Дверь я открыла только потому, что человек за дверью сказал, что принес повестку на допрос и надо расписаться. Я ему поверила, не подозревая обмана. А дальше все было как в кино: я в домашнем халате вышла на лестничную клетку, чтобы взять повестку, не желая пускать «курьера из СК» в дом. Но как только я вышла, на мой четвертый этаж, по лестнице, как саранча побежали люди в черном.
Мне показалось, что их было десять, думаю, те двое, которых мы в конце обыска не досчитались, вскоре ушли, выполнив свою задачу. Во всяком случае, один из них снимал мою перепалку со следователем на камеру, и я подозреваю, что скоро можно будет увидеть на одном из телеканалов такую картинку - правозащитница Зоя Светова в фиолетовом халате не пускает к себе в квартиру следователей и оперативников.
Я крикнула : «Это обыск!» и попыталась оттолкнуть людей в черном и захлопнуть дверь. Но их было слишком много. Я начала заикаться, размахивала руками. Думаю, это было нелепо и главное, бесперспективно.
Мужу удалось позвонить адвокату, дочь позвонила моему старшему сыну и так новость об обыске разнеслась по городу и миру.
Déja vue.
Тридцать два года назад, 23 января 1985 года пришли с обыском к моему отцу писателю Феликсу Светову. Только это было в другой квартире. Дома был мой отец, мой муж Виктор Дзядко и трехлетний сын Филипп. В дверь позвонили. Когда Витя открыл дверь и увидел на пороге незнакомых людей, он каким-то чудом ухитрился закрыть дверь и крикнул моему отцу: «Свет, это шмон!» Пока они дубасили в дверь, Витя спрятал один из последних сборников христианского чтения «Надежда», за издание которых моя мама Зоя Крахмальникова в это время сидела в ссылке на Горном Алтае (приговор 5 лет ссылки за антисоветскую агитацию и пропаганду, арестована в августе 1982 года, год в СИЗО «Лефортово», 4 года ссылки, амнистирована как политическая заключенная указом Михаила Горбачева в июне 1987 года. Полностью реабилитирована Верховным судом РФ в 90-х годах).
«Надежду» не нашли.
Тот обыск длился тоже часов десять, а потом моего отца увели. Год он провел в СИЗО «Матросская тишина» и 8 января 1986 года председатель Мосгорсуда В.М. Лебедев приговорил его к 5 годам ссылки, амнистирован Светов был тем же указом Михаила Горбачева, что и другие советские политзаключенные в июне 1987 года).
Все это я вспомнила, конечно, чуть позже. Обыск начался, постепенно приезжали мои друзья-адвокаты: Анна Ставицкая, Марина Андреева, Каринна Москаленко, Сергей Бадамшин, Олег Елисеев - адвокатов следователь сначала очень не хотел впускать, но потом все-таки пустил. Оперативники обыскивали комнату за комнатой: методично доставали книгу за книгой, потом ставили их на место. Следы «денег Ходорковского» искали в белье, в одежде, в карманах синего мундира помощника Генпрокурора РФ (я позаимствовала мундир как-то для шарады), который они обнаружили в моем шкафу с платьями и не стали прятать обратно из уважения. Следы «денег „Апатита“» искали в папках с моими рабочими материалами, в приговорах по десяткам уголовных дел, о которых я писала в своих статьях. Особенно оперов заинтересовала папка с «делом Магнитского» и визитная карточка сотрудника «Human Rights Watch». Вот, кажется и все. Под конец они устали, очень хотели домой и даже чтение моей страницы в Facebook, где появлялись посты с моей поддержкой и описанием происходящего на обыске не могло их развлечь - рабочий день двигался к концу.
Уже прошло два дня и можно попытаться понять, зачем и почему все это было. На обыске, повторюсь, было шесть сотрудников ФСБ: четыре оперативника и два специалиста по компьютерной технике. Один опер ФСБ, стороживший входную дверь, почти все десять часов был хмур и мрачен и вообще не хотел представляться. Двое других оперативников играли роли «доброго и злого следователей». Так вот, «добрый» все время со мной заговаривал, спрашивал, не являюсь ли я учредителем какой-то организации, кого я как член ОНК посещала в СИЗО, не ходила ли я только к террористам и шпионам. Этот опер по имени Дмитрий очень много знал обо мне, знал, что я собираюсь делать ремонт в квартире одного из сыновей (об этом он мог узнать только слушая мой мобильный), знал, что я читала в архиве ФСБ на Лубянке дело моей мамы.
Он очень оживился, когда увидел письма от Зары Муртазалиевой, о которой я написала тонны статей и которая сейчас живет в эмиграции.
Теперь я понимаю, что все эти вопросы не были светской беседой. «Дима» почти слово в слово повторял фразы из публикаций, которые в последние несколько месяцев вышли на никому неизвестном ранее сайте.
Статьи вышли сразу после того, как Общественная палата под надуманным предлогом отказалась утвердить мою кандидатуру в ОНК Мордовии. Я хотела подать в суд на автора этих клеветнических и лживых публикаций, но не сделала этого только по одной причине: чтобы не делать пиар автору статей и сайту. У сайта очень маленькая посещаемость, а после моего иска она бы резко возросла.
Сейчас я уверена, что эти статьи и обыск тесно связаны. Люди, имеющие отношение к выборам в ОНК, сказали мне, что мою кандидатуру заблокировало ФСБ.
Я знаю, кто заказывал статьи против меня. И знаю, кто заказывал обыск.
Так называемое «дело ЮКОСа» - не главная причина. Главная причина обыска - месть мне за мою работу в ОНК Москвы, за мои еженедельные походы в течение последних трех лет в СИЗО «Лефортово», которое, как известно, является тюрьмой ФСБ. Заместитель начальника СИЗО Виктор Антонович Шкарин, бывший следователь КГБ, который хорошо помнил дело моей мамы, много раз говорил: он, де, уверен, что я хожу в «Лефортово» по заданию ЦРУ. Там же, в «Лефортово», с меня несколько раз пытались взять подписку о неразглашении тайны следствия после моего общения с узниками этой тюрьмы. Я, естественно, это подписку давать отказывалась. Именно после моих походов в «Лефортово» оттуда были освобождены, по крайней мере, двое невиновных людей - Светлана Давыдова и Сергей Минаков, оба несправедливо обвиненные в госизмене. Нескольких узников, о местонахождении которых было неизвестно, я там нашла. С моими коллегами мы много раз посещали полковника Дмитрия Захарченко, сотрудника СК Михаила Максименко, мы были одними из первых, кто рассказал о том, как его затравили психотропами на допросе без адвоката в Следственном управлении ФСБ, я посещала многих фигурантов самых резонансных дел. В общем, как мне говорили люди знающие, сотрудники ФСБ меня «сильно не любят».
Что же из всего этого следует?
А только одно: десятичасовой обыск у меня провели с единственной целью - напугать и отомстить за мою журналистскую и правозащитную деятельность.
Другого объяснения у меня нет. Повторюсь: дома у меня лежит повестка на допрос от 20 ноября 2016 года - это было воскресенье, и мой адвокат Сергей Бадамшин несколько раз спрашивал следователя СК Руслана Нигматуллина, когда же меня вызовут. Не вызвали. А 28 февраля 2017 года, когда пришли с обыском, обещали также вызвать на допрос. Не вызвали.
Когда я ходила по камерам СИЗО «Лефортово», я чувствовала, что за эту мою деятельность, впрочем, разрешенную федеральным законом «Об общественном контроле», мне рано или поздно отомстят.
Вместе со мной последний год в «Лефортово» очень много раз ходила и координатор «ГУЛАГу-нет», член ОНК Москвы Елена Абдуллаева. Так вот, у нее 28 февраля совершенно по надуманным причинам тоже был проведен обыск.
Два обыска в один день у бывших членов ОНК Москвы, активно посещавших СИЗО «Лефортово», не могут быть простым совпадением.
Я мысленно сравниваю свой обыск с тем обыском в доме моих родителей тридцатилетней давности. И тогда, и сейчас дата была выбрана очень точно. К моему отцу пришли на следующее утро после того, как он отвез меня в родильный дом. Ко мне пришли в день, когда мой муж должен был лечь в больницу на обследование.
Обыск в квартире Феликса Светова тридцать лет назад официально проводила следователь Таганской прокуратуры Ольга Леонтьева, всю основную работу делали оперативники КГБ.
Обыск в моей квартире официально проводил следователь СК РФ Руслан Нигматуллин, на самом деле «первую скрипку» играли сотрудники ФСБ.
Результат обыска: специалисты ФСБ переписали все, что находилось в моем компьютере - все мои рабочие материалы, статьи, интервью, документы по различным делам. Улов - два целлофановых пакета вещдоков: один iPad, три допотопных ноутбука, несколько флешек, в том числе флешка с докладом Уполномоченного по правам человека за 2016 год, договор с Фондом «Общественный вердикт» от 2010 года, речь идет о какой-то моей статье для бюллетеня Фонда. Взяли и торжественно положили в пакет для вещдоков несколько листов-обороток. Ничего, имеющего отношение к «Апатиту» и «Юкосу», не нашли.
О приятном: благодаря обыску я узнала, сколько у меня друзей, сколько людей меня поддерживают. Мне звонили родные тех, кому я пыталась помочь, о ком писала статьи, мне звонили герои моих заметок, которые уже вышли на свободу, к моему дому пришли друзья, журналисты, правозащитники. Со словами поддержки мне позвонила Уполномоченная по правам человека Татьяна Москалькова, члены СПЧ. Спасибо всем и простите, если я забыла кого-то лично поблагодарить.
Кажется, это самый главный итог обыска - солидарность.
Я хотела назвать этот блог «Обыск, как норма жизни». Но передумала.
Самое важное, что со мной случилось 28 февраля 2017 года, - это ощущение солидарности.
Я хочу, чтобы солидарность стала нормой нашей жизни.
Тогда саранча, которая будет приходить к нам, когда ей вздумается, и уходить, пряча лица, в какой-то момент просто сгинет.
Сгинет как дурной сон...
Зоя СВЕТОВА - журналист и публицист, правозащитник, была членом ОНК Москвы.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Светова,_Зоя_Феликсовна
Открытая Россия, 02.03.2017
https://openrussia.org/user1092581/posts/11/
Во вторник 28 февраля ко мне домой пришли с обыском. Шесть сотрудников ФСБ и два следователя СК РФ. Их визит затянулся на десять часов. Официальная причина - постановление судьи Басманного суда Ленской от 18 января 2017 года, которая разрешила провести обыск в «целях отыскания и изъятия документов, в том числе, содержащихся на электронных носителях информации, содержащей сведения о получении от организаций с названием Palmus Foundation, Khodorkovsky Foundation, Corbiere Trust, Rysaffe Trustee Company(C.I.) Limited и расходовании денежных средств, в том числе в виде, черновых записей и электронной переписки, а также в виде банковских выписок, учредительных документов российских и иностранных организаций..... содержащих сведения о противоправной деятельности, сведений о лицах, причастных к совершению преступления, переписки, в том числе в электронном виде, с Ходорковским М.Б., Невзлиным Л.Б., Лебедевым П.Л., Брудно М.Б., Дубовым В.М. и другими лицами, входящим в состав организованной группы, совершавшей под руководством Ходорковского М.Б. хищения и легализацию....»
Достаточно сказать, что ничего подобного в моем доме не нашли. И не могли найти, поскольку ни с кем из перечисленных людей я в переписке не состою, кого-то из них я видела на судебных заседаниях, о ком-то слышала, о ком-то лишь читала в газетах.
Мне трудно представить, что следователь СК РФ Руслан Нигматуллин, который расследует дело № 18/41-03, а именно по этому делу меня вызвали свидетелем на допрос 20 ноября 2016 года, не знал, что у меня дома нет тех самых документов, которые указаны в постановлении Басманного суда, и за которыми ко мне пришли с обыском 28 февраля 2017 года.
Тогда логический вопрос: зачем проводить обыск в квартире, в которой вы заведомо не найдете то, чего ищете? На этот вопрос у меня, конечно, нет точного ответа. Но есть предположения, которые основываются на обстоятельствах самого обыска и на деталях, ему предшествовавших.
Итак: обыск по делу, которое расследуется Следственным комитетом РФ , проводило восемь сотрудников. Шесть из них оказались сотрудниками ФСБ, но их ведомственная принадлежность выяснилась только тогда, когда обыск закончился, и их фамилии были занесены в протокол. Впрочем, у меня нет никакой уверенности, что в протоколе оказались их настоящие фамилии, а не псевдонимы.
Дверь я открыла только потому, что человек за дверью сказал, что принес повестку на допрос и надо расписаться. Я ему поверила, не подозревая обмана. А дальше все было как в кино: я в домашнем халате вышла на лестничную клетку, чтобы взять повестку, не желая пускать «курьера из СК» в дом. Но как только я вышла, на мой четвертый этаж, по лестнице, как саранча побежали люди в черном.
Мне показалось, что их было десять, думаю, те двое, которых мы в конце обыска не досчитались, вскоре ушли, выполнив свою задачу. Во всяком случае, один из них снимал мою перепалку со следователем на камеру, и я подозреваю, что скоро можно будет увидеть на одном из телеканалов такую картинку - правозащитница Зоя Светова в фиолетовом халате не пускает к себе в квартиру следователей и оперативников.
Я крикнула : «Это обыск!» и попыталась оттолкнуть людей в черном и захлопнуть дверь. Но их было слишком много. Я начала заикаться, размахивала руками. Думаю, это было нелепо и главное, бесперспективно.
Мужу удалось позвонить адвокату, дочь позвонила моему старшему сыну и так новость об обыске разнеслась по городу и миру.
Déja vue.
Тридцать два года назад, 23 января 1985 года пришли с обыском к моему отцу писателю Феликсу Светову. Только это было в другой квартире. Дома был мой отец, мой муж Виктор Дзядко и трехлетний сын Филипп. В дверь позвонили. Когда Витя открыл дверь и увидел на пороге незнакомых людей, он каким-то чудом ухитрился закрыть дверь и крикнул моему отцу: «Свет, это шмон!» Пока они дубасили в дверь, Витя спрятал один из последних сборников христианского чтения «Надежда», за издание которых моя мама Зоя Крахмальникова в это время сидела в ссылке на Горном Алтае (приговор 5 лет ссылки за антисоветскую агитацию и пропаганду, арестована в августе 1982 года, год в СИЗО «Лефортово», 4 года ссылки, амнистирована как политическая заключенная указом Михаила Горбачева в июне 1987 года. Полностью реабилитирована Верховным судом РФ в 90-х годах).
«Надежду» не нашли.
Тот обыск длился тоже часов десять, а потом моего отца увели. Год он провел в СИЗО «Матросская тишина» и 8 января 1986 года председатель Мосгорсуда В.М. Лебедев приговорил его к 5 годам ссылки, амнистирован Светов был тем же указом Михаила Горбачева, что и другие советские политзаключенные в июне 1987 года).
Все это я вспомнила, конечно, чуть позже. Обыск начался, постепенно приезжали мои друзья-адвокаты: Анна Ставицкая, Марина Андреева, Каринна Москаленко, Сергей Бадамшин, Олег Елисеев - адвокатов следователь сначала очень не хотел впускать, но потом все-таки пустил. Оперативники обыскивали комнату за комнатой: методично доставали книгу за книгой, потом ставили их на место. Следы «денег Ходорковского» искали в белье, в одежде, в карманах синего мундира помощника Генпрокурора РФ (я позаимствовала мундир как-то для шарады), который они обнаружили в моем шкафу с платьями и не стали прятать обратно из уважения. Следы «денег „Апатита“» искали в папках с моими рабочими материалами, в приговорах по десяткам уголовных дел, о которых я писала в своих статьях. Особенно оперов заинтересовала папка с «делом Магнитского» и визитная карточка сотрудника «Human Rights Watch». Вот, кажется и все. Под конец они устали, очень хотели домой и даже чтение моей страницы в Facebook, где появлялись посты с моей поддержкой и описанием происходящего на обыске не могло их развлечь - рабочий день двигался к концу.
Уже прошло два дня и можно попытаться понять, зачем и почему все это было. На обыске, повторюсь, было шесть сотрудников ФСБ: четыре оперативника и два специалиста по компьютерной технике. Один опер ФСБ, стороживший входную дверь, почти все десять часов был хмур и мрачен и вообще не хотел представляться. Двое других оперативников играли роли «доброго и злого следователей». Так вот, «добрый» все время со мной заговаривал, спрашивал, не являюсь ли я учредителем какой-то организации, кого я как член ОНК посещала в СИЗО, не ходила ли я только к террористам и шпионам. Этот опер по имени Дмитрий очень много знал обо мне, знал, что я собираюсь делать ремонт в квартире одного из сыновей (об этом он мог узнать только слушая мой мобильный), знал, что я читала в архиве ФСБ на Лубянке дело моей мамы.
Он очень оживился, когда увидел письма от Зары Муртазалиевой, о которой я написала тонны статей и которая сейчас живет в эмиграции.
Теперь я понимаю, что все эти вопросы не были светской беседой. «Дима» почти слово в слово повторял фразы из публикаций, которые в последние несколько месяцев вышли на никому неизвестном ранее сайте.
Статьи вышли сразу после того, как Общественная палата под надуманным предлогом отказалась утвердить мою кандидатуру в ОНК Мордовии. Я хотела подать в суд на автора этих клеветнических и лживых публикаций, но не сделала этого только по одной причине: чтобы не делать пиар автору статей и сайту. У сайта очень маленькая посещаемость, а после моего иска она бы резко возросла.
Сейчас я уверена, что эти статьи и обыск тесно связаны. Люди, имеющие отношение к выборам в ОНК, сказали мне, что мою кандидатуру заблокировало ФСБ.
Я знаю, кто заказывал статьи против меня. И знаю, кто заказывал обыск.
Так называемое «дело ЮКОСа» - не главная причина. Главная причина обыска - месть мне за мою работу в ОНК Москвы, за мои еженедельные походы в течение последних трех лет в СИЗО «Лефортово», которое, как известно, является тюрьмой ФСБ. Заместитель начальника СИЗО Виктор Антонович Шкарин, бывший следователь КГБ, который хорошо помнил дело моей мамы, много раз говорил: он, де, уверен, что я хожу в «Лефортово» по заданию ЦРУ. Там же, в «Лефортово», с меня несколько раз пытались взять подписку о неразглашении тайны следствия после моего общения с узниками этой тюрьмы. Я, естественно, это подписку давать отказывалась. Именно после моих походов в «Лефортово» оттуда были освобождены, по крайней мере, двое невиновных людей - Светлана Давыдова и Сергей Минаков, оба несправедливо обвиненные в госизмене. Нескольких узников, о местонахождении которых было неизвестно, я там нашла. С моими коллегами мы много раз посещали полковника Дмитрия Захарченко, сотрудника СК Михаила Максименко, мы были одними из первых, кто рассказал о том, как его затравили психотропами на допросе без адвоката в Следственном управлении ФСБ, я посещала многих фигурантов самых резонансных дел. В общем, как мне говорили люди знающие, сотрудники ФСБ меня «сильно не любят».
Что же из всего этого следует?
А только одно: десятичасовой обыск у меня провели с единственной целью - напугать и отомстить за мою журналистскую и правозащитную деятельность.
Другого объяснения у меня нет. Повторюсь: дома у меня лежит повестка на допрос от 20 ноября 2016 года - это было воскресенье, и мой адвокат Сергей Бадамшин несколько раз спрашивал следователя СК Руслана Нигматуллина, когда же меня вызовут. Не вызвали. А 28 февраля 2017 года, когда пришли с обыском, обещали также вызвать на допрос. Не вызвали.
Когда я ходила по камерам СИЗО «Лефортово», я чувствовала, что за эту мою деятельность, впрочем, разрешенную федеральным законом «Об общественном контроле», мне рано или поздно отомстят.
Вместе со мной последний год в «Лефортово» очень много раз ходила и координатор «ГУЛАГу-нет», член ОНК Москвы Елена Абдуллаева. Так вот, у нее 28 февраля совершенно по надуманным причинам тоже был проведен обыск.
Два обыска в один день у бывших членов ОНК Москвы, активно посещавших СИЗО «Лефортово», не могут быть простым совпадением.
Я мысленно сравниваю свой обыск с тем обыском в доме моих родителей тридцатилетней давности. И тогда, и сейчас дата была выбрана очень точно. К моему отцу пришли на следующее утро после того, как он отвез меня в родильный дом. Ко мне пришли в день, когда мой муж должен был лечь в больницу на обследование.
Обыск в квартире Феликса Светова тридцать лет назад официально проводила следователь Таганской прокуратуры Ольга Леонтьева, всю основную работу делали оперативники КГБ.
Обыск в моей квартире официально проводил следователь СК РФ Руслан Нигматуллин, на самом деле «первую скрипку» играли сотрудники ФСБ.
Результат обыска: специалисты ФСБ переписали все, что находилось в моем компьютере - все мои рабочие материалы, статьи, интервью, документы по различным делам. Улов - два целлофановых пакета вещдоков: один iPad, три допотопных ноутбука, несколько флешек, в том числе флешка с докладом Уполномоченного по правам человека за 2016 год, договор с Фондом «Общественный вердикт» от 2010 года, речь идет о какой-то моей статье для бюллетеня Фонда. Взяли и торжественно положили в пакет для вещдоков несколько листов-обороток. Ничего, имеющего отношение к «Апатиту» и «Юкосу», не нашли.
О приятном: благодаря обыску я узнала, сколько у меня друзей, сколько людей меня поддерживают. Мне звонили родные тех, кому я пыталась помочь, о ком писала статьи, мне звонили герои моих заметок, которые уже вышли на свободу, к моему дому пришли друзья, журналисты, правозащитники. Со словами поддержки мне позвонила Уполномоченная по правам человека Татьяна Москалькова, члены СПЧ. Спасибо всем и простите, если я забыла кого-то лично поблагодарить.
Кажется, это самый главный итог обыска - солидарность.
Я хотела назвать этот блог «Обыск, как норма жизни». Но передумала.
Самое важное, что со мной случилось 28 февраля 2017 года, - это ощущение солидарности.
Я хочу, чтобы солидарность стала нормой нашей жизни.
Тогда саранча, которая будет приходить к нам, когда ей вздумается, и уходить, пряча лица, в какой-то момент просто сгинет.
Сгинет как дурной сон...
Зоя СВЕТОВА - журналист и публицист, правозащитник, была членом ОНК Москвы.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Светова,_Зоя_Феликсовна
Открытая Россия, 02.03.2017
https://openrussia.org/user1092581/posts/11/